Коромисло

/ Фрески августа

Ветром навеяло осень на лето.

Теплым порывом толкается в спину

С шорохом утренней свежей газеты

С детства знакомый мне пух тополиный.

Я обниму его нежным касанием

Теплого бриза и древностью здешней

С привкусом самых огромных желаний

Чуть задержаться над пьяной черешней.

После шагну. Мне остаться, уйти ли

От покрывал тишины в шум житейский

Или Икаровы выпрямив крылья,

Трогать расцветшие августа фрески?

Верно, останусь, побуду с тобою,

Больше обычного, но и не долго.

Время совместное в звуках прибоя

Я возвращаю – часть странного долга.

/ «и тень бывает тоже равнодушной…»

и тень бывает тоже равнодушной

немой и из-за этого послушной.

прольется после полудня на землю,

меня склонив вопросом: стану тем ли,

кем было предначертано мне выше

по плану, Бог который солнцем выжег

своим углем, моим же телом, в чей-то

судьбе, напоминающей мне флейту.

и тень бывает тоже равнодушной.

у здания – нема, слепа, послушна,

не носится туда-сюда, всё резво,

не замечая высунутых лезвий,

готовых, если кто скомандует, обрезать

жизнь линии, скандируя: отрезок

вся ваша жизнь, одна из заморочек,

способная стать даже меньше точки.

и тень бывает мертвой, неспособной

за рамки выйти – памятник надгробный

еще живого вроде бы творенья,

по сути же – как в мавзолее Ленин:

и рядом вроде бы, не упросил сам

спокойно тело скрыть под мелкой тырсой,

а дальше продолжает равнодушно

жить в комнатушке многолюдно душной.

бывает тень еще другого свойства,

заядлая, с оттенками геройства,

попробуй ты ее словить, не в силах,

тень прячется, как будто рыба в иле,

тень прячется и пламенеет в искрах

геройства – и сгорает быстро,

не насладиться тишиной и ночью,

они и так всех остальных короче…

/ Тарелочный мир

Да и тень мне не тень, да и я ей не тело.

После смерти есть жизнь, как ни странно, у тени.

После смерти своей – тенью стану несмелой

Своей тени, а смерть моя ей – днём рождения.

Перевернутый мир, или потусторонний,

Не бывает сейчас. Он лишь ждет нашей смерти

У надгробия нашего, как на перроне,

И в руках своих жизнь он тарелкою вертит.

На одной стороне я и тело, в котором

Я сегодня хожу, охраняемый тенью.

А с другой стороны – я без тела покорно

Счастлив каждому данному тени мгновенью.

/ Узник жизни

Я узник этой странной жизни,

И смерть – мое освобожденье.

По кругу все: Бог правит тризну

По смерти в радости рожденья.

И сходятся в борьбе извечной,

Уничтожая всё, два лба:

Начальный путь и путь конечный,

Два Божьих – жизнь и смерть – раба.

/ «Хотя деревья созданы молчать…»

Хотя деревья созданы молчать,

Они нередко – лучший собеседник,

И впитывают мысли, как тетрадь,

От слов начальных и до слов последних.

И каждое из дерева поймет,

Гораздо лучше, чем сто тысяч близких,

Причину, почему ты пьешь вино,

И почему к нему добавил виски.

/ «Мир, замкнутый среди деревьев…»

Мир, замкнутый среди деревьев,

В корнях запутавшийся – нерв

Оставленной родной деревни

И в памяти засевший червь.

Мир, не насытившийся толком

Всей сотней миллиардов дней,

Несчастлив сам. И нужно ль столько

Ему тех дней? Что будет мне?

Мне, ставшим его микровзглядом,

Песчинкой в тающих часах.

Простое дело – сверху надо

Вниз прыгнуть, оставляя страх.

/ Критика солнца

Мы солнце оцениваем сдалека

С любым подходящим прохожим,

Не видя его первозданных лекал

И ткань разрезающих ножниц.

Ругаем его среди холода зим,

Как будто оно виновато.

Когда припекает, на пляже лежим

Находкою для нумизмата.

И тело, как медь, отчеканено вновь,

Сверкает на старой основе.

В квартирах распахнуто настежь окно —

Прохлады у нас малокровие.

Всю жизнь человеческую, все века

Рецепторами своей кожи

Мы солнце оцениваем сдалека,

По силе озноба и дрожи.

А надо ли так и как можно судить

О нем, если не дотянуться

К нему никогда нам? Икара молить

Осталось нам солнца коснуться.

/ «туманное утро и блеклые краски…»

туманное утро и блеклые краски

и взгляд, устремленный под ноги себе

чрезмерно послушен, опущен по-рабски,

как жест – и земля покорилась судьбе.

склоняется солнце – все больше покорность,

и меньше становится блеска в глазах.

все тише звучат – клонят к спячке – аккорды,

все меньше пытаюсь и я доказать,

что где-то вдали, за листвою осенней,

жила, зеленела, дышала трава,

когда к ней мои прикасались колени,

чтоб, тихо обняв тебя, поцеловать!

/ Беременность

в животе влюбленной женщины

вьются ростками новой жизни

минуты общего счастья.

они проводят внутри живота ножкой,

прося добавить еще ложечку

улыбки и смеха,

обещая вырасти

в час, день, неделю,

месяц, год, десятилетия

чьей-то новой

и необычной

жизни.

#верлибр

/ Закоханість

твої губоньки,

наче пелюстки квітки.

я – в середині

#хайку

/ я)

я) тетива лука

Не лук я, увы, и не лучник.

Сжал мастер меня, как нить,

своими руками – я мученик —

и думает, не казнить ль?

я) центр части круга

Улыбка за буквою скобкой

Пытается “я” обнять.

Шепнет мне на ухо – не робко ль? —

И нежно, как будто прядь:

я) в центре любви

В наш век, нестабильный и зыбкий,

Нехватка у нас любви.

Пытается к центру улыбка

Пробраться, я ей обвит.

И я) молчаливо улыбкой,

Наверное, соглашусь.

Сшиваю стихами, как ниткой,

И прячу в комоде грусть.

я) полуоткрытостью голый

Без рук твоих, без друзей.

Разорванный мяч футбольный

Без скобки – я-мавзолей.

/ Собирая в зонтик дождь

новый день затопило осенним

и наполненным скукой дождем.

зачеркну я штрихом воскресенье

от других.

дома мы вчетвером —

я и ты, наши двое мальчишек —

в середине квартиры сидим,

выжидая, чтоб дождь стал чуть тише,

и просматривая новый фильм.

забавляя нас музыкой капель,

щекотящих промокший асфальт,

ставший другом мне дождь-подстрекатель,

вздумал нас к себе в гости позвать.

мы решаемся – зонтики в руки

и бегом, под осенним дождем,

его впитывая в свои брюки

и своим собирая зонтом.

/ Узелки винограда

поцелуи нас

завяжут узелками —

виноград весной

#хайку

/ Помада

сочной помадой

влюбленным становится

спелая вишня

#хайку

/ Розовый и синий

Два оттенка правят миром —

Розовый и синий.

Делят надвое квартиру

Слабый пол и сильный.

Мир поделен на две части.

Женщина мужчину

Просит выбрать очень часто

Розовый, не синий.

А мужчина очень часто

Выбирает синий,

Ведь нужны нам обе части —

Слабый пол и сильный.

В розовой коляске едет

Розовое платье,

А во взрослой жизни – леди

В розовом халате.

В синей распашонке мальчик

Гармоничней всё же.

Рядом новый синий мячик

Папочкой положен.

Мир поделен на два цвета —

Розовый и синий,

Летом он в росу одетый,

А зимою – в иней.

Для одних желанней мальчик

Для других – девчонка.

Руки сунем в тайный ларчик:

Чья же там ручонка?

Где в нём бантики, сережки?

Где искать машинки?

В цвет какой украсить ножки,

Щечки и смешинки?

Мир поделен на две части.

Женщина с мужчиной

Разукрашивают счастье

В розовый и синий.

/ Мелодика

По вечерам, когда я злюсь,

Беру свою мелодику

И снова проверяю вкус

Её медовой родинки.

Смываю солнечный загар,

А с ним – свои эмоции,

Которые моя строка

Внесла стихами в социум.

Несу мелодику в кровать

И прикасаюсь к клавишам

По телу твоему играть

Начну, уже растаявший.

Играю. Губы на руке

И шее ищут родинки.

И звук, неслышимый никем

Другим, издаст мелодика.

Интимный звук. Лекарство в нем

От всех забот, с мелиссою,

Которое скрывалось днем,

За яркими кулисами.

А вечером, когда я злюсь,

Его моя мелодика

Дает попробовать на вкус

С нектаром твоей родинки.

/ Заброшенный дом

1.

Не всё ль равно, кто покидает дом,

Его лишив своей любви и ласки?

Сверкает столб заброшенным гнездом.

В углу ржавеют детские салазки.

Не всё ль равно, где птицы стали жить,

И живы ли они, посильна жизнь ли?

Усадьбы наши – острова женитьб, —

Вдруг почему-то разобрали сквигли*.

Зачем заброшены дома? Зачем

В заброшенном саду растут деревья

Без всяких письменных правопреемств?

Оставленное племенем кочевье.

2.

Гнездо покинуто орлом,

Впитало пыль в себя и небо. —

В деревне детства чахнет дом,

Как много лет никто в нём не был!

Не помнят стены тех людей,

Что жили в нём, не помнят рук их.

Добряк ли жил там иль злодей,

Уже не важно. Дом, как дюкер**.

Не видно вовсе. Под водой

Отныне будет он всё время,

И длинной тенью гнездовой,

Заброшенный, вступает в темень.

* Сквигли – это зомби, в отличие от большинства нежити им было позволено сохранить свои собственные мысли и личность.

** Дюкер – участок трубопровода. Обычно прокладывается под руслом водоема или же по дну оврага.

/ Ива

Руки мои, как ветки,

Плачущей ивы стали:

Вверх поднимаю редко —

В них килограммы стали,

И, чем к зиме поближе,

Крепче сжимают воды

Ветки, и еле дышит

Ива – мне нужен отдых.

/ Огонь

Возникла искра, паутиной

Обвила сердце, и внутри

Возник огонь, настолько длинный —

Достанет ночью до зари.

В параболических зерцалах,

Как олимпийский, маг-огонь

Раз вспыхнув, эстафетой в дали

Унесся. Самый резвый конь

Догнать не в силах. Скорость искры

Ни изменить, ни затушить.

Счастливее телефонистка

Стихом моим продолжит жить.

Улыбки – солнечные блики —

Передают меня, я им

Огнем стал олимпийских игр,

Смешав его с огнем своим!

/ Воробьи у ног

воробьи у ног,

как дети в детском саду —

прыг-скок целый день.

#верлибр

/ Летняя заря

покраснели щеки

неба, вспомнив прошлую

ночь на лужайке

#хайку

/ Розбишака

розбишакою

вітром розбитий глечик —

пелюстки маку

#хайку

/ Подсолнух

цапля на одной

ноге высматривает

солнце. Подсолнух

#хайку

/ Дівочі ноги

відкрию двери

у спокусливе життя —

дівочі ноги

#хайку

/ «бубнит, как будто бы спросонья…»

бубнит, как будто бы спросонья —

еще не зол, но и не добр, —

ленясь открыть свои драконьи

глаза с оттенком яда кобр.

бубнит, и тучи перекатом

разносит дальше, без огня,

но током больше много ската

наполненным, по склонам дня.

весенний гром бубнит и учит,

что разве можно, раз – и всё! —

спросонья, но по полной, тучи

трясти весной, до искр из зорь…

/ «брови ясне небо хмурить…»

брови ясне небо хмурить

та й не дивиться на себе —

ніч приховує озера,

роси сховані між стебел.

місяць молодий всміхнеться:

гей, озера!

гей, дзеркала!

покажіть, що там, на серці

неба, кольору фіялок!

/ «когда проснусь…»

когда проснусь —

а рядом ты —

мне больше некуда стремиться.

для жизни правила просты:

поцеловать тебя,

умыться,

прижаться нежно,

не дать встать,

представить, словно бы весь космос

стал по размерам как кровать,

а мы с тобой —

как горы ростом

/ «я родился как крошка…»

я родился как крошка —

и жизнь пролилась

на поверхность земли,

раздувая меня,

словно шарик воздушный.

и увидела смерть,

что стремится к границам

ее царствия шар,

наполняемый мной,

и, ревнуя, меня

начала объедать —

раз в неделю по крошке,

меньше делая жизнь.

#верлибр

/ «Коли щось не так в нас стається…»

Коли щось не так в нас стається,

підходжу до тебе і цьомаю,

твоє вигріваючи серце,

бо все ж розбираюся в цьому я.

І навіть якщо я не скоїв

нічого поганого, поглядом

розбуджу (це все в нас, як сповідь)

в тобі найяскравіші спогади.

І твій потеплішає подих.

Зрадію: правий був у цьому я,

Що все, що є зайвим, проходить,

Коли тебе всоте поцьомаю.

/ Перелетная птица

тогда возвращается к матери сын,

оторванный обществом взрослых,

когда ему кажется, что он один

глотает весь дым папиросный,

и хочется свежего воздуха в грудь,

как в детстве, вдохнуть и напиться,

увидеть опять – рассыпается грусть

в по полю несущихся спицах.

когда сын становится всем нелюбим,

отторгнутым, права лишённым,

прижаться к кому-нибудь и на груди

расплакаться – ищет, где клёны

с березами шепчутся, словно назад

вернутся его приглашая

туда, где ему каждый скрип будет рад,

туда, где его уважают.

послушно, на части разорванный сын,

в родительский дом возвратится:

– ты где пропадал?

– а всё ждал… ждал весны…

– моя перелётная птица…

/ Стадион-удав

стадион-удав:

тысячу болельщиков

за раз – и замер

#хайку

/ «Представься мне, словно ты…»

Представься мне, словно ты

Желающая объятий,

Изъятий моих и взятий

В цепях моей темноты.

Раскрой свои лепестки

Для пчел моих наслаждений,

Как будто бы день весенний

Коснулся твоей щеки.

И я растворюсь в тебе,

Себя оставляя в старом,

Тебя забирая даром,

Покорный своей судьбе.

Представься мне, словно ты

Душа моя наизнанку,

Капкан и моя приманка,

Забравшая весь мой стыд.

Представь, словно я, как ты —

Единое целое тело,

Которое нужно сделать

Из общей уже мечты.

Ты радостная, а я

Тебя отражаю грустью,

Мы, слившиеся два устья,

В одно. Мы вдвоем – семья.

/ Прохожий

Мои стихи похожи

На день, который прожит.

Для многих я – прохожий

Случайный, ну и что же?

А кто-нибудь заметит

И все же обернется.

Мои стихи – как сети,

Закинутые в социум.

Прохожие обвиты

Моим стихом. Им в душу

Я проливаю литры

Поэзии, как в душе.

Мои стихи похожи

На поры нашей кожи.

Хороший стих – как о́жил,

Или ожи́л прохожий.

Мои стихи похожи

На день, который прожит.

Для многих я – прохожий

Случайный, ну и что же?

Я согреваю словом —

Задумчивым, бодрящим,

Заезженным и новым —

Случайных проходящих.

И кто-то повернется,

Улыбкой мне ответит —

Светлее станет социум

На загнанной планете.

/ «если сутки длиною в год…»

если сутки длиною в год;

если ночь – словно бы зима;

если утро весною пахнет;

день, как лето, расцветом дел

перекатится в вечер-осень,

значит, я для тебя – твой Бог:

ночью порчу тебе прическу,

наслаждаясь, что это – я;

утром, словно весною, мою,

освежая весь лесопарк;

днем в делах, что не замечаю,

как всё лето проходит вскользь;

осенью же – я точно знаю —

расцветает листва, и ты

свои волосы распускаешь,

сняв заколки – пора цветов

завершилась, и я, как Бог,

обнимаю весь лес – зимою

я ему и тебе

нужнее.

#верлибр

/ Сомелье

Бог, глядя на бутыль Земли,

обращается к Солнцу:

– Ох, сомелье, сомелье…

неси мне бутылку синего

и атмосферного

земного вина…

вкрути свой солнечный луч

штопором в мякоть неба,

и пусть пеной игристого

станут перистые

облака

#верблибр

/ «раньше женщин учили…»

раньше женщин учили

при виде мужчины

прятать глаза

в пол

в церкви меня научили

склонять свою голову,

опуская глаза

детей в художественной школе

учат показывать тени,

пряча источник света за картиной

#верблибр

/ Шпаги

скрестили две шпаги (здесь)х(сейчас)

фехтовальщик Миг

и фехтовальщик Тысячелетие

взрослая Вечность улыбается:

два ребенка, кроха Миг и старший Тысячелетие,

напротив Вечности – малыши

#верблибр

/ Забытая страна

умершее тело —

забытая страна чьей-то жизни

#верблибр

/ «ты стоишь у реки – ноги босые…»

ты стоишь у реки – ноги босые

прикасаются нежно к волне.

я старательно новые способы

отыскать попытаюсь, чтоб мне

прикоснуться к ногам твоим девичьим,

намекнуть, что они созданы,

так, как черный квадрат – для Малевича,

для меня,

строки будущих книг.

ты стоишь у реки, наслаждаешься

нежным трепетным шумом волны,

и немного горда, и важна ещё,

губы краской и медом полны.

я вплетусь незаметно в ворсистые

согревающие дом твой ковры.

я коснусь твоих ног, словно пристани,

так, как волны целуют обрыв.

словно мост разводной, волны мыслями

разведу я и смело пойду,

прикасание волн к тебе смыслами

наполняя, как тело – наш дух,

и коснется тебя моя искренность

и душевность, и где-то внутри

у тебя серебристыми искрами

чувства вспыхнут, и сердце зари

искупается в небе, и пёрышки

неба нежно коснутся тебя —

раньше было лишь маленьким зёрнышком,

а сегодня – длиной в твою прядь.

прикоснусь к этой пряди я брызгами,

моросящим и теплым дождем,

пока ты еще там же,

у пристани,

меня так же,

по-прежнему,

ждешь.

/ «Я приближаюсь к возрасту отца…»

Я приближаюсь к возрасту отца,

И даже если путь посередине,

Все больше старятся черты лица

И с каждым новым годом взгляд мой стынет.

Я приближаюсь к возрасту отца,

Когда покинул я, гонимый Богом,

Родителей, застывших у крыльца,

Со взглядом, уже нежным, а не строгим.

Отец тогда был лет так сорока,

А я примерно – годиков под двадцать, —

Но всё же усмотрел издалека,

Как не хотел отец мой расставаться.

Я приближаюсь к возрасту отца.

Сегодня возраст мой – уже под сорок.

Все меньше я похож на сорванца,

Мечтающим стать кинорежиссером.

Все больше понимаю, как строга,

Не мать, и даже не отец, а доля,

Выманивая нас из очага —

Лет в двадцать – с выражением довольным…

/ «В моей жизни опять началось безразличье…»

В моей жизни опять началось безразличье

Под названием странным – без снега декабрь,

Обнаженные зимы уже всем привычны,

Точно так же без лунок осталась река.

Безразлично холодное поле озимых

Прикасается к небу, чтоб выпросить снег.

А живые ли зерна в земле, может снимок

Показать, или явится нам по весне.

Настроения нет. Золотистая осень

Навсегда поглотила в себя серебро.

В шубы нынче одетые только лишь сосны,

Из зеленого меха у них гардероб.

А у всех остальных – полуголых и голых —

Как у поля с озимыми, – только душа

Нараспашку открытая. Чем вам не поле?

Выйди сам и попробуй в нем не задрожать.

Безразличия полные крутятся люди.

Им согреться попроще – одежда и дом,

Теплый чай, согревающий чей-то рассудок,

Охлаждаемый, если захочется, льдом.

Стало всем все равно, безразличные лица

Не хотят даже слышать и мозг свой ломать,

Отчего в наше время черна, словно злится,

Вся природа и, в частности, эта зима.

/ «я нарисую кистью пустоту…»

я нарисую кистью пустоту

и в центре пустоты поставлю пару

(его, ее), вселю в них дух

и дорисую возле них гитару.

он улыбнется мне, взглянув наверх,

и его пальцы побегут по струнам,

будя внутри гитары царство эх

и искры страсти в сердце юном.

она же нежно-ласковой зарёю

ему, с гитарою в руках, подсветит,

взгляд уводя вдоль новых горизонтов.

волнение струны чуть успокоив,

вдохнет в себя он ароматы лета

и чувств любви, заманчивых и тонких.

/ Голая осень

попробуй и ты,

раздевшись, стать на зимнем

холодном ветру

#хайку

/ Вышивка в небе

черной строчкой

вышивка в небе – стая

перелетных птиц

#хайку

/ «иду оберткой…»

иду оберткой

жизни, не понимая:

конфета – внутри

#хайку

/ Страх

Лошадь молнией

Под черными облаками

Пронесется. Страх.

#хайку

/ «роза, взятая…»

роза, взятая

за горло, висит в руках

у ухажера

#хайку

/ Надзея

сонечны прамень

кране струны ля сэрца —

ўспыхне надзея

#хайку

/ «представь, десятки лет…»

представь, десятки лет

тому назад на сене,