Олег Синицын
Лифт в Доме Эшера
Роман
© Олег Синицын, 2018
© Издание, оформление. Animedia Company, 2018
Часть первая
Лифт-западня
Глава первая,
в которой, как всегда, не работает лифт
Твои дети – не твои дети. Они сыновья и дочери тоски Жизни по самой себе.
Халиль Джебран
Кто сказал, что реальность выше вымысла? Кто утверждает, что то, что в самом деле произошло, важнее того, что могло бы произойти, того, что мы хотели бы, чтобы произошло, того, что мы придумали, будто оно произошло?
Клиль Зисапель
Капельки пота и слез
Все совпадения в романе – случайны.
Автор– Опять лифт не работает! – громко сказал Глеб, надеясь на то, что акустика подъезда донесет его слова до самой крыши десятиэтажки и они по пути будут ударяться в каждую закрытую дверь, и где-нибудь, в конце концов, найдут отклик, сочувствие. Сочувствие было необходимо, словно костыли несчастному с загипсованной ногой или крылья Икару, мечтающему о полете к солнцу. У Глеба мечты были скромнее – добраться до своего этажа. Дипломат, набитый бумагами, и полиэтиленовый пакет, наполненный продуктами, весят совсем немного, если пройтись от магазина до подъезда. Но Глеб открыл удивительный закон физики: чем выше поднимаешься по лестнице, тем тяжелее становится груз. Каждый этаж дает дополнительный коэффициент утяжеления. Вес растет с геометрической прогрессией – соответственно растет нагрузка на тело. На седьмом этаже она достигает уровня нагрузки на тело космонавта, который вместе с космическим кораблем пытается оторваться от Земли. «Дрыбыдырбычаа!!!» – прорычал Глеб, чтобы не сорваться на банальный мат, который бы точно не вызвал сочувствия у тех, кто, возможно, прислушивается к звукам из подъезда. Но вряд ли такие найдутся: звуки телевизора милее и спокойнее для мирных обывателей. Хотя пара-тройка старушек с образцово-коммунистическим прошлым на удивление слышат всегда и все, потому что в курсе того, кто с кем живет, кто съехал, а кто въехал, кто купил, а кто пропил…
Глеб в отчаянии осмотрел первую ступеньку лестницы: неужели придется покорять Эверест?
– Опять лифт не работает, – уже без энтузиазма пробормотал он и сделал первый шаг на ступеньку. Подошва уткнулась во что-то твердое. Глеб понял, что в плохо освещенном подъезде он не разглядел на ступеньке какой-то предмет. Он убрал ногу и щелкнул зажигалкой: огонек осветил нечто продолговатое, напоминавшее футляр или шкатулку стального цвета.
– Чей туфля? Чей чемоданчик? – не очень уверенно пошутил Глеб. Он огляделся – никто за ним не наблюдал. Порядочность мешала нагнуться и подобрать, но любопытство заставляло это совершить. «Ну что такого, – подумал Глеб, – я только посмотрю, что это такое. Там, может быть, внутри есть визитка хозяина. Потом позвоню и передам». Он осторожно поднял предмет, внутренне ожидая, что завоет сирена по типу пожарной или в рупор громогласно прокричат: «Ага, попался, голубчик! Руки вверх!» Но ничего не произошло. Глеб вздохнул и положил шкатулку в продуктовый пакет – дома он ее изучит. Еще в голове мелькнула мысль, что в шкатулке, например, может быть крупная сумма денег, скажем, десять тысяч долларов. Ну, это – разыгравшаяся фантазия. Такими мечтами тешат себя неудачники или жадины. Глеб не считал себя ни тем, ни другим. Не торопясь, экономя силы, он стал подниматься, по пути изучая однообразные граффити подрастающего поколения. Пенисы и схематичные изображения вагины преобладали. Комментарии тоже утомляли своим однообразием. Между первым и вторым этажом он насчитал семь слов из трех букв, четыре – из пяти. Встречались, конечно, и неординарные слова, выражения и картинки, но на произведения искусства не тянули. Кто-то воспроизвел «Рисующие руки» Маурица Эшера: кисти рук, выходящие из еще лишь набросанных манжет; каждая из кистей рук рисует манжет у соседней руки. Возникает «странная петля», в которой уровни рисующего и рисуемого взаимно замыкаются друг на друге. И все это было перечеркнуто похабным словом… Дальше Глеб не стал читать и смотреть, но не потому, что был против мата. Он был против вандализма, который устраивали недоразвитые подростки каждый раз, когда в подъезде белили стены. Какое-то дикое несогласие с порядком, красотой и чистотой. Неосознанный протест варвара против цивилизованного Рима, прекрасных зданий и скульптур олимпийских богов… Хотя побеленный подъезд никак не ассоциировался с древнеримской тематикой. Хорошо выполненные граффити устроили бы Глеба. Он бы был солидарен с талантливым художником-хулиганом. К сожалению, таковых в их подъезде и ближайших окрестностях не оказалось. Зато хватало наркоманов. О том, что они оккупировали подъезд, говорили маленькие цилиндрики шприцов. Глеб увидел парочку пластмассовых приспособлений для инъекций, когда вышел на площадку второго этажа.
