Фантом

На своём дне рождения старик был во главе стола. По одну руку от него сидела пожилая и заботливая жена, по другую брат, такой же, как и он пожилой человек, но более с виду серьезный. В квартире было по-стариковски скромно, без излишеств, но чисто и уютно. На стене под рамками висели фотографии – свидетели жизненного пути Михаила Мельникова и его семьи. На одной из фотографий он, тогда еще одноногий мальчишка, вместе с братом Николаем в партизанском отряде. Худые мальчишки с автоматами наперевес среди партизан с любопытством смотрят в объектив.

– Ну что, споём? – предложил дед Николай.

– А чего бы и не спеть? – весело отозвался брат-именинник. По рядам пошёл старенький аккордеон и оказался у него в руках. Заскорузлые пальцы пробежались по клавишам. Комнату наполнили знакомые всем мелодии. Пели про смуглянку-молдаванку, про холостых парней, которых так много на саратовских улицах, про замерзающего в степи ямщика, про любовь к жизни, и про то, как Стенька Разин выплывал на стрежень. В общем, те песни, которые знают в каждой российской семье и трогающие сердца своей задушевностью.

За окном сгущались сумерки. Кто-то произнёс последний тост, после которого гости, уважив в этот день старика особенным вниманием, стали расходиться. Мать Алексея распределила, кто и где из родственников будет ночевать.

– Бабушка, – сказал ей Димка, – а папа будет спать в машине, чтобы её не украли.

– Этого еще не хватало, – рассердилась она. – Где же это видано – сын приехал, а его в машину ночевать оправляют! Что про нас люди скажут?

– Да, мама, вы уж не обижайтесь с отцом, спать буду действительно в машине, – сказал Алексей. – Машина дорогая. А сейчас угонщикам никакая сигнализация не помеха. Жалко будет, если угонят.

– Ты что же, сынок, теперь всё время будешь в своей машине спать? – не унималась мать.

– Ну, не всё время, конечно. У меня же дома гараж есть в кооперативе, сдаю под охрану…

– Всё равно как-то неправильно это.

– Да ничего, высплюсь. В машине уютно, есть кондиционер, музыка.

– Папа, а можно я с тобой? – спросил Димка.

– Нет уж! Хватит с меня одного фанатика, – не выдержала Люба. – Ты, Дима, останешься в квартире и будешь спать здесь. Лёша, если уж так решил, то пусть ночует в машине. Я уже тебя скоро ревновать буду к ней.

– А я вот, между прочим, не хочу спать в машине, – отозвался заплетающимся языком захмелевший Павел.

– А тебя, между прочим, я и не зову, – сказал Алексей.

– Нахал, – безобидно заметил шурин.

– Ну что с вами делать, молодёжь? Ладно уж иди, сынок. Только подушку с одеялом захвати, вздохнула мать.

Алексей в приподнятом настроении вышел из родительской «хрущёвки», во дворе которой под кроной большого дерева стоял его автомобиль. Сел в машину, достал диск, вставил в проигрыватель. Развалившись в кресле, какое-то время смотрел фильм. Быстро устав от просмотра бесконечной стрельбы и выяснения отношений между киногероями, перешел на прослушивание музыки по радио. Вскоре и это занятие ему наскучило. Он решил, что пора бы уже поспать, откинул назад спинку кресла, подложил под голову небольшую подушку. Глаза постепенно стали слипаться, веки потяжелели. Машина, окутанная темнотой, стояла в тишине, лишь сверчки переговаривались унылыми трелями…

Вдруг в машине стало светло – сам по себе зажёгся плафон. Алексей, еще не совсем погрузившись в сон, сощурил глаза. Он потянулся к выключателю и погасил свет. Через несколько секунд плафон загорелся снова. Алексей щёлкнул выключателем. Но вскоре всё повторилось, и салон осветился светом. Алексей открыл глаза, полежал так некоторое время, обдумывая ситуацию. Принять какое-то решение помешало разложенное кресло, на котором он спал. Спинка вдруг самовольно поднялась до сидячего положения.

