Пропавшая экспедиция

Художник Макс Олин

© Рем С., 2014

© ООО «Издательство „Вече“», 2014

© ООО «Издательский дом „Вече“», 2014

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2014

Сайт издательства www.veche.ru

Светлой памяти Мишки

«Когда человек встречается с чем-то новым, то прежде всего человек решает, что этого быть не может».

Часть первая

Население Земли к 2050 году может превысить 9 миллиардов, что приведет к самым неприятным последствиям. Мир изменится до неузнаваемости, а люди вынуждены будут сражаться за пищу.

Перенаселение почти в четыре раза и окончательное обнищание, по мнению специалистов, грозит бедным странам Африки и Южной Азии. Богатые государства, наоборот, увеличат свои доходы, что неминуемо приведет к росту аппетитов. Человечеству в ближайшие 40 лет потребуется столько пищи, сколько было произведено за предыдущие 8 тысяч лет. Но природные ресурсы взаимосвязаны. К примеру, чтобы произвести 500 граммов мяса, требуется примерно 3,5 килограмма зерна. Такая система потребления является расточительной, и специалисты AAАS – Американской ассоциации содействия развитию науки – предлагают немедленно начать финансирование программ, направленных на планирование семьи.

Причем ещё летом прошлого года в другом докладе – Лондонского зоологическиого общества и экологической организации Global Footprint Network, отмечалось, что в последнее время люди стали тратить в два раза больше ресурсов, чем за последние 50 лет. Таким образом, потенциал планеты может быть исчерпан к 2030 году. Если человечество в ближайшие годы не изменит образ жизни…

УТРО. ru,

по материалам конференции АААS.

Как Дмитриев понял из пояснений подслеповатой вахтёрши, расположившейся в стеклянном кубе у центрального входа в университет, необходимая ему кафедра филологии располагалась на втором этаже. Оставалось всего ничего: преодолеть длинный коридор, подняться по лестнице, повернуть налево и, постучав в дверь, встретиться с тем человеком, который, по расчетам Михаила, мог дать ответ на волнующий вопрос. Всего несколько сотен шагов. Но каких трудных!..

Михаил, не дойдя до лестницы с первой попытки, задержался в коридоре, у окна, устало смотревшего на улицу имени товарища Ленина. Лето за окном буйствовало. Нагло и самоуверенно. Воздух пропитался солнцем, а потому сушил горло и носоглотку. По уличному асфальту, подчиняясь даже самому лёгкому дуновению ветерка, вяло перетекала тополиная пуховая масса, озорно поджидая прохожего, который движением ног поднимет её в воздух. Вот уж тогда она наиграется с ним вдоволь – и с носом, и с глазами! Под окном стояла «тойота» с правым рулем, пух в предчувствии игры подвалил к её колесам.

Мишка нервно перевёл дыхание. Смелость и решимость, которыми он был переполнен буквально десять минут назад, вмиг испарились. Ноги стали непослушными, ватными. Губы пересохли. В горле запершило, будто только глотнул того самого противного тополиного пуха. И, самое главное, цель, с которой он так стремился в педагогический университет, неожиданно показалась не столь уж необходимой. Мишке вдруг подумалось, что он вообще напрасно приплёлся в данное заведение. Со своим глупым вопросом. На который наверняка никто не даст ответа.

Михаил потёр широкой ладонью лоб. Мысли снова принялись спорить в голове:

– «Зачем я сюда притащился? Для чего? Узнать истину? Какая может быть истина сорок лет спустя? – Горькая усмешка обветрила губы: ни дать ни взять, Дюма-отец: – Предположим, узнаю. Дальше что? Отца всё равно не вернуть. Оттуда не возвращаются. И с какого рожна, – мысленно выругался Дмитриев, – решил, будто то стихотворение – отцовское? Да, мама до сих пор хранит тетрадь, в которой есть именно это восьмистишие, написаное его рукой. И что с того? Мало ли чьим оно может оказаться… Понравилось – переписал. В то время вся страна поголовно увлекались поэзией: Рождественский, Евтушенко, Ахмадулина, Вознесенский, Пастернак…»

– «Нет, – спорила вторая мысль, – Однако, вспомни, как говорила мама, отец посвятил те строки ей. Лично! А посвятить можно только своё, собственное».

– «И что? – возмутилась первая мысль. – Списал у кого-нибудь, хотел понравиться, выдал за своё – и все дела».

