С распростертыми объятиями

здесь собрано:

1. Протокол Расспроса Старшего Патрульного Подгорной Поствоенной Зоны Элатеаля Ни Молиньяка

(Гратор: 438 г. династии Парящих Соколов, около трёх часов с нескольких минут до полуночи с 7 на 8 студня)

2. Протокол первичного обследования на предмет разумности. Расшифровка записи потока мысли Записывающего, включая наблюдения действий и указанных к записи мыслей Высшего Наблюдателя Хильнда Верескового

(Йолха: 438 г. династии Парящих Соколов, около двух часов с нескольких минут до полуночи с 7 на 8 студня)

3. Запись рассказа Каррина Многоступа по делу о Прошении Пришлого в Тэтрайдер, архив первой канцелярия Пригорной Промышленной зоны 8 студня 438 года эпохи Парящих Соколов

(Гратор: 438 г. династии Парящих Соколов, часы после полуночи 8 студня – вечер 8 студня)

4. Протокол совещания Совета Высокого Наблюдения 8 студня 438 года эпохи Парящих Соколов

(Йолха: 438 г. династии Парящих Соколов, утро-середина дня 8 студня)

5. Запись беседы Гратора Проникновенца с Малым Советом Старейшин

10 студня 438 года эпохи Парящих Соколов (свитки 1-112)

(Гратор: 438 г. династии Парящих Соколов 9 студня, весь день)

6. Рабочий протокол № 1 наблюдения за Йолхой Парящий Сокол, Заменившей.

(Йолха: 438 г. династии Парящих Соколов, 9 студня с утра до трёх часов до заката)

7. Запись беседы Гратора Проникновенца с Малым Советом Старейшин

10 студня 438 года эпохи Парящих Соколов (свитки 113–211)

(Гратор: 438 г. династии Парящих Соколов 10 студня, два часа от примерно полудня)

8. Протокол совещания Совета Высокого Наблюдения 12 студня 438 года эпохи Парящих Соколов, к ночи на 13

(Йолха: 438 г. династии Парящих Соколов 10, 11, студня кратко, 12 студня вечер)

9. Письма Балрана Пятнашника Гратору от 10 студня 438 года эпохи Парящих Соколов

(Гратор: 438 год эпохи Парящих Соколов,10 студня)

10. Запись рассказа тысячника Маграра Хортарра Малому Наблюдателю за Внешним миром. Элатеаля Ни Молиньяка

(Гратор, Шрейра: 438 год эпохи Парящих Соколов,10 студня, вечер)

Собрал и снабдил цитатами и комментариями полномочный толмач межрасовой канцелярии Дома Парящих Соколов Мюрри С-Сторваль, 459 г. династии Парящих Соколов

Документ 1

«Толкуй смысл.

Странно звучащие названия оставь колдунам и историкам».

«Протокол Расспроса Старшего Патрульного Подгорной Поствоенной Зоны

Элатеаля Ни Молиньяка, 438 г. династии Парящих Соколов

Истолковал с сэльфийского на общий и снабдил примечаниями

полномочный толмач межрасовой канцелярии Дома Парящих Соколов

Мюрри С-Сторваль, 459 г. династии Парящих Соколов.

(от толмача: первый виток свитка, предположительно – титульный лист и первые восемь строк основного текста, – залиты кровью до состояния не читаемости).

– …меня всё ещё передёргивает от омерзения, когда я пытаюсь вообразить то кровосмешение, плодом которого являлся… являлось то существо… Что? Да-да. Прошу простить высокий совет за эмоциональность – события последних недель столь глубоко проникли в мой разум, что я потерял уверенность в целостности его логики. Надеюсь, высокий совет сможет выловить крупицы истины из взбаламученного потока моего сознания.

[1] Расспрашиваемый нервным взмахом головы отбросил со лба невесомо-грязную седую прядь. Взгляд его, метавшийся по мозаике пола, замер. Успокоив дыхание глубоким вздохом, он тихо размеренно заговорил:

– Итак.

