Жаворонок прилети

Выписки из архивных документов.

Из журнала боевых действий 4–й Гвардейской

Мотострелковой бригады.

27 июня 1944 г. 4-я гвардейская мотострелковая бригада, согласно устного приказа командира корпуса в пешем строю и на автомашинах выступила из района посёлка Борейшев по маршруту: Лисуны, Проровены, Большое Голошево, Кувечино с задачей сосредоточится в местечке Староселье. В местечке Староселье действовала впереди 4-я гвардейская танковая бригада. Бригада с 6.00 сосредотачивается в районе леса южнее Кувечино и развертывается к бою. К 7.00 передовой отряд в составе 2-го батальона и двух батарей 1500-го самоходно-артиллерийского полка находятся в двух километрах севернее Староселья в боевых порядках 4-й гвардейской танковой бригады.

Пешие колонны 1-го и 3-го батальонов и отдельных рот были на подходе в д. Кувечино. Артиллерия – артдивизион, батареи 237-го миномётного полка находились на огневой позиции севернее опушки леса, что южнее Кувечино в готовности к открытию огня в направлении: Птицеферма высота 211.8, Староселье. К 10.00 подразделения бригады сосредоточились севернее Староселья. Подразделения бригады во взаимодействии с танками 4-й гвардейской танковой бригады овладели местечком Староселье. С занятием местечка Староселье войсками фронта, города Шклов – войсками, наступающими из города Орша, завершилось окружение остатков частей и соединений Оршанской группировки противника не успевших отойти в западном направлении. Через местечко Староселье проходит усовершенствованная грунтовая дорога Шклов-Борисов, являющаяся единственным выходом для окружённых групп противника на Борисов.

В предвидении возможных попыток противника прорваться по дороге в город Борисов, бригада с 273-м миномётным полком и 1500-м самоходно-артиллерийским полком получила задачу оборонять и прочно удерживать рубеж Дымово – Староселье.

К 18.00 подразделения бригады заняли оборону: 2-й и 3-й батальоны – Дымово, (3-й батальон левее 2-го батальона). 1-й батальон севернее окрестности Городок и один километр восточнее Староселья. Отдельная рота ПТР в районе 1-го батальона. Отдельная рота автоматчиков в районе 1-го батальона. Артиллерия: артдивизион на огневых позициях в районе южной окрестности местечка Староселье. 273-й миномётный полк на огневых позициях восточнее Староселье. 1500-й самоходно-артиллерийский полк – две батареи с 1-м батальоном, две батареи со 2-м батальоном.

Пулемётчик пулемётного взвода, 1-го батальона,

ефрейтор Виктор Воробьёв, один километр восточнее

местечка Староселье. 27 июня 1944 г, полдень.

– Берём Ваня, – вгоняя сапёрную лопатку в край насыпи, сказал Виктор рядовому Силкину, второму номеру своего пулемётного расчёта, среднего роста, коренастому пареньку, скромному, молчаливому трудяге и в общем, надёжному товарищу, призванному в армию из глухой деревушки где-то в Горьковской области. Крякнув, пулемётчики рывком подняли и установили тяжёлый Максим в ячейку на краю наспех вырытого окопа.

– Теперь для порядка наведём красоту, – Витька замаскировал пулемёт заранее наломанными в ближайшем кустарнике ветками, погладив рукой Максимку, стряхнул с короба нападавшие песчинки. – Кажется всё, мы свою тонну земли перекидали, ложись Ванька, отдыхай.

– Где ложиться-то? – удивился Иван, осматривая окоп. В нём ничего не было кроме патронных лент в коробках, сложенных у стенки и накрытых плащ-палаткой.

– А где стоишь, там и ложись, вон винтовку под голову подложи, – ухмыльнулся Виктор и выглянув из окопа, огляделся. Справа окапывался третий батальон бригады, слева рота автоматчиков, дальше охватывая Староселье с севера, окапывался второй батальон. Сзади, метрах в трёхстах на окраине населённого пункта закапывал в землю СУ-76,3 1500-й самоходно-артиллерийский полк. Ещё дальше, где-то за Старосельем, на удалённых позициях, расположились миномётчики 273-го миномётного полка.

– Должны выстоять, если немцы попрут, – сказал Виктор, посмотрев на Ивана.

– А куда же мы денемся, обязательно выстоим, – ответил тот.