– «Вряд ли, – вторая ворчливо выдвинула контраргумент, – у нас в доме никогда не было ни одного сборника стихов, кроме как по школьной программе. Ни мама, ни отец стихами не увлекались. Это во-первых. Во-вторых, мама говорила, стихотворение отец написал за несколько месяцев до отъезда. То есть до гибели. Так что присваивать себе чужое не имело смысла. Да и в „Амуре“ вряд ли бы напечатали под чужим именем ворованное произведение. Журнал-то делают знатоки…»

Михаил потянулся было к карману, но тут же тихо выругался: надо же было забыть купить курево. И именно в такой момент!

«А при чём здесь сигареты? – тут же проснулась новая мысль. – Ты трус, Мишка. Боишься сделать два десятка шагов вверх по лестнице. И спросить. Только и всего: подняться и спросить. Но за твоим вопросом будет ответ. А вот его-то ты и боишься. Боишься услышать, что тебе скажут там, на кафедре. Подтвердят или наоборот? А что может быть „наоборот“? Хуже-то всё одно не станет. А если станет, то кому? Мне? Матери? Господи, – рука с лёгким стуком легла на деревянный подоконник, – и на кой чёрт они опубликовали это стихотворение?! Так всё было просто, тихо, спокойно… Нет же…»

Вахтёрша безмолвным призраком близоруко уставилась на молодого, по её мнению, человека. Что и подстегнуло Михаила к действию. Он решительно развернулся, размашистым шагом направился к лестнице. Нервно прикушена губа. Рука подрагивает. Как мальчишка, в самом деле.

Дверь, ведущая в «альма-матер» амурской филологии, оказалась деревянной, ещё советских времён, и, по непонятной причине, выкрашенной в бледно-голубой цвет. Впрочем, как и все соседние двери. Мишке, когда он увидел их, отчего-то вспомнился знаменитый лозунг незабвенного Леонида Ильича Брежнева: «Экономика должна быть экономной!» Как будто экономика может быть иной!

Дмитриев огляделся. Да, и коридорчик, объединяющий кафедры с деканатом в одно заведение, представлял собой классический советский реализм. Стена разделена на две части: нижняя покрашена, вверху побелка. Под потолком – некогда популярные матовые плафоны, внутри которых наверняка лампочки Ильича. По центру, между дверями, нашло себе место расписание занятий в виде привинченной лакированной доски, оснащенной стеклянными ячейками. Никакой современной офисности.

Михаил усмехнулся: и чего пристал к людям? А может, им так нравится? Почему должно быть так, как у всех? Модерн, стекло, пластик… Скоро от такой урбанизации некуда будет деться. Всё по струночке и под расчет. Хаяли «совок», а к чему пришли? Да к тому же. В какой город ни приедешь, одинаковые «бутики», «шопы» и близнецы – кабинеты чинуш. И те сами – разодетые в одинаковые костюмы, с идентичными причёсками и в стандартных дорогих авто. Капсовок! Тут, по крайней мере, более отдаёт академичностью и наукой.

Михаил сделал три глубоких вдоха, задержал дыхание, поднял руку и с силой постучал в дверь.

Александр Васильевич Урманский, заведующий кафедрой, с сожалением оторвал взгляд от документов, лежащих перед ним на столе. Стук повторился. Профессор стянул с переносицы очки в тонкой, с позолотой, оправе, бросил тоскливый взгляд в окно: если стучат и не входят, значит, кто-то из родителей нерадивых студентов. Пришли вымаливать зачёт или экзамен. Господи, каждый год одно и то же!

– Входите.

Дверь приоткрылась. В образовавшемся проёме появилась плотная, крепкая фигура мужчины, лет пятидесяти, в серой сорочке в полоску, которая тщетно пыталась спрятать от любопытных взоров довольно солидное брюшко. В левой руке мужчина держал простой полиэтиленовый пакет. Взгляд Урманского поднялся от рубашки и джинсов выше. Тщательно выбритое лицо. Тонкие губы. Нос с горбинкой – видимо, некогда перебит в драке. Или в спорте? Усталый взгляд. Мешки под глазами. Пьёт, что ли? Редкие волосёнки на голове, едва прикрывающие глубокие залысины.

– Добрый день! – несколько невнятно, будто в нос, проговорил незнакомец.

Урманский привстал.

