Огромное помещение, под которое выделили целый комплекс, вмещало в себя внутренний сад – идеальную ботаническую архитектуру, где можно было расслабляться грустными вечерами суровых русских зим, несколько столовых и автоматов с различной едой – от мороженного до немецких охотничьих колбасок, парочку спортивных площадок, предназначенных для командных игр, широкий бассейн на тридцать две дорожки, спорт-залы, лежаки, солярий, столики с настольными играми, диванчики с широкоэкранными плазмами и видеоприставками. Корвин четко зарубил себе на носу – ученые умели расслабляться и денег на это не жалели.
– Система контроля и распознавания со вшитым ограниченным интеллектом13 тоже звучала, как сказка, – ответил Хартли, усевшись рядом с ним. – Как, собственно, и ваш хваленый экзоскелет.
Корвин расплылся в улыбке. Признание от такого ученого, как Хартли, ласкало его не слишком раздутое эго. Шотландец со своими рыжими вихрами и трехдневной тараканьей щетиной, что весело блестела в свете ламп дневного света несомненно нравился ему.
– Вы в курсе?
– Ну, с АСУПИ я имел удовольствие общаться, а ваш экзоскелет нам бы очень пригодился…
– Значит, я не зря его захватил с собой.
– Что ж, – протянул Хартли. – Постараемся сделать сказку реальностью?
– Главное, чтобы это потом не аукнулось…
Хартли расплылся в широкой улыбке: русский оказался не таким уж и занудой, как он боялся.
– Ну, наука – штука непредвидимая…
17.
– Ну, и как долго вы собираетесь нас мурыжить этой бредятиной? – Верчеенко раздражено вскинул руками, как будто это могло помочь делу.
Акайо в своей манере абсолютного спокойствия и взвешенности приземлился на мягкий диванчик и скрестил руки на груди. Ему определенно не нравился настрой Олега, но его помощь была необходима. Если бы сын страны самураев дал волю гневу и гордыне, это бы стало сумасшедшим расточительством ресурсов, в первую очередь ресурсов серого вещества и нервных клеток, которые им всем еще сильно пригодятся.
– МетОда, расчеты уже выполнены: собственно, весь механизм готов. Осталось запихнуть его в компактную не убиваемую оболочку…
– И сколько, по-вашему, это должно занять?
– Зависит от вас…
Верчеенко почесал подбородок. К концу дня начала пробиваться тонкая жесткая щетина. Он поморщился – короткие волосы на подбородке были ему омерзительны.
– Месяц. Мы управимся за один месяц. Максимум два, – уверенно заявил он.
На секунду японец удивленно вскинул брови от такого утверждения, но все же вежливо без тени сомнений в голосе ответил.
– Отлично.
18.
Через полгода кропотливой работы в поте лица, напрочь снесенной нервной системы и сорванных, в постоянных спорах, голосовых связок, сотен банок выпитых энергетиков, перемешанных с кофе в различных пропорциях, после которых человек в принципе не должен жить, изнуряющего воздержания ото сна и отдыха, от чего их отекшие лица естественным путем стали похожи на физиономии не самых симпатичных зомби из фильмов ужасов, а одежда превратилась в мятое засаленное тряпье, убивающее все живое на своем пути в радиусе нескольких десятков метров своим специфическим ароматом и, возможно, радиоактивным эффектом, ненависти к собственному тугоумию, логической беспомощности и бесчисленного количества мозговых штурмов проектная часть была завершена.
«Прикосновение»
19.
– Все готово? – Акайо волновался, словно маленький ребенок, который готовится рассказать стишок Одзи-Сану14.
Зал испытаний был практически пуст, на финальной стадии эксперимента внутри остались только люди, напрямую связанные с проектом: сам Акайо, Верчеенко, Корвин и Хартли. Остальные зрители уютно расположились на смотровой площадке под потолком и могли по праву оценить с нее весь обзор.
Хотя смотреть, в общем-то, было не на что. Сам усилитель сигнала и антенна находились снаружи на крыше станции, внутри стояли только консоли управления, которые постарались расположить подальше друг от друга, чтобы визуально увеличить размеры установки, и множество беспорядочных кабелей, змеями вьющие свои силиконовые тела от консоли к консоли. Вообще вся разработка выглядела довольно неприглядно – куски неокрашенного металла, нагая электронщина и множество проводов, выставляющих свои запаянные контакты на людское обозрение, и плат, порою не прикрытых ничем.
– Нужно было все сделать аккуратнее, – простонал Акайо. – Кабели перевязать и закрепить, металл хотя бы покрасить, а пульт? Почему бы не использовать сенсорную панель? Эти уродливые тумблеры и кнопки из прошлого века!
– Профессор Инитаро, – отозвался Корвин. – Вы сами прекрасно знаете, что времени у нас было в обрез, и мы делали все быстро и качественно, попросту игнорируя внешний вид.
– Да, но вклады инвесторов в проект не слабо так зависят от внешнего вида…
– А еще от того, чтобы мы сделали все быстро, – добавил Верчеенко. – И… чтобы эта… штука работала… К тому же, модернизация не всегда ведет к лучшему результату. Иногда выгоднее все сделать проще, по старинке.
– Что есть, то есть, – вздохнул Акайо.
Он всегда ужасно волновался перед демонстрацией и, даже если был уверен в успехе, постоянно себя накручивал. Это было в порядке вещей, и, например, Хартли, который работал с ним не первый год, просто не обращал внимания на его нытье. Акайо хотелось больше походить на Верчеенко, который был спокоен, как удав после плотного обеда. Но тому был не интересен проект – он дал это понять с первых секунд, как только о нем узнал, он не радел за него душой так, как это делал Акайо. Хартли и Корвин тоже выглядели спокойными, однако, если проект провалится, им ничего не грозит. Не их имена смешают с грязью, они были просто пешками, орудием, которое выполняло тяжелую работу. Акайо же очень боялся этого – потери былой репутации в погоне за сказкой.
На самом деле, Хартли и Корвин просто физически не могли волноваться. Каждая фибра их тел чувствовала такую дозу пьянящей усталости, что они с трудом могли передвигаться. Оставалось только делать вид, что они, в общем-то, довольно бодры и веселы. Полгода они помогали Акайо и Верчеенко на равных, зачастую внося революционные предложения, чем, бывало, удивляли Акайо. Полгода они выматывались настолько, что засыпали на рабочем месте. У обоих на первом месте в голове был отдых, и только на втором успех проекта. Честно говоря, оба с удовольствием бы пошли спать, оставив свои лавры кому-нибудь другому, кто не прикладывал столько усилий и времени.
Верчеенко нервничал, несмотря на показную безразличность. Невозможно не нервничать, когда представляешь разработку, над которой работал полгода. Однако, он считал, что проект заранее обречен. Сигнал. В космос. Зачем? Олег когда-то слышал об ученых, доказавших, что муравьи считают шаги15. Скорее всего, это была очередная «утка» интернета, однако, зная тенденции бредовости окружающего мира, он не исключал возможности, что информация может оказаться достоверной. Эксперимент заключался в следующем: на одном расстоянии от муравейника ученые положили еду, это расстояние являлось константой и не изменялось, они выпустили муравьев, и те по цепочке бегали от дома к еде и обратно. Потом эти самые ученые приделали к ногам муравьев ходули, удлинившие их конечности, насекомые проскакивали мимо пищи, убегая вперед, и пытались ее найти там. Отсюда вывод: муравьи запоминают количество шагов и потом их считают. Интересный дорогостоящий эксперимент. Вот только кому, к черту, нужны эти данные. Они не способствуют прогрессу, не улучшают уровень жизни ни человека, ни муравья. Огромные ресурсы и время были потрачены на информацию, которая максимум пару раз засветится на последних страницах какой-нибудь Богом забытой газетенки между кулинарной рубрикой и погодой на неделю. Такой же тратой он считал проект профессора Инитаро. Но он скрывал, что его нервы были натянуты до предела: провал означал тягомотный разбор полетов и возможное продолжение проекта. Он этого не хотел. К тому же, руку к проекту он приложил, а значит тот обязан быть ценен. Все, к чему он притронулся, должно быть ценным, иначе, какой смысл?
– Вроде бы все, – Акайо окинул взглядом установку.
– Начнем? – Верчеенко нетерпеливо подошел к основной консоли. – Я включу, когда подашь знак.
Акайо утвердительно кивнул.
– Господа, – начал он. – Мы собрались сегодня здесь, чтобы…
20.
Корвин и Хартли встали чуть в стороне. Их последующая работа заключалась в поддержке на случай внезапного сбоя или поломки. Верчеенко решил запустить процесс самостоятельно. Акайо произносил свою пламенную речь, к которой он вряд ли готовился. Японец был прирожденным оратором – он мог бы, пожалуй, повести войско на превосходящую армию противника, всего лишь пару раз напрягши свой язык. Корвин завидовал этому свойству многих людей – говорить красиво без особых усилий в любой ситуации. Он так не умел. Мозг, несмотря на всю свою живость, категорически отказывался лететь быстрее языка, формируя складные предложения, в итоге получались косноязычные фразы, порою необдуманные и несуразные.
Хартли, глядя куда-то вверх, помахал рукой.
Корвин проследил его взгляд и увидел за перилами верхней смотровой платформы среди ученых и инвесторов темноволосого мальчишку с тонким телом и худощавыми руками. Выглядело все это довольно забавно: как будто «Титаник» отчаливал, а немногочисленные провожающие были только у одного пассажира с верхней палубы. Они все были возбуждены будущим экспериментом, но сдержанность и напущенная хмурость все это старалась скрыть. Ну, разве что…
– Поддержка семьи, – усмехнулся Корвин и тоже помахал мальчику.
Последнее время он чересчур много времени проводил с семейкой Хартли. Работал со старшим. А свободные минутки, которых было не так уж и много, проводил в компании младшего – мастера по настольным играм. Вообще мальчик довольно сильно к нему привязался, больше, чем к кому-либо из незнакомцев на станции. Он как будто чувствовал, что Корвину нужен друг, да и сам Алекс тоже прикипел к шустрому парнишке Хартли. Мальчик чем-то напоминал его самого: прыткий ум, не по годам развитое логическое мышление и тонна безудержного любопытства. Разница была лишь в том, что Питер был не таким робким, как Корвин, но это тоже говорило о нем в положительном свете.
– Что-то вроде того, – улыбнулся Уэлен и снова взглянул на смотровую площадку.
Там был ажиотаж.
21.
Компанию инвесторам составили Ифран Геджани, в обязанности которого входили посещения испытательных мероприятий, подполковник Смирнов, также обязанный присутствовать на непосредственно полевых испытаниях скорее в роли руководителя бригады «пожарных», Йосси Кастор, оставивший всю работу на своих протеже, чтобы поддержать друзей, и Фил Мастерсон, готовящийся, наконец, перетащить Верчеенко в свой проект, пока этого не сделал какой-нибудь более расторопный мерзавец. Ученых было довольно легко отличить от толпы инвесторов. За исключением Геджани никто не удосужился надеть хоть какой-нибудь мало-мальски запыленный костюм, так что разноцветные майки с броскими надписями и рисунками и пляжные шорты, усеянные карманами, застежками и завязками легко выделялись на фоне строгих пиджаков спектральной темной расцветки от похоронно-черного до автомобильного «мокрого асфальта».
– Зачем он так долго треплется? – раздраженно проронил Мастерсон. – Включил. Послал сигнал. Выключил. Экономия времени.
– Хочешь сказать, когда ты будешь представлять свой проект, обойдешься лишь щелчком по кнопке «пуск»? – отозвался Кастор.
– Мой проект будет говорить сам за себя, а не выдавливать пародию на выгоду из воздуха! – буркнул уязвленный Мастерсон.
Кастор ему не нравился. Честно говоря, Филу Мастерсону вообще никто не нравился, кроме Фила Мастерсона. Ифран был «долбанным индусом», Кастор – «жидовским подхалимом», Инитаро – «тупорылым япошкой», русские, которые его приютили в центре Сибири, «дешевыми пародиями на людей», даже другие американцы для него являлись «вездесущими янки – нацией потребителей». Однако, за внешностью расиста, антисемита и социопата скрывались мощные технически подкованные мозги, которые очень часто приносили пользу этим самым «долбанным людишкам».
– А вам не кажется, что это просто потеря времени?
Слова были выдернуты из контекста. И Йосси даже не понял, как они донеслись до него сквозь всеобщий гам, но все же он повернулся на голос и напряг свой слух.
Вопрос адресовался Ифрану Геджани. Один из инвесторов – седой немец с трудновыговариваемой фамилией и аристократичной приставкой «фон», стоял практически впритирку к заведующему станцией. С высоты своего двухметрового роста Чубакки16 ему приходилось практически наклонятся к индусу, чтобы беседа была мало-мальски конфиденциальна.
– Мы все прекрасно понимаем, что данную систему не обязательно использовать в таком ключе, – спокойно, в своей деловой манере, ответил Геджани. – Это своего рода демонстрация, убивающая двух зайцев одним выстрелом. Она оставляет надежду для любителей научной фантастики на разумную жизнь вне нашей планеты, а также демонстрирует высокий класс нашей техники, которую можно безгранично использовать при решении различных задач.
– Я вас не совсем понимаю, мистер Геджани… – гнусавым басом переспросил немец.
– Помилуйте, – Ифран довольно улыбнулся – ему нравилось превосходить людей в чем бы то ни было. – Вы сейчас смотрите на самый мощный передатчик на Земле. Неужели вы не найдете для него иного применения кроме, как маркера, подсвечивающего нашу планету для псевдоинопланетян?
Немец удовлетворенно кивнул, давая индусу понять, что тот был услышан, и немного растерянно улыбнулся. Ответ его воодушевил и он уже проворачивал в своей голове многомиллиардные махинации.
– Вы не верите в инопланетян? – тем временем спросил Ифрана шепотом Кастор, которого почему-то очень задела эта тема. Он постарался это сделать так, чтобы немец с высоты своего роста не услышал разговор. Это, скорее всего, удалось, или немец решил не подавать виду, что вопрос долетел до его ушей. В любом случае, он решил не вмешиваться в чужие разговоры.
Геджани удивленно смерил его взглядом.
– Не хотел подслушивать, Ифран, но вы так громко говорили… – виновато соврал Кастор.
– Я верю в то, что могу увидеть или потрогать, профессор, – также шепотом ответил ему Геджани. – Пока вы мне не приведете инопланетянина, они будут оставаться для меня вымыслом из научной фантастики, но я не отрицаю возможности их существования. Все, отсутствие чего до сих пор не доказано, имеет право на свое потенциальное существование.
– А вы – материалист.
– Это очень верный подход.
– Материалист циничен и совершенно без фантазии.
Кастор похлопал Геджани по плечу.
– Я просто стараюсь не тонуть в своих иллюзиях, профессор, – Геджани подмигнул Кастору и указал на Акайо. – Наш друг, похоже, заканчивает свою речь. Время инноваций!
22.
Акайо повернулся к Верчеенко и чуть заметно кивнул.
Тот подошел к консоли и одним щелчком запустил ее. Консоль подсветилась белым светодиодами, если бы не световые маркеры, можно было бы подумать, что система вообще отказалась работать. Поначалу, установка была бесшумна – это можно было занести в графу «маленькие плюсики больших неудобных штуковин».
– Добрый день, Енот, – послышался голос АСУПИ, который окутал все свободное пространство зала для тестов.
Верчеенко натянуто улыбнулся, услышав ее голос.
– Добрый день, АСУПИ, – он склонился над консолью. – Как дела у системы?
– Данные по системе: система нормализована…
23.
– Они к этому процессу подключили АСУПИ? – немец снова склонился над Ифраном.
На этот раз индус ему не ответил. Это сделал Питер Хартли, который протиснулся на первые ряды, чтобы поближе видеть весь процесс. Кастор оградил его, встав за его спиной, чтобы мальца ненароком не задавили зеваки-толстосумы. Мальчик же все утро ловил на себе удивленные и даже раздраженные взгляды «денежных мешков», но максимально старался не обращать на них внимания.
– Верчеенко и Корвин – создатели АСУПИ. Почему бы им не задействовать собственную систему в новом проекте? Тем более, что ее интерфейс значительно ускорил и облегчил многие трудоемкие процессы.
Немец удивленно кивнул. Двенадцатилетний мальчишка знал о проекте больше, чем он – инвестор, это поражало и становилось одновременно предметом для гордости и зависти. При том, немец не мог точно разобраться, чему он завидовал больше: осведомленности или интеллекту парнишки, который в своем нежном возрасте интересовался не футбольным мячом и компьютерными играми, а здоровенными машинами, предназначение которых для многих взрослых оставалось загадкой.
Геджани же, услышав весь недолгий диалог, расплылся в саркастической улыбке. Он не слишком-то жаловал детей на Титлине, ему казалось, что они рудиментарный излишек на научной станции, но конкретно этот малец ему нравился. Ему вообще нравились люди, которые могли моментально заткнуть неприятных ему персон. А больше инвесторов он не любил разве что только политиков.
24.
Зал наполнился чуть слышимым гудением. Установка набрала ход. Акайо удовлетворенно кивнул и повернулся к зрителям.
– Сейчас в течение минуты мы будем посылать сигнал в открытый космос. В нем будет зашифровано одно единственное слово на семидесяти трех мировых языках. Это слово «Привет», как вы уже, наверное, могли догадаться. Приветствие иных цивилизаций, друзья мои!
Акайо осекся, как будто забыв свою речь и повернулся к Верчеенко, тот до сих пор был спокоен и ждал дальнейших указаний японца.
– Начинайте инициацию протокола «Прикосновение» …
25.
– Протокол «Прикосновение»? – все не унимался немец.
Ифран Геджани нахмурился. Немец начинал его утомлять, хотелось повернуться и, скорчив злобную мину, прошипеть что-нибудь вроде: «Заткнись и наслаждайся зрелищем уже!». К тому же это была не самая его любимая тема для разглагольствований – в ней сталкивались наука и фантастика – любимый оплот для писателей – не для ученых и, уж тем более, не для инвесторов. Но он все же, как и полагает директору подобного рода организаций, с вежливой и учтивой улыбкой на лице ответил.
– Профессор Акайо – любитель символов. Также, как вы уже смогли убедиться, он – мечтатель, считающий, что жизнь вне нашей планеты не миф, а вполне реальная теория. Он дал проекту название «прикосновение», потому что считал, что таким образом прикоснется к неизведанному.
– Многие считают, что он, скорее, провидец, а не мечтатель, – отозвался Кастор, но немец его уже не слышал, поднявшись на высоту собственного роста.
– Провидцами становятся мечтатели, которые не отступили от своего пути, несмотря на предрассудки, сложности и сомнения, профессор, к тому же их точка зрения должна подтвердиться, – вздохнул Ифран. – Акайо пока столкнулся лишь с предрассудками… Его точка зрения пока остается лишь точкой зрения. Ему еще рано быть провидцем.
26.
– Протокол «Прикосновение» инициирован, – голос АСУПИ снова мерно растекся по залу сверху вниз.
– Проверить готовность установки перед передачей сигнала, – Акайо начинал входить в раж. Так бывало каждый раз, когда он с головой уходил в работу или эксперимент. Казалось, ему можно было прострелить колено в этот момент, и он не повел бы и бровью.
– Готовность установки проверена…
Указательный палец Верчеенко повис над черным неприметным тумблером с неудобным круглым узким колпачком.
–… распознана ошибка №25. Передача сигнала невозможна, – бесстрастно заключил голос АСУПИ, закончив проверку готовности установки.
Верчеенко, казалось, в нерешительности замер над консолью, словно его обратили в камень. Вообще весь зал, казалось, превратился в каменные статуи. Кровь резко отхлынула от лица Акайо и ушла куда-то значительно ниже. Он стал похож на одного из терракотовых воинов, покоящихся под стеклом в различных музеях по всему миру.
– Что за ошибка №25? – одними губами прошептал он, переглянувшись с Верчеенко, который, наконец-то, смог пошевелиться.
В его лице читались такие же растерянность и недоумение, какие Акайо мог бы запечатлеть на своем, будь у него фотоаппарат.
27.
– Наши светочи кабели неправильно подсоединили, – буркнул Хартли. – А еще гении, мать их… Я тебе говорил, нужно было разные разъемы под кабели брать, чтобы перепутать невозможно было…
– Во-первых, идем им поможем, кажется, они не шибко хорошо ориентируются в «ошибках» системы, – ответил Корвин. – А, во-вторых, насколько я помню, разные разъемы предлагал я, а ты, – он пошел вперед, тараторя себе под нос так, чтобы его слышал только Хартли. – «нет, их сложно достать… они не маленькие дети… разберутся… образование получали…»…
– Я все буду отрицать, – хихикнул шотландец, прикрыв рот рукой, как нашкодивший мальчишка. – Иди – проверяй консоль, а я к установке.
Под гробовую тишину они разошлись в разные углы зала. Корвин подошел к консоли. Верчеенко неохотно уступил ему место. Его практически пришлось двигать, как предмет мебели, лицо у него было такое, будто он только что сбил полицейского, будучи пьяным и под красочным набором наркоты, а в багажнике у него ютился труп в обнимку с нелицензированными автоматами и похищенными во вторую мировую войну картинами эпохи Возрождения.
– Что случилось? – спросил он.
– С кабелями нахимичили…
– Аккуратнее нельзя было?
– Вообще-то, ты их сам с Акайо подсоединял… – огрызнулся Корвин, недосып сильно давил на нервную систему. – На тест выставил?
Верчеенко, прикусив губу, рассеянно кивнул и на ватных ногах недовольно отошел к Акайо, который готов был провалиться под землю, чтобы не быть здесь и сейчас. Нужно было его успокоить, пока он не потерял сознание. Или что у него там в голове крутилось? Верчеенко представил тесное помещение, где в панике бегает несколько десятков миниатюрных копий Инитаро, а под потолком мигает красная лампа, воет сирена, и на огромных экранах мелькает одно лишь слово «Тревога».
– Кабели… – прошептал он.
– Что кабели? – также шепотом переспросил Акайо.
–… подсоединили не так…
Японец незаметно чертыхнулся и повернулся к платформе, где уже начали проявлять себя легкие волнения. Заминка и ошибка, зафиксированная АСУПИ, не пришлись по душе публике.
– Все в порядке, просто небольшая техническая… ммм… задержка… Это займет не больше двух-трех минут…
28.
– У тебя косяк, – выкрикнул Корвин по-русски. – У меня все чисто!
Хартли лишь покачал головой. Русскую речь он понимал: годы жизни с русской женой и дети, которых с детства приучили к двум родным языкам, давали свой отпечаток. Вот только своего произношения он критически стеснялся и старался говорить односложно, либо вообще избегать общения на русском.
Он переткнул кабели и, подняв большой палец вверх, выкрикнул:
– Тест!
Корвин щелкнул тумблер. Ничего не произошло, зелененький индикатор-светодиод возле тумблера не зажегся. Система все еще не работала.
– Сигнал не проходит, – подтвердил Корвин.
Хартли, молча, поменял еще два кабеля и снова поднял большой палец вверх.
– Тест!
– Нет сигнала!
Хартли помотал головой из стороны в сторону. Вариантов оставалось не так уж и много, как разобраться с ошибкой он четко осознавал, но все равно почему-то сильно нервничал.
– И что мы бирки на них не наклеили, – прошипел он, перетыкивая кабели.
29.
– Долго они еще там, – Акайо нервно поглядывал то на Корвина, то на Хартли, то на платформу, где собрались инвесторы.
– Думаю еще минута максимум, – Верчеенко помассировал виски. Не так он представлял сегодняшний день.
Он должен был проснуться, позавтракать, перещелкнуть тумблер и взяться за проект Мастерсона, который вот уже полгода пытался его переманить. После второго пункта что-то пошло не так.
– Тест! – снова выкрикнул Хартли.
– Ничего! – послышался голос Корвина.
И Хартли снова начал перемещать кабели.
– Сколько у них еще тестов? – спросил Акайо. – Комбинаций там, вроде, не так уж и много…
– Да, черт их знает… – вздохнул Верчеенко.
Его начинал бесить голос Хартли, выкрикивающего одно и то же слово…
– Тест!
– Снова ничего!
Вдруг его зрачки расширились, как если бы он вспомнил нечто очень важное.
– Тест… – прошептал он.
– Что? – Акайо удивлено повернулся к нему.
– Я не включил тестовый режим…
– Тест! – снова послышался голос Хартли.
Верчеенко и Инитаро переглянулись и бросились к Корвину.
– Стой! – выкрикнул Верчеенко.
Но его крик потонул в электронной симфонии голоса АСУПИ.
– Сигнал передается.
30.
Корвин отошел от консоли, как будто она только что ударила его током. Он оглянулся на Акайо и Верчеенко, которые тут же подскочили к нему. Олег грубо оттолкнул его в сторону, заняв его место за консолью.
– Почему ты не проверил, тестовый ли у тебя режим? – стиснув зубы, прошипел Верчеенко.