Касторка

– Свободен! – мрачно отрезал Васильев, глядя сквозь бомжа, и когда тот отвалил, снова повернулся лицом к автостоянке.

Незанятых мест было всего четыре, и все они казались одинаково мокрыми. Либо дождик успел увлажнить оставшееся под «буревестником» сухое пятно асфальта, либо тачка въезжала на уже мокрый прямоугольник, либо… либо бродяга соврал.

Васильев выбежал из ограждённого сеткой «рабица» автозагона в глупой надежде проследить путь попрошайки и при случае наградить его если не крепким тумаком, то хотя бы щелбаном с оттяжкой, но бомж как в воду канул. Ольгерт заглянул в две-три щели и два-три тупичка и незаметно очутился у входа в кафе. Заскочил на минутку в притон для учёных мужей. Орлиным взором просканировал помещение. Бродягой здесь и не пахло, да его навряд ли пустили бы в «У Большого Взрыва». Растягивая удовольствие, Васильев медленно осушил у стойки бара стакан марочного виноградного сока «Жемчужина Востока» и направился к выходу.

Откушав сока, Васильев поехал в родную контору, располагавшуюся в чахнущем лесном массиве ближнего пригорода. Дождевые тучи обошли одну из мыз спецслужб стороной, что вполне объяснимо: их, по выражению Шефа, «институцию» обходили за версту и не такие крутые «тучки».

Передав поцарапанную машину технарям, Ольгерт взгромоздился на электросамокат и покатил на территорию Медицинского Отдела. Здание МО имело множество входов. Васильев оставил самокат у вмурованной в подобие бетонного ДОТа массивной двери и спустился метров на тридцать ниже уровня земли в хозяйство Эдуарда Лаврентьева. Набирая комбинации на шифр-замках и нажимая кнопки оповещения, он добрался до совмещённой с раздевалкой приёмной, куда уже выпархивал Лаврентьев.

– Шилды-шивалды, дипломированный белохалатный коновал!

– Шилды-шивалды, инвалид труподельного труда! – привычно парировал Эдуард. – Снимай куртку и обувь, надевай наши тапочки и пошли!

– Помню ваши гнусные порядки, изверг! Я в твоём душном склепе не первый раз.

Васильев сбросил куртку, вбил ноги в тапочки и, миновав несколько тамбуров, вступил в просторное помещение, куда выходило множество дверей. Здесь был шершавый, нескользкий пол и минимум мебели, если таковой можно назвать пару кресел и стоящий посередине массажный центр. Тонко пела вентилиция, с потолка лился ровный успокаивающий свет. Было очень тепло.

– После визита к Колобову мои мозговые извилины закрутились в обратном направлении, – шутливо посетовал Ольгерт. – Как бы твой «дуршлаг» не коротнул!

– Не бойся, бродяга, не коротнёт, – сверкнул очками в золочёной оправе Лаврентьев и указал на одну из дверей: – Топай в ванную!

– А цирюльник где? – с деланным равнодушием поинтересовался Ольгерт.

– Ха-ха, – потешаясь, хохотнул Эдуард. – Не так мандражируешь перед «дуршлагом», как боишься, что тебе обреют твой давно не мытый волосатый череп?.. Когда ты в последний раз осквернил эти стерильные стены своим хамоватым присутствием?

– Примерно год назад.

Лаврентьев самодовольно ухмыльнулся.

– Уже полгода обходимся без парикмахера. Аппаратура новая, поэтому твой полупустой калганчик обривать не нужно. Да я тебя, пуделёк нестриженный, и сам могу наголо обрить, если что!

– Ну ты и садист!

– Ты тоже в издевательствах далеко не девственник. Клизму сам сделаешь или лаборантку звать?

– Попробую справиться сам. А вот спинеус мне потереть пришли девицу. Только брюнетку не присылай, лады?

– Перебьёшься. Советую купить электроспинотёр. Видел вчера в магазине. Машина – зверь. И цена не кусается – всего четыре тысячи шестьсот рублей. Правда, это без мочалки.

Эдуард исчез в «операционной», а Ольгерт заперся в большой ванной комнате, где имелся также унитаз. Здесь было приготовлено свежее белье его размера и роста, стопка полотенец и прочие туалетные принадлежности.

Ольгерт поставил себе клизму, опорожнил мочевой пузырь и кишечник, принял душ и, напялив чистые плавки и стерильные сандалии, прошествовал в «операционную».