Последнее время корпус находился в резерве армии, и в серьёзных боях участия не принимал, активно занимаясь обучением вновь прибывшего пополнения. За это время бригада понесла лишь незначительные, единичные потери личного состава и техники в основном на марше под бомбёжкой и в скоротечных стычках с блуждающими в тылах, отставшими подразделениями немцев, которые пробирались лесами к линии фронта.

Тем временем рядом то и дело раздавались взрывы смеха.

– Наверно Саныч опять народ веселит, с ним не заскучаешь, везёт мужикам, – заметил Иван.

– Поболтать он любит, – согласился Виктор глядя на бойцов первой роты, торопливо прорывающих ход сообщения к пулемётчикам. Среди них размахивал невесть где раздобытой штыковой лопатой Саныч. Довольный вниманием солдат, он, как обычно, что-то рассказывал, щуря хитрющие, цыганистые глазки. – Мы с ним вместе почти шесть месяцев в учебном полку пробыли, так он и там роту своими сказками развлекал, – рассказывал Витька, поглядывая на своего земляка и друга – Кольку Александрова, крепкого здоровяка, прозванного Санычем ещё в детстве. – Да ты поспи Вань, поспи – вон на коробки сядь и покемарь, всю ночь пешедралом шли, и я подремлю малость, – зевнув, сказал Витя, расстилая у стенки окопа плащ-палатку.

А Коля и не подозревал, что о нём разговаривают пулемётчики. Орудуя лопатой он рассказывал выдуманную между делом, но конечно же правдивую историю......

Район посёлка Борейшев незадолго до полуночи.

Днем ранее. 26 июня 1944 г. Тревога.

4-ю гвардейскую мотострелковую бригаду подняли по тревоге через два часа после отбоя.

Неожиданно прозвучавшая команда дневального:

– Рота подъём, тревога! – подняла пулемётный взвод. Рядом суетливо натягивали галифе и гимнастёрки, наматывали портянки бойцы первой роты.

Вскоре прибежал запыхавшийся командир пулемётного взвода, младший лейтенант Рублёв, высокий, худощавый – двадцатилетний парень.

– Чё, опять в поле грязь месить пойдём? – спросил его

кто-то.

– Не знаю ещё куда, может в поле, а может и в лес, – ответил взводный и позвал командира первого пулемётного расчёта. – Младший сержант Зорин!

– Я! – отозвался Зорин.

– Выводите взвод строиться на улицу и быстрее братцы, быстрее, там уже комбат ждёт.

– Есть! – гаркнул младший сержант. – Взвод, за мной бегом марш! – скомандовал Зорин и побежал к выходу…

Потом было построение. Подразделения батальона построились в установленном порядке. На правом фланге управление батальона, включавшее в себя взвод связи и хозяйственный взвод. Затем пулемётный взвод и далее повзводно первая, вторая и третья роты.

После доклада начальника штаба комбат, капитан Жаков, озвучил перед строем приказ командира корпуса.

Как стало известно 2-й танковый корпус и 5-я танковая армия почти полностью окружили немецкие дивизии, держащие оборону у Орши, перекрыв все пригодные для отступления дороги. Свободной осталась лишь старая, но укатанная грунтовка, проходящая через занимаемое немцами местечко Староселье и ведущая на Борисов.

Предвидя попытку прорыва немцев этой дорогой, командир корпуса приказал 4-й мотострелковой бригаде и 4-й танковой бригаде выдвинуться ускоренным маршем к Староселью, атаковать и захватить его.

Тут же выполняя команду – Шагом марш! – первый батальон и примкнувший к нему третий батальон пешими колоннами двинулись в сторону Староселья. Опережая их, передовым отрядом, выехал на автомобилях второй батальон. Где-то впереди громыхали танки, лязгая гусеницами…

Шли всю ночь, иногда останавливаясь на кратковременный отдых.

К Староселью прибыли утром. В 10 00 бригады развернулись к бою южнее деревни, Кувечино. И при поддержке подоспевших самоходно-артиллерийского и миномётного полков, атаковали Староселье. Атака развивалась успешно, и через какое-то время оно было взято.

Танкисты и приданные им автоматчики прошли дальше, преследуя отступивших немцев, а мотострелковые батальоны заняли оборону у местечка. С захватом Староселья была перерезана дорога на Борисов и окончательно окружена Оршанская группировка противника.

Жаворонок, жаворонок прилети.

Июль 1932 года, раннее утро.

