Пространство любви

Пухлые губы знакомо надулись и поползли вниз. В кухню всунулся Руслан.

– Ну, ты где? Спать идешь?.. Это еще что такое? – он присел перед Сашкой. – Почему слезы? Что случилось?

– Хочу с тобой в садик, – Сашка стал тереть ладошкой нос и глаза.

– Ну и пойдем, я ж сказал. Чего ревешь-то?

– Мама не пускает…

– Почему?

– Выспался бы ты лучше, – сказала Ксеня.

– Я нормально высыпаюсь, – он взял Сашку за руку. – Пошли спать. Мама отпустит.

Ксеня вздохнула, поморгала, смахивая слезы, набегавшие всякий раз, когда она думала о Руслане. И о себе. Думы были все больше невеселые. Неужели Женька прав, и она самым постыдным образом влюблена в Руслана? Двадцатипятилетняя женщина в семнадцатилетнего мальчишку? Вздор, какой-то.

Да нет же, нет! Просто этот мальчишка… умеет легко и просто, как никто другой, держаться в ее доме. Он – единственный, кому удалось приручить Сашку. И пианино. Но никому – никому! – не удавалось и не удастся приручить саму Ксеню. Тем более, мальчишке.

Она сменила кассету в примолкшем магнитофоне, выключила вскипевший чайник, накрыла стол на двоих. Вот уже месяц, как уехал Пашка. А Ксеня считанные разы ужинала одна. Всегда был еще кто-то из их компании. Чаще – вся целиком. Или почти целиком. Женька, Света, Костик. Из города приезжали Томка с Игорем. И Руслан – новый, но неизменный теперь член их компании, естественно вписавшийся в нее, несмотря на молодость. Первую неделю сидели ночи напролет, разбредались к утру – кто на работу, кто куда. Потом ослабели. К полночи уже кто был дома, а кто ложился спать в зале на диване или на полу, если не хватало места.

С давних пор квартира Ксени служила местом общественных сборищ.

Нечто, вроде постоянно действующего светского салона. Раньше его хозяйкой была мама Ксени, милая и тихая женщина, обладающая удивительной способностью притягивать к себе людей. Их всегда было много. Редкий вечер проходил без того, чтобы хотя бы на часок не заглянул кто-нибудь из друзей родителей, а позже – и из школьных приятелей Ксени. Многие удивлялись, как же можно успевать работать, вести хозяйство и каждый вечер принимать гостей? Но мама успевала все. Кроме одного. Как она, смеясь, говорила: “У меня хватает времени на все, кроме музыки”. И это притом, что она проводила за пианино большую часть суток, работая преподавателем и аккомпаниатором в музыкальном училище.

После ее смерти дом опустел. Ксеня с отцом жили тихо и грустно.

Потом появилась Марина – почти ровесница Ксени, старше ее всего на пять лет. Ксеня быстро подружилась с мачехой, но та не смогла долго прожить в их квартире, неизвестно от чего все время плакала, жаловалась, что “дом ее не любит”, и, в конце концов, уговорила отца уехать куда-то на Волгу, где жили родители Марины. А Ксеня осталась полной “маленькой хозяйкой большого дома”, который очень скоро перестал быть пустым, наполняясь по вечерам новыми, университетскими и старыми, еще школьными, друзьями Ксени, унаследовавшей от матери талант привлекать людей.

Одним из завсегдатаев, душой, можно сказать, компании, был Пашка. Он хорошо пел, играл на пианино и на гитаре, великолепно рассказывал анекдоты и мог спародировать кого угодно, начиная от друзей и преподавателей и кончая известными артистами и политиками. Неизменно веселый, горделивый и задиристый, он любил изображать блестящего молодого человека безукоризненных манер и воспитания. Несмотря на суровый быт общежития, рубашки его всегда были белоснежными, костюм – идеально отглаженным, а ботинки – тщательно вычищенными. И обязательной принадлежностью его туалета являлся галстук.

Его соседом и чуть ли не самым лучшим другом был Женька. Внешне он являл полную противоположность элегантному “денди” Пашке, как, впрочем, и любой другой рядовой студент, живший в общаге. Одежда, осанка и прическа мало заботили высокого и немного нескладного Женьку. Но, по слухам, половина женской части курса мех-мата тайно тосковала по нему, привлеченная большими мечтательными глазами и какой-то возвышенной романтичной одухотворенностью, которая неуловимо присутствовала во всем его облике. Увы. Для Женьки очень скоро перестали существовать девушки. Все, кроме одной. Сердце его раз и, похоже, навсегда было отдано Ксене.

Это очень недолго оставалось тайной. Тем более что все, попадавшие в ее дом, с первого или со второго взгляда влюблялись в хозяйку. А она совершенно одинаково светло и мило смотрела на окружавших ее мужчин, даря всем надежду и равные шансы. Правда, глаза ее умели не только ласкать теплом, но и обжигать льдом. Ее сравнивали с домашней кошкой – мол, можно дрессировать собак, львов и тигров, но попробуй-ка, заставь мурлыкать кошку, если она того не хочет!

Одни уходили, другие оставались. За год сколотился костяк компании, оставшийся до сегодня – Женька, Пашка, Костя, школьный еще приятель. Светка с Тамарой – одногруппницы и соседки. Тамара с семи лет танцевала, и с ее подачи все увлеклись танцами и достигли некоторых успехов. Тут же к ним присоединился Игорь, тоже бывший воздыхатель Ксени, ныне Тамарин муж. Так и жили. Собирались по вечерам, делали сообща уроки, пели песни, бродили ночами по городку, а потом кто-то шел домой, а кто-то оставался ночевать… С тех пор, как умерла мама, Ксеня не любила одна оставаться в своей квартире.

Чаще всех оставался Пашка. И вскоре стало известно, что Ксеня выходит замуж. За него. Известие смутило компанию. Почему-то всем сразу стало грустно. Вроде, все обстояло по-прежнему. Расписываться они не стали, и Пашка только перенес свои вещи к Ксене. И стал хозяином.

Вечеринки продолжались, но стали реже. Пашка бросил университет и поступил в муз, училище. Стал сколачивать нечто вроде ансамбля. Новая компания не соединилась со старой, держалась особняком. Потом родился Сашка, болезненный и слабый, с первых своих дней не выносивший звуков пианино. Пашка стал нервным, подолгу не появлялся дома. Старые друзья стали вызывать раздражение. И подозрения. Последней каплей стал его окончательный разрыв с Евгением. Что там было – Ксеня не знала, но с тех пор она вынуждена была встречаться с членами бывшей теплой компании тайком, особенно с парнями. Единственным человеком, который мог, как-то еще общаться с Павлом была Света. Дом опять опустел и наполнялся ставшими уже почти родными Ксени людьми только в дни Пашкиных поездок. Он знал об этом, но терпел, периодически высказывая Ксене, что ему, мол, все равно, пока он ничего не знает. Но если он что-то узнает! – тогда все.

После рождения Сашки с Ксеней что-то случилось. После долгих обследований и бесполезных лечений, врачи вынесли диагноз, равносильный приговору. Исправить положение могла только операция (и то, вряд ли). Или чудо. Но его не происходило на протяжении шести лет. Да они его и не очень ждали, честно говоря.

Ксеня привыкла к Пашкиной ревности. Привыкла настолько, что, прожив полгода у его родителей, приехала с твердым убеждением, что гроша ломанного не стоит верность, если ее на каждом шагу подвергают сомнению. Вернувшись в Н-ск, она, вопреки Пашкиным скептическим возражениям, устроилась на работу и отдала Сашку в садик, где, кстати, он чувствовал себя неплохо, по сравнению с домом, где принимался реветь из-за каждого пустяка. Новая жизнь придала ей уверенности и Пашкин отъезд на три месяца не вызвал обычного страха и тоски.

Перемену в ее настроении заметил не только Женька. Ей самой стало казаться, что вернулось то время, когда они все учились на первом курсе и были просто друзьями. Правда, тогда они могли гулять дольше. А сейчас всего одиннадцать, а уже никого нет, всем с утра на работу, остался только один Руслан, который ночует уже третий раз. Интересно, как на это смотрит его подружка? Она, несмотря на старания Руслана и Женьки, упорно не хотела сходиться с ними. И вряд ли одобряет Руслана, но терпит – знает, видно, что друга тянет сюда пианино, и если бы не оно, то чихал бы Руслан давно на эту компанию.

Зачем ему эти тетки и дядьки с их ностальгией по студенческой молодости, старомодными песнями и проблемами, отнюдь не студенческими: работа, семья, дети?

Остается ночевать, чтобы в семь утра сесть за пианино и поиграть до того, как надо будет идти в университет. А сегодня вдруг решил отвести Сашку в садик…

Пришел Руслан. Улыбнулся, заглянул в чайник. “Интересно, он когда-нибудь бывает грустным? – подумала Ксения. – Впрочем, чего это я? Бывает, конечно”.

Конечно, он не всегда улыбался. Вот и сейчас он был заметно уставшим, и, похоже, как раз, грустным. Это Ксения сама расцветает в улыбке, видя его. А про него вернее было бы сказать “светится”. Светился он всегда, это было правдой.