– Добрый. Прошу, – рука заведующего указала на стул. – По какому поводу и с кем имею честь?

Незнакомец слегка качнул головой, как бы в знак благодарности, однако садиться не стал.

– Меня зовут Михаил Юрьевич, – негромко произнёс гость, после чего замолчал.

– И? – Урманский с некоторой долей раздражения смотрел на просителя.

Началось. Приходят. Прячут взгляд. Топчутся на месте. Пытаются сформулировать свои и так всем понятные мысли.

Мужчина приподнял голову и неожиданно стрельнул в Александра Васильевича острым, цепким взглядом. Урманский насторожился. Нет, кажется, сей субъект пришёл по иному поводу.

А Михаил Юрьевич тем временем сунул руку в пакет и извлёк из него последний номер литературного альманаха «Амур». Урманский сразу узнал своё детище: как-никак семь лет был его бессменным редактором.

– Это… – мужчина аккуратно положил журнал на стол. – Ваше?

– Да. – Урманский настороженно посмотрел на гостя.

Что ещё? Только недавно затух костёр, разожжённый доморощенными критиками по поводу юмористической поэмы одного студента, в которой главный герой носил имя незабвенного Василия Тёркина и которую Александр Васильевич рискнул опубликовать. Скандал вышел за стены университета. Дважды ректор вызывал по данному поводу на ковёр. Где он отстаивал свою точку зрения, что на личные имена нет авторских прав. В доказательство, помнится, предъявил телефонный справочник, в котором оказалось семь абонентов под фамилиями Тёркин, два из которых были Василиями. Что и переломило ситуацию в его пользу. Неужели ещё один запоздалый радетель творчества Твардовского? Странно, молчит. А может, по иному поводу? Или это такое оригинальное начало к главной теме? Мол, я поклонник вашего журнала. Имею финансы. Могу помочь. Оставьте моего отпрыска…

Урманский тяжело вздохнул и нескрываемо тяжёлым взглядом окинул посетителя: и долго тот собирается молчать? Мужчина понял, ещё секунда – и его выпрут из заведения. А потому, положив пакет на стул, взял со стола журнал и быстро пролистал издание.

– Вот. – Найдя нужную страницу, он протянул альманах Урманскому. – Меня интересует, – указательный палец гостя ткнул в печатный текст, – это стихотворение. Вы знаете автора?

Александр Васильевич принял из рук гостя журнал, быстро просмотрел страницу.

– В библиотеке взяли? – Александр Васильевич первым делом заметил штамп внизу страницы. – И что неясно? – Урманский с удивлением посмотрел на гостя. – Тут же чётко, чёрным по белому, написано: автором данного творения является Виктория Рыбакова, шестьдесят девятого года рождения, выпускница нашего университета девяносто четвёртого года. Учитель начальных классов одной из средних школ города Благовещенска…

– Здесь не указано, какой школы, – быстро вставил реплику незнакомец.

– И что из того? – Урманский ещё более насторожился. – Не указали, потому как автор так пожелал.

– А вы точно уверены, что это стихотворение написала именно она? – настойчиво, не отвечая на поставленный вопрос, проговорил посетитель.

– Естественно. Иначе зачем бы она его нам присылала?

– И его авторство не может принадлежать никому иному?

– Ахматовой и Блоку точно не принадлежит. В чём, собственно, дело?

– Да так… – Мужчина протянул руку, прося вернуть журнал. – Личное. Ничего особенного. Простите, вы бы не могли мне дать номер школы, в которой работает выпускница?

– Для чего?

Подобного оборота профессор никак не ожидал. Александр Васильевич внимательнее присмотрелся к мужчине: пойди разбери, с какими целями тому понадобилась Вика? Рыбакову Урманский знал хорошо. Помнил как студентку, у которой преподавал два первых курса. А потому давать кому попало её данные не собирался.

– Мне нужно с ней встретиться. Пообщаться. – Мужчина потряс журналом. – Вот об этом.

– К сожалению, ничем не могу помочь, – решил слукавить профессор. – Мы не располагаем подобного рода информацией. Обратитесь в городской отдел образования.

– Был. Отдел кадров закрыт. В отпуске. Вот рассчитывал на вас.

Мужчина принялся нервно крутить в руках журнал, то сворачивая его в трубочку, то разворачивая. Такое поведение гостя несколько смутило Урманского. Логика подсказывала: мужчина пришёл неслучайно. И Виктория ему действительно очень нужна. Любопытство начало брать верх.