Сегодня маленького шестилетнего Витьку первый раз взяли на сенокос. Накануне вечером он долго бегал то за матерью, то за отцом и занудно канюча, упрашивал взять его с собой.

– Мама возьмите меня, ну, пожалуйста, мам.

– А кто сынок будет за маленьким приглядывать? – спрашивала у Витьки мать, показывая на играющего у печки ребёнка.

– А ты соседку тётю Валю попроси, она приглядит, – рассудительно отвечал Витька, имея в виду мать Наташки, своей подружки по играм. – Тятя, Тятя, ну возьми меня, я буду всегда тебя слушаться и никогда больше не буду Наташку за косу драть, – продолжал он клянчить, крепко ухватив отца за штаны. – И на сеновал без разрешения не буду лазать.

– Хвастаешь поди? А что мать, может возьмём пострелёнка? А то ведь и поспать не даст, а вставать нам рано, – посмеиваясь в усы, говорил отец, устав отмахиваться от сына и поглаживая ладонью его по головке.

– Давай возьмём, только проснёшься ли, сынок? Мы на самой зорьке поедем, как корову подою, так и поедем, – отвечала мать ласково глядя на сына.

– Сами не проспите, а я ещё вас разбужу, – уперев руки в бока, заявил мальчишка.

– Ну, если и нас разбудишь? Тогда отец пойду Валентину просить, пусть маленького к себе заберёт, как скотину в стадо выгонит…

***

Но Витька всё проспал. И как мать корову доила, как укладывала в корзинку еду на завтрак, даже не проснулся, когда отец на руках выносил и укладывал его на брошенную в телегу, накрытую холстиной охапку прошлогодней соломы. Не слышал как отец, понукая, гнал лошадку за деревню, в пойму небольшой речушки, где была хорошая и ещё не скошенная сельчанами трава.

Лишь когда золотые лучи взошедшего над лесом солнца упали на лицо мальчика, сладко спящего под лоскутным одеяльцем накинутым матерью, он проснулся:

– Мама, что это? – удивлённо спросил Витька, открыв сонные глазки, такого он ещё не видел.

– Это сынок солнышко встаёт.

– Как красиво, я теперь каждое утро буду солнышко встречать, – прошептал парнишка…

Потом он бегал между валками свежескошенной травы.

– Вжик, вжик, – размахивал косой отец.

– Вжик, вжик, вжик, – пела в его руках литовка.

Оставшиеся стебли травинок иногда больно кололи босые ножки мальчишки, но Витька, не обращая на это внимания, весело крича и улюлюкая, помогал матери, разбивающей валки для просушки самодельными граблями…

Позднее, когда они отдыхали в тени развесистой берёзки, позавтракав сваренными целиком, картофелинами. Испечённым ещё с вечера в печи, ржаным хлебом и запив из бутыли свежим, утрешней дойки молоком, мать увидела зависшего высоко в небе жаворонка.

– Сынок, – позвала она Витю. – Ты жаворонка когда-нибудь видел?

– Нет, а где его можно увидеть?

– В небе, только сначала его надо позвать, скажи громко несколько раз, жаворонок, жаворонок прилети и он прилетит.

– Жаворонок, жаворонок прилети! Жаворонок, жаворонок прилети! – громко позвал мальчик.

И тут над лугом раздался весёлый щебет порхающей в вышине птички, песней призывающей свою подружку.

– Вон он, прилетел! – закричал Витька, показывая в небо пальцем.........

Александров Николай по прозвищу Саныч, ефрейтор

первого батальона, первого взвода, отделение тоже

первое. 27 июня 1944 г. Сразу после полудня.

– Хорош ночевать, пулемётчики! Пока спите, девки с деревни пулемёт упрут, сами то вы им и на хрен не сдались, – громыхнуло в окопе. Напротив едва прикорнувших Виктора и Ивана, стоял ухмыляющийся Саныч.

– А Ссаныч, чё припёрся? Такой сон видел, эх, не досмотрел из-за тебя, – протирая глаза и позёвывая, пробормотал Витька.

– Сколько раз тебе повторять Воробьёв – не ссаныч, а Саныч, ты мне хоть и друг, но оскорблять себя не позволю даже тебе, ещё и при посторонних, вон Ванюха скалится, – притворно водя кулачищем перед Витькиным носом, гудел Коля.

