Красная Нить
«Нынешняя политика партии в деревне есть не продолжение старой политики, а поворот от старой политики ограничения и вытеснения капиталистических элементов деревни к новой политике ликвидации кулачества как класса». Но понятнее не стало.
Потом читали «Правду», где писалось о «тяжелой ситуации на селе», «повсеместном засилье богатого крестьянства» и зловредных «кулацких элементах». В письмах возмущенных трудящихся слышались призывы уничтожить, раздавить, растоптать и вырвать с корнем кулаков из деревни.
Уполномоченный все распалялся, читая с яростным накалом, но не получая отклика и поддержки собравшихся. Крестьяне уже давно привыкли к громким и бурным речам о кулаках, которые эксплуатируют, то есть пьют кровь трудового крестьянства и мешают строительству новой жизни.
Но впервые речь шла об уничтожении. Подытожил уполномоченный словами о том, что каждый честный крестьянин должен помочь в раскулачивании, чтобы наконец вздохнуть спокойно. А каждый кулак сдаст свое имущество и будет выселен вместе с семьей в ближайшее время.
Объяснение, кто такой кулак, постоянно менялось: тот, кто нанимал работников летом в поле, а также тот, у кого больше двух коров, или пара быков, или большой дом, или излишки домашнего имущества. Что такое излишки, тоже понятно не было.
Оказалось, что уже подготовлен список из трех кулаков. Один давно имел не лучшие отношения с односельчанами. Он часто ссуживал под грабительский процент, зная, что налоги платить нужно, а в долг взять особо не у кого. Обращались к нему в самых крайних случаях. Скуп был чрезвычайно, все время копил и накупал много всяческого барахла: и шубы, и тулупы, и валенки, и платки – всего было сполна. Какой вред от него – неясно, но защищать его никто не стал.
Объявление двух других соседей кулаками заставило собрание заголосить. Уж никак они не вязались с образом хитрого, жадного, измывающегося над крестьянами негодяя. Как ни пытались укричать, уговорить – не получилось. У Тимофея, похожего на богатыря, были уже взрослые сыновья, толковые, умелые, с которыми он работал вместе не покладая рук. Они отстроили мельницу, всегда пускали соседей, иногда ничего не беря взамен. Все знали, Тимофей – рукастый и хозяйственный, чужого никогда не брал, а если нужно – всегда помогал.
Михаил – из семьи крепких крестьян, не так давно собрал новый добротный дом. У него была обычная семья: мать, жена, пять дочек и один долгожданный сын. Ему досталось от отца крепкое хозяйство, и он смог его еще больше укрепить и расширить. Летом, в самую горячую пору, нанимал всегда двух-трех батраков и работал вместе с ними в поле без сна и отдыха, платя им урожаем и деньгами. Крестьяне с ним советовались, видя, как у него все ладно и грамотно устроено. И теперь Михаил вдруг стал их главным врагом – эксплуататором.
Все трое и их семьи сидели белее белого. До этого момента крестьяне знали, что ждет выступивших против власти, этот урок был уже выучен давно. Но вот что наказание ждет тех, кто сдавал всю норму зерна, исправно платил налоги и даже давал работу другим крестьянам, – этого не знал никто. Так же как и не знали, что в каждом районе есть планы по раскулачиванию, которые нужно было выполнять и перевыполнять. Судьба конкретного крестьянина и всей его семьи не имела никакого значения. Они – винтики большого механизма, которые в любой момент можно заменить или переплавить.
На следующее утро вся деревня вышла проститься. Трем семьям разрешили с собой взять только то, что поместилось в телегу, все остальное имущество переходило в собственность колхоза. Их пешком повели в сторону железной дороги, больше 10 километров вверх по заснеженной дороге. Ходили слухи, что дальше на поезде их отвозят куда-то в далекую тайгу. Где эта тайга и что там такое, никто толком не знал. Но вроде как там холода сильнее и земля мерзлая, на которой ничего не растет и не приживается.
