Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах
Лысый под его взглядом заметно съежился в размерах.
– А ну ты, сявка, сквозани отсюда на хер! – лениво закончил Колька.
Лысый подобрался и мгновенно исчез. Мы с Колькой переглянулись и рассмеялись.
Прошло еще полчаса, и настала уже моя очередь отпугивать клиентов: на этот раз перед нами предстали два милиционера – каждый с двумя соплями поперек погона – младших сержанта, с ними были две молоденькие девушки классического провинциального типа: круглолицые, с веснушками, пухленькие, белотелые, с толстыми пшеничного цвета косами до пояса, в одинаковых ситцевых сарафанах в горошек; возможно, они были сестры. Манеры у их ухажеров – милиционеров, однако, были точь в точь как у сбежавшего накануне блатного:
– Начальник, выдели нам пару литров вина, у девушки вот, день рождения.
Милиционер явно красовался, желая насладиться властью работника в погонах над простыми смертными, то есть нами, и продемонстрировать это перед своими дамами.
– Вина у нас нет, командир, а ты лучше пойди, угости свою девушку лимонадом, – миролюбиво сказал я. – Она, как мне кажется, еще несовершеннолетняя.
Мусор выпятил вперед челюсть и надулся, как индюк:
– Вот мы сейчас поднимемся в вагон и проверим, чем вы там занимаетесь и сколько у вас имеется вина.
– Вина у нас нет, сказано тебе, – повторил я. – А чтобы проверить это, надо иметь специальное разрешение, которые, извините, сержантам не выдаются. (В отделе БХСС, который нас обыкновенно курировал, как я знал, работают исключительно офицеры).
Второй мент, решив не ударить перед девушками в грязь лицом и заступиться за товарища, тоже стал духариться:
– А ну ты, молдаванская морда, давай слазь с вагона, мы сейчас с тобой быстро разберемся.
– Это кто, бл*я, морда? – грозно говорю я, забирая из рук Кольки игрушечный револьвер. – Да я тебя убью, падла! – И нацеливаю его на мусоров.
Менты, увидев ствол, на мгновенье опешили, затем один из них, метнувшись вдоль вагона, прыгнул под него «рыбкой», а второй, петляя как заяц, падая и кувыркаясь через каждые десять шагов, рванул наискось через пустырь, на котором наши вагоны располагались.
И только их подруги, две милые пухленькие девушки, сиротливо прижимаясь друг к дружке, остались стоять у дверей вагона.
– Стой, б*я! – кричал я ментам вдогонку. – Стой, стой мусор, стрелять буду!
– Да! – восхищенно качал головой Колька, провожая убегающих ментов взглядом. – Спортивные ребята. Хорошо их в милиции готовят.
– Девчонки, – обратился я к девушкам, – поверьте, мы бы вас с удовольствием угостили, да извините, сегодня нечем, вы уж оставьте адресок, мы как-нибудь в другой раз заедем.
Девушки, не сказав ни слова и взявшись за руки, неторопливо отправились на поиски своих горе-ухажеров, а Коля отобрал у меня пистолет и со словами «ну все, хватит людей пугать», спрятал его подальше.
Мы ожидали, что после моей дурашливой шутки с пистолетом к нашему вагону вот-вот заявятся несколько десятков настоящих ментов с автоматами, и станут вагон окружать, а то и вовсе брать штурмом (в те времена в Союзе именно так реагировали на появление боевого оружия в руках гражданских лиц), но ничего подобного не произошло – стыдно, наверное, было защитникам правопорядка идти в свой РОВД и рассказывать, как все было на самом деле, вот и замолчали парни эту позорную для них историю.
На следующее утро жадный до халявы сцепщик опять не пожелал ставить наши вагоны в состав, пришлось взамен вина подарить ему два набора стаканов, произведенных тут же, в городе Калинин, и купленных нами в качестве сувениров, после чего мы наконец-то тронулись в путь. А еще спустя сутки мы в составе товарного поезда, обогнув Москву, устремились прямиком на запад и каждый перестук колес, казалось, шептал нам в уши: «В Молдавию, в Молдавию, домой в Молдавию».
В дороге мы по нескольку раз в день баловались чайком и кефиром, а по ночам, раз в сутки, выбирались из вагона и заходили в станционные столовые, где, рассчитываясь московскими и калининскими сувенирами, отдаваемыми тамошним кассиршам за бесценок, обедали. Их при этом еще и уговаривать приходилось, объяснять, что к чему, умолять, чтобы не позволили нам умереть голодной смертью. Когда мы добрались до Жмеринки, у нас уже не осталось ни денег, ни сувениров.