– Чё, драться будешь как в школе? А то неохота опять колотить тебя Колька, с голодухи, – продолжал широко зевать Витька. В школе Колька, бывало задирал Витьку, недолюбливая серьёзного и хорошо учащегося парня, а Витька не поддавался, упрямо вставляя в прозвище Саныч ещё одну букву с.

– А ты попробуй, ну-ка.

– Так-то раньше было, а сейчас ты мне друг, но если хочешь, побью, только после победы, когда домой вернёмся.

– Ну, тогда живи Воробьёв, – Саныч наконец убрал кулак от Витькиного носа. – А чего снилось то?

– Деревня, сенокос, мама с отцом и никакой войны, вот бы туда сейчас, – Виктор потянулся, охлопал штаны, стряхивая нападавший песок и взглянув на Саныча спросил. – А скажи ка мне Колюха, почему это мы девкам не нужны? И на хрена им наш пулемёт?

– Ну, пулемёт то в любом хозяйстве сгодится, например на гнёт, капусту в бочке придавить.

– А девкам почему не нужны?

– Да кому такие дрыщи нужны, одна кожа да кости и чирышки в штанах. Николай показал согнутый в суставе указательный палец, затем надув щёки и живот, продолжил. – То ли дело молодцы, такие как я, высокий, красивый, и в штанах всё, что нужно, водится. И Колька, приосанившись, показал согнутую в локте правую руку со сжатым кулачищем.

– Едрит, раскудрит, ах ты кикимора болотная, сиська тараканья, чучело недоделанное. Вань, давай этой склопендре накостыляем, смотри, раздулся как индюк, того и гляди лопнет. И Витька подступил к другу, шутливо помахивая кулаками. А Саныч буквально расплылся от удовольствия.

– Хотя нет, – Виктор остановился в метре от него и критически осмотрев, сказал. – Не справимся с этой оглоблей неотёсанной, ты зачем припёрся-то, балда?

– Так на обед позвать, харчи на вас у нас во взводе, берите ложки, кружки, котелки и айда быстрее за мной, задохлики, пока всё не съели.

– А наркомовские будут? – на ходу подал голос Иван, до этого молча слушавший шутливую перебранку друзей.

– Идите, идите, наркомовские им, ишь чего захотели, – прогудел Саныч, поторапливая пулемётчиков…

В окопе первого взвода их уже ждали солдаты, собравшиеся у двух больших термосов и полного вещмешка.

– Александров, тебя только за смертью посылать – попрекнул подходящего Саныча командир отделения, сержант Журавлёв. – Приступай к раздаче пищи, ты сегодня раздатчик, – скомандовал сержант.

– Иду, иду, зачем смерть поминаешь командир, нехорошо это, плохая примета.

Нарочито неторопливо, Колька расстелил плащ-палатку. Затем нарезал немецким тесаком ровными ломтями вынутые из мешка буханки ржаного хлеба. Потом подтянул к себе помеченный мелком словом "второе" термос и открутив барашки, открыл крышку. Крякнул, и глубоко втянув носом пахнувший из термоса запах, насмешливо посмотрел на заводивших носами солдат.

– Саныч, не томи, не поглядим что здоровый, тёмную устроим, – сказал кто-то из солдат.

– Я те устрою! – Коля достал из мешка черпак и задвинув мешок себе за спину зачерпнул гречневую кашу, щедро заправленную вторым фронтом. Снова потянул носом и вдруг рявкнул. – Подставляй котелки, братцы!

Бойцы тут же протянули звякнувшие друг о друга котелки…

– Можете приступать, – объявил он, разложив по котелкам кашу и выдав каждому по куску хлеба.

– А наркомовские? – снова подал голос пулемётчик Иван.

– Тьфу ты! И кто только тебя за язык тянет? – чертыхнулся хитрец. – Ну, кому ты Ванька собрался водки наливать? Посмотри на них – дети же ещё, сопляки, я завтра в деревню сбегаю, молока им принесу.

Будучи большинству из них ровесником, себя Саныч конечно сопляком не считал. Ему раньше уже удавалось ужуливать у молодых солдат полагающуюся им водку, и распивать потом с сержантами, и успевшими повоевать солдатами взвода.

– Саныч, точно тёмную устроим! – раздался тот же голос.

– Я те устрою, я те щас так устрою, ну-ка покажись кто тут такой смелый.

Но за молодого солдата вступился сержант Журавлёв.

– Отставить Александров, наливай каждому, нам всем сегодня может в бой идти придётся.

– Так ходили же уже утром, деревню брали.