Михаил вернется в деревню спустя 10 лет с сыном, потеряв в той самой тайге и жену, и всех дочерей. Это будет позже, а сейчас вся деревня стояла на улице, прибитая к земле происходящим.
Крестьяне, которым обещали, что раскулачивание подарит свободу и позволит вздохнуть свободно, как будто совсем перестали дышать. Несколько дней все находились в оцепенении, разговаривая только о произошедшем.
Возник вопрос, куда сгонять коров, коз, свиней, быков, лошадей. Определили для этого двор раскулаченного Тимофея и согнали туда весь теперь уже колхозный скот. К концу дня со двора доносилось мычание, блеяние, ржание. Коров никто не доил с самого утра, вся скотина оставалась некормленой. Оказалось, что все изъятое у крестьян сено отправили в райцентр для выполнения плана и кормить решительно нечем. Уполномоченные вновь прошлись по домам, собрав крохи корма, которых хватит на несколько дней.
Вечером на колхозном дворе собрались бабы, чтобы подоить коров, которые еще не перестали быть «своими». Председатель хотел их прогнать, но доить пока было некому, поэтому, постояв молча у ограды, ушел в совет.
В совете его уже ждали секретарь, председатель сельсовета, бригадир и активист. Все они были бывшими рабочими, и им предстояло решить, как организовать и настроить работу в колхозе.
– Нужен нам мужик, который поможет по хозяйской части. Здесь нет никого, кто бы разделял линию партии. Какими уговорами загнали в колхоз, ни одного надежного. Вот они говорят: надо доярок назначить и пастухов. А как я им доверю колхозную собственность? Если они всю скотину назло изведут? Они ее всю забить пытались, чтобы не отдавать, еле спасти успели. Я отправил запрос в райцентр, чтобы нам направили двух-трех крепких крестьян: по взглядам и умениям. И сено попросил выделить, будем ждать, как придет.
– Дак откуда ж тебе надежных крестьян найдут? Думаешь, здесь где-то обстановка лучше? Мы уже в третьей деревне помогаем, везде одно и то же. Мужик всего боится, не хочет в колхоз, не верит ничему. А все от его темноты и безграмотности. Приходится настойчиво ему эту грамоту вбивать. Так что не жди, начинай работу.
– Нет, подождем ответ. Здесь нет никого, кого бы я поставил у скотины.
Прошло несколько дней. Все это время женщины каждый день тихонько приходили к своей скотине: доили, кормили чем было. На пятый день захворала свинья и подохло с десяток курей. Скотину согнали всю без разбора вместе, в тесноту. Зинка с мамой пришла к Дуньке. Дунька с переполненным молоком выменем протяжно мычала, скорее стонала. Зинка не верила маме, что Дуня не понимает слов. Она точно все понимала, внимательно смотрела своими огромными глазами, редко моргая длиннющими ресницами, и Зинка все ждала, что она вот-вот что-то ответит. Зинка ей, как обычно, пересказала все новости и все, что успело произойти за день. Дуня, так ничего и не ответив, отвернулась, медленно помахивая хвостом, как будто отгоняя от себя Зинкины разговоры.
– Мам, она совсем печальная, давай ее вернем? Она здесь никому не нужна, ты же видишь?
– Сейчас все печальные. Забрать нельзя, пошли домой.
Вечером мама Зинки с Нюркой и еще двумя соседками отправились к председателю.
– Товарищ председатель, мы к вам с вопросом. Что же такое происходит: мы отдали всю скотину, а она стоит на холоде в скученности, без корма, без ухода. Она ж скоро так вся подохнет.
– Надо корма выделить, работников на двор назначить. Мы готовые.
– Или возвращай обратно. Для чего мы их растили, кормили?
– Так, товарищи колхозницы, и корм, и работники будут, разумеется. Сегодня вечером состоится собрание в клубе, будем распределять работы в колхозе.