– Что за чёрт, – пробубнил Алексей и на всякий случай заглянул назад. Никого не обнаружив, вернул спинку в горизонтальное положение, щёлкнул выключателем. Почти сразу же свет зажегся вновь, а спинка опять поднялась. Вдобавок ко всему на этот раз Алексей ощутил шлепок, как будто бы кто-то отвесил ему подзатыльник, от чего даже всколыхнулся хохолок волос на макушке. Алексей вздрогнул, обернулся назад, но там по-прежнему никого не было. Потянув ручку, попытался открыть дверь. По непонятной причине она не открывалась. Он сделал еще несколько неудачных попыток. Схватил брелок, стал нажимать кнопки. Быстро опустив стекло, попытался выбраться наружу. Неизвестная сила вернула его на место. Вне себя от ужаса Алексей ощутил, как ему стали наносить удары в живот, в грудь, по бокам. Он захотел закричать, но из горла вылетали лишь сиплые жалкие вопли. Если бы кто-то сейчас проходил мимо автомобиля, то наверное, мог подумать, что сидящий в ней человек сходит с ума. Сердце бешено стучало, по лицу струился пот. Стало плохо и его вырвало.

– Швайн! – ударил по ушам, откуда ни возьмись голос. – Ты есть грязный свинья, за это тебе будет не карашо! Убирайт! Быстро!

Алексей вздрогнул и потянул за ручку. На этот раз дверь легко открылась. Он выскочил из машины и, шатаясь, медленно попятился от неё, затем бросился бежать к подъезду. Не добежав, упал, как будто ему подставили подножку. Чувствительные удары посыпались с новой силой.

– Швайн! Хотел сбежать? Получай!

Алексей привстал, но вновь был сбит с ног…

Очнувшись, он открыл глаза и почувствовал, что лежит на спине, а кто-то невидимый тащит его за ноги к автомобилю. Со стороны эта картина выглядела очень необычно: человек с приподнятыми ногами, лёжа на спине, самопроизвольно передвигается по асфальту. Из темноты появился шатающийся мужичок, возвращающийся с запоздалой пирушки. Он недоумённо посмотрел на происходящее и отмахнулся руками как от наваждения, но потом всё-таки любопытство взяло над ним верх и он склонился над Алексеем. Раздался характерный звук, и мужик, схватившись за ягодицы, пролетел несколько шагов. Что-то прокричав невнятное, он уполз на четвереньках в темноту.

– Встать! – прозвенело над ухом Алексея. – Убирай в машине! Шнеля!

Алексей поднялся. Затравленно всматривался в темноту, но ничего не видел. Ощутил грубый толчок в спину. Подойдя к автомобилю, вздрогнул – багажник, лязгнув замком, неожиданно открылся. Взяв тряпку и пластиковую емкость с водой, стал убирать в салоне. Навёл относительный порядок. Голова ничего не соображала, даже отказывалась это делать.

– Сядь в машину! – приказал невидимка, уже более спокойно.

Алексей повиновался. Чтобы унять дрожь в коленях, зажал их ладонями. Вдруг включился приёмник. В динамике после недолгого выбора мелодий заиграл немецкий марш времён второй мировой войны. Когда бравурный хор немцев исполнил несколько куплетов, громкость убавилась.

– Слушай меня внимательно, – напомнил о себе жесткий голос с немецким акцентом. – Отныне ты есть мой раб, потому что я так захотел. Чтобы ты кое-что понял, я расскажу тебе одну историю.

Звук в приёмнике убавился, и салон заполнился голосом, хозяин которого продолжал оставаться невидимым.

– В 1943 году я был немецким офицером Куртом Зибертом, – начал свой рассказ невидимка. – Наша пехотная дивизия дислоцировалась в здешних местах. Однажды мне поручили отвезти важные документы. По дороге я сжалился и подобрал двух замерзающих мальчишек, которые своеобразно отблагодарили за проявленное милосердие и вскоре застрелили моего водителя, а потом и меня. Что случилось дальше – этого понять не возможно. Казалось, что я покинул своё истерзанное тело, по крайней мере, я наблюдал за ним со стороны.