Глава вторая,
в которой крокодил перевоплощается в «мерседес»
Игорь прежде не замечал этого супермаркета. Он состоял из трех этажей красного, белого и коричневого кирпича, словно многослойный торт. В пользу этого сравнения шли и разноцветные неоновые вывески, и бесчисленные эскалаторы, и прямоугольные автоматы, нашпиговавшие здание «торта-супермаркета» так плотно, что, казалось, людям здесь невозможно пройти. Но людей здесь и в самом деле не было. Стены здания были разрисованы «Метаморфозами» Маурица Эшера: рыбы превращались в птиц, предметы в рыб. К Игорю подкатила то ли пирамидка, то ли медуза с женским лицом в ядовито-желтом сарафане. Подкатила, потому что не было ног; их определенно не было: из-под сарафана выглядывали какие-то полущупальца-полуруки. Игорь не испытывал ни ужаса, ни отвращения. Почему-то он чувствовал страдание, причем не свое страдание, а этого существа с женским лицом. Существо-женщина умоляла: «Покупайте!»
– Что покупать? – сочувственно спросил Игорь.
– Что-нибудь, – страдание усиливалось.
– Хорошо, хорошо, – поспешил ответить Игорь, – просто я хотел чего-нибудь прохладительного.
– Лимонада, пива?
– Лучше пива.
Страдания существа заметно уменьшились. На женском лице появилась улыбка благодарности. Ему показали, куда пройти. На эскалаторе вниз, к группе прямоугольных автоматов. При ближайшем рассмотрении автоматы оказались парнями двадцати-двадцати пяти лет, пьющими пиво из пол-литровых кружек за высокими столиками, которые выстроились рядом с пивным киоском. Парни с подозрением рассматривали Игоря; он почувствовал скрытую агрессию и поспешил сунуть деньги в окошко киоска, и с испугом отдернул руку. Окошко кляцнуло зубами и проглотило деньги. Парни захохотали, с явной издевкой рассматривая недотепу. Окошко вновь открыло рот и отрыгнуло кружку пива. Игорь с опаской взял пенящийся напиток. Приятно холодило руку, но с пеной было явно что-то не то. Стекая по стеклу, она становилась коричневой трухой, падавшей на землю. Агрессия парней нарастала, они уже скалили зубы и вставали на четвереньки. Тигры, львы, леопарды, гепарды, росомахи… В отчаянии Игорь плеснул пивом прямо в эту смешанную стаю. Звери с рычанием разбежались, а на асфальте появилась большая лужа, которая быстро разрасталась. Вокруг лужи выросли молодые березки и кустарники смородины. Хищники с явным удовольствием разлеглись вдоль берегов лужи. На Игоря они больше не обращали внимания, полностью отдавшись внезапной неге под солнцем.
– Мне еще два беляша, пожалуйста! – постучался в окошко Игорь; он тоже успокоился и почувствовал голод.
– Беляши – рядом, – лениво кляцнуло окошко.
Игорь огляделся и увидел десятки киосков, похожих на пивной, вдоль лужи-озера, созданного им. На киосках вывески указывали свой товар: «Сигареты», «Беляши», «Очки», «Тир», «Квас»…
В окошко «Беляшей» Игорь не стал просовывать руку, а проговорил внутрь:
– Два беляша!
– Игорь Васильевич, это вы? – из окошка выглянула голова его бухгалтера – Анны Венеровой.
– Вы почему не на работе? – возмутился Игорь Васильевич. – Что вы здесь делаете?
– Продаю беляши! – с возмущением ответила Анна. – Не видите, что ли?