Мы стояли на станции Жмеринка, было что-то около трех ночи, когда в дверь вагона постучали, сначала тихо, потом громче.
– Не видишь что ли, на родину, порожняком идем, твою мать! – крикнул я раздраженно, не вставая с полки (я спал на нижней, и в мои обязанности входило открывание двери).
– Открой, земеля, – послышалось в ответ.
Понимая, что эти «хохлы настырные» все равно не отстанут, я приоткрыл дверь и, высунувшись наружу, увидел огромного детину в путейской форме.
– Ну, чего ты колотишь, змей? Тамбовский волк тебе земеля, понял. Сказано же, порожние мы, домой идем.
– Наляй стаканчик, – добродушно глядя на меня, сказал детина.
– Вот же люди странные, – развел я руками. – Ты спроси меня, видел ли я за последние три дня кусок хлеба, – пристыдил его я и прикрыл дверь. Минут десять было тихо, и я уже вновь стал задремывать, когда в дверь вновь постучали. Я, пыша злобой, рывком открыл дверь и увидел перед собой… все того же верзилу.
– Землячок… – начал ласково я, чувствуя, как нарастает во мне гнев.
Он протянул мне газетный сверток.
– На, бери!
– Я же сказал тебе, мужик, нет у меня вина.
– Не надо вина, бери так, ешь! – детина сунул мне в руку промасленный пакет и тут же ушел. От растерянности я забыл его поблагодарить. Из пакета пахнуло чем-то необыкновенно вкусным, я положил его на стол и развернул. Там было полбуханки хлеба, две отварные картофелины, луковица и добрый шмат сала. Колька тут же проснулся, очевидно, от запахов, и, спрыгнув с верхней полки, стал разглядывать свалившееся на нас богатство и радостно потирать руки.
В темноте, даже не зажигая свечи, мы умяли половину принесенного угощения, другую я спрятал в отсек, где было попрохладнее. Вкуснее того сала я в жизни ничего не ел! – огромное спасибо парню.
После разборки в Жмеринке наши вагоны попали во вновь сформированный состав – теперь уже до Бессарабки, и по соседству с нами оказался еще один наш собрат – проводник из Молдавии, с которым мы не замедлили познакомиться.
Бывалый виновоз, он уже после нескольких минут общения с нами все про нас понял, и тут же пригласил к себе в вагон на обед.
Оказавшись в его вагоне, я впервые понял, с какими удобствами можно ездить по железке: в купе у парня были радио и небольшой телевизор с питанием от танкового аккумулятора, везде чисто, удобно, уютно, опрятно и даже занавеска висела на окне. А сколько еды? В консервах и домашних закрутках. Нам втроем можно было месяц продержаться в этом вагоне, не сходя при этом на землю. Коллега кормил нас два дня, до того, пока наши вагоны не расцепили, и еще с собой пакет еды дал.
Вечером мы расстались с ним в Бессарабке, а уже в середине следующего дня чуть ли не со слезами на глазах лицезрели вырисовывавшиеся вдали очертания родного города.
Так завершился мой первый, он же испытательный рейс. Я похудел за это время на восемь кило, но был совершенно счастлив и, несмотря на некоторые трудности, встреченные нами в дороге, а также полное отсутствие денег, почувствовал вкус к новым поездкам и новым приключениям.
P.S.В этом рейсе мы с Колькой повидали и пережили многое: откровенно наглое воровство и глубокую сердечную доброту и заботу; собственное безоглядное мотовство и транжирство с безудержными загулами в ресторанах, и полуголодное, особенно в последние дни, существование; сексуальное воздержание, изредка перемежающееся настоящими всплесками секса.
Мы побывали в убогих лачугах и московских дворцах; питались в вонючих столовых, а затем нас с почетом принимали в шикарных московских ресторанах; повидали, как люди живут на сто рублей в месяц, и как делают несколько тысяч в два дня; своими глазами наблюдали смерть человека и тут же имели возможность лицезреть, как зарождается новая жизнь – в общем, мы видели саму жизнь во всех ее проявлениях!
P.P.S.