Впервые я увидел его на седьмой день моего рейда. За десять минут до встречи я почувствовал пробой пространства и пришёл к выводу, что мародёры провели магическую заброску. К этому выводу я пришёл, поскольку пробой произошёл в центральной зале Второго Могильника,[2] в которой ткань реальности дестабилизирована максимально из всей области Подгорных Войн.[3] Позволю себе напомнить высокому совету, что указанное состояние является стабильным остаточным эффектом от применения в центральном зале заклинаний прорыва и разрушения реальностей, поимевшего место когда Трое Светочей уничтожали Мизинца Руки Перерождения. Вместе со Светочем Маларом и Мизинцем в зале и на подступах к нему полегли примерно полторы сотни гвардии наших Объединённых Сил и ровно четыре сотни Приверженцев Перерождения.

Столь сложным способом я пытаюсь описать высокому совету то состояние, в каковом находился, обнаружив, что кто-то переместился на наиболее крупное из известных мне скоплений боевых амулетов и оружия, которое безо всяких условностей можно обозначить как заколдованное.

К месту пробоя я поспешил с поспешностью необходимой, чтобы успеть к месту событий до того, как воссоединяться расщеплённые переносом тело и сознание вторгшегося. И, проскользнув в Залу, я был чрезвычайно удивлён, поскольку… тот, кто перенёсся, уже пребывал в сознании. Именно этим удивлением, а так же… странным видом этого существа я объясняю себе тот факт, что я не успел слиться со стеной достаточно быстро, чтобы существо не уловило тень движения и не уставилось на то место, где я находился.

В тот момент я испытал первое серьёзное потрясение. Вниманием моё разделилось на четыре потока, и каждый требовал всего меня целиком.

Одна часть меня, содрогаясь от омерзения, пыталась распознать, к какой породе относиться это существо. Существо, самец, было нагим – как и все, испытавшие перенос через прорыв реальности. Оно было гладколицым и темноволосым, как сэльф, и непонятно коренастым: слишком тонким для гнома, и слишком грузным по любым сэльфиским меркам. Он был волосат… простите – его шкура была покрыта редкой шерстью, в три-четыре раза реже, чем у равнинных троллей в период солнца. Он был пузат, как болотный гоблин. Но не так жирен – на ногах и руках просматривались мышцы, не уступающие мускулатуре боевого орка. Черты лица от меня ускользали. Я опасался смотреть на них, чтобы не перегрузить сознание лишними деталями.

Второй поток моего внимания стремительным ручьем промывал частички памяти в надежде найти крупицу ответа на вопрос: при каких обстоятельствах существо не испытывает расслоения на тело и сознание при переносе? Я не нашёл готового ответа на этот вопрос, и внимание моё превратилось в ветер, подхвативший невесомые былинки моих знаний и закруживший их в хороводе попыток сложить их в предположение.

Третья часть моего внимания поверх стрелы следила за тем, что делает пришелец, дабы не пропустить начало атаки. Как я уже сообщил высокому совету, у меня были основания полагать, что пришелец меня заметил, и я счёл достойным пребывать в готовности к атаке.

Четвёртая часть моего внимания препятствовала прорыву реалий материального мира в мой внутренний мир.

Расспрашиваемый поднёс ко рту стиснутый побелевшими пальцами кубок, и оросил горло влагой. Цепочка, охватывающая кисти, тихонько звякнула по золоту кубка. Допустив нарушение этикета, Расспрашиваемый сделал второй глоток и уронил руки с кубком на колени.

– Боюсь, что с четвёртой задачей я справился не полностью. Для меня очевидно, что в моё мышление проник принцип адекватного противодействия. Кроме этого, я упустил из виду, что в зале, помимо моего мысленного пространства и пространства нашей вселенной присутствует мысленное пространство пришельца. Я просто не смог расценить его как мыслящее существо, и создал ответное усилие отторжения на изливаемую им инородность. Таким образом, через двадцать секунд контакта я попал под воздействие размытия границ реальностей, и моё мысленное пространство оказалось связанным с мысленным пространством пришельца.