Председатель уткнулся в бумаги, показывая, что разговор окончен. Бабы, переглянувшись, вышли из избы.
Собрание проходило очень непросто. Женщины были уверены, что они будут назначены приглядывать за скотиной. Но оказалось, что все вступившие в колхоз до начала посевных работ направляются на лесозаготовки. Лес был километрах в шести от деревни. Смена, как объяснил председатель, будет с семи утра до вечера.
Присутствующие ответили тягучим молчанием. Председатель повторил еще раз то, с чего начал собрание:
– Нам как трудовому крестьянству наконец открылась небывалая возможность внести свой вклад в будущее строительство дорог, мостов и целых городов. Это большая честь, вы первые, кто докажет, что колхозники – это не просто хлебопашцы, а настоящие строители новой жизни.
Председатель был прерван медленным басистым голосом Степана:
– А кто со скотиной будет? Кормить, доить, пасти? Кто будет все инструменты готовить перед полевыми работами?
– Ждем подмогу из райцентра.
– Ты когда-нибудь держал в хозяйстве корову? Или лошадь?
Председателя очень раздражали подобные вопросы. Крестьяне знали, что он вырос в городе. Что ни коров, ни лошадей у него не было. Он был из семьи рабочих – большая гордость для партийца. Вступил в партию он еще в 1926 году, полностью разделяя ее линию, возглавил совет рабочих на заводе, был просто образцовым коммунистом. Бесконечно выступал на собраниях, рассказывал, что рабочие и крестьяне рука об руку строят совместное будущее. Его направили в деревню помочь крестьянам наконец вступить в новую жизнь. Но оказалось, что крестьяне в эту новую жизнь не спешат. Те слова, которые он привык произносить рабочим на заводе, здесь не работали. Вернее, никакие не работали.
Первое потрясение от их молчаливого сопротивления уже прошло. Но он все так же задавался вопросом: как можно не понимать простейшую мысль – только отказавшись от личной собственности и личных интересов, можно прийти к великим результатам. Ведь рабочие на заводах – не владельцы станков, и это только помогает им работать. Но крестьяне мертвой хваткой вцепились в своих коров и лошадей и дальше своего собственного носа не видят. Такую близорукость, жадность и тягу к наживе он ожидал увидеть у кулаков, но никак не у опоры трудового крестьянства – середняков. Если бы хотя бы половина деревни его поддерживала, он бы смог резко сломить сомнения остальных. А пока он опять должен уговорами и разговорами их убеждать и злиться на себя за свою мягкотелость.
– Я не держал. Поэтому я вызвал надежных специалистов.
– Да ты пойми, ты оставил всю скотину без еды, без воды, без ухода. Если бы наши бабы не кормили, она бы уже издохла вся. Мы для того ее растили, чтобы ты за несколько дней все угробил?
После долгих препирательств председатель согласился до приезда «специалистов» из центра назначить доярками Нюрку и Анну и выделить двух мужиков, чтобы обустроить и огородить стойла.
Секретарь вернул собрание к вопросу лесозаготовок. Председатель начал объяснять, что за каждый рабочий день в лесу, а потом в поле им будут записывать трудодни. А в конце года по этим трудодням каждый получит деньги и урожай. Чем больше работаешь, тем больше получаешь – проще и справедливее правила не придумать. Это вызвало множество вопросов: сколько денег и зерна за один трудодень? А если год будет неурожайный? Если только урожай считается, то что насчет мяса?
Председателя до глубины души поражала такая мелочность. Это как если создавать первый в истории поезд и беспокоиться не о том, как правильно все рассчитать и какое великое будущее это открывает, а спорить о заработке с одного билета.
Но крестьяне, уже не раз проходившие через продразверстки и хлебозаготовки, знали, что могут остаться без денег, зерна и скотины. И веры, что в колхозах будет иначе, не было ни у кого.