Приехав домой, я ужасно обрадовался, узнав, что Кондрат – мой друг, уже дома, что после восьми месяцев службы его освободили от армии по состоянию здоровья, то есть, как и меня в свое время, комиссовали. Мы встретились, обнялись, помолчали.
– Ты знаешь, все хорошо, все просто замечательно, я ужасно рад, что уже нахожусь дома, среди родных и друзей, – сказал Кондрат, когда мы с ним вечером того же дня устроились в баре за чашечкой кофе. – Но где я теперь буду работать, чем заниматься, вот в чем вопрос?
– Хочешь, приходи, будешь работать вместе со мной проводником, – предложил я.
– Нет, что-то мне не хочется, эта работа, наверное, не по мне, – пожал плечами он.
– Может, ты хочешь работать в баре? – неожиданно высказал я следующую свою мысль.
– Я? В баре? Да кто меня туда возьмет? – недоверчиво улыбаясь, хмыкнул Кондрат.
– Возьмут, – уверенно сказал я. – Если вакантное место найдется, обязательно возьмут. Завтра же пойду к Владимиру Викторовичу, директору торга, поговорю с ним за тебя.
– Это было бы, Савва… О большем я в жизни и мечтать не смею, – с воодушевлением заверил меня Кондрат. – Вот если бы все получилось, и ты опять вернулся в бар…
– Меня пока устраивает и мой бар, бар на колесах, и другого мне пока не хочется, – рассмеялся я. – Ну а как и что будет дальше… посмотрим.
1982 г.
Новелла вторая
Дважды повезло…
Все трое – Бог, эпоха, случай —играют в карты – не иначе,и – то висят над нами тучей,то сыпят блестками удачи.Игорь ГуберманГлава первая
Проснулся я в тот день довольно поздно – около четырех пополудни, правда и спать лег уже засветло, – лишь к этому времени закончилась карточная баталия, начавшаяся накануне вечером.
И вместе с пробуждением в сознание вернулся неприятный осадок от карточного проигрыша и защекотал червячком – этой ночью я «закатил» партнерам, как выражаются картежники, около тысячи рублей. Сумма, конечно, не ахти какая, но это было все, что у меня имелось в наличии; вдобавок ко всему, во рту со вчерашнего остался горький сушняк от десятков сигарет самых разных сортов, выкуренных мною в течение прошедшей бессонной ночи, – весьма, доложу я вам, пренеприятное ощущение.
И все же настроение мое, как ни странно, было бодрым, появилось даже некое предчувствие, что сегодня-то я уж наверняка выиграю – внутренний голос нашептывал, что в карты мне везет лишь тогда, когда плохи мои дела на лично– Семейном фронте, а сегодня утром, едва вернувшись домой, я уже успел схлестнуться со своей супругой Мартой в яростном, многословном и совершенно бессмысленном по своей сути споре.
Итак, выбравшись из постели, я первым делом отправился на кухню, достал из холодильника свою любимую алюминиевую пол-литровую кружку, размещавшуюся на полочке рядом с морозильником, залпом выпил почти ледяную воду, затем искупался под душем, почистил зубы, съел огромный бутерброд с докторской колбасой, запил его все из той же кружки растворимым индийским кофе, имеющим, на мой взгляд, какой-то странный, кисловатый привкус; одел чистую рубашку и достал из шкафа свежие джинсы – вчерашние вещи ужасно пропахли сигаретным дымом. После чего, повесив на плечо небольшую спортивную сумку из кожзаменителя с названием «Дельта» – с туполобым упрямством я почему-то считал и теперь продолжаю считать, что именно эта сумка когда-нибудь принесет мне удачу, – вышел на улицу и направился в сберкассу.
У меня на счету в банке на текущий момент оставалось около трехсот рублей с мелочью; с каким-то мазохистским упоением я размышлял дорогой: «сгорила хата, нехай горит и тын» – что, в моем случае означало следующее: я проиграл за последнее время все свои основные и оборотные капиталы, так пусть и эти остатки сбережений уйдут, раз уж суждено, туда же.
В нашем городе, следует заметить, в описываемый период происходило что-то вроде карточной эпидемии – практически все его жители играли в триньку, простейшую карточную игру, где каждому играющему раздается из колоды всего лишь по три карты. А затем начиналась игра нервов – разброс в трех картах может быть достаточно велик: от 7 до 33 очков, вне конкурса у нас шла «небитая» комбинация – три шестерки.