Лишь на краткий миг я заглянул в его сознание, а потом отпрянул, поражённый диким сплетением незнакомых форм, охватывающих весь диапазон бытия от нестерпимой гнусности и уродливости до вещей, которые я мог бы назвать прекрасными, не будь они столь чужды привычному мне. Затем я… возможно – мы оба, поскольку он так же коснулся меня, отграничили контакт до уровня понимания громких мыслей. И я, дабы не выдать себя, пришёл к мысленному молчанию. Позволю обратить внимание высокого совета, что в тот момент, и в любой из многих последующих, я полностью понимал, что в момент его смерти я скорее всего, полностью сойду с ума от того, что его рвущийся на осколки мир предсмертным криком ворвется в меня и изорвёт мою реальность. И моя неуверенность в том, смогу ли я донести свою память до вас, постоянно удерживала меня от убийства этого существа. И только в первые минуты, зная лишь то, что предо мной существо, видевшее внутренний мир Старшего Патрульного, я сомневался, соразмерны ли важность донесения до вас знания об этом существе с важностью сохранения его жизни. Увиденное в последующие недели лишило меня права сомневаться… да-да, прошу простить меня за запутывание времени рассказа.

Расспрашиваемый несколько секунд изливал задумчивое молчание. Затем продолжил говорить спокойным голосом, лишь слабо и смутно отличимым от положенного традицией Расспроса:

– Итак, я стоял у темноте у стены и слушал мысли пришельца. Я был готов перепрятаться, поскольку мне было очевидно, что факт моего существования пришельцу очевиден. Я ждал лишь начала его движения, чтобы спрятать в нём шорох своих шагов.

Я ошибся. Пришелец, в момент смешения мыслей схватившийся за голову и присевший на корточки будто справить нужду, около полминуты смотрел внутрь себя. Потом он встал и оглядел помещение. И я услышал его первые мысли наружу.

Он сомневался в реальности происходящего. Я смутно видел то, что создавало сомнения: с одной стороны, какой-то чужой опыт, не закреплённый собственными усилиями, позволял его разуму принять увиденное. С другой стороны – шок от внезапности перемещения оттуда сюда препятствовал его разуму воспринять окружающее.

Потом он пробурчал что-то на своём языке, похожем на смесь гномьего с орочьим. Мысль, вложенная в эту фразу, меня потрясла. Пришелец был постоянным потребителем какого-то вещества, помогающего держать под контролем потоки эмоции и мысли. Я почуял, что время принять очередную дозу уже прошло, и его мысли погружаются в туман неконтролируемости и отсутствия самооценки.

Если позволит высокий совет такое сравнение, в общем и целом состояние пришельца весьма напоминало состояние орка-мародёра, напичканного зельями до состояния, в котором он перестаёт отличать реальный мир от иллюзии, которую ему формирует и показывает шаман. При этом пришелец относился к окружающему именно как к иллюзии, а не как к реальному миру. И контакт с моим разумом он воспринял как получение от источника иллюзии информации об этой иллюзии!

Мне трудно передать всю глубину самоомерзения и боли, постигшей меня от осознания себя Кукловодом. Внимание моё отвлеклось на удержание этого ощущения в себе, и я ослабил блокирование мыслей и эмоций от пришельца. И стал ощущать его более полно.

Видимо, мои попытки удержать это ощущение в себе не увенчались полным успехом – взгляд и слух мои отметили, что пришелец вздрогнул и буркнул что-то очень эмоциональное. Что-то очень бешеное, безумно и жёстко разрывающее контакт с той частью его разума и реальности, в которую попала моя горечь и боль от ощущения себя Кукловодом. Потом…

Расспрашиваемый прервал нить рассказа, чтобы сделать глоток.

– Потом я почувствовал, что он столь же безумным усилием восстановил контакт с этой мыслью, и сформировал ей ответ. Этот ответ беспрепятственно ворвался в мой разум, оцепенив и окаменив его вспышкой нестерпимой боли от удара чуждой реальности. Несколько мгновений я стоял в темноте у стены, охваченный его мыслью: «все, кто общаются, в той или иной степени являются Кукловодами в отношении друг друга. Почему бы не быть лучшим?». Моя реальность разрывалась на части столкновением мыслей: понимание, что любое мыслящее существо остается воистину мыслящим только до тех пор, пока само принимает решения о своей жизни… да-да, простите. Конечно же, мне нет смысла утруждать внимание высокого совета очевидным. Я всего лишь хотел донести мысль, что в те неимоверно долгие и страшные секунды я продолжал осознавать истинность этих истин. И наравне с ними осознавал истинность иной точки зрения: каждое мыслящее существо имеет цели, хотя бы в малом отличные от целей другого существа. И любое существо так или иначе вынуждает другое существо отклоняться от своих целей, и действовать вопреки им.

Несколько мгновений я стоял у стены, оцепенённый. Именно из-за этого оцепенения я пропустил момент, ставший поворотным. Возможно… впрочем, случилось то, что случилось, а о вероятностях высокому совету судить лучше.

Пришелец потянулся мыслью в окружающее пространство и пробурчал стишок. Смысл стишка я уловил лишь краем разума – что-то про то, что его время существования пришло к грани совершеннолетия и перед ним встал вопрос о выборе бытийности. А вот эффект от сказанного я почувствовал достаточно чётко, чтобы эмоции мои противоестественным образом вторглись в мысленную сферу и отодвинули раскол сознания на задворки разума. Со сложноописуемым ужасом я почувствовал, что все старшие, самоосознающие амулеты, щедро разбросанные по зале, откликнулись на вопрос пришельца и позвали его стать их хозяином.

Расспрашиваемый глубоко вздохнул, помедлил и продолжил нить рассказа:

– Позволю себе напомнить высокому совету, что пространство, растрёпанное заклинаниями разрыва реальности, способствует более явному проявлению старшими амулетами отпечатков владельцев. Утруждаю высокий совет выслушиванием столь банальных истин дабы донести, что ужас, охвативший меня, был вызван не предчувствиями того, что может произойти. Ужас породило оживлённое потоком внимания пришельца ощущение присутствия в зале полусотни наиболее отъявленных Призраков Перерождения и Мизинца Руки Перерождения, каковой эффект весьма слабо компенсировался контактом с всего лишь десятком воспоминаний о наших соратников.

Потом безумная паника, почти было толкнувшая меня на совершенно необдуманные действия, прошла. Её погасило не менее безумное веселье пришельца. Это же веселье значительно ослабило контакт разума с разрывом реальности, и вернуло мне способность размышлять и действовать.

Первым моим действием стало натянуть лук и направить остриё стрелы в сердце пришельца. Возможно, для высокого совета не очевидны причины этого шага, потому позволю себе пояснить: в зале находился Искривитель Смысла Целей…

…да, благодарю за подсказку, – главный амулет Мизинца Руки Перерождения. Он до сих пор не перемещён в наше Хранилище Артефактов по причине вплавленности в трон Мизинца Перерождения. Возможности вынести его у пришельца не было, однако он вполне мог попасть под его воздействие, а в зале находилось порядка полусотни артефактов, эквивалентных Чтецу Снов и Унылому Колупателю. О кризисах с последними высокому совету известно лучше меня, и прошу прощения за то, что столь полно донес причины, по которым я поспешил взять пришельца на стрелу.

Одновременно я насколько мог полно закрыл мою связь с пришельцем, готовясь к попытке отразить агонию вторжения его мира в мой. И потому дальнейшие мысли пришельца я воспринимал весьма смутно. Более того, я не пребываю в полной уверенности касательно того, что из воспринятого создалось в разуме пришельца, а что – пришло из слепков и призраков, проявившихся в зале.

Единственно на что могу распространить свою уверенность – на эмоциональное состояние этого существа. Ему было чрезвычайно весело. И веселье это окутывало его разум своеобразным охранным облаком, от которого отскакивали наиболее утончённые и наиболее наполненные низшими эмоциями попытки склонить его к тому или иному решению. И веселье это было пропитано питающей его какой-то дикой, безумно-хаотичной формой сексуальной энергии, причём её наиболее глубокой и неутончённой формой.

Доскональнее рассказать не смогу, поскольку разум мой, и так трепетавший на грани падения в небытие, скукожился от контакта с этой волной, хлынувшей из пришельца. Ограничусь констатацией действий пришельца.