Во вместительной комнате, разделённой надвое прозрачной перегородкой, за которой хлопотали безликие техники в белых халатах, было полутемно. Эдуард предложил Ольгерту лечь на ковшеобразное ложе, стоявшее боком к перегородке. Стену напротив украшали хитрые часы в белом корпусе, имевшие фосфоресцирующий циферблат, разбитый на сорок восемь делений, каждое из которых соответствовало одному часу.

Ольгерт нарочито шумно устроился на ложе, и действо началось.

Смазливая ассистентка подала Лаврентьеву тяжеленный, весь в дырочках, клеммах и пупырышках, шлем. Это и был «дуршлаг». Эдуард занялся подключением к устройству проводов и кабелей, затем осторожно напялил шутовской колпак на многострадальную голову Исполнителя.

– Телефонную оснастку обмотать вокруг шеи, подсоединить к члену, и тогда фарфаркумоль достигнет рубадабдуду, – подмигнув коновалу, процитировал Ольгерт Энтони Бёрджеса.

Пока белохалатный коновал Лаврентьев возился с «дуршлагом», полногрудая девица старательно обклеивала все остальные, не закрытые шлемом участки тела Васильева целым ворохом датчиков с длинными вермишелинами разноцветных проводов, оканчивающихся блестящими разъёмами. К удивлению и разочарованию Ольгерта, к пенису и тестикулам никакой оснастки не приклеили.

Он уже умиротворился и, как и полагается в подобных случаях, настроился заснуть. И был близок к этому, когда над ним прозвучал одобрительный возглас Лаврентьева:

– Хорошо расслабляешься, молодец!

Они с ассистенткой подключили разъёмы датчиков к ответным частям, вмонтированным в выдававшиеся из разделительной перегородки щиты и панели.

Минуты через две Лаврентьев вновь склонился над Ольгертом.

– Спи, моя радость, усни, – вполне серьёзно приказал он, затем медленно повторил заменяющий снотворное «слоганчик» ещё несколько раз.

И Ольгерт отключился.

Ольгерт проснулся, как просыпаются утром, правда, чувствуя себя несколько ошарашенным. Несмотря на удобное ложе, тело его затекло и устало. Очень хотелось есть и особенно пить.

Пока он едва ли не в буквальном смысле слова брал себя в руки, приятная полутьма сменилась ровным нараздражающим светом. Хитрые часы показывали сорок шесть часов тридцать одну минуту с секундами. Всё верно: процесс «откидывания мозгов на «дуршлаг» длится около двух суток – довольно приличный срок, чтобы проголодаться и устать.

Появился Лаврентьев со свеженькой ассистенткой, ещё более симпатичной и сексапильной, нежели прежняя, двухсуточной давности, красоточка. Они вдвоём принялись осовобождать бестолкового со сна Ольгерта от липучек, присосок и электродов, а в завершение Эдуард бережно снял с его натруженной головы пропотевший насквозь «дуршлаг».

Ольгерт продолжал расслабленно возлежать в глубоком, как огромная суповая тарелка, ложементе, всем своим видом выказывая крайнее отвращение к грубой реальности «эвридэйного» рутинного бытия.

– Подъём! – раздалась над его головой повелительно-насмешливая команда Лаврентьева. – Как самочувствие?

Ольгерт потянулся на осточертевшем одре с таким отчаянно громким хрустом, что до икоты испугал молоденькую ассистентку. Вкусно зевнув, пробурчал в потолок:

– Чувствую себя немного не в своей тарелке.

– Ну ещё бы! – покровительственно хмыкнул Эдуард. – Корыто, в котором ты продрых без малого двое суток, является имуществом Медицинского Отдела, а конкретно – собственностью нашей брэйн-лаборатории. В общем, это тарелка моя, а не твоя… – Он похлопал Ольгерта по впалому животу: – Не наблюдаю резкого подъёма!

Васильев самостоятельно выбрался из гробоимитатора, ощущая себя невовремя разбуженным спящим красавцем, которому кретины в белых халатах поломали вечный кайф, и вдругорядь с наслаждением потянулся, едва не проткнув кончиками жёстких пальцев низкий потолок.