Вздохнув, Саныч снова придвинул заветный мешок, достал из него пузатую флягу и мерный стограммовый стаканчик. Отвинтив пробку, стал наполнять мерку водкой, немного не доливая до верха и переливать в подставляемые кружки.

Налив всем, громко сказал,

– Ну, за победу! – и запрокинув голову, перелил в себя оставшуюся во фляжке водку. На мгновение прислушался к себе, крякнул, понюхал хлеб и заработал ложкой, зачерпывая из котелка кашу…

***

Позднее, попив жидкого чаю и скручивая самокрутку, Виктор Воробьёв попросил сержанта, командира первого отделения более подробно рассказать об утреннем бое, так как пулемётчики в нем не участвовали.

– Да что это за бой, двумя танковыми и двумя пехотными батальонами немцев из деревни вышибли и потери всего-то две подбитых тридцать четвёрки и двое раненых во втором батальоне. Танковые экипажи живые, танки уже в мастерскую оттащили, подлатают и снова в строй. Мы сначала отделением на броне восемьдесят пятки4 ехали.

– Новые, они уже в войска поступили? – удивился пулемётчик, о новых танках уже шли разговоры в войсках.

– Оооо, это сила, семьдесят шестые5 по сравнению с ними хлам, – восторженно рассказывал сержант. – Их в четвёртой танковой бригаде рота, девять танков. Вот на одном из них мы и ехали. А когда метров за пятьсот мы спешились, из деревни три тигра6 выкатились и два наших семьдесят шестых подожгли. Тут восемьдесят пятки по тиграм долбанули, и от этих драных кошек только искры полетели.

– А что, по вам никто не стрелял? – продолжал расспрашивать Виктор.

– Стрекотали пулемёты, да что толку, мы за танком прятались. А потом артиллеристы с миномётчиками все их огневые точки подавили, и мы свободно в деревню вошли. Немцы уже в драпака ударились, одни убитые валялись.

– А что, вы так ни одного немца и не убили?

– Как же убили одного, вон Саныч и убил.

– Саааныч убил? – удивился Виктор. – Колька, а ты чего мне не рассказал, как немца убивал? – повернулся он к раскрасневшемуся от выпитой водки, Санычу.

– А чего там рассказывать, вон пусть сержант хвалится.

– Вот и похвалюсь, – задетый за живое продолжил свой рассказ сержант. – Мы когда уже заканчивали зачистку деревни, из крайней избы фриц выскочил, он наверное пьяный дрых, вот и проспал всё. Здоровый такой, рыжий и в каске, глаза шальные – и кинулся к нам с ножом, а Саныч тут как тут.

– Что застрелил? – спросил сидящий рядом Иван.

– Если бы, но этот чёрт как двинул немцу кулачищем сверху по каске, у того аж зубы лязгнули, глаза закатил и свалился. Я-то думал, что Саныч его оглушил, но когда после боя пришли посмотреть, немец был мёртвый.

– Не может быть! – ахнул Иван.

– Как это не может, весь взвод видел.

– Ну, в это я поверить могу, у нас в деревне бабы про Колюху баяли, что он быку по башке кулаком бабахнул – подтвердил Воробьёв.

– Быка, кулаком? – заинтересовался сержант, – ну-ка расскажи.

– А это пусть он сам рассказывает, Коль расскажи им про быка.

– Про Мотьку что ли? Ну, про Мотю я расскажу, – усаживаясь поудобнее, заулыбался Саныч. – Дело было прошлым годом в начале мая, – попыхивая цигаркой начал он. – Уже начали скотину выводить на пастбище, а кто деревенский, тот знает, что коровы в эту пору озорные, драчливые, то и дело схватываются. Поэтому их первое время на верёвках водят.

Старики говорят, коровы выясняют, кто королевой стада будет. А я думаю, они из-за Мотьки дерутся, этот стервец только по одной за день покрывал. А бабы, они везде бабы, хоть и коровы.

Заинтригованные солдаты начали похохатывать в предвкушении развлечения, а Саныч продолжил.

– Значит, иду я вечером по деревне от Маньки.

– Чё, опять утешать ходил? – перебил кто-то из слушателей.

–Да не о том речь, а на встречу Мотька идёт, злющий, остановился метрах в двух от меня, голову опустил, из ноздрей пена, копытом землю роет, наверное требовал чтоб дорогу уступили. Но не на того напал, рассердился я и огрел его сверху промеж рогов.