– Как?.. – растерялся начальник и работодатель.
– Я вам вот что хочу сказать, – заговорщицким шепотом проговорила Анна, – мы не смогли уберечь вашего сына.
– Что случилось? – затревожился Игорь.
– Они приехали и забрали его, – Анна кивнула в сторону тигров и росомах.
Игорь бросился в сторону хищников. Но те уже давно наблюдали за разговором и все поголовно поплыли на другой берег, превращаясь в крокодилов и акул. На другом берегу самый крупный крокодил перевоплотился в «мерседес», а остальные метаморфозы уселись внутрь машины. Взревел мотор и «мерседес» исчез из поля зрения, оставив за собой дорогу и пыль. Озеро испарилось.
– Что?! – закричал Игорь.
Глава третья,
в которой скрип дверей напоминает музыку
Домой Алексей вернулся поздно, уже после двух часов ночи. Они сбросились, как всегда, с музыкантами на такси и наконец-то разъехались по домам. Алексею стоило большого труда уговорить пьяных товарищей совершить это действо. Ресторан «Весна», в котором он играл в ансамбле на бас-гитаре, работал до 24.00. Но эстрадники почти всегда засиживались за бутылочкой-другой, так что разбредались по своим норам ближе к утру. Но Алексей месяц назад решил раз и навсегда бросить пагубную привычку и всеми силами пытался такое решение привить и друзьям-пьяницам.
– Мне уже за сорок перевалило, а диска с песнями еще нет. Да и как он будет, если мы с вами пропиваем все деньги? Не пора ли за ум взяться? – втолковывал он эстрадникам.
– Брось, Леха! Рожденный пить – летать не может.
– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет!
Леха все равно упрямо бил в одну точку – хватит бухать! Сегодня тоже он волевым решением прекратил очередной кутеж, запихнул состав ансамбля в такси и развез по домам. К себе он приехал позже всех, чувствовал себя усталым. Тем не менее переоделся в черное трико и черную майку, включил любимый канал «ТВ-3» и сел в кресло напротив телевизора. Шла передача про параллельные или потусторонние миры. Он не заметил, как задремал. Его разбудил скрип двери.
Дверь скрипнула так, как будто проиграли скрипки в композиции Sunny его любимой рок-группы «Бони Эм.». Алексей давно заметил, что многие подобные звуки вызывают у него музыкальные ассоциации. Скрип – скрипка. Однокоренные слова. Конечно, не только музыкальные ассоциации. Если звук был неприятным и тяжелым – такие же ассоциации и выплывали в его сознании. Один звук его вообще преследовал всю жизнь. Это был звук тяжелой деревянной двери, сколоченной хозяином одноэтажного сельского дома и навешенной на вход в сени. Тяжелые воспоминания порождал подобный звук…
Алексей вздохнул и поежился. Для него это были неприятные воспоминания. Профессия музыканта накладывала отпечаток на его восприятие мира. Звуки, звуки и еще раз звуки окружали его. Он уже привык, что двери могли скрипеть по-разному. Возможно, в зависимости от его настроения. Он жил в двухкомнатной квартире. Здесь было несколько дверей. И все они скрипели. Алексей мог их смазать, но не делал этого. Не из-за лени. Иногда скрип превращался в неожиданную мелодию. Например, он как-то услышал кусок рок-композиции группы «Пинк Флойд» – «Стена»… А когда он однажды, как всегда, дремал у телевизора, дверь, ведущая в спальню, заскрипела звуками из дальнего прошлого. Он тогда был женат. У него была семья. Жена, двое детей. Еще был котенок Барсик. Барсик не любил закрытых дверей и всегда рвался в спальню в тот момент, когда они с женой находились на подступах к взаимному, а может и раздельному оргазму. Он царапал дверь, пытаясь уцепить коготочками ее торец, чтобы потянуть на себя. Порой котенку удавалось это сделать, и дверь с раздражающим скрипом открывалась на пять сантиметров. Барсик ловко втискивался в щель и в два прыжка оказывался на груди хозяина. Он выпускал из подушечек на лапах когти и теребил на груди у Алексея майку, как бы пританцовывая на месте. При этом котенок скрипуче мурлыкал: «Скрур, скрур!» Алексей вставал, шел к швейной машинке «Зингер», доставал из пластмассовой шкатулки машинное масло в металлической масленке с пипеткой и смазывал петли двери. Для этого надо было ее открыть, приподнять снизу ступней ноги и в образовавшиеся щели на шарнирах накапать немного масла. Потом вытереть тряпкой излишки. Теперь у Алексея не было семьи, он был в разводе. Разумеется, не было и машинного масла. Поэтому двери он смазывал подсолнечным. Но так редко, что даже и забыл, когда делал это в последний раз. Да и не мешал ему скрип. Кроме воспоминаний, скрип создавал иллюзию присутствия кого-то в его холостяцкой квартире. Алексей так долго привыкал к одиночеству, что стал ценить любой звук, раздававшийся в двух комнатах, на кухне, в ванной, туалете и даже в прихожей. И если раньше музыканта с хорошим слухом могли раздражать, как ему казалось, дисгармоничные и разнообразные шумы, то теперь он просто себя не мыслил без них. Поэтому телевизор не выключался до самого утреннего подъема; форточка в зале не закрывалась даже зимой, и с улицы доносились: перестук колес трамваев, рычание автомобильных моторов, пьяные вопли загулявшей молодежи, чириканье пташек, шум дождя, падающего снега, завывания ветров… Алексей мог с интересом прислушиваться к урчанию воды в батареях отопления, к комической какофонии канализации… Жизнь вокруг продолжалась, приходило понимание того, что он не один в этом безграничном космосе. Женщины почему-то не приживались здесь надолго. Те, кого он любил или собирался искренне полюбить, очень быстро садились ему на шею и начинали требовать ускоренного увеличения материальных благ, а те, к которым он не питал особой любви и просто рассчитывал в их лице на хозяйку в доме, как правило, становились скучными, глупыми и сварливыми. Алексей относился к себе достаточно критически и осознавал, что сам он, конечно, не подарок, но новой семьи у него не получалось, а происходили какие-то быстротечные романы, после которых и воспоминаний-то особых не оставалось. Только некоторые звуки. Скрип двери в зал, например, порой ассоциировался у него со стоном одной из бывших возлюбленных перед оргазмом. Тогда музыкант остро начинал чувствовать отсутствие женщины, простых человеческих радостей, связанных с ней.
В дремоту Алексея прокрались новые звуки. Да, это по-прежнему скрипели его двери в спальню и зал, но скрипели они совсем необычно. Более интенсивно и громче. Так могло быть только в том случае, если входная дверь в квартиру была бы открыта и в помещение ворвался сквозняк. Но бас-гитарист отчетливо помнил, что входную дверь он закрыл, тем более что был трезвый. Да и в приличном подпитии он закрывал дверь на автомате: это были те моторные движения, которые не требуют специальной памяти, наподобие врожденного навыка дышать или слышать.
Глава четвертая,
в которой лестница странно себя ведет
Прямо перед ним во всю стену жирными буквами было написано: «Открой шкатулку!».
«Ага! Развод!» – почему-то обрадовался Глеб. Он внимательно осмотрел всю площадку второго этажа. Где затаились невидимые те, кто придумали этот розыгрыш? В чем он заключался, Глеб не понимал, но был на всякий случай настороже. Он прислонил к стене пакет, достал шкатулку и открыл ее. Внутри лежал четырехгранный металлический стержень из блестящего, похожего на серебро, металла. Ничего не происходило. Тогда Глеб дотронулся до стержня пальцами… И чуть не выронил шкатулку из рук! Все четыре стены подъезда стали быстро удаляться друг от друга, сами лестничные клетки расширялись и удлинялись. Подъезд уже походил на лестничный проем в университете, в котором несколько лет назад учился Глеб и который был сооружен во времена сталинского ампира. Сверху послышался грохот – это, прыгая по ступенькам, катился огромный предмет. Сначала Глеб подумал, что предмет похож на 16-килограммовую гирю, но со спиленной ручкой. («Пилите, Шура, пилите».) Но грохот, производимый предметом, заставлял вообразить размеры в несколько раз больше. Скорее всего, это было ядро Царь-пушки. Перила не давали ему свалиться сразу в лестничный проем, и оно, ударяясь то о стены, то о перила, неотвратимо приближалось к Глебу. Глеб ринулся на первый этаж, но слишком поздно – ядро, которое оказалось громадным камнем, перескочив через перила, врезалось в лестничный пролет между первым и вторым этажами. Пролет от удара провалился, а вслед за ним – и Глеб.
Сначала несколько секунд Глеб находился в шоке. Именно учеба в университете привила ему боязнь высоты. Это случилось зимой, когда он должен был почти что вылететь с третьего курса, потому что не мог сдать экзамен по ведущему предмету. Маячило отчисление, и Глеб чуть не сиганул от отчаянья с открытой площадки, где студенты курили, на четвертом этаже университета. Скрытая попытка суицида породила на долгие годы страх высоты – акрофобию. Но шок прошел, и пришло удивление: куда можно было падать так долго? Глеб посмотрел вниз и увидел бесконечный прямоугольный тоннель, где-то в перспективе заканчивающийся ярким квадратом. Картина наверху была аналогичной. Получалось, что Глеб парил в пространстве. Ужас предстоящего падения вдруг ушел на задний план; на какое-то мгновение Глеб испытал восторг полета. Он зажмурил глаза, раскинул руки и ноги, напряг все тело, приготовившись к неотвратимому удару.
– Дядя, вы чего? – услышал он детский голос. Глеб открыл глаза и увидел, что лежит в песочнице, раскинув руки и ноги, а перед ним на корточках сидит мальчуган и с любопытством его рассматривает. В руках у мальчугана были шкатулка и стержень, рядом лежали рассыпанные письма. Глеб привстал и огляделся: песочница находилась в центре детской площадки, которую окружали четыре десятиэтажки. Глеб присел на деревянный бортик песочницы.
– Сколько тебе лет? – спросил он мальчика.
– Через месяц будет семь лет, и я пойду в школу, – мальчик усердно лепил из песка обширный город. Он помогал себе открытой шкатулкой, а стержнем прорывал каналы и рисовал дороги между частями города. Понимая, что сразу забрать предметы не удастся, Глеб продолжил разговор:
– А тебя возьмут в школу? Нужно же как следует подготовиться…
– Я подготовился, – уверенно заявил мальчишка, не поворачивая головы в сторону Глеба. – Я умею читать и писать… Правда, пока только печатными буквами. А еще я считать умею до ста.
– Ого! – присвистнул Глеб, желая понравиться малышу.
– Правда, когда считаю до ста, то я сначала считаю до пятидесяти.
– Почему? – такое обстоятельство позабавило Глеба.
– Потому что после пятидесяти нужно отдохнуть.
– А почему после пятидесяти нужно отдохнуть?
– Потому что это половина, – мальчишку стали раздражать вопросы дяденьки, на которые он не знал, как ответить. Он вскочил с корточек на ноги и стал топтать только что отстроенный город. В разрушительный процесс были включены и шкатулка, и стержень.
– А чего половина? – сказал на автомате слегка опешивший Глеб.
– Половина… жизни! – громко крикнул мальчуган и бросил в песок шкатулку и стержень. Еще один раз пнув остатки песочного города, он повернулся спиной к Глебу и побежал в сторону подъезда. Потом внезапно остановился, повернулся и, оправдываясь, сказал:
– Все равно я солдатиков с собой не взял!
Глеб, качая головой, подобрал шкатулку, вложил в нее стержень и собранные письма. Уже в подъезде он раскрыл первое письмо.
Глава пятая,
в которой выясняется, что это письмо запорожские казаки пишут турецкому султану
Вот, получил домашнее задание. Во время отсутствия, чтобы никакого присутствия. В смысле водки и женщин. Да мне лень. Ужасная, обволакивающая лень. Праздность тела и души. Предаюсь безделью: не мою посуду, практически ничего не готовлю, не гуляю, никого не желаю видеть. Весь в затворничестве. Сутками напролет у компьютера, поглощен «Тотал Инфлюенс». Игромания – это та же водка, только без порчи желудка, без удара по многострадальной язве. Зато тот же удар по мозгам. Шевелится, лениво пытается отрыть глаза Совесть. Но она так же, как и я, спит до часу дня. И потом еще долго не просыпается (прямо как Енот!). Понимаю, что должен скучать, но ничего поделать не могу. Не скучается. Пока, видимо, это просто типа выходного. Все придет, но не сейчас. А сейчас возникает желание во время курения на балконе заняться обустройством его – балкона. Такие мысли были сразу, как мы сюда переехали, в эту новую квартиру моего зятя, в перспективе – мою, конечно. Если повар нам не врет. Кстати, о поваре. Что бы такого приготовить? Заглядываю в холодильник. Вижу мясо, сосиски, пельмени, яйца. Еще есть картошка – может, пожарить с тушенкой или яйцами? Лень. Решаю сварить рис с сосисками. Это быстро. Сегодня вопрос с питанием решен. Надо только сходить за хлебом, чаем и сигаретами. Так что же с балконом? Надо в воскресенье съездить на рынок и выбрать ламинат. Под цвет струганого дерева. Такой же, как на кухне. Посмотреть пластиковые панели на стены. Темно-изумрудного или тоже цвета дерева. Ловлю себя на мысли, что доминирует слово НАДО. Надо, надо, надо. Надоело, не хочу ничего делать. Валяться и смотреть телевизор. Но незадача. Как раз в день отъезда Енота – вырубился звук на телике. Я без него искренне скучаю. Да не по этой словесной и сюжетной каше, не по этой оголтелой (скрытой) пропаганде «Единой России» и двупрезидентства-премьерства. Просто скучаю по бормотанию в углу, на пирамиде из пластмассовых черных ящиков с серебристой окантовкой. Мебель какая-никакая! А бормотание в углу спасало меня почти год. Я привык в своем одиночестве слушать-смотреть телевизор и спать с включенным светом. Жутко внезапно остаться одному на всем белом свете. Всю жизнь тебя окружали люди, а теперь стены и вещи. Опять один. Повод погрустить. Но с удивлением понимаю, что я стал находить свои прелести в одиночестве. Приятно бездельничать. Никто не погоняет, не мешает. Есть странности определенные. Например, я обратил внимание, что стал разговаривать сам с собой. И даже с вещами. И даже с едой. Но все равно, хочу быть бездельником. Э-ге-гей! Где моя шашка? Шашка в четырехкомнатной квартире. Вместе с ружьями, патронами. Вместе с детьми. Вместе с дважды теперь бывшей женой. Скоро открытие сезона. Надо похлопотать о получении трех разрешений на ношение и хранение оружия. А то останусь без охоты. Утки не получат свой положенный заряд дроби в задницу.
Почему бездельничанье у меня ассоциируется с вольной жизнью запорожцев? С оселедцем на бритой голове и усами ниже подбородка? Ведь они вели хозяйство, растили детей, торговали. Не только прославились набегами на ненавистную Туретчину и высокомерных поляков. Они были еще и трудягами. Если Гоголь нам не врет. Да, это истинно так. Только перед глазами предстает известная картина «Запорожские казаки пишут письмо турецкому султану».
Ах да, Турция. Сегодня из Екатеринбурга вылетает туда вместе с мамой и младшей сестрой моя любимая Яна. Мой добрый и веселый Енот.
– Мы стоим на регистрации! – кричит она в сотовый телефон. – Скоро вылетаем! Расскажи какую-нибудь историю! Расскажи, как ты скучаешь по Еноту!
Глава шестая,
в которой происходит битва, а отвертка превращается в двухсторонний топор
Игорь Васильевич вошел в сторожевую будку. Веселый и серьезный менты кивнули ему головами:
– О пропаже вашей двенадцатиструнной гитары вы можете найти информацию в кирпичном здании заброшенной фабрики по улице Болейко.
– Как гитары? У меня пропал сын! – Игорь Васильевич удивился и возмутился одновременно.
– Все узнаете там, – невозмутимо ответил серьезный. Он превратился в трехколесный мотоцикл «Урал», а веселый, положив будку в люльку, протянул Игорю Васильевичу отвертку с черной ручкой. – Пригодится.
И отвертка как будто потянула его в сторону указанного адреса. Вскоре Игорь Васильевич входил в просторное производственное здание. Через редкие окна под потолком просачивался солнечный свет, поэтому в конце старого разрушенного цеха можно было разглядеть несколько станков, рядом с которыми ходили или сидели люди в белых облегающих костюмах, велосипедных перчатках и кедах. Костюмы, скорее всего, были спортивными, а люди – спортсменами.
– Присаживайтесь, угощайтесь, пока горячее, – приветливо сказал один из них, указывая на отрытую коробку лапши «доширак». Она стояла прямо на станке, рядом на крышке от лапши лежала пластмассовая белая ложка. От лапши поднимался пар. Игорь Васильевич почувствовал голод. Он принялся за еду, сев на стоящий со станком черный офисный стул. Люди в белом улыбались ему, занимаясь собственными делами. В основном они точили длинные ножи и топоры.