– Может, всё-таки присядете? – Урманский вторично сделал приглашающий жест рукой. – Михаил Юрьевич, вы меня только что поставили в неловкое положение. Кстати, как ваша фамилия?

– Дмитриев.

– Слава богу. А то я уж было подумал, тень гения решила посетить наши пенаты…

Посетитель не улыбнулся шутке. А потому Урманский тут же переключился на деловой тон:

– Простите. Точнее, простите за то, что я вас обманул. Я могу дать номер школы. Более того. Я могу позвонить и узнать, на месте ли сейчас Виктория. Но при условии: вы расскажите причину, по которой пришли ко мне. Поймите, раздавать информацию незнакомцам в наше время…

– Да, да… – Дмитриев залез во внутренний карман рубашки. – Вот. Паспорт. Моя визитка. Я занимаюсь всем, что связано с электроникой. В основном компьютеры…

– Это несколько меняет дело, – слегка успокоился Урманский, покрутив в пальцах кусочек глянцевого картона. – Продаёте?

– И это тоже. Но в основном настройка, интернет, связь и всё такое. В своё время окончил Высшее инженерное училище во Владивостоке, по специальности «радиосвязь». Вот так и тружусь. Но это к слову. Теперь по поводу моего визита и вашего журнала. – Михаил Юрьевич перевёл дыхание. – Дело в том, что первой ваш альманах увидела моя мама. Если бы не она, я бы к вам не пришёл. Но она… Сами понимаете, человек в возрасте. Отказать нельзя. Хотя, честно говоря, я и сейчас сомневаюсь в смысле моего прихода.

– Что-то ничего не пойму. При чём здесь ваша мама? Ваша мама первой увидела альманах и… И что она в нём нашла? То стихотворение, я правильно понял? И что? Чем её заинтересовало стихотворение Виктории Рыбаковой?

Дмитриев собрался с духом и выпалил:

– Тем, что это стихотворение было написано за год до рождения его автора. В шестьдесят восьмом году. Моим отцом. Пропавшим без вести.

– Он на кафедре. Общается с Урманским.

– Учительница?

– В школе.

– Ждите. Скоро поедет к ней. Интересно, кого он задействует для прокачки информации? Ладно, посмотрим. Готовьте людей в Зее[1].

– А может, не стоит торопиться? Думаете, не обойдётся?

– Уверен! Пусть подготовят площадки.

– Будет сделано.

– И подойдите к делу ответственно. Не как с альманахом.

– Мы сделали всё возможное. Перекупили весь тираж. Не допустили его выхода через сеть «Роспечати». Кто мог подумать, что мамаша пойдёт в библиотеку и там наткнётся на этот журнал?

– Не в мамаше дело! Надо было следить за Савицким!

– Простите, но я с вами не соглашусь. Наблюдение было организовано на высоком уровне. Сорок лет без сбоев. Больно хитер оказался старичок. Обвёл нас вокруг пальца.

– Не досмотрели – значит, совсем не «высокий уровень».

– Вторично прошу прощения, но, если бы Савицкого в шестьдесят восьмом не вывезли с объекта, сегодня одной проблемой было бы меньше.

– Перестаньте дискутировать!

– Только констатация факта.

– В шестьдесят восьмом, как вы должны помнить, решения принимал не я. И не нам оспаривать минувшее. А потому прекратите спорить! Где старик сейчас?

– На даче.

– Глаз с него не спускать!

– А может, провести акцию, пока не поздно? Подстраховаться? Старик, сами видите, хитёр. Наверняка станет искать возможности уйти от нас. А так…

– Выполняйте то, что вам сказали! И никакой самостоятельности! Ясно?

Виктория Рыбакова, по внешнему виду, как представлял Дмитриев «училок младших классов», вовсе на таковую не походила. И очки с толстыми линзами на носу отсутствовали. И волосы на голове не были скручены в тугой жгут… Причёска «училки» оказалась вполне современной: каре. К тому же, как с удовольствием отметил Михаил, Виктория оказалась высокой, с привлекательным бюстом фигуристой особой, чем-то напоминающей древнегреческие статуи богинь.

Вика, в свою очередь, из-под тёмно-русой чёлки, которая тщетно пыталась прикрыть высокий, без единой морщинки, лоб, на Дмитриева смотрела не столь оценивающе. Весёлый, стреляющий взгляд вскользь окатил его с ног до головы, и на лице молодой женщины заиграла светлая, какая-то детская улыбка. Весь вид «училки» говорил о том, что она готова внимательно выслушать «Карлсона», как она мысленно окрестила незнакомца.

«Дай бог, чтобы все учителя были такими оптимистами, при их-то зарплате», – мысленно пробормотал Михаил Юрьевич и тут же перешёл к делу:

– Это из-за меня вам звонил Александр Васильевич. Точнее, по моей просьбе.

Виктория присела на край парты: разговор происходил в её классе.

– Давно не общалась с Васильевичем. Признаться, удивилась, когда услышала его голос. Только не поняла, о чём идёт речь? О каком стихотворении он говорил?

– Вот об этом. – Михаил во второй раз за день извлёк из полиэтиленового пакета альманах «Амур», взятый в областной библиотеке сроком на десять дней. – Вы прислали стихотворение Урманскому. Он его опубликовал на страницах университетского издания…

– Покажите. – Вика быстро перехватила издание, пролистала. Подняла тёмные, как показалось Михаилу, вишнёвого цвета глаза на собеседника. – Действительно, напечатано под моим именем. Но я ничего никому не посылала. И это, – журнал дрогнул в тонких пальцах девушки, – я не писала.

Дмитриев растерянно уставился на учительницу:

– То есть?

– Так и есть. Ничего и никуда я не высылала. Хотя стихотворение мне знакомо. – Девушка захлопнула альманах. – Ошибка! Повторяю: никому и никуда, в том числе и в «Амур», я ничего не посылала. Тем более, чужие стихи, да ещё под своим именем. У меня есть свои, как говорят славяне, допотопные вирши. Собственные. Чужое мне не нужно.

– Стоп! – Михаил бросил пакет на парту. – Вы не посылали, но знаете автора этих строк?

– Нет, не знаю.

– Опять ничего не пойму. Вы же сами только что сказали, будто вам знакомы эти стихи!

– Ну да. – Виктория ещё раз окинула взглядом обложку журнала. – У меня есть это стихотворение. И я его не отсылала. И понятия не имею, кто его автор! Что непонятного?

– Всё непонятно. Ерунда какая-то получается. – Дмитриев еле сдерживался. Трудно общаться с красивыми женщинами, которые знают себе цену. – У вас есть этот стих, но автора вы не знаете.

– Точно! – спокойно отозвалась Вика. Господи, до какой степени эти мужики, иногда, могут быть бестолковыми…. – Он, то есть, как вы выразились, стих, записан в песеннике. Простом, девичьем песеннике. В тетрадке. Понимаете? В клеточку. Когда-то, давным-давно, во времена моего детства, были популярны такие тетрадки – песенники. В них ещё приклеивали вырезанные картинки из открыток. Для красоты. И по ним песни пели. Садились по вечерам и пели…

– Я не идиот и прекрасно знаю, что такое песенник, – «И не так уж красива, эта училка». – И тетрадь с этим стихотворением у вас?

– Была. И не у меня. У тёти. С тётей желаете познакомиться?

– Нет. – Мишка хотел добавить ещё пару слов, но поперхнулся и растерянно посмотрел на обладательницу потрясающих вишнёвых глаз.

– Успокоились? Замечательно. – Виктория аккуратно положила альманах на стол. – А теперь более подробно. Тётке моей, Галке, в тетрадь эти строки написал мой папа. Но он их тоже не сочинял.

– Ваш отец?

– А вы что, сомневаетесь, что у меня может быть папа?

– Да нет. А я могу поговорить с вашим отцом?

Девушка мягко улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Он погиб.

– Простите. Жаль. – Мишка растерялся: «Чёрт, действительно, как-то нелепо складывается разговор».

– Да не стоит просить прощения. Это было давно. К тому же вы не могли про это знать.

– А с мамой? Можно пообщаться с ней? Может, она что-нибудь знает про автора этих строк?

– Вряд ли. – Виктория вторично отрицательно качнула головой. – Сомневаюсь. Она много читает. Но я ни разу не видела в её руках поэтического сборника. А что, для вас это стихотворение имеет большое значение? Или вы мне не верите? А может, это ваше? Точно! – указательный пальчик девушки замаячил перед Мишкиным лицом. – Так в чём проблема? Хотите, сделаю официальное заявление, что это не моё, если все так принципиально.

– Нет, не нужно, – отмахнулся Дмитриев. – Для меня нет разницы, под чьим именем оно напечатано. – Пальцы Михаила пробежались по лицу. – Только странно всё это. Эти строки написал мой отец. Он тоже погиб. Сорок лет назад. Точнее, пропал без вести. От него ничего не осталось. Искали, но так и не смогли найти. Столько лет прошло. И забываться начало. А тут… Как гром среди ясного неба: это чёртово стихотворение в «Амуре». У мамы едва сердечный приступ не случился. Сами понимаете – такое… Даже мне стало не по себе.

Девушка, вздрогнув всем телом, качнулась в сторону. Маленькие ручки с силой вцепились в край стола.

Дмитриев кинулся к учительнице:

– Вам плохо?

– Нет. – Вишнёвые глаза в упор смотрели на Михаила. – Когда погиб ваш отец?

– В шестьдесят девятом. Летом.

– Мой отец тоже в шестьдесят девятом. В экспедиции. На Гилюе.

– Ерунда какая-то…

Дмитриев развернулся всем телом к Виктории. Они ехали в такси в университет, к Урманскому. Вику даже уговаривать не пришлось. Теперь, по дороге в учебное заведение, Михаил хоть как-то пытался проанализировать полученную информацию:

– Получается, стихотворение есть у меня, у вас и, как минимум, у ещё одного человека. И этот человек знает о вашем, Вика, существовании. Одного только наш незнакомец не знал: где вы работаете. Странно. Уж про место работы узнать было проще всего.

– Может, не захотел появляться в отделе образования? – сделала вскользь предположение девушка: все её мысли крутились вокруг того, стоит говорить маме об этой встрече или нет? Снова ворошить старые раны…

Дмитриев быстро прикусил губу: верный признак нервозности:

– Интересно другое: почему Урманскому прислали стихи именно под вашим именем? У вас по этому поводу нет каких-нибудь соображений?

Девушка рассеянно пожала плечами:

– Нет.

– Жалко. – Выдохнул Мишка и спустя минуту неожиданно поинтересовался: – А вы замужем?

– Нет.

– Понятно. А молодой человек имеется? Вам оказывают знаки внимания?

– А вам не кажется, что вы себе слишком много позволяете? – вспыхнула Виктория, сложив руки перед грудью.

Михаил смутился. Вот же нарвался. Ни дать ни взять – слон в посудной лавке.

– Простите, – выдавил он первое, что пришло на ум, и тут же мысленно выругался: «А, собственно, какого чёрта? Я же не в ухажёры к ней напрашиваюсь!» – И перестаньте дуться. Я просто выдвигал гипотезы. Вдруг кто-то из приятелей решил так вас поздравить. Ну, или пошутить.

– Вот и выдвигайте свои гипотезы в свой адрес. – Девушка отвернулась в сторону окна и больше не произнесла ни слова.

Мишка хотел было ответить, но тоже со злостью отвернулся: тоже мне, нашлась принцесса Виктория слегка скосила взгляд в сторону собеседника, улыбнулась: ну вот, хоть пять минут можно будет спокойно обдумать, как себя вести дальше.

«Найдено нечто, напоминающее Атлантиду. Город на дне океана, возможно, находится в тысяче километров от северо-западного побережья Африки»…

«Утро России», 15.02.2011.

Урманский с силой потёр лоб. Да, весёлый выдался денёк, ничего не скажешь.

– Любопытно… – задумчиво проговорил Александр Васильевич. – Очень даже. Других слов и не подобрать. Выходит, оба ваших отца были в одной экспедиции? И оба погибли?

– Пропали без вести, – вставил реплику Дмитриев. – Я в восьмидесятых пытался собрать информацию, но… – Михаил развёл руками. – Единственно, смог выяснить: экспедиция носила разведывательный характер.

– Ископаемые?

– Да. Поиски новых месторождений. Папиной группе было поручено собрать первичную, общую информацию по местности. И ещё: расчёт шёл на то, что группа должна вернуться к первым серьёзным заморозкам, к середине октября. Ушла группа в конце июня. В двадцатых числах. Последние сообщения поступили в двадцатых числах августа. Потом – тишина. Ни звука. Две недели в Благовещенске и Зее ждали. После выслали на поиск милицию и солдат из местной воинской части. Прочесали всё. Никого не нашли.