Сначала было очень странно находиться в таком состоянии. Боль куда-то пропала, было легко и необычно. Я подумал, что, может быть, я не умер и должен вернуться в свое тело, но не смог этого сделать, – голос на несколько секунд умолк, а потом невидимка продолжил свой рассказ. – Я очень сильно переживал. Но постепенно привык к своему состоянию. Даже нашёл это забавным. Отныне не нужно было заботиться о пище, о сне, о других земных потребностях. Я – никто, меня нет, и в то же время по каким-то неведомым законам я существую…

Это, наверное, неправильно. Я тогда был уверен, что застряв между миром живых и миром мертвых, несу наказание за свои грехи. Я полагал, что прохожу чистилище перед тем, как уйти в загробный мир, куда мне пока дорога закрыта… Самое интересное, что у меня осталась способность передвигать предметы и сохранилась возможность думать. Но происходило это как-то по-другому. Мои мысли отныне рождались не в той мёртвой голове, которая лежала передо мной на холодной земле, а как-то загадочно по-другому…

В скорби и печали я находился возле своего тела, которое служило теперь кормом для диких животных и мерзких птиц. Но вскоре появились страх и тревога. И я уже больше не мог находиться на месте своей кончины. Я слонялся по окрестностям, заходил в деревни и города, но уходить далеко из этих мест не хотел.

У меня было и есть желание понять, почему я стал таким. Я думал, что скоро встречу таких же, как сам призраков и мне после общения с ними кое-что станет понятно. Но так никого и не встретил. Как видимо, я одинок в своем положении. Быстро пролетало время, оно теперь не властно надо мной. Я много думал и не замечал, как на смену зимам приходили вёсны, как зеленела трава и светило солнце. Пение птиц и какие-то другие земные радости и потребности, когда-то волновавшие меня как человека, теперь не трогали. Потеряв счет дням, и застыв на целые годы где-нибудь в лесу или в чьем-то доме, оставаясь невидимым и не привлекая к себе внимания живых, я думал и думал, но так ничего и не понял. Может быть, действительно, я понёс небесную кару за какие-то грехи. Но за какие? За время войны я не убивал людей, мне по долгу службы не нужно было этого делать. Тогда почему Всевышний позволил случиться тому, что кто-то убил меня? Хотя, конечно, шла война… И чем больше я размышлял, тем больше запутывался. Однажды в поисках ответа, я забрел в церковь и пытался разговорить священника. Но тот, услышав меня, был испуган до полусмерти, и я уже пожалел, что этот человек, возможно, навсегда потерял рассудок.

Не найдя ответов на свои вопросы, я время от времени отрывался от мрачных мыслей и тогда начинал что-то делать, как мне казалось, добрые дела, чтобы Бог простил меня и дал успокоение. Но мои усилия чаще всего пропадали даром. Я только обозлился, осознав безвыходность своего положения…

***

…Полковник Вельц, услышав вернувшегося Фидлера о поломке мотоцикла, на котором ехала охрана, вышел из-за стола, пришёл в ярость и едва не испепелил взглядом докладчика.

«Опять этот проклятый австрийский лавочник обер-лейтенант Франц! Его непозволительная безалаберность не знает границ! Сломался мотоцикл?.. Кто, в конце концов, отвечает за транспортное обеспечение? Если техника ломается в неподходящий момент и не в боевых условиях, то это называется однозначно халатностью! Не дай бог, если эта поломка приведёт к непоправимым последствиям! И тогда этому Францу (забери его в преисподнюю, дьявол!) не поможет никто – ни командир дивизии, ни влиятельный родственник, ни даже сам фюрер! Отправлю его в первый же бой на передовую! В окопы к свирепым иванам! Пусть они выпустят кишки этой самодовольной свинье!..»