То есть игра эта – простейшая по своей сути, была по большей части психологической, так как практически с любыми очками можно было давить на соперника морально, ну и, конечно же, деньгами.
Играли в триньку практически все – и стар, и млад – азарт никому не давал покоя. Играли везде, где только можно: на всех без исключения предприятиях города – в цехах, бытовках, подсобных помещениях и даже в больницах и поликлиниках; в учреждениях, столовых, кафе, магазинах и буфетах; на складах и в кабинетах начальников; в поездах и автобусах – на стоянках и в пути; на вокзалах и автобазах. Играли в парках, на обоих озерах, которые находились в черте города, играли в других местах отдыха – и все это круглосуточно, в темное время при свете керосиновых ламп, фонариков и фар автомашин, а также свечей; ночью – в кочегарках, детсадах и в школах, в подвалах домов, и даже в некоторых кабинетах милиции (сам неоднократно играл ночью с операми); а также в беседках при тусклом свете лампочки– Переноски или же под фонарем; в подвалах и на крышах домов, ну и, конечно же, в квартирах и частных домах.
Играли школьники и пенсионеры, играли военные и рабочие, колхозники и милиционеры, работники торговли и служащие, даже работники рай – и горисполкомов (зампредгорисполкома Шенченко Сан Саныч, например, играл иногда в нашей компании), играли студенты и даже женщины.
Я увлекся этой игрой, будучи еще учащимся техникума, тогда мы играли преимущественно по общежитиям в дни стипендий; в те годы, а это была вторая половина семидесятых, эта игра в нашем городе только зарождалась. Теперь же, к середине 80-х, она приобрела широчайшее распространение и размах – в триньку, повторяю, играли все. Конечно, уровень игры (как и игроков, соответственно) в разных компаниях был совершенно различный, и мы шуточно подразделяли более ли менее устоявшиеся группы по принадлежности к «высшей лиге», «первой» и «второй».
Я, к слову, играл в «высшей лиге»: в этом кругу крутились немалые деньги – ежедневно тысячи и тысячи рублей. Играть в этой лиге могли лишь те, кто ворочал приличными суммами: проводники виноматериалов, в числе которых был теперь и я, водители– Дальнобойщики, автобусники, заведующие складами и базами – короче, все те, что имел в месяц от тысячи и более рублей левых доходов, а таких, как оказалось, в нашем городе было предостаточно.
На нашем уровне и на столь же приличные суммы играли разве еще на автобазах, в других же компаниях и класс игроков был другой – пониже, да и суммы пожиже – от нескольких рублей до десятков, реже – сотен.
Порой, когда у меня было свободное время, я отправлялся играть в «первую» и даже во «вторую» лиги, где зачастую сражался с начинающими игроками. Там, среди этих «игруль», где каждый держался за какие-нибудь мало-мальски приличные очки и дрожал за каждый рубль, мне играть было, хотя и не очень интересно, зато вольготно: в результате сотен бессонных ночей, проведенных за карточным столом среди местных «асов» игры, у меня уже выработалось такое чутье, что, посмотрев слабому игроку в глаза, я порой мог в них «просчитать» с точностью до одного очка, какие карты у того на руках. К тому же выработалась привычка играть по многу часов подряд, и зачастую под утро, когда партнеры от усталости начинали клевать носами и утрачивали внимание, начинался мой час – час опытного, матерого игрока, когда я мог, как бы невзначай, скинуть себе (или, еще лучше, тайному напарнику) хорошую карту, а лучше, так и все три, ведь надеяться на Фортуну – даму капризную и весьма ненадежную, не приходилось, зачастую и опыт не помогал.
И все же сегодня, с моим, как я считал, вполне приличным классом игры, я оказался тем, кем был на самом деле – банкротом, то есть прозябал на финансовой мели.
Кассирша отсчитала и протянула мне в окошко вложенные в паспорт и расчетную книжку триста рублей десятками и с улыбкой сообщила, что на счету у меня осталось всего семь рублей с копейками – «на развод».
Я сложил красные десятирублевки вдвое, улыбнулся ей и сказал, что деньги должны работать, а не лежать на счету мертвым грузом, чем удивил ее безмерно – это было весьма необычное для нашего времени заявление, затем сунул купюры в карман и отправился на выход.