– Не спеши убегать! – предупредил его Эдуард, жестом отсылая ассистентку. – Сейчас я тебя отмассирую. Скоро должен брякнуть Шеф. Он уже справлялся о тебе, дураке. Жаждет переброситься парой слов перед твоим выходом на задание.

Услышав это, Васильев насторожился. «Предрасставательная» слезливость не была присуща Шефу. Стареет старикан, стареет!

– Всё нормально, Эдик?

– С тобой-то всё нормально, – избегая вопросительного взгляда Исполнителя, озабоченно проронил Лаврентьев.

– А с кем тогда ненормально, господин докторишко Исцелися Сам?

Оставив вопрос без ответа, Эдуард повлёк Ольгерта в массажную и предложил прилечь на топчан.

– Пролежни ведь будут! – пробурчал Ольгерт, вновь переходя в горизонтальное положение.

Сняв очки, Эдуард стал массировать его, постепенно наращивая интенсивность движений. Он не отвлекался на болтовню, а пыхтел и потел – работу работал, в общем.

– Ты, часом, не заделался ли педиком за эти двое суток? – попробовал Ольгерт растормошить корифея массажа. – Уж больно хорошо у тебя поглаживания получаются.

– Заткнись, мёртвая голова! – прерывистым голосом прошипел Эдуард и мстительно переключился на болезненные щипки.

Минут через пять он велел перевернуться Ольгерту на живот и продолжил массировать фигляра. Тут прозвучал звонок спецтелефона. В Конторе никто не пользовался сотово-мобильным дерьмом – любого рода информация протекала исключительно по защищённым кабельным каналам. И это было правильно.

Эдуард рукавом халата промокнул взопревший лоб, взял трубку и протянул её Васильеву.

Звонил, конечно, Шеф.

– Ну как ты?

– Процедура пройдена. Лаврентьев уже массирует меня. В смысле, реабилитирует, только сам не знает, от чего. Скоро закончим, приведу себя в порядок, перекушу – и в путь. Стартую часа в четыре.

– Город Энск, конечно?

– Он самый.

– Остерегайся тамошних минетчиц!

– Слушаюсь, Шеф!

Смершев помолчал, посопел в трубку, будто на что-то решаясь. Потом нехотя сказал:

– Колобов заболел.

– А эти недоноски научатся когда-нибудь ловить мышей?! – взорвался Ольгерт.

– Не горячись, не то отправлю на скамью запасных.

– А что с ним?

– У него что-то с животом, с желудком… Думаешь, его «заболели»? – услышав яростное сопение Исполнителя, предупредил Шеф естественно вытекающий из ситуации диагноз.

– Не сомневаюсь. Эти «мешки» спят на ходу. Колобов сейчас в нашем госпитале?

– Пока нет, но я уже распорядился.

– Когда он почувствовал себя плохо?

– Вскоре после встречи с тобой он отправился перекусить в кафе «У Большого Взрыва». Это за пешеходным мостиком, рядом с автомобильной стоянкой.

– В тот день я дважды проходил по этому мостику. Только не говорите, что бедняге подсунули в тошниловке отравленный эклер.

– Эклеры тут ни при чём. Видимо, Колобова подстерегли на пути в кафе. По его словам, на мосту он столкнулся с каким-то недотёпой со сложенным зонтом в одной руке и с портфелем в другой. Народа на улице было пруд пруди – в большинстве учреждений по соседству с НИИХЕРАД начался обеденный перерыв. Тот чудак, по утверждению Колобова, легонько задел ему ногу зонтом и с полминуты рассыпался в извинениях. Затем каждый пошёл своей дорогой, и больше Колобов его не видел.

– Чудака с зонтом надо было задержать! Как он выглядел?

– Ничего приметного. Ты когда-нибудь видел галечную россыпь на морском берегу?

– Понятно… Значит, эти ублюдки не вели съемку?

– К сожалению, нет. – Шеф тяжело вздохнул. – Мы начали розыск.

– Приблизительно в это же время какой-то неопознанный вандал надругался над моей «жар-птицей» на парковке возле кафе «У Большого Взрыва», – помедлив, сообщил Ольгерт.

– Чёрт подери! – рявкнул Шеф, но тут же понизил тон: – Всё это весьма интересно и, вероятно, стоит в едином ряду событий. Но ты уже на задании. Не отвлекайся и начинай делать своё дело. Между прочим, тебе выдан Абсолютный Сертификат. Как говорится, кесарю кесарево, а асу асово. АС действителен на всех доступных и пока недоступных нам территориях. Ты меня понял? У меня всё.