Собрание продолжалось до глубокой ночи. Вернувшись домой и убедившись, что дети спят, мать с отцом продолжали бесконечный разговор. Наутро они должны были первый раз отправиться на работы в лес. Дети будут с прабабкой. Уже засыпая, мать вдруг опять продолжила:
– Вот мы отдали и корову, и свиней. А он говорит, что мы получим урожай и деньги только в конце года. Так а что делать до этого? На одной корове и десятке кур жить?
– Все, хватит этой болтовни, сил уже нет. Все равно бы их забрали, ты разве не видишь.
3
После собрания председатель и секретарь вернулись в совет, где их ждали двое уполномоченных. Председатель сразу понял, что есть новости, и новости тревожные.
– Пришло сообщение, что за месяц по району достигли 20% коллективизации. Нам дают неделю, чтобы было 80. Не сделаешь – сам знаешь. Так что заканчиваем эти разговоры-уговоры и переходим к решительным шагам. Мы пока вас ждали, поделили все дома между нами. Рано утром придет подмога из соседнего села. Завтра будем делать обходы, переходя к мерам воздействия.
Секретарь деловито сказал:
– Давайте посчитаем, это сколько домов получается до 80?
– Какие 80? Наша цель – 100%. Мы должны сломить любое сомнение или уклонение. Как колхозы смогут работать, если мы тут принимаем половинчатые решения? Нам в районе как было сказано? «Последние остатки капитализма и отсталости надо вымести вон». Ты сам, что ли, начал колебаться?
– Нет, конечно, цель ясна.
– Завтра с самого раннего утра начинаем. А сейчас пора поспать пару часов.
Первые колхозники еще до рассвета отправились в сторону леса. Те, кто в колхоз не вступили, наблюдали за уходящими соседями, считая, что сделали правильный выбор. Они еще не знали, что правильного выбора не было. Как и выбора вообще.
Проснувшись, Зинка увидела, что ни матери, ни отца нет дома и во дворе. В таких случаях Зинка тащила младшего брата к бабушке, а сама неслась к кому-то из ребят. Бабушка ее накормила, еле удержав, укутала в какие-то платки, перекрестила и наконец отпустила во двор. Первым делом Зинка побежала к Дуньке. Ее как раз доила Нюрка. Зинка потопталась рядом, стесняясь разговаривать, и поплелась дальше к дому Кольки. День был тихий, лениво-пасмурный, то и дело срывался снежок маленькой крупой.
Неспешно идя по улице вниз, она услышала шум и заторопилась скорее, сгорая от любопытства.
Пройдя несколько домов, она увидела, что вся семья Степновых стоит на улице. Тетя Лена, в одном платье и с растрепанными волосами, плачет громко и истошно, дети кто во что горазд: кто тихо плачет, кто вовсю ревет. Петя, еще один Зинкин друг, стоит насупившись, опустив глаза в снег. Ему было лет шесть, щупленький, тоненький, с торчащими в разные стороны рыжими волосами. Он был самым робким из всех ребят и почему-то считался трусом. И Зинка с удивлением заметила, что он совсем не плачет.
Один из стоявших мужиков громким тягучим голосом произнес:
– Успокой свою бабу оглашенную, иначе мой наган это сделает. Все просто: вступаете в колхоз и остаетесь в этом доме. Сдаете все хозяйственное: косилки, молотилки, сеялки, всю скотину. И с завтрашнего дня начинаете работать вместе со всеми. Или вы объявляетесь кулаками, выселяетесь из дома, отправляетесь вслед за Тимофеевым и такими же кулацкими собаками. И в колхоз вы больше вступить не сможете. Вы либо с честными крестьянами, либо против советской власти.
Степнов-старший глухо ответил: «Мы вступим. Дай время до завтра».
– Да, раскрывай карман шире. Чтобы ты всю скотину забил? Или все инструменты попрятал? Отвечай здесь и сейчас. Вступайте или выселяйтесь.
Повисла тяжелая тишина. Один из мужиков заметил Зинку и рявкнул: «Ты чего рот раззявила, а ну давай отсюда».
Зинка пустилась бежать вниз по улице на самую окраину деревни, к дому Кольки. Вбежав в сени, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она с порога начала свой рассказ об увиденном и запнулась на полуслове. Здесь тоже были двое мужчин, одного она уже раньше видела, он искал зерно у них дома.
Мама Кольки вымученно-спокойно сказала:
– Зинка, беги домой скорее, нечего тебе тут.
Зинка перевела вопрошающий взгляд на Кольку, а он ей совсем по-взрослому убедительно кивнул в ответ. Она шмыгнула обратно в сени и побежала домой – ждать, когда Колька придет и все расскажет.
По пути Зинка видела, как от Степновых выносят плуг и косилки. А один из сыновей вел куда-то степновскую лошадь. Всех остальных видно не было уже, видимо, вернулись в дом.
Зинка залетела к бабушке и брату и начала быстро и сбивчиво рассказывать об увиденном, как об увлекательном приключении. Бабушка, как и сама Зинка, ничего не поняла из ее рассказа, только шикала на нее, чтобы она своими воплями не разбудила брата. Тот тихонько посапывал, покачиваясь на руках у бабушки. Зинка умостилась возле окна в ожидании Кольки и родителей, чтобы все обсудить. Наготове был ворох вопросов и историй.
Уже было давно затемно, когда пришли отец и мать. Зинка видела сон, как она ложками ест целую кадку меда, но приход родителей разбудил ее. Она, подскочив, сразу же выбежала к ним. Отец и мать начали отогревать руки и ноги возле печки, отрывисто отвечая на приставучие вопросы. Через пару минут Зинка оставила попытки получить ответы: где были родители, что именно делали, почему так поздно – и принялась рассказывать свои истории. В самом начале истории дверь открылась и зашли Колька с матерью. Колька смотрел исключительно в пол, не поднимая глаз. Его мать, Люба, держала в руках мешок, забитый вещами. Отец одним взглядом отправил Зинку спать. Вообще, отец редко смотрел так строго и сердито. Он часто, особенно когда мама злилась, начинал гримасничать и откалывать шутки, до тех пор пока все не начнут хохотать. Папа был ее главным сообщником во всяких дурачествах и забавах. Но не сейчас – Зинка обиженно направилась обратно, улеглась, но спать, разумеется, не собиралась, развесив уши и приготовившись слушать.
– Нас выселили из дома. Разрешили вот забрать то, что в мешок поместится. И закрыли дом на замок. Мы завтра рано утром отправимся в город, попробуем устроиться там. Может, на завод, может, еще как получится. Мы можем у вас заночевать? Всю деревню прошли, все боятся пускать. Эти сказали, что всем раскулаченным помогать нельзя, плохо будет.
Мать подскочила, взяла мешок из рук Любы:
– Конечно, оставайтесь. Не на морозе же вам ночевать. За что вас-то выселили? Никуда не отправили, просто выселили?
– Они говорили что-то про третью категорию какую-то, что никуда меня не повезут, но дом отберут. Я-то хотела согласиться в колхоз вступить. А они сказали: из-за того что мой муж помогал белым, ни в какой колхоз меня не возьмут. В бригаде с городскими был Гришка, помните, он мужа-то терпеть не мог. И вот он начал говорить, что мы семья врагов народа, ненадежные, слов-то понабрался, своим рылом свиным говорил-говорил. Мужа расстреляли уже как семь лет, а он успокоиться не может. И вот все наше забрали: землю, дом, скотину. Сказали, что в колхозе врагам не место.
– Господи, что творится! Так, а может, ты к сестре поедешь? Где она?
– Да как поедешь, далеко она. Будто у меня деньги есть или что. Мы пойдем завтра в сторону города, будем проситься в телеги по дороге. До вечера доберемся, я думаю. А там уже куда-то устроимся. Мне до этого сестра давала адрес кумы своей, та в город перебралась, найдем ее, а там видно будет. Спасибо, что на ночь пустили. Никто не согласился, всех запугали.
– А что сегодня было, расскажи? Еще кого-то выселили?
– Ой, это в голове не уместить, что творили эти черти. Вот как нас эти колхозные агитаторы пугали-пугали, что если не пойдешь в колхоз, то кулаками назовут. Вот сегодня так и сделали. Два двора раскулачили. Ходили по всем домам, угрожали. Остальные все согласились вступить, а эти все не верили, что и правда посмеют.
Володьку с семьей и Федора взяли и выселили. Володька кричал: «Пусть народный суд решает, кулаки мы или нет». Потом вижу, уже их ведут – всю его семью с детьми и Федора семью – в сторону дороги. Без телеги, без лошади, просто в руках несут вещи и детей. Вот такой народный суд. Так что правильно вы сделали, что вступили. Колхозы – дело добровольное: хочешь вступай, не хочешь – ступай пешком в Сибирь.
Наступило долгое молчание. Мать, видимо, встрепенувшись, его прервала:
– Давайте садиться за стол, сейчас накрою. Люба, может, ты Колю оставишь нам пока, а в город сама пойдешь? А как устроишься – вернешься?
– Нет, я думала об этом. Боюсь, как бы и Кольку не обидели, и вас. Мы пойдем с утра вместе, мне так спокойнее будет.
Зинка, проваливаясь в сон, слышала звук стука ложек о тарелки, всхлипы и приглушенный разговор. Всю ночь она видела странно-страшные сны. То Кольку уносит огромная птица, то почему-то Колька забирает у отца лопату. До самого утра сон Зинки прошел в тревогах.
Когда она проснулась, никого в доме уже не было. Ванька, ее брат, уже сидел у бабушки, мать с отцом уже отправились на работу. А вот тетю Любу с Колькой Зина больше никогда уже не видела.
Зинка потеряла не только смелого Колю, но и Васю, который громче всех свистел, братьев Мишку и Антона, которые верили всем ее небылицам. Она все допытывалась у бабушки, куда они уехали, когда вернутся, почему бабушка не собирает вещи и они тоже не уезжают? Бабушка в ответ либо вздыхала, либо начинала молиться.
Не добившись ничего от бабушки, Зинка поскакала на улицу. Весь день Зинка болталась по деревне и хвасталась друзьям, что она последняя видела Кольку и только она знает, где он сейчас. В ответ на посыпавшиеся вопросы она деловито говорила, что это большая тайна и она не будет никому рассказывать.
Вечером отец и мать опять вернулись поздно. Едва они зашли в дом, прибежала Нюра. Зинку почему-то не прогнали, как обычно, и она сидела тихонько, боясь, как бы ее не услали спать. Нюрка села за стол, отказавшись ужинать вместе с родителями. Они же принялись за борщ, который на всю семью готовила бабушка.
– Это что вы, весь день не евши? Накинулись как волки.
– Ну почему же. Один раз за день дали похлебку из воды с картошкой. Но это когда было.
– Так что там, правда лес рубили?
– Да, можно так сказать. Пил на всех не хватает, половину ржавых дали. Больше мучаешься, чем пилишь. А у колхоза уже есть план по кубатуре, сказали. Если план не выполним, эти трудодни не в счет будут.
– А когда вам нужно уложиться?
– Председатель сказал, что до начала полевых работ план нужно закончить. Замерзли сегодня как цуцики. Я ног своих не чую. Вроде и мороз не сильный, и к холоду каждую зиму привыкшие, а все равно мерзнешь. Расскажи, а тут что? Привезли доярок из центра?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги