«Македонские легенды» Византии
И вновь, как раньше, начался разбор Двукратного собора 861 г. с целью обелить св. Игнатия и окончательно унизить св. Фотия. Вызывали свидетелей и участников того собрания и поочередно заставляли лгать на опального патриарха. Эти детали настолько неприглядны и даже омерзительны, что можно с легкостью оставить их вне нашего рассмотрения.
Здесь же возник еще один острый вопрос – о церковном окормлении Болгарии. В свое время царь св. Михаил рассорился с византийцами и обратился к папе Николаю I со 106 вопросами относительно устройства церковной жизни. Среди прочих там присутствовали такие, как, например: можно ли христианину иметь несколько жен, позволительно ли ему носить штаны и иметь рабов и т.п. Причем царь задавал очень тревожный для понтифика вопрос: можно ли Болгарии иметь своего патриарха? Несмотря на внешнюю простоту вопросов, касавшихся самых рядовых и обыденных проблем, в письме сквозило резкое раздражение Болгарского царя поведением византийских клириков, постоянно вмешивавшихся в политическую жизнь болгар. Святой Михаил начал не безосновательно опасаться, что претензии Константинопольского патриарха лишают его надежд на церковную автономию Болгарии37.
Но едва ли «римская» альтернатива могла принести ему больше выгод. На письмо Болгарского царя апостолик отвечал уклончиво, что сейчас же готов отправить им епископа, чтобы тот изучил край; и лишь после этого можно будет решать вопрос о патриаршестве. Разумеется, папа совершенно не собирался предоставлять болгарским неофитам столь широкие церковные полномочия, и осознание этого факта св. Михаилом не заставило себя ждать38.
Возникли и другие неприятные моменты. Когда на смену византийским епископам пришли римские архиереи, выяснилось, что болгары рано радовались: их царь просил папу назначить Болгарским архиепископом Формоза, а тот категорично отказал ему в просьбе, полагая, что выбор кандидата – его прерогатива. Латиняне категорично заявили, что крещение, совершенное греческими пресвитерами, не благодатно, а потому все болгары должны перекреститься у римских священников. В конце концов все закончилось договором между св. Михаилом и Василием I Македонянином, согласно которому болгары приняли византийскую юрисдикцию39.
Теперь на Соборе легаты жестко стояли на том, что окормлять Болгарию духовно вправе исключительно Римский престол, против чего не менее категорично возражали восточные епископы. Затеялся спор уже между единомышленниками в деле посрамления св. Фотия, и византийцы припомнили некоторые обстоятельства, должные судить об ошибках Римского епископа. Однако для них ушатом холодной воды стали слова папских послов: «Апостольская кафедра не выбирала вас своими судьями. Вы ниже папы, и судить его вам не пристало, потому что один папа имеет право судить все другие Церкви».
В ответ константинопольцы, словно забыв, что только что вместе с папскими посланниками именовали друг друга единомышленниками, отвечали, что неприлично латинянам, отпавшим от Греческой церкви и отдавшимся во власть франкам (!), поставлять епископов на территории Византийской империи. Поскольку Болгария – исконная имперская территория, то и окормлять ее должна Восточная церковь.
Дискуссия достигла своего апогея, и тогда легаты напрямую обратились к св. Игнатию: «Тебя, патриарх Игнатий, именем Бога и Его Ангелов заклинаем, чтобы ты, сообразно с посланием папы Адриана, который восстановил тебя в должности, не вмешивался в дела Болгарии и не посвящал никого для этой страны и не посылал туда кого-либо из духовных лиц». Патриарх, попавший в неловкую ситуацию, не посмел перечить легатам, но и не рискнул открыто выступить против собственного клира. Он ответил неопределенной фразой, что будет остерегаться всего того, что может послужить к оскорблению Римского папы. Подумав, архиерей добавил: «Я не так молод и не так стар, чтобы позволить себе нечто несообразное со справедливостью». На этом прения и завершились40.
28 февраля 870 г. состоялось последнее, десятое, заседание Собора. Попытались сделать его максимально пышным, и для этого туда прибыл император Василий I и его сын Константин, патриарх св. Игнатий, 108 архиереев, 20 патрициев, послы Болгарского царя, 3 посланника Западного императора Людовика II (855—875). Были торжественно зачитаны каноны, которые рекомендовалось принять. В латинском переводе значилось 27 правил, в греческом – 14. Понятно, что значительное число канонов было направлено против св. Фотия и его сторонников: их не только не признали духовными лицами, но и запретили преподавать науки и писать иконы – замечательное свидетельство интеллектуального уровня «фотиан». Затем «прошлись» по св. Фотию, запретив возводить в ускоренном порядке светских лиц в епископы, положив минимальный срок для этого 10 лет.
Особое внимание было уделено максимальному ограничению влияния императора на церковные дела. Было определено, что избрание епископов осуществляется впредь только на Соборе архиереев, причем ни царь, ни его представитель не должны там присутствовать под угрозой анафемы (!). Императору было также запрещено препятствовать епископам собираться на Соборы, на которых он к тому же не имел права присутствовать. Царю разрешалось посещать лишь Вселенские Соборы в память о старой традиции, но исключительно в качестве наблюдателя. Для ограждения чести епископов было определено, что отныне никакой архиерей не должен слезать с лошади, завидев царя, или кланяться ему при встрече. Наказание в таком случае ожидало и императора, и епископа. Едва ли Василий I Македонянин ожидал такого наступления на свои прерогативы. Впрочем, его ждало еще последнее унижение. По традиции, он пожелал подписаться после всех епископов, тем самым утверждая соборные решения, но легаты настояли, чтобы его подпись стояла после патриарших, но до епископов41.
Правда, и легатов ждали большие неприятности. Весной 870 г. они тронулись в обратный путь, но по дороге были взяты в плен пиратами и ограблены. Папа не скоро узнал об их печальной судьбе, но его попытки выкупить собственных послов долгое время не увенчались успехом. Только в декабре 870 г. легаты, нищие и раздетые, возвратились в Рим, не имея на руках даже самих соборных актов, которые так страстно желал увидеть папа Адриан II. Ждало разочарование папу и по «болгарскому вопросу»: едва завершился Собор, как византийцы заключили договор с Болгарским царем, и все угрозы папы оказывались тщетны42.
А что же низвергнутый патриарх и «фотианине»? Святой Фотий не признал полномочий митрополита Фомы и синкелла Илии: «Никогда не бывало, чтобы посланники нечестивых измаильтян преобразовались в мужей священноначальных, чтобы им предоставлялись патриаршие права и объявлялись они представителями Собора». Не признал он и самого Собора, который назвал «варварской засадой», «комедией», «покрывалом стыда». Действительно, Собор, весь сотканный из политического полотна, имевший для императора Василия I значение только в части примирения с Римским епископом и объединением сил для борьбы с арабами, едва ли можно отнести к жемчужинам соборного творчества.
Ценой унижения св. Фотия и всей Восточной церкви царь решил конкретную задачу, но плата за этот мимолетный успех оказалась слишком высока. Константинопольский клир, и так до сих пор без особого восторга наблюдавший за попытками понтификов узурпировать власть в Кафолической Церкви, теперь окончательно убедился, что Запад и Восток разъединяет гораздо большее, чем сближает.
Именно эта «пиррова» победа папы Адриана II внесла свою лепту в грядущий раскол Кафолической Церкви, ставший уже почти неизбежным. И император понял – правда, довольно поздно, что попытки расплатиться за политические успехи головой Константинопольского патриарха ведут к умалению достоинства самого Римского царя. Разве кто-нибудь мог себе представить перед началом Собора, что его каноны так унизят императора? Неужели когда-нибудь позволялось так откровенно и публично «ставить на место» главу Вселенной, наследника Римских владык? Не удивительно, что вскоре симпатии императора Василия I резко изменятся. И время, как мы увидим, расставит все на свои места.
Глава 3. Война с арабами. Девальвация императорства на Западе
Внешнее положение Византии в те годы было далеко не однозначным, но оттого не менее опасным, чем раньше. И стратегия императора заключалась в том, чтобы, примирившись с теми из соседей, с кем временные союзы не требовали каких-либо серьезных политических и территориальных уступок, аккумулировать усилия для войны с арабами, которые по-прежнему являлись на тот момент времени врагом № 1. Причем не только для Византии, но и для папства и многих территорий Западного мира. Выбор союзников, таким образом, сформировался очень быстро.
Правитель Армении Ашот Багратуни (859—891), добившийся в 859 г. независимости от арабов, выступал своего рода буфером между Византией и Халифатом, получив, как нейтральная сторона, царский венец и от арабов, и от Византийского императора. Поэтому с этой стороны опасность пока не угрожала Империи.
В марте 870 г. Византия заключила мирный договор с Болгарией, согласно которому Болгарской церкви были предоставлены серьезные преференции: она получила статус архиепископии, хотя и подчиненной Константинопольскому патриарху, но с широкой автономией и высоким статусом. Достаточно сказать, что в списке священноначалия Восточной церкви Болгарский архиепископ занимал почетное 16‑е место, в то время как некоторые византийские митрополиты и архиепископы занимали 58-е, 59-е и далее места43.
Сын царя св. Михаила Симеон поселился в Константинополе, где получал образование наравне с императорскими детьми. Как следствие, Империя могла в течение 20 лет отдыхать, не опасаясь никаких неприятностей от воинственных соседей44. В свою очередь мир был нужен и Болгарскому царю св. Михаилу, чтобы укрепить Церковь в своей стране. И, надо отдать должное, греки ни разу не нарушили условий этого договора45.
Помимо этого, Василию I удалось заключить мирный договор с россами, вождям которых он подарил много шелковых тканей, золотых и серебряных украшений, а те в ответ приняли архиепископа, рукоположенного св. Игнатием и получившего благословение на проповедь Слова Божия в далекой северной стране. Славяне, поселившиеся в Греции, Македонии, Адриатике, усмиренные еще при императоре Михаиле III, склонялись к близости с Византией, и ее культурное влияние начинало играть все бо́льшую роль. Встал вопрос и об отношениях с Венецией. Как Римский император, Македонянин был, конечно, недоволен тем, что Венеция уже фактически вышла из состава Империи, но ввиду арабской опасности в Италии он вынужденно мирился с этим обстоятельством.
Таким вполне традиционным способом василевс подготовил почву для войны с арабами, у которых дела обстояли далеко не блестящим образом. Только-только в Халифате завершилась череда дворцовых переворотов, наглядно продемонстрировавших силу турецких гвардейцев и слабость их хозяина – халифа. После смерти самого молодого халифа в истории мусульманского мира аль-Мутазза Биллаха Мухаммада ибн Джафара аль-Мутавакиля (867—870), довершившего внутренний разгром системы управления и ввергнувшего страну в хаос братоубийственной войны, ситуация заметно улучшилась после того, как аль-Мутазз отказался от престола и погиб.
Его сменил аль-Мухтади Биллах Муххамад ибн Харун аль-Васик (870—871) – по виду робкий и нежный молодой человек, большой поклонник богословия. Сельджуки обеспечили избрание его новым халифом, будучи абсолютно уверены в том, что тот станет их очередной марионеткой. Увы, они горько ошиблись: это был человек с железным характером и невероятной волей, способный согнуть и сломить любого врага. Турки к этому времени настолько разложились от безделья и богатств, что уже не представляли собой, как ранее, дисциплинированных и организованных воинских подразделений. А потому аль-Васик решил действовать немедля46.
Однако реализация его дальних замыслов споткнулась об измену двух полководцев, решивших избавиться от своего правителя – Салиха ибн Васифа и Мухаммеда ибн Буге. Вместо того чтобы направиться на подавление мятежных хураджитов, они повернули свои армии против халифа; началась очередная междоусобная война. В окружении верных берберов с обнаженной саблей халиф отбивал атаки изменников, которым помогали турки; но в конце концов был взят в плен. Напрасно, однако, сельджуки пытались пытками вынудить его отречься от престола – халиф мужественно принял смерть. Однако его гибель была не напрасна – героическое поведение аль-Васика пробудило национальную гордость в арабах и подорвало уверенность (или, правильнее сказать, наглость) турецких военачальников.
Новым халифом правоверных стал представитель семьи Мутаваккилей, брат покойного халифа аль-Мутазза аль-Мутамид Аляллах Ахмад ибн Джафар аль-Мутаваккиль (871—892). Как и многие другие халифы, он был сыном невольницы своего отца. Аль-Мутамид вел довольно спокойный образ жизни, уделяя внимание главным образом,развлечениям. Но у него был замечательный советник и помощник – родной брат аль-Муваффак, умный, энергичный и сильный человек.
Влияние аль-Муваффака было столь велико, что на пятничных молитвах его имя упоминалось наравне с именем халифа. Благодаря его усилиям турки присмирели, а некоторые наиболее одиозные мятежники были уничтожены. Впрочем, как это обычно бывает, отношения между братьями через некоторое время испортились, и халиф даже перебрался из Самарры в Багдад, опасаясь, что брат умертвит его и наследует престол47.
Брожения и разлад наблюдались и в других частях Халифата; некогда единое и мощное государство медленно, но верно разлагалось. В скором времени пала династия знаменитых Тахиридов, на смену которым пришли представители семьи Саффаридов. Их предок, некто Якуб, имел мастерскую по изготовлению медной посуды, а затем собрал шайку из лихих людей и отвоевал у Тахиридов часть их владений. В 867 г. Якуб захватил и оставшиеся земли своего противника, чем немало порадовал подданных, нашедших в нем умного и справедливого правителя. В скором времени Якуб сумел не только покончить с Тахиридами, но и свергнуть аристократических правителей в Кирмане, Балхе, а в Нишапуре пленить последнего из Тахиридов Мухаммеда48. Одна незадача – все свои успехи Якуб покупал интересами арабской державы.
Халиф довольно безразлично отнесся к этому событию, но когда Якуб стал угрожать Багдаду, аль-Мутамид направил против него сильное войско. Неподалеку от Васита враги встретились, и Якуб потерпел поражение. Мятежный правитель умер, но ему наследовал брат Амр, которому хватило осмотрительности заключить с халифом мирный договор и легализовать свои владения49.
Вскоре ему пришлось вступить в борьбу с новым противником – представителями зарождающейся династии Саманидов, властителями Самарканда. В 874 г. знатные жители Бухары обратились к Насру ибн Ахмеду (864—892), амиру Самарканда, с просьбой прислать к ним правителем его младшего брата Исмаила (874—907), который вскоре, к радости горожан, вошел в город, осыпаемый монетами – древний обычай, сохранившийся до сих пор во многих местах. Все было бы неплохо, но вскоре он развязал междоусобную войну с собственным братом Насром ибн Ахмедом, над которым в 888 г. одержал верх. Правда, Исмаил отличался редким благородством и, пленив старшего брата, просил у него прощения за собственные грехи и ошибки, а затем отправил в Самарканд, сохранив за ним статус правителя всей Трансоксианы. Правда, после смерти Насра в 892 г. он наследовал ему, став новым правителем этой обширной области.
Однако к этому времени серьезную конкуренцию ему составил правитель Саффаридов Амр, достигнувший в тому времени пика своего могущества и распространивший свою власть почти на весь Иран. И нет ничего удивительного в том, что в 893 г. халиф назначил именно его правителем Трансоксианы, проигнорировав права Исмаила Саманида. Лишь в 900 г. на поле битвы Исмаилу удалось разгромить армию Саффаридов и пленить Амра, чуть позже казненного в Багдаде.
Последующие действия Исмаила были чрезвычайно успешными: он сумел выбить мятежников из городов Рей и Казвин и установил с халифами добрые отношения, уплачивая им чисто символические налоги. Как справедливо говорят, с этого времени власть халифа над Хорасаном сошла на нет. А чуть позднее, объявив джихад, Исмаил сумел отразить нападение тюрков-кочевников, попытавшихся вторнуться в его владения через северные земли Саманидов.
Новый правитель богатых иранских территорий был любим и почитаем всеми подданными. Добрый и чрезвычайно благочестивый, он имел обыкновение в одиночку выезжать на улицы Бухары, чтобы узнать проблемы простых людей. Помимо этого, он освободил народ от многих тяжелых податей, включая налог на восстановление городских стен. Правитель объявил, что, пока жив, сам является стеной Бухары, и жителям нечего опасаться. Он же стал покровителем ученых, поэтов и музыкантов. Его смерть в 907 г. стала трагедией для Бухары.
Преемником Исмаила стал его сын Ахмед (907—914), набожный мусульманин, пытавшийся восстановить старую традицию чтения указов по-арабски. Но эта инициатива нравилась далеко не всем, и в 914 г. Ахмед был убит в шатре собственными рабами. Новым правителем стал Наср (914—943), сын Ахмеда, которому исполнилось всего лишь 8 лет50.
В таких условиях византийцам не стоило опасаться военных действий со стороны арабов на Востоке. Однако все еще оставалась актуальной угроза со стороны африканских сарацинов, завоевавших острова Крит, Сицилию, а также почти все византийские владения в Южной Италии. Это, по одному справедливому замечанию, уже было настоящей арабской колонизацией итальянских территорий от Тарента до Бари. Город Бари с 841 г. стал сарацинской столицей на полуострове, как и Палермо в Сицилии. Население этих земель хотя и являлось в массе своей греческим, но совершенно разуверилось в способностях собственных императоров отстоять их свободу и жизнь, и уже дважды приглашало к себе на помощь Западного императора Людовика II.
Однако первое столкновение Франкского короля с арабами в 858 г. у Бари не принесло ему успеха. Более того, мусульмане предприняли встречное наступление в Кампании, опустошили окрестности Неаполя, разбили войска дукса Сполетто, а также заставили князей Беневента и Салерно заключить с ними договор на поставку снаряжения и продовольствия для арабской армии51.
В 866 г. Людовик II вновь попытался овладеть Бари, но был вынужден отвлечься на Беневент и Сполетто, выступивших против него согласно договору с сарацинами; осаду Бари отложили. В 867 г. поход Людовика II также закончился плачевно – его армия потерпела сокрушительное поражение. Правда, затем, как мы увидим, дела франков пошли гораздо успешнее52.
Разумеется, это был естественный союзник Византии, с которым, однако, нужно было придерживаться стратегии в духе мудрой осторожности. Время неумолимо подгоняло Византийского императора, поскольку для него был очевиден военный перевес арабов в тех операциях, которые они предпринимали на Западе. Уже в 866 г. арабский флот под командованием полководцев Муфариг-ибн-Салима, Кальфуна и Саба в количестве 36 судов осадил важнейшую в стратегическом отношении крепость Рагузу (Дубровник) – самый укрепленный пункт Далмации. Осада длилась почти 15 месяцев, и обессилившие горожане направили послов к Византийскому царю с просьбой о помощи. Василий I не стал терять времени и тут же отправил 100 судов-хеландий под командованием друнгария флота Никиты Орифы к осажденным. Узнав о приближении римлян, арабы, изрядно истощившие свои силы в ходе долгой осады, спешно бежали; Рагуза была спасена.
К этому времени подоспело послание Василию I от Людовика II, в котором Западный император предложил василевсу союз (наконец-то!) и просил помощи византийского флота для взятия осажденного им города Бари. Король предлагал также заключить брачный союз, выдав свою дочь Ирменгарду за сына Византийского царя Константина. Эту идею поддержал и Римский папа, оценивший перемену в своих отношениях с Македоняниным. Наконец, формальности, как казалось, были преодолены, и Василий I отправил под Бари мощный флот во главе с патрикием Георгием, причем к византийцам примкнули воины из множества славянских племен из Далмации, всерьез опасавшихся мусульман.
Зимой с 870 на 871 г. византийский флот подошел к Бари, но не предпринял никаких активных действий против сарацин. Как полагают, такая пассивность была обусловлена отсутствием положительного результата (все-таки!) в переговорах о браке наследников обоих престолов, который мог бы стать своего рода гарантией их верности друг перед другом. Кроме того, Василия I не могла не смущать известная односторонность действий западного союзника, который откровенно думал лишь о собственных интересах.
Еще летом 870 г. Людовик II, получив просьбу о помощи от населения Калабрии, помог им одолеть арабов, но потребовал взамен принести клятву верности. Затем, найдя формальный повод, франк напал на Неаполь и присовокупил захваченный город к своим владениям. Василия I поразило, что, присоединив к себе имперские территории, Людовик II даже не подумал поставить его в известность и справиться о мнении Византийского императора.
Конечно, союз Запада и Византийской империи против арабов был необходим, но реальные события демонстрировали, насколько шатким он являлся в действительности. Когда, наконец, в феврале 871 г. Бари был взят общим штурмом франков и византийцев, Людовик II также присоединил и этот город к своей державе, выделив византийцам лишь часть добычи за участие в войне как наемникам.
Как вскоре выяснится, он напрасно пробудил спящего льва, вполне обретшего свои силы. В ответ как ни в чем не бывало Византийский император публично объявил, что желает наказать пиратов, поднявших руку на легатов Римского епископа. Но на самом деле флот под командованием Никиты Орифы напал на сербские земли, т.е. грабил земли, принадлежащие Людовику II. Возможно, отношения между двумя государями окончательно бы расстроились, но в 872 г. Западный император попал в плен к герцогу Беневента Адальгизу и на время выпал из игры.
История этого пленения со всей очевидностью показала иллюзорность надежд венценосного франка на свое главенство в Италии и на Западе в целом. А также практически поставил крест на союзнических отношениях византийцев с франками. Определив для себя, что союз с Людовиком II не приносит с практической точки зрения тех дивидендов, которые можно было бы от него ожидать, затаив обиду на него, Василий Македонянин втайне договорился с греками Италии и Адальгизом о совместных действиях против франков. Конечно, с точки зрения этики это было далеко не самое благородное поведение по отношению к все еще союзнику, но, с другой стороны, практическая внешняя политика – не учебник для благородных девиц, и интересы государства часто допускают еще менее «эстетичные» комбинации.
Очевидно, император сумел убедить своих новых контрагентов, и вскоре большинство городов провинций Самнии, Кампании и Лукании признали над собой власть Константинополя. Правда, император Запада быстро вернул их себе, хотя и не смог овладеть хорошо укрепленной Капуей. В этот момент он и попался на хитрость герцога Беневента. Адальгиз прибыл во дворец Людовика II и в ходе частного разговора убедил того в своей преданности. Но ночью, когда император спал, герцог захватил дворец и самого монарха. Тому пришлось пережить постыдный плен и дать клятву Адальгизу в том, что никогда более не станет претендовать на итальянские владения Византийской короны и мстить Беневенту.
Разумеется, это был позор для императора Запада, и в 873 г., наполненный жаждой мести, он прибыл в Рим, где получил освобождение от клятвы, как данной под давлением непреодолимых обстоятельств. Папа объявил Адальгиза врагом Церкви и дал санкцию Людовику II на войну с герцогом. Правда, опасаясь все же, что франки признают его клятвопреступником, Людовик II отправил против Адальгиза вместо себя с войском собственную супругу. Но сражение не состоялось: герцог скрылся на Корсике, прекрасно понимая, что у франков нет флота, чтобы блокировать остров53.
Это событие развязало руки Византийскому императору. У Василия I были все основания считать, что Лангобардские князья с бо́льшей охотой готовы признать его власть, чем подчиниться франку. Между союзниками возникли новые трения, которые замечательно иллюстрирует одно из писем Людовика II Василию Македонянину по вопросу о легитимности занятия отвоеванных территорий союзниками.
Этот вопрос имел не только сугубо политическую, но и идейную подоплеку – кто по праву владел императорским титулом, тот и мог считать эти земли своими. Вторая фигура в союзнической спарке могла лишь просить их себе на тех или иных условиях у законного собственника. Разумеется, обе стороны имели диаметрально противоположные мнения на сей счет, а потому между Людовиком II и Василием I разыгрался серьезный диспут. Когда император высказал соответствующие претензии франку, тот разродился пространным письмом, в котором попытался обосновать, что не Византийский царь, а именно он является единственным законным наследником короны правителей Священной Римской империи. Надо сказать, эта попытка выглядит несколько неуверенной. Нет, конечно, франк не сомневался в том, что является (также?) императором, но остерегся откровенно заявлять Василию I, будто тот нелегитимно носит пурпурную обувь.