Васильев понял. Абсолютный Сертификат – нечто вроде абсолютной лицензии на убийство. Он дает право завалить кого угодно, хоть заместителя самого Смершева, не говоря уже о прочих мелких сошках с погонами и без.

– Привет Колобову! – бодро прокукарекал в амбушюр Исполнитель, хотя дело двигалось явно не к рассвету.

– Хорошо, фигляр, хорошо. Ни пуха тебе ни пера!

– К чёрту!

Эдуард, всё это время тихонько сидевший в напряжённой позе, поднялся и отобрал у Ольгерта трубку.

– Ты знаешь? – спросил его Ольгерт.

– Знаю, бродяга.

Приведя себя в божеский вид и попрощавшись с Лаврентьевым, Ольгерт вознёсся из инфернальных глубин брэйн-бункера на поверхность земли. Перекусил в столовой МО и направился к своей «жар-птице». Как и два дня назад, собирался дождичек.

– Принимай свою красавицу! – вместо приветствия сказал молодой, весь как на шарнирах, техник. – Тачка в полном порядке. Нам и возиться-то с ней почти не пришлось. Царапина не в счёт.

Васильев от души поблагодарил парнягу, который напоследок поинтересовался с лукавой улыбкой:

– Куда направляешься?

– Да здесь, недалеко, – сделав неопределённый жест, отвечал Ольгерт. – Мужика одного бить.

– Ну, тогда до скорого! – подмигнул техник.

– Увидимся, аллигатор!

Ольгерт забрался в машину, устроился в «анатомическом» кресле и, произнеся традиционное «Вперёд – и выше!», рванул с места в карьер. Как всегда в момент выхода на задание, им овладело чувство легкой тревоги. Под ненавязчивый аккомпанемент форсированного движка он принялся тихонько напевать старую песенку, незатейливую и наивную, которая заменяла величественную прощальную симфонию:

До места назначения Ольгерт добрался вечером следующего дня. Проезжая на малой скорости по бесконечно тянущимся пригородам, он ощущал себя прибывающим к станции допотопным паровозом из классического киношедевра братьев Люмьер. За несколько километров впереди сверкал не по-Прометеевски расточительными огнями довольно большой город. Это и был печально известный Энск.

За два с небольшим года, прошедшие с момента последней командировки Ольгерта в соперничающий с «мамой Одессой» отнюдь не за право называться мегаполисом областной центр, Энск обзавелся роскошной телебашней. Эта бетонная «дылда» должна была стать второй по высоте телевышкой в России. Старый битломан, Ольгерт немедленно присвоил башне прозвище Long Tall Sally – Долговязая Салли. Открытие ещё не состоялось (шли бесконечные внутренние отделочные и прочие работы), поэтому башня казалась безжизненной. Зуб мудрости, уже при рождении гнилой насквозь. Впрочем, слово «мудрость» плохо ассоциируется с российским телевидением – как со столичным, так и с провинциальным.

Ольгерт запарковал машину на платной стоянке неподалеку от гостиницы «Южная ночь», вклинившись между фургонами одной марки, отличавшимися только цветом кузова. На одном из них белела надпись «Сахар», другой не имел приметных опознавательных знаков. Рядом с «сахарницей на колесах» парковался одновременно с Ольгертом ещё один гигантский фургон с роскошным логотипом «Компьютеры «Формоза».

Собирающий мзду парняга слишком пристально всматривался в лицо отслюнивающего денежки Ольгерта.

– Увидел звезду у меня во лбу? – беззлобно поинтересовался Ольгерт.

Парняга осклабился в заискивающей и одновременно наглой улыбке.

– Заруби себе на носу, приезжий незнакомец: у нас принято давать на чай. Не слишком много – десять процентов. Но обязательно. По мне уж лучше отстегнуть десятину, чем получить сто в гору…

Ольгерт смерил хамоватого молодца изучающим взглядом.

– Похоже, хроническое безделье превратило тебя в настоящего короля философов!.. Вон на том постоялом дворе много таких, как ты?

Стоеросовая физиономия «налогосборщика» искривилась в высокомерной гримасе.

– «Южная ночь» – неплохой отель, – развлекаясь, сообщил он язвительно. – Но есть и подешевле. Правда, некоторые залётные жлобы ночуют в своих тачках.

– Ещё один неотфильтрованный байт информации из твоего поганого рта – и ты заночуешь прямо на асфальте! – сурово пообещал уставший с дороги Ольгерт.

Малый подумал немного и предпочел заткнуться. Повернувшись к нему спиной, Ольгерт сделал первые шаги по негостеприимной земле Энска. Здешний воздух был тёплым, влажным и обогащённым массой специфических запахов и примесей. Со всех сторон била по голове, резала слух, слепила глаза, сушила кожу и хватала за рукава световая и звуковая реклама, сказать про которую «назойливая» значило сделать ей комплимент.

В гостиницу Васильева не пустили – видимо, швейцару с повадками обколовшегося кикбоксера не пришёлся по вкусу непрезентабельный вид «пришлеца».

– В бар есть вход с улицы, – пожалел чудака конопатый детина-абориген, которого можно было ошибочно принять за славянский шкаф без тумбочки с изъеденным древесными жучками внушительным фасадом.

На дверях бара красовалась намалёванная от руки табличка:

З А Х О Д И, Н О Н Е В О З Н И К А Й!

Ольгерт толкнул дверь и зашёл.

Заливался пропившим голос соловьём музыкальный автомат. Прокуренная до кишок полутьма лениво колыхалась под вялым напором больших потолочных вентиляторов, время от времени коротивших по причине повышенной влажности. Гвалт кругом стоял такой, что если кому-нибудь вздумалось бы возникнуть, никто бы этого не заметил.

Сыщик из Ольгерта был никудышний. Но… если черти занесли его в злачное место, значит, зачем-то им это нужно! Ольгерт не представлял, с чего начинать поиски профессора Грязнова. Вряд ли Адольф Иванович любил сиживать в кабаках и тошниловках. Но было известно, что во время приездов в Энск он останавливался в местных гостиницах. По крайней мере, так было раньше – давно и неправда.

Ольгерт зашёл в телефонную будочку – выгородку в метр с небольшим высотой, отличающуюся от прочих кабинок наличием телефона и телефонной книги. Он устроился в кресле и, поместив книгу в оранжевый круг света от настольной лампы, отыскал нужную рубрику и приступил к так называемым пассивным и до предела наивным «розыскным мероприятиям».

Делать ему было больше нечего, как только маяться подобной дурью. Имелся, наверное, лишь один шанс из тысячи, что Грязнов, буде он жив, находится сейчас в Энске. Чисто механически, рефлекторно, Ольгерт набирал номер за номером, попадал в очередной постоялый двор и получал вежливый однотипный ответ:

– Адольф Грязнов у нас не зарегистрирован.

В седьмой или восьмой по счёту гостинице под названием «Русский юг» после затянувшейся паузы дежурный клерк в ответ на лобовой вопрос Васильева вкрадчиво осведомился:

– Профессор Грязнов, говорите? А кто его спрашивает?

– Это его старый приятель Григорий Колобов, – наигрывая беззаботность пополам с уверенностью, нахально представился Васильев.

Амбушюр на другом конце провода, видимо, отстранили ото рта или прикрыли ладонью. Однако Ольгерт успел расслышать озадаченное хмыканье. Затем клерк развязно бросил в трубку:

– Секундочку!

Невнятные шорохи, приглушённые голоса, какие-то щелчки – и после ступенчатого изменения уровня и характера фона в ухо Ольгерта проскользнула артикулированная жирным голосом фраза:

– Повторите, пожалуйста, ваше имя.

Что-то нехорошее почудилось Исполнителю в невинной просьбе. Он медлил с ответом, а тем временем скрытая пружина интуиции выбросила его из кресла. Не отстраняя трубки от лица, Ольгерт медленно обводил глазами помещение. Никто не обращал на него внимания, да и с чего бы вдруг? Пауза затягивалась, и Ольгерт уже не столь уверенно повторно отрекомендовался:

– Меня зовут Григорий Колобов.

И тут взгляд Васильева наткнулся на одного из трех барменов за стойкой – самого заметного из них. Противный толстопузый детина с поросячьими глазками и сделавшими бы честь моржу усами разговаривал по телефону. Он застыл в напряжённой позе, и только его гниловатый невидящий взор отрешённо блуждал по продымленному залу в точности так, как несколько секунд назад делал это взгляд Ольгерта. Как и секундой ранее Ольгерт, бармен выдерживал паузу, озабоченно собирая в складки лоснящуюся от пота нечистую пористую кожу залысого лба. На мгновение их взгляды встретились, соприкоснулись – и в голове Ольгерта будто взорвалась небольшая атомная бомба: он понял, что в данный момент разговаривает именно с этим усатым боровом!!!