– Вот и я, – он сел за стол. – Что, тортик доедать будем?

– Ну давай, – Ксения разложила по тарелкам остатки торта. – Сашка спит?

– Спит, – Руслан взялся за ложку. – Ты устала?

– Да нет.

Каждый день толпа. Достали тебя уже, наверное?

– Что ты! Наоборот, я отрываюсь, пока Пашки нет. Полгода никого не видела, и до этого – встречались по звонку, украдкой. Ты ж помнишь. Приедет Пашка – снова то же самое.

– Понятно…

Он принялся за торт. Ксения вдруг поняла, что впервые осталась с ним вдвоем. Ну и что? Отчего она так разволновалась? Ксения прижала ладони к щекам, чтобы остудить их. Руслан, слава Богу, вроде, ничего не замечал. Уплетал торт, размышлял о чем-то своем.

– Вот ты, наверное, точно устаешь с нами, – сказала Ксения.

– Да ну! Наоборот, мне очень хорошо здесь.

Ксения даже засмеялась от такого признания.

– Правда, что ли?

– Правда. Чего, думаешь, я сюда мотаюсь каждый день, да еще и ночевать остаюсь?

– Из-за пианино.

– И из-за него тоже. Но не только. Голос его приобрел загадочное выражение. И вместе с тем, стал еще более грустным. Неожиданно это все сменилось мрачной отрешенностью. Ксения испугалась.

– Руслан!..

– А? – он поднял голову.

– У тебя что-то случилось? Ты что загрустил?

– Да так, – он невесело усмехнулся. – Какие проблемы могут быть у первокурсника?

– Что, совсем никаких?

Он молча рисовал ложкой по клеенке.

– Расскажи, – тихо попросила Ксения, чувствуя, что ему нужно выговориться, но он не решается. – И не думай, что твои проблемы ничто по сравнению с нашими только потому, что ты первокурсник.

Он поглядел на нее искоса.

– Ну ладно… Только не говори потом, что я тебе жалуюсь. И не смейся.

– Не буду, – пообещала Ксения.

Руслан помедлил еще немного. Наконец, решился заговорить.

– Ты знаешь Дину?

– Твою подружку? Знаю. Правда, мы с ней почти не разговаривали.

Руслан кивнул.

– Так вот, – сказал он, глядя в сторону. – Мы с ней – жених и невеста лет с семи. Или даже раньше. Рано или поздно станем муж и жена. Он замолчал.

– Ты говорил, – осторожно сказала Ксения.

– Ну да. Она меня любит. А я… Я такая свинья, Ксень.

– Почему?

– Потому что… Я всегда был уверен, что она – моя. И никуда не денется. И представить себе не мог, что было бы в противном случае. И вместе с тем, такие фортеля выкидывал! После восьмого класса мы вдвоем собирались поступать в театральное. А мне в последний момент, как вожжа под хвост попала, и я заявил, что иду в девятый. Она тоже пошла. Меня это задело, неизвестно, почему. И я в последних классах здорово налег на математику, которую ненавидел всю жизнь. В заочку здешнюю поступил. Родители обалдели, но папа доволен был. Он с самого начала меня на инженера склонял учиться. Но мы все же собирались в театралку, только после десятого. А тут мне приглашение из заочки приходит. Поступайте, мол, на мех-мат в наш университет. Я взял и поехал. С Динкой тогда здорово поругались. Думал, насовсем. Приезжаю сюда, а на следующий день ее встречаю! Два дня делали вид, что незнакомы. Потом помирились. Она экзамены лучше меня сдала – рассердилась очень. Когда она сердитая, у нее все лучше получается, чем обычно. У меня наоборот, но это не в тему… Вот, короче, так мы и остались здесь.

Он дотянулся до магнитофона, переставил кассету.

– Вот. После этого я успокоился и решил, что детство прошло, всякий там переходный возраст, и хватит хвостом вертеть и жизнь друг другу портить. Поверишь, полгода жили душа в душу! Она, конечно, вредничала, Женька недаром удивляется. Но я-то ко всему этому привык за одиннадцать лет и не обращаю внимания. Знаю, что она меня любит, и все. И я ее люблю. Вернее, знал. А теперь…

Он удрученно замолчал.

– А теперь? – спросила Ксения.

– А теперь я не уверен, что любил ее когда-нибудь вообще.

– Ого! – не выдержала Ксения. – Ты осторожнее в таких заключениях.

– Почему ты так решил? Вы опять поссорились?

– В том-то и дело, что нет, – вздохнул он. – Просто я влюбился.

– Самым наглым образом. Отчаянно люблю другую женщину. К Дине я ничего подобного не испытывал. И что теперь делать, не знаю.