Сначала он прошёл по зале, подбирая в ком одежду. Сочетание, должен отметить, сложилось дикое и ничем не объяснимое: истлевшие почти до белизны зелёные штаны и рубаха лесного охотника, проклёпанная тёмная кожаная куртка Приверженца, тонкий от времени чёрный плащ которого он пустил на портянки, ноги одев в гномьи штурмовые сапоги… простите. Позднее, оценивая его мародёрство, я помимо своей воли сплёл описание в балладу. Прощения прошу за то, что за словами баллады чуть было не упустил один важный факт: все эти предметы он подобрал у тех, кто проявился в зале. И перед каждым он остановился и что-то прокряхтел на своём языке. Смысл я уловил смутно, но по моему, он извинялся и просил мёртвых поделиться с живым. И, судя по тому, что штурмовые сапоги[4] он взял только в третьем месте, где ему приходили какие-то отклики… О! Конечно. В дальнейшем постараюсь обойтись без расистских выпадов.

Расспрашиваемый прервал нить повествования. По его лицу промелькнула тень озорной улыбки. Тень погасла, он отхлебнул из кубка и продолжил:

– Итак, пришелец оделся и я позволил любопытству затронуть мой разум и немного приподнять его из плачевного состояния, в котором он находился – поскольку, пришелец, не прекращая ограждать себя весельем от волн амулетов, пошёл во второй, медленный обход залы, подбирая и откладывая обратно разные ценные предметы и оружие.

Он несколько раз прошёл по зале, бурча на своём языке всё те же заклятия, окутывающие его разум. Большинство вещей он игнорировал. И только некоторые привлекли его внимание. Чем привлекли – к сожалению, осталось для меня сокрыто. И в тот момент, и позднее я смог прочувствовать только обыкновенную практичность и простейшее общение с вещами, которыми в хоть малой степени владеет любое мыслящее существо. Вещей, на которые пало его внимание, нашлось немного. Три пояса – два кошельных гномьих и один серебряный охотничий, которого он, впрочем, всего лишь коснулся, и более не возвращался к нему вниманием. Но зато сразу же взял заплечный мешок того, кому принадлежал этот пояс. Больше всего его внимания пало на оружие.

Расспрашиваемый на десяток секунд замолк. Его взгляд на это время покинул реальность. Потом вновь стал осмысленным и он продолжил:

– Не возьмусь утверждать, что я достоверно воспринял его сомнения и размышления. Но, опасаясь показаться безумным, тем не менее обозначу наличие понимания его действий. В зале находилось слишком много самых разных инструментов, причём не все из них заслуживали небытия за принадлежность к инструментам смерти. В части орудий убийств внимание пришельца обошло стороной и замершее порхание лепестов голубой стали и воронёную мрачность заговоренных двуручников, обещавшую хозяину смертоносную мощь.

Голос Расспрашиваемого соскользнул на тягучий балладный речитатив

– Презрением окатил он кистени, палицы, серпы, шестопёры и прочие орудия, способные лишь к смерти. Без сожалений проскользнул его взгляд над сном шипастого сплетения боевых кинжалов. Проскользнул, чтобы испытующе коснутся ножей, простых про своей сути, но разнообразнейших по исполнению. Его рука замирала над короткими толстыми клинками чёрной бронзы. Замирала – и отдёргивалась, будто спугнутая криками боли жертв, умерших в муках, причинённых этими ножами. Его руки поднимали и ласкали зеленоватую сталь охотничьих кинжалов. И отпускали обратно безумную остроту лезвий, всё ещё скорбящих по прежним владельцам и не отвечавших на ласки. Он вглядывался в узоры, разбегающиеся по серо-голубым плоскостям подгорных ножей. И выпускал их из потока внимания, не увидев в узорах обещаний надёжности. И так было между ним и многими, но не со всеми. Пять лезвий, пять стальных пальцев, отобрал он для пути из могилы. И был среди один клинок чёрной бронзы и один кинжал зелёной стали, и ещё два малых ножа, сработанных гномами на все случаи жизни и смерти, и один тесак на длинною на ладонь локтя больше. С последним взял он гномьи боевые наручи с перчатками.[5] А надев их, поднялся, окинул залу взглядом прощальным и шагнул к выходу…

Расспрашиваемый замолк. Несколько секунд он глядел в прошлое. Потом он глотнул из кубка, и продолжил рассказ:

– Он отошёл на десяток шагов…

Голос Расспрашиваемого утратил певучесть.

– Потом он сделал очень странное действие. Странное и не буду скрывать – напугавшее меня, даже сквозь помрачённое состояние разума. Он остановился, и стоял с полминуты, споря сам с собой. Или сам с чем-то, что поймало и не отпустило его интерес. Я успел подумать, что пришелец всё-таки попал под воздействие залы и амулетов. И даже успел потешить воображение догадками о том, что же похитило его внимание.

Но я не угадал. Он вернулся к тому гному, который поделился с ним тесаком и наручами, и взял у него секирный чехол. В тот момент мне не дано было узнать, каков этот топор – вид его скрывал чехол, а незамутнённого внимания, чтобы направить его под пыльную кожу чехла, у меня было весьма и весьма мало. О том, что именно было в том чехле, я узнал позднее. А в тот миг я всего лишь увидел, что пришелец закинул чехол за спину и направился к выходу из залы. Он вышел за её пределы, и призраки павших и сдохших, оживлённые амулетами, растворились.

Расспрашиваемый на несколько секунд прервал рассказ, дабы дать своему взгляду полностью погрузить в прошлое.

– В тот момент я понимал, что мне в высшей степени необходимо остаться наедине с собой и привести в порядок свою реальность, пережившую сильное потрясение встречи с пришельцем. Но я решил, что зала, где общая реальность может незаметно просачиваться в мой разум – не лучшее пространство для восстановления гладкости потоков мысли и эмоции. И потому я последовал за пришельцем в надежде выйти по его следам в более спокойное место. Глубину своей ошибки я осознал позднее… Прошу простить высокий совет, что взбаламутил последовательность рассказа – мой разум на какое-то мгновение вернулся в то раздавленное состояние, которое я вынес из залы. Глубина подавленности моей была столь велика, что остатки моего внимания были уделены страстному желанию не откладывать диалог с собой до благоприятного момента. И, следуя по следам пришельца сквозь Коридор Отчуждения, и достигнув Седьмой Сквозьподгорной тропы я упустил из виду, что по выходу на тропу пришелец окажется на развилке не только пространства, но и судьбы. Путь направо привёл бы его в наши пределы. Путь налево вёл его в земли полукруга гномов.

Об упущенной возможности увидеть, из чьих мыслей, явленных в реальности, он сплёл свой выбор, я понял и пожалел, лишь увидев его спину, повёрнутую к нашим пределам.

В следующий миг я пожалел и о том, что на какие-то минуты упустил его из виду – пришелец на ходу завязывал мешок. Кратко ослабив связь наших разумов, я уловил его мысль о нескольких кошельках, подобранных в коридоре. Затем я поспешил усилить стену, разделяющую наши сознания, поскольку пришелец, ощутив присутствие моего взбаламученного разума, обернулся и начал вглядываться в полумрак. Я возблагодарил пыль, осевшую на зеркала осветительных штреков, и скрылся от его взора за углом. От внимания его скрыться оказалось сложнее. Мысль пришельца – мысль о том, что кто-то ведёт его по какому-то пути, подталкивая к решениям – ворвалась в моё сознание и прорвала границы, за которыми я схоронил вопрос, смутивший меня сверх меры: «почему не быть лучшим Кукловодом, если все кукловодят друг друга?» И я решил, что мне следует найти ответ на это вопрос немедленно, дабы подозрения пришельца о моём присутствии не будоражили эту рану в моём разуме. Позволю себе напомнить высокому совету, что совершенно дикая мысль пришельца ворвалась в мою реальность совершенно беспрепятственно, поскольку стала своего рода лекарством от горечи и боли осознания себя кукловодом. И дабы отторгнуть чуждое мне полурешение быть лучшим кукловодом, мне следовало изжить означенные боль и горечь. Потому я сел у стены, обратил взор внутрь, и направил внимание на время внутреннего мира.

Сейчас я осознаю, какую великую ошибку допустил, прижигая эмоциональную рану пламенем быстрого времени. Но тогда я действовал так, как действовал всегда – ушёл из общей вселенной в мысленную и создал там несколько тысяч лет. А потом, когда события потеряли важность, я вернулся в реальное время, подобрал очищенные от эмоций воспоминания и взял из них не отвеченный вопрос о кукловодстве. Реального времени искать ответ не было, и потому я заглянул в то будущее, где ответ будет найден, и взял изтогда в сейчас ощущение мира с собой.