Васильев медленно отвернулся, удачно изобразив на лице безразличие, рассеянность и скуку, продолжая удерживать бармена в поле периферического зрения и готовясь к развитию диалога, но из мембраны уже звучали прощальные аккорды:

– Профессор Грязнов у нас не останавливался. Желаем удачи в поисках!

Бармен опустил трубку на аппарат и занялся своими прямыми обязанностями, а из трубки в руках Ольгерта всё ещё доносились щелчки, курлыканье и неразборчивые хрипы. Наконец на другом конце провода всё стихло. Ольгерт возвратил трубку на рычаги и опустился в кресло.

– Мне надо позвонить, приятель! – в кабинку просунулась пьяно болтающаяся на небритой шее плешивая голова.

Ольгерт освободил кабинку, и ноги сами понесли его к стойке, где вислоусый бармен лениво переругивался с потягивающим пиво из бутылки малым. Малым был водителем сахаровоза, припарковавшегося рядом с машиной Ольгерта. Из-за травмирующей барабанные перепонки музыки и пьяного гула почти ничего не было слышно, но тренированный слух Исполнителя всё-таки разобрал слово «детонаторы». Или он прочитал его по губам бармена?

Когда Васильев угнездился на табурете подле барной стойки, собеседники прервали разговор, и бармен предупредительно наклонился к Ольгерту:

– Что будете пить?

– Марочный виноградный сок, – заказал Ольгерт свой любимый напиток.

– Это ещё что! – сочувственно подмигнул бармену незаметно подваливший к стойке типчик с маслено поблёскивающими глазками. – Видели бы вы лохов, что горбатятся на меня почти задарма!

Бармен разразился язвительным жирным смехом, типчик поддержал толстопузого виночерпия заменявшим смех лягушачьим кваканьем.

– Ну что же, пойду подслащу пилюлю этому тупоумному лоху! – с загадочным видом объявил водитель «сахарницы» и поспешил на выход.

«Чёрт побери, уж не мерещится ли мне всё это?» – подумал вдруг Ольгерт, на секунду ощутив себя расслабленно возлежащим в ложементе брэйн-бункера с «дуршлагом» на голове.

– Ваш сок! – примирительно произнес бармен, выставляя перед Ольгертом наполненный до краёв высокий стакан, и обратился к типчику:

– А вам что сварганить?

Асимметричное лицо типчика расползлось в протухшей ещё вчера «ослизлой» улыбке.

– Я-то виноградный сок не закажу! Вбейте «двойной колышек»!

Бармен одобрительно фыркнул и нацедил типчику двойное виски.

Типчик смерил Васильева победным взглядом:

– Твоё психическое здоровье, новичок!

Ольгерт сделал пару-тройку глотков и сказал:

– То, что вы заказали, называется «пег», не так ли?

– Точно! – подтвердил удивлённый типчик. – Значит, ты не новичок?

Ольгерт промычал в ответ что-то нечленораздельное и приложился к бокалу. Виноградный сок в этой гнусной забегаловке был неисправимым многоженцем.

Бармен отошёл и принялся протирать сделавшийся притчей во языцех стакан. Время от времени он отрывался от рутинной процедуры, чтобы осчастливить порцией спиртного очередного страждущего. Изредка он бросал на Ольгерта такие странные взгляды, что парень уже начал подумывать, будто они с барменом давно знакомы.

Тем временем у другого конца стойки назревала драка. Вскоре очередной гнойник прорвался, и все три бармена переместились поближе к театру «военных действий». Никто не бросился разнимать дерущихся. Неизвестно, кому из бойцов нужно было оказать помощь живой силой и техникой, а кому добавить сто, а то и все двести в гору. Сам Господь Бог запутался бы в определении того, кто здесь возник первым. Когда драка начала выдыхаться и приобретать явные маразматические черты, протиснувшийся к стойке разбитной парняга с всклокоченной шевелюрой потребовал у бармена стакан водки и в ожидании заказа поделился с облепившими стойку выпивохами той ещё новостёнкой-настёнкой: