Знакомство с «Божественной комедией» Данте Алигьери

(Ад 10:22–27)

«Тосканец! Речь достойна, как на воле,

и жив среди пылающих грехов!

Не хочешь ли узнать о нашей доле? (024)

По говору признать тебя готов:

ты в благородном городе родился,

к нему я, может, слишком был суров». (027)

(Inferno 10:22–27)

“O Tosco che per la città del foco

vivo ten vai così parlando onesto,

piacciati di restare in questo loco. (024)

La tua loquela ti fa manifesto

di quella nobil patria natio,

a la qual forse fui troppo molesto.” (027)

Фарината хочет знать, кто родители Данте, чтобы выяснить кто из них более благородный (Ад 10:42). Фарината кичится тем, что он одержал победу над предками Данте «не один, но два раза». Политика – это вопрос о принадлежности семьи к определённой партии, поэтому важнейшим вопросом для Фаринаты было узнать, на чьей стороне находится Данте. Всё, что можно узнать из этой встречи, это разделение – как социальное обособление, так и политическое размежевание. Фарината принадлежит к гибеллинам в городе, который традиционно имеет в большинстве гвелфов, но в 1248 и в 1260 годах гвелфы были вытеснены из Флоренции. Данте знает, что гибеллины были побеждены в конце концов и изгнаны из Флоренции навсегда, но Фарината как будто этого не знает.

(Ад 10:45–48)

Он поднял брови, строго поглядев, (045)

потом сказал: «Жестока вражья стая

была ко мне, сообщникам, родне,

за что я бил их, дважды разгоняя». (048)

(Inferno 10:45–48)

ond’ ei levò le ciglia un poco in suso; (045)

poi disse: “Fieramente furo avversi

a me e a miei primi e a mia parte,

sì che per due fiate li dispersi.” (048)

Данте принимает вызов Фаринаты и сам кичится победой гвелфов над гибеллинами. Возвращение гвелфов из ссылки на родину пилигрим Данте описывает как победоносную борьбу над политическим врагом. Пилигрим Данте странствует в аду в 1300 году и погружён по уши в политику, поэтому он может относиться к Фаринате лишь на уровне Фаринаты. Между ними нет никакой разницы.

(Ад 10:49–51)

«Изгнанники к родимой стороне

вернулись оба раза, – я ответил, —

чему не научились вы вполне». (051)

(Inferno 10:49–51)

“S’ei fur cacciati, ei tornar d’ogne parte,”

rispuos’ io lui, “l’una e l’altra fiata;

ma i vostri non appreser ben quell’ arte.” (051)

В разгар их пререканий их прерывает другой обитатель той же могилы, который неожиданно вскакивает из глубины. Персонаж хочет знать от Данте, что если Данте такой знаменитый поэт, то почему сын персонажа не вместе с Данте. Читателю известно, что Данте находится в аду не из-за своей славы поэта, но потому что он в отчаянии и вынужден странствовать через ад чтобы отвернуться от грехов навстречу Богу. Читателю поэтому ясно, что вопрос основан на неправильном предположении.

(Ад 10:57–60)

Потом, надежды гаснущей лишась, (057)

мне, плача, говорит: «Слепой тюрьмою,

идешь направлен высотой ума.

Где сын мой? Почему он не с тобою?» (060)

(Inferno 10:57–60)

e poi che ’I sospecciar fu tutto spento, (057)

piangendo disse: “Se per questo cieco

carcere vai per altezza d’ingegno,

mio figlio ov’ è? e perché non è teco?” (060)

Данте узнаёт персонаж, это Кавальканти, чей сын, Гвидо, который тоже поэт, как и Данте, и с которым Данте знаком. Гвидо не такой большой поклонник творчества Вергилия, каким себя считает Данте, поэтому только Данте удостоился чести быть здесь, объясняет пилигрим.

(Ад 10:61–65)

«Иду не сам, дорога не пряма, —

я отвечал. – Там ждет меня вожатый.

С ним Гвидо ваш небрежен был весьма». (063)

Я понял по словам, в чем виноватый

был грешен, знал я имя тени той.

(Inferno 10:61–65)

E io a lui: ”Da me stesso non vegno:

colui ch’attende là per qui mi mena,

forse cui Guido vostro ebbe a disdegno.” (063)

Le sue parole e ’I modo de la pena

m’avean di costui già letto il nome;

Кавальканти желает знать, жив ли его сын, но ещё до того как Данте успевает ему ответить, Кавальканти падает обратно в могилу также неожиданно как и появился.

(Ад 10:66–72)

Тут он вскочил, волнением объятый, (066)

и, выпрямляясь, крикнул: «Но постой!

Как ты сказал: „Он был…“ Был? Или… или…

в очах родимых свет померк живой?» (069)

В смущении слова мои застыли,

и оттого, что задержал ответ,

упал он навзничь, точно подкосили. (072)

(Inferno 10:66–72)

però fu la risposta così piena. (066)

Di sùbito drizzato gridò: “Come?

dicesti ’dli ebbe’? non viv’ dli ancora?

non fiere li occhi suoi lo dolce lume?” (069)

Quando s’accorse d’alcuna dimora

ch’io facëa dinanzi a la risposta,

supin ricadde e più non parve fora. (072)

Разговор между Данте и Фаринатой продолжается, как будто ничего не произошло, Фарината совершенно не заметил перерыва в их разговоре.

Фарината рассуждает о новостях, рассказанных ему Данте, о поражении его партии. Он пророчествует в свою очередь о том, что Данте будет изгнан в ссылку. Пилигрим Данте узнаёт об этих событиях, которые случатся через год после того, как действия «Комедии» по замыслу поэта происходят. Поэт Данте конструирует своё произведение находясь уже в ссылке, в то время как пилигрим Данте находится на вершине своей политической карьеры в 1300 году, когда он узнаёт от Фаринаты о ссылке, которая ему предстоит. Очень изобретательно поэт Данте использует период между 1300 и его собственным временем как происходящее в будущем по отношению к 1300 году, году, в котором пилигрим Данте странствует.

(Ад 10:77–81)

«Весть, что моим возврата нет домой,

терзает больше, чем постель такая. (078)

Лицо царицы, властвующей тьмой,

пятидесяти раз не озарится,

как сам ты будешь изгнан в край чужой. [»] (081)

(Inferno 10:77–81)

“S’elli han quell' arte,” disse, “male appresa,

ciò mi tormenta più che questo letto. (078)

Ma non cinquanta volte fia raccesa

la faccia de la donna che qui regge,

che tu saprai quanto quell’ arte pesa.[”] (081)

Фарината хочет знать, почему партия Данте всё ещё преследует его семью. В 1280 году гибеллины получили разрешение вернуться во Флоренцию за исключением семьи Фаринаты.

Данте повествует о побоище жителей Флоренции в 1260 году во время битвы у Монтаперти, когда гибеллины Флоренции в союзе с Сиеной сражались против основных войск Флоренции. Фарината и его партия были в меньшинстве, поэтому они были вынуждены союзничать с врагом Флоренции Сиеной. Фарината был предводителем предателей. Для него его семья и его партия были превыше всего. Он упоминает не то, что связывает его с Данте, что они оба флорентинцы, итальянцы, христиане, люди, – для него более важны различия.

(Ад 10:85–87)

И я тогда: «Резни великой гнет,

заставившей быть воду Арбьи красной,

к такой молитве в храмах нас зовет». (087)

(Inferno 10:85–87)

Ond’ io a lui: “Lo strazio e ’l grande scempio

che fece l’Arbia colorata in rosso,

tal orazion fa far nel nostro tempio.” (087)

Фарината не желает признать своё предательство против города и оправдывает свою позицию как защитника Флоренции от разрушений после падения города. В действительности он стремился к власти лишь из интересов самой власти, но не для сохранения города.