Рейсовый автобус привез меня в район Липованки, на улицу Сакко и Ванцетти, в промышленную зону города, где располагаются заводы и строительные организации, тут у нашей компании находилась главная игровая точка – «катран». Но, прежде чем туда отправиться, я заскочил в кафе, расположенное рядом с остановкой, и перекусил дежурным блюдом – гречкой со шницелем, не забыв бросить в сумку шесть пачек недорогих, по 40 копеек сигарет «Дойна», так как ночью, когда игра в самом разгаре, цена за одну сигарету у нас составляет рубль, то есть возрастает в 50 раз против номинала, поэтому всегда желательно иметь некоторый запас сигарет. Покончив тем самым с приготовлениями, я неспешной походкой отправился к небольшому домику, являвшимся одновременно весовой и проходной базы стройматериалов УПТК – именно этот невзрачный на вид, деревянный домик и был нашей игровой точкой.
Часы на моей руке показывали шесть часов с минутами, многочисленные рабочие с сумками и авоськами в руках, закончившие рабочий день и теперь спешащие мне навстречу, обтекали меня, торопясь успеть на городские рейсовые автобусы.
Подойдя к грубой, выкрашенной в ядовито– Зеленый цвет двери, я постучал условным стуком. Внутри послышались голоса, затем у двери завозились, она со скрипом отворилась, и я увидел улыбающегося хозяина «домика» – Ивана Демизогло, невысокого, коренастого, рано облысевшего мужика возрастом немногим за сорок.
Дружески хлопнув меня по плечу, Иван пропустил меня внутрь небольшого, но уютного помещения, где за небольшим столом уже собралось несколько участников предстоящей игры. Обойдя стол, я с каждым поздоровался персонально за руку.
Первым от входа сидел Михаил, огромный мордатый детина, водитель фуры «Совтрансавто»; рядом с ним вальяжно развалился на стуле Николай – водитель пригородного автобуса: оба они были в нашей компании не постоянными игроками, а вроде как приглашенными – на один вечер; далее сидел Костя-Липован – этот был наш постоянный игрок, из деловых, причем за свои темные делишки он пару раз уже успел отсидеть в тюрьме, потому что они – его делишки – каким-то странным образом всегда противоречили уголовному кодексу; далее, рядом с ним сидел Иосиф – начальник участка управления «Сантехмонтаж», молодой, хорошо упитанный, с солидным животиком мужик; следующим за ним и последним по счету восседал Василий Ми-ов – заместитель генерального директора крупного межрайонного предприятия «Сельхозтехника».
На столе перед каждым стояли стаканы с разным количеством налитой в них водки и нехитрая закуска на тарелках – жареная кусками рыба, соленые помидоры, хлеб. Игра пока еще не начиналась, и ребята лениво переговаривались, делились новостями, понемногу выпивали и закусывали, дожидаясь запаздывающих партнеров, в данном, конкретном случае меня.
«Что ж, неплохая компания подобралась сегодня, не скандальная и денежная», – удовлетворенно подумал я, тщательно выбирая себе место для игры, ведь от этого зависело, как масть пойдет; карточные игроки, не исключая и меня, в подавляющем своем большинстве верят во множество условностей и примет, а некоторые даже пользуются талисманами.
– Что ты все эту торбу с собой таскаешь, Савва? – спросил Иосиф, насмешливо указывая на сумку, которую я продолжал держать в руках. – Она у тебя что, вместо кошелька?
Заметив улыбки на лицах товарищей, я сказал шутливо:
– Ты прав, Ес, она у меня вместо кошелька. Поэтому, я бы вам посоветовал, ребятки, по-доброму сбросить все свои денежные знаки сюда, в сумку, и я бы пошел, чтобы не мучить вас, серьезных людей, и не отвлекать от более важных дел. Тем более что сейчас половина седьмого, а в девять я ухожу, так как у меня назначено свидание с дамой.
Этим своим заявлением я окончательно насмешил всех присутствующих, а Есик, не сдержавшись, добавил весомо:
– Что-то я сомневаюсь, что все деньги, которые имеются в этой комнате, в твою сумку поместятся.
Я хмыкнул на его слова, предпочтя в этом случае промолчать, затем стал устраиваться поудобнее на одном из свободных стульев.
Итак, все заняли места за столом, стаканы и тарелки решительно сдвинуты в сторону, и теперь Иван, как хозяин, берет в руки новую, только что распечатанную колоду карт и, потасовав, раздает до туза – так мы определяем, кто будет первым банкометом.
