Крымская война
Илл.5 Теодор Фрер. Город Иерусалим. 1881
Николай I явно переоценил прочность своего влияния в Европе, так и не поняв значительных изменений, произошедших в том числе и благодаря постоянному усилению веса и влияния России на этом континенте. Политическое противостояние между Францией и Великобританией, столь характерное для середины и конца XVIII столетия, во многом завершилось после Венского конгресса. Россия теряла то выигрышное положение, при котором ранее она находилась на периферии конфликтов между державами, боровшимися за господство на море и суше. Ранее она была желанным союзником практически для любой коалиции, которая складывалась в Европе, теперь она претендовала на первенство и потому объединяла основных участников европейского политического концерта против себя. Ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Вене не желали перехода Константинополя и проливов под контроль России. Николай I по-прежнему рассчитывал на то, что англо-французские противоречия на Ближнем Востоке и прежде всего в Сирии и Египте исключат возможность политического объединения Лондона и Парижа, и не ожидал враждебного выступления Великобритании.
Илл.6 Луи Хаг по рисунку Дэвида Робертса. Мечеть Омара в Иерусалиме. 1839
Илл. 7 Михаил Зичи. Николай I на строительных работах
Это был колоссальный просчет, впрочем, не меньший, чем надежда на консервативное единение с Веной и поддержку Австрии, которая уже «подвела» императора в 1852 г. в случае с официальным признанием титула императора за Наполеоном III. Министр иностранных дел Австрийской империи граф Буоль, сменивший на этом посту умершего Шварценберга, категорически противился всяким планам усиления России на Балканском полуострове, считая, что в таком случае само будущее империи Габсбургов будет поставлено под угрозу. Австрийцы опасались и того, что Франция может поддержать королевство Пьемонт в его планах объединения Италии и, следовательно, вытеснения австрийского присутствия с севера Апеннинского полуострова, сорванных фельдмаршалом Радецким в 1848 г. под Кустоццей. Лозунгом Вены в этот момент стала формула «самый худший мир лучше войны». Сам Буоль, с точки зрения его родственника и русского посла в Вене барона П.К. Мейендорфа, абсолютно не заслуживал доверия: «Мой шурин Буоль – величайший политический собачий отброс, которого когда-либо я встречал и который вообще существует на свете».
Уже в начале января 1853 г. опасность столкновения Турции и России была достаточно высока. «Могущий быть в скором времени разрыв с Турцией, – писал в это время Николай I, – приводит меня к следующим соображениям. 1. Какую цель назначить нашим военным действиям? 2. Какими способами вероятнее можем мы достичь нашей цели? На первый вопрос отвечаю: чем разительнее, неожиданнее и решительнее нанесем удар, тем скорее положим конец борьбе. Но всякая медленность, нерешимость дает туркам время опомниться, приготовиться к обороне и вероятно французы успеют вмешаться в дело или флотом, или даже войсками, а всего вероятней присылкой офицеров, в каких турки нуждаются. Итак, быстрые приготовления, возможная тайна и решительность в действиях необходимы для успеха. На второй вопрос думаю, что сильная экспедиция с помощью флота, прямо в Босфор и Царьград, может всё решить весьма скоро. Если флот в состоянии поднять в один раз 16 т. чел. с 32 полевыми орудиями, с необходимым числом лошадей при двух сотнях казаков, то сего достаточно, чтобы при неожиданном появлении не только овладеть Босфором, но и самим Царьградом. Буде число войск может быть и еще усилено – тем более условий к удаче».
«Турки с ума сходят, – писал вскоре после этого император Паскевичу, – и вынуждают меня к посылке чрезвычайного посольства, для требования удовлетворения; но вместе с тем вынуждают и к некоторым предварительным мерам осторожности. Поэтому я теперь уже сбираю резервные и запасные батальоны и батареи 5-го корпуса: ежели дело примет серьезный оборот, тогда не только приведу 5-й корпус в военное положение, но и 4-й, которому вместе с 15-й дивизией придется идти в княжества для скорейшего занятия, покуда 13-я и 14-я дивизии сядут на флот для прямого действия на Босфор и Царьград… Но дай Бог, чтоб обошлось без этого, ибо решусь на то только в крайности. Зачать войну не долго, но кончить, и как кончить… Один Бог знает как».
Таким образом, император планировал в случае войны привести в действие против Турции те планы, которые были разработаны после 1833 г. для ее охраны. Между тем обстановка в проливах в 1853 г. совершенно не напоминала ту, которая имело место 20 годами ранее. Прежде всего, не было дружественной Турции, готовой принять русский десант. Успех его в любом случае зависел от времени, то есть от того, сможет ли русский флот перевезти достаточное количество войск и обеспечить захват Босфора, Константинополя и Дарданелл до прибытия в Мраморное море англо-французской эскадры.
Илл. 8 Огюст де Форбен. Вид Иерусалима. XIXв.
Илл. 9 Уильям Генри Бартлет. Иллюстрация из книги Джулии Пардо «Красоты Босфора». 1838
1853 год. На пути к нежелательной войне. Миссия Меншикова
В начале 1853 г., после наметившегося уже успеха австрийского демарша по Черногории, Николай I отправил в Константинополь в качестве чрезвычайного посла генерал-адъютанта князя А.С. Меншикова. В письме к султану от 23 января (5 февраля) император сообщал о чувствах «глубокой скорби и удивления», которые он испытал при новости о решении о Святых местах в Палестине и которые «изустно» должен был сообщить Меншиков. Ответственность за это решение Николай возлагал на «неопытных или недоброжелательных министров» султана. «Льщу себя надеждой, – завершал Николай, – что, проникнутый справедливостью моих замечаний и искренностью моих слов, Ваше Величество с твердостью устраните вероломные и недоброжелательные внушения, посредством которых стремятся нарушить отношения дружбы и доброго соседства, столь благополучно доныне между нами существовавшие».
Русская дипломатия оказалась в тупике. «Чем более мы выказывали твердости в защите прав церкви, – писал один из первых ее историков, – тем более должен был затрагивать нас неуспех наших усилий. С тех пор мы не могли оставаться под страхом поражения, не рискуя потерять на Востоке положение, созданное для нас историей и поддерживаемое не только симпатией, но и самим жизненным политическим интересом». В миссии Меншикова это проявилось вполне очевидно. Выбор императора был обусловлен желанием видеть в после не только дипломата, но и лицо, способное в случае необходимости руководить военными и военно-морскими операциями.
16 (28) февраля 1853 г. Меншиков прибыл в столицу Турции на пароходе-фрегате «Громоносец». Посол должен был добиться обнародования данных России фирманов без малейшего отступления от формальностей, признание привилегий Православной церкви должно было быть изложено в особой русско-турецкой конвенции, подтвержденной сенедом (то есть указом) султана, который признавал бы особое покровительство России православному населению Турции и вводил принцип пожизненного утверждения султаном решений церковных синодов об избрании православных патриархов (Константинопольского, Антиохийского, Александрийского, и Иерусалимского). Кроме того, Меншиков должен был предложить султану заключить оборонительный договор против Франции. Главной задачей миссии, согласно инструкции Нессельроде, было нанесение французскому правительству нравственного поражения. Недавно рожденная Вторая империя не могла себе этого позволить. 23 марта 1853 г. французский флот отплыл из Тулона по направлению к Греческому архипелагу и через несколько дней встал на якорь в Саламинской бухте.
Перед отъездом Меншиков получил указание императора – в случае, если турки проявят упорство, угрожать им признанием независимости Дунайских княжеств. О большем речь поначалу не шла. 9 (21) апреля Николай I отправил собственноручное письмо Францу-Иосифу, в котором сообщал об отсутствии у него желания нанести последний удар по Оттоманской империи: «Я считаю ее сохранение гораздо более полезным для обеих наших Империй, чем всё то, что могло бы ее заменить после падения. Я думал так всегда, и нужно лишь, чтобы мне оставили возможность действовать в этом смысле, не подрывая чести и интересов России. Но, если турецкое правительство в своем ослеплении не поймет приводимых доводов и не даст мне гарантий за будущее, то я должен буду прибегнуть к оружию, несмотря на противодействия и препятствия, которые мне могут быть поставлены, так как это будет моим долгом. Невозможно в таком случае определить исход войны для Оттоманской Империи, и если она падет по собственной вине, то я с полным доверием предупрежу тебя о том, что усмотрю в ближайшем будущем, и сообща с тобой мы предпримем средства к предупреждению катастрофы, которую, быть может, другие державы желали бы вызвать, но которую с Божьей помощью мы сумеем предотвратить, благодаря нашему общему интересу и общности наших взглядов и стремлений».
Илл. 10 Франц Крюгер. Портрет князя А.С.Меншикова
в мундире Гвардейского Экипажа. 1851
Поначалу Меншиков действовал достаточно решительно. Сразу после своего приезда на встрече с великим визирем он заявил, что не сможет вести переговоры с Фуадом-эфенди, так как не доверяет ему. Министр иностранных дел немедленно подал в отставку и был замещен другим чиновником. 24 февраля (8 марта) посол был официально принят султаном, вслед за чем на частной аудиенции князь передал Абдул-Меджиду личное письмо Николая I. «Весьма далек я, – писал император, – Высокий и державный друг, от намерения подвергнуть Ваше правительство распрям с другими державами, либо предложить Вам нарушение какого-либо условия, основанного на трактате, состоящем доныне в силе и обязательном для Турции. Но, с другой стороны, в нынешнем вопросе, я должен советовать Вам сохранение прав, освященных веками, признанных всеми Вашими славными предшественниками и подтвержденных Вами самими, в пользу Православной Церкви, которой догматы исповедуют многие из состоящих под Вашим владычеством христиан, а равно и наибольшая часть моих подданных. Если сохранение сих прав и документов, дарованных Вашею волею и верховной властью, повело бы к какому-либо замешательству, или если бы вследствие того Ваши владения были угрожаемы опасностью, то подобные события укрепили бы еще более Ваш союз с нами и повели бы к соглашению, которое положило бы конец требованиям и притязаниям, несовместным с независимостью Вашего правительства и со внутренним спокойствием Вашей Империи».
Илл. 11 Неизв. авт. Султан Оттоманской империи
Абдул-Меджид I. 1850-е
Султан заявил о готовности устранения недоразумений, но на самом деле они только начинались. Отставка Фуада продемонстрировала уровень влияния России и вызвала сильнейшее недовольство других держав. Результаты не замедлили проявиться. В переговорах, которые посланец российского императора вел с турками с 4 (16) марта по 9 (21) мая 1853 г., Меншикову заочно, но весьма активно противостоял посол Великобритании лорд Стратфорд Каннинг – личный враг Николая, отказавшего ему в агремане в 1832 г. при назначении послом в Россию. В Лондоне у Каннинга была репутация блестящего знатока Турции и противника кабинета Дж. Абердина в палате лордов. Таким образом, отправляя его в Константинополь, премьер-министр решал несколько задач одновременно.
Каннинг прибыл в столицу Порты 5 апреля и сразу же приступил к действиям, фактически управляя действиями турецкой стороны и подталкивая ее к срыву переговоров с Меншиковым. Возможно и не желая (как он сам утверждал), чтобы русско-турецкие отношения вошли в кризис, который закончится войной, этот британский дипломат сделал всё возможное для того, чтобы события развивались именно по этому сценарию. В любом случае его действия полностью соответствовали страхам и опасениям «туманного Альбиона».
Британский посол нисколько не симпатизировал Оттоманской империи: в переписке с Пальмерстоном3 он называл особенности ее управления – тотальная коррупция в административном аппарате, беспорядок в государственных финансах, насилие и обман в каждой отрасли государственных доходов и т.п.
Для предвоенного периода состояние османских финансов действительно было не блестящим. Еще в 1839–1841 гг. один из наиболее активных сторонников политики танзимата Решид-паша попытался обсудить с британскими банкирами возможность внешнего займа. Главным условием его предоставления была передача кредиторам таможенных поступлений от Константинополя, Салоник и Смирны. Но финансисты потребовали и гарантий собственного управления средствами, на что правительство отказалось пойти. Финансовое положение Оттоманской империи постоянно ухудшалось. В 1840 г. в Турции были введены бумажные облигации казначейства, выкупаемые через 8 лет, под 12,5% до 1844 г. и под 6% после. Несмотря на большой номинал, усложнявший широкое применение облигаций, это было введение бумажных денег в Турции.
Ситуация не выправилась. Объем бумажной денежной массы в Турции постоянно рос. В 1844 г. расходы империи составили 150 млн пиастров (из них на двор султана – 60 млн) при государственном долге в 349,5 млн пиастров. В 1848 г. Решид основал Константинопольский банк, но в 1851 г. он обанкротился, не выдержав соперничества с иностранными конкурентами. Из-за постоянного кризиса финансы постепенно подошли к опасной грани. Ряд неурожаев, восстание в Боснии, военные расходы – банк не смог вынести совокупности этих нагрузок. В том же году Решиду удалось добиться подписания договора с Францией о выделении кредита в 55 млн франков, но визирь-реформатор вскоре был отправлен в отставку, султан отказался ратифицировать соглашение, и от него отказались (правда, Константинополю пришлось выплатить компенсацию в 2,2 млн франков). Турецкий дебют на международном банковском рынке был крайне неудачным, а отставка Решида законсервировала привычную финансовую политику, на которую так критически смотрел представитель Лондона.
Оценка, данная османскому государственному аппарату Стратфордом Каннингом, была верной в целом и в деталях. Впрочем, это ничего не меняло в той политической линии, которой он придерживался. В этом не было ничего необычного для поведения дипломата Великобритании. Публично взывая к принципам, на деле он предпочитал вести дела, исходя исключительно из соображений государственных интересов объединенного королевства. В этой стране, по словам русского посла барона Бруннова опасались не столько сенеда о правах Православной церкви, сколько русского таможенного тарифа на проливах как результата усиления нашего влияния в Турции. Последнее, таким образом, могло поставить под угрозу уже не только английскую торговлю и не только в Дунайских княжествах, но и на Черном море, что было решительно неприемлемо для Лондона.
«Вот почему, – писал Бруннов Нессельроде 26 мая (7 июня) 1853 г., – для Константинополя опасаются не столько наших солдат, сколько наших таможенных чиновников. Если бы здесь надеялись, что политическая перемена в Турции была бы возможна без нанесения ущерба свободе торговли, то траур по великим оттоманам был бы скоро забыт… всё это более мелко, чем политично».
Не обращая внимания на подобные «мелочи», русская дипломатия, вслед за политикой, делала одну ошибку за другой. Николай I находился в плену своих иллюзий относительно возможности достичь согласия с Англией. 20 апреля он снова встретился с Сеймуром и вновь вернулся к разговору о «восточном вопросе». Император поблагодарил британского дипломата за возможность диалога между Петербургом и Лондоном и высказал свое удовлетворение тем, что обмен мыслями проходит в дружеской тональности. Действительно, в это время еще казалось, что действия Парижа в Турции остаются изолированными.
Англичане поначалу отказались отправить свою Средиземноморскую эскадру из Мальты вслед за французами. Ее состав в это время был относительно невелик: два 120-пушечных, два 90-пушечных и один 80-пушечный линейный корабль, один 50-пушечный фрегат, три 16-пушечных, два 14-пушечных, два 6-пушечных, два 2-пушечных и один 3-пушечный пароход. Такая сила не считалась достаточной, на первом этапе эскадра была только приведена в состояние повышенной готовности. Западная эскадра, базировавшаяся в Лиссабоне, имела в своем составе 92-пушечный и 90-пушечный линейные корабли, пять новейших винтовых фрегатов, имевших на борту 51, 36, 26, 17 и 15 орудий соответственно, и два 16-пушечных колесных пароходо-фрегата. Отправлять ее в Средиземное море не торопились, так как эта эскадра могла потребоваться и для действий на Балтике. В июне эти корабли были соединены с судами, охранявшими подступы к Британии. Что касается Средиземноморской эскадры, которой вскоре всё же пришлось приступить к действиям, то существенную поддержку (116-пушечный и 90 пушечный линейные корабли и 91-пушечный винтовой линкор) она получила только осенью, когда на Балтийском море уже появился лед.
Тем не менее уже весной 1853 г. благожелательная позиция, занятая Лондоном в отношении Оттоманской империи, была достаточно чувствительной, во всяком случае – в Константинополе. Еще 19 (31) марта турки демонстрировали готовность пойти на уступки в основной части русских требований по вопросу о Святой Земле. Нерешенным оставался только вопрос о том, как должен выглядеть купол храма Рождества после ремонта. Вскоре, почувствовав и дипломатическую, и военную поддержку Великобритании и Франции, турецкое правительство не согласилось предложениями Меншикова, даже когда они были предъявлены в ультимативной форме. Посол чувствовал неизбежность срыва переговоров, извещая императора и Нессельроде, что без поддержки русских требований силой невозможно ожидать их принятия турками. Его ожидания оправдались. 23 апреля (5 мая), в ответ на турецкие проволочки в переговорах, Меншиков вручил Порте ноту, требуя ответа по русским требованиям в течение пяти дней. Турки согласились пойти навстречу русской программе относительно Святых мест. Во всем остальном их уступчивость заканчивалась. По истечению срока на ультиматум был дан отказ.
Более всего в Константинополе испугались требования подписать сенед о пожизненном назначении четырех православных патриархов Оттоманской империи. Гарантом его действия должен был стать император Всероссийский. Подобный акт фактически создавал религиозную автономию для 12 млн подданных султана под покровительством иностранного монарха и поэтому был категорически неприемлем для турецких властей, тем более что в этот период они опасались начала нового восстания на Балканах. Меншиков испробовал все способы склонить турок к уступкам дипломатическими способами, включая личную аудиенцию у султана, но эти попытки только лишь несколько затянули пребывание миссии в османской столице. С 1 (13) мая она уже постоянно пребывала на «Громоносце». 5 (17) мая 42 из 48 членов совета, собранного султаном, высказались против принятия русских требований, на следующий день Меншиков был извещен об этом решении.
Попытка в последний раз предложить паллиативное решение, сделанная послом 8 (20) мая, была сорвана Стратфордом Каннингом, к которому немедленно отправился за инструкциями великий визирь. 9 (21) мая 1853 г. «Громоносец» ушел из Константинополя в Одессу со всем составом русского посольства. Перед отходом корабля из Буюк-Дере Меншиков направил ноту на имя Рашид-паши: «В минуту отплытия из Константинополя нижеподписавшийся русский посол узнал, что Высокая Порта обнаруживает намерение объявить гарантию духовных прав духовенства восточной церкви, гарантию, ставящую таким образом в сомнение права его на прочие преимущества, которыми оно пользуется. Не вникая в причины такой меры, нижеподписавшийся считает себя обязанным довести до сведения Его Превосходительства, г. министра иностранных дел, что всякого рода акт, которым объявлялась бы неприкосновенность духовных прав православного вероисповедания, и вместе с тем умалялись бы прочие права, преимущества и льготы его духовенства, неотъемлемые с древнейших времен по сей день, будет принят императорским кабинетом за действие, враждебное России и ее религии».
Илл. 12 Эдуард Хильдебрандт. Вид на район Пера и Константинополь. 1852
Николай I не хотел войны. Император был чрезвычайно разочарован результатами переговоров. «Князь доносит, – писал он 17 (29) мая Паскевичу, – что не успел в требуемом благодаря интригам Стратфорд Каннинга, он воротился в Одессу и велел миссии за ним следовать! – Итак, вот плоды образа действий, на который я так неохотно согласился, быв вперед уверен, что ни к чему не приведет и только прибавит важности неуспеху по торжественности, данной посылке Меншикова. Ежели бы, как я хотел, поступили мы, как австрийцы, стращая (выделено авт. – А.О.), вероятно, имели бы тот же успех, что они. – Последствием – война. Однако, прежде чем приступить к действиям, заняв Княжества, – дабы всем доказать, сколько я до крайности желаю избежать войны, – решаюсь послать последнее требование туркам удовлетворить меня в 8-дневный срок, ежели нет, то объявляю войну. Сходно условленному с тобой образу действий, хочу прежде ограничиться занятием Княжеств, и без боя, ежели турки к нам не выйдут на левый берег Дуная. Так буду ждать, что занятие это произведет. Ежели они поддадутся, требовать буду сверх того (выделено авт. – А.О.) части издержек по вооружению и до того не покину Княжеств. Но, буде турки будут упорствовать, со своей стороны велю блокировать Босфор и брать турецкие суда в Черном море; и предложу Австрии, со своей стороны, занять Эрцеговину (то есть Герцеговину – А.О.) и Сербию. Ежели и это не подействует, тогда полагаю объявить независимость Княжеств, Сербии и Эрцеговины – и тогда вряд ли Турецкая Империя устоит; и, вероятно, будут везде бунты христиан, и настанет последний час Оттоманской Империи. – Переходить Дунай не намерен; разве Империя рушится, да и тогда скорее пошлю флот, для чего держу его в готове, и 13-я и 14-я дивизии остаются в сборе в Севастополе и Одессе. – Покуда хочу полагать, что Каннинг действовал по-своему, не согласно данной ему инструкции от своего правительства, что скоро откроется. Но ежели правительство одобряет его действия, то это было бы величайшее вероломство».
В этот день, 17 (29) мая, «Громоносец» вместе с миссией Меншикова пришел из Одессы в Севастополь. Несмотря на пасмурную погоду, на Графской пристани толпилась масса людей города. Настроения, как вспоминал один из офицеров, стоящих там, были весьма приподнятыми: «Все ждали объявления войны и потому спешили к пароходу узнать последние новости». Тем временем последний вопрос, ответа на который еще ожидал император, разъяснили не слова или дипломатическая переписка с Лондоном, а действия. Турки почувствовали себя в безопасности и отвергли последнее предложение России о примирении, отправленное от имени ее императора султану. 19 (31) мая Нессельроде известил министра иностранных дел Турции о том, что Меншиков будет ожидать в Одессе принятия своего последнего проекта в течение 8 дней, в противном случае Россия в залог своих требований приступит к оккупации Дунайских княжеств.
По совету Каннинга патриарху Константинопольскому 4 июня был направлен фирман, дающий ему право ходатайствовать перед Портой по поводу всякого нарушения религиозных прав его паствы. По мнению британского дипломата, это должно было склонить общественное мнение Европы в пользу султана. В начале июня Каннинг пытался даже убедить греческого и армянского патриархов, чтобы в ответ на фирман и последующий прием у визиря они принесли благодарственные адресы султану, обещая молиться за успехи турецкого оружия. Патриарх Константинопольский согласился на благодарственный адрес, но отказался упомянуть в нем о такого рода молитвах, армянский обещал во всем следовать примеру греков. Фактически это был шантаж резней, но представителю прогрессивной Англии не было никакого дела до судьбы двух христианских общин, когда речь шла о борьбе с консервативной Россией.
Илл. 13 Алексей Боголюбов. Русская эскадра в пути. 1863
Весна и лето 1853 г. Расклад сил
Спор о Святых местах в Палестине закончился принципиальным противостоянием России и Франции, результатом которого стала политическая изоляция России. В дело всё больше начала вмешиваться Англия. Этап дипломатической игры, когда это вмешательство было относительно незаметным, закончился с неудачным завершением миссии генерал-адъютанта князя А.С. Меншикова в Константинополе. В конце мая опасность войны начала резко расти.