Первые несколько туров были как бы пристрелочно-тренировочными, а затем, собственно, и началась игра.
В банк у нас ставили скромно – по рублю, затем можно было «темнить» – увеличивать проход, обычно троечкой мы поднимали его до пяти рублей – это у нас был договоренный «потолок» и мы почти всегда его придерживались, если не было особых предложений поднять «потолок» повыше, или же играть вовсе без «потолка» – этот вариант у нас использовался чрезвычайно редко, в основном, когда игра затягивалась, и у игроков кончалось терпение, когда все жаждали как можно скорее выяснить, кто же из нас, игроков, самый-самый…
Почему я сказал, что в девять у меня свидание с дамой, и я должен уйти? Не знаю, просто так ляпнул. Дело в том, что у нас принято предупреждать компаньонов заранее, в какое время собираешься уходить, а я со своими тремя сотнями наличных денег не надеялся сколько-нибудь долго продержаться – не тот уровень. Ну а если я и ухвачу что-нибудь до этого времени, можно будет с этой суммой домой свалить, а не дожидаться, когда Фортуна сделает очередной зигзаг и оставит тебя ни с чем. «Если проиграюсь сегодня, – с горечью подумал я, – то самое время уходить в низшие лиги – на озеро или в парк, – повышать квалификацию среди начинающих игроков – мелочевщиков».
Новый кон. Первая рука приглашает: «Ставьте на кон», следующий за ним говорит: «Темню». Роздано. Каждый смотрит в свои карты, Василий заглядывает через плечо в карты своего соседа Иосифа, тот, заметив его маневр, ненатурально возмущается:
– Что такое, Василий Иванович, ты перепутал карты?
– Зачем перепутал, – отвечает тот, усмехнувшись, – в свои я всегда успею посмотреть, важнее прежде познакомиться с картами соседа.
На их словесную пикировку внимания никто не обращает, вот уже несколько лет они – Василий и Иосиф – друзья-товарищи, играют, можно сказать, на одну руку, морально и финансово поддерживая друг друга. Иногда это приносит свои плоды и оба в выигрыше, иногда же они вместе и залетают – по большому счету никто от их сотрудничества не страдает.
«Третья рука», то есть я, бросаю пять рублей на кон, следующий за мной игрок «падает» – сбрасывает карты, теперь очередь Ивана – он тоже швыряет на кон пятерку и «смотрится» со мной – скрыто показывает свои карты, чтобы лишь я один мог их видеть. У него 21 – так называемое «очко», у меня на одно больше, но я, пока не показывая ему своих карт, указываю глазами на колоду, что, мол, туда он должен сбросить свои карты.
Что он и делает, при этом многозначительно приподнимая брови. Это подействовало на партнеров, другие, внимательно наблюдая за происходящим, также побросали свои карты в колоду, и лишь Василий Иванович «вскрылся» – выложил свои карты на стол. У него тоже оказалось 21 и я говорю:
– С Иваном у тебя могла бы выйти свара. – И показываю всем свои карты – 22, два туза.
Я забираю банк и раздаю по новой. Если бы у нас с Василием оказалось поровну – получилась бы так называемая «свара», тогда другие, по желанию, имели бы право вступить в наш спор – каждый доставляет по полкона и игра продолжается.
Первая серьезная свара у нас случилась, когда сразу у троих оказалось по 21. Один, естественно, в процессе «смотрелок» отсеялся, я «заварил» с Николаем, после чего все остальные вступили. Таким образом, в банке оказалось около 300 рублей. Даже не заглядывая в карты, все прошлись, бросая в кон, по пятерке – в надежде, что претендентов после первого круга поубавится. Ан нет, номер не прошел. Все, подозрительно поглядывая друг на друга, продолжают играть. Затаив дыхание, я заглянул в свои карты: ого! – 31 – почти беспроигрышный вариант! – очки немалые. Партнеры по очереди пасуют, остаемся мы вдвоем с Есиком. Я ласково ему так, добренько улыбаюсь и говорю: «Упади, Ес, дай же, черт тебя побери, хоть раз спокойно забрать деньги!».
И, что бы вы думали?
Иосиф, нахально ухмыляясь, бросает передо мной свои карты – 31. Я даже не поверил вначале, что он с такими очками вскрывается, неужели он действительно решил меня пожалеть? Да, видимо так и есть, потому что, увидев мои карты, он удивляется не меньше моего.