Этюды о жизни. Сборник рассказов
– Саш, привет. Как вы там с Валькой? Лера очень скучает, плачет. Можно мы к вам в гости зайдём? Или я её одну заведу, пусть посидят хоть часок, уроки вместе сделают.
– Ань, они только вчера виделись. Не надо сопли разводить, пусть привыкают. Будешь на каждый её каприз поддаваться, она из тебя верёвки будет вить.
* * *
– Пап, это мама звонила? Они зайдут?
– Да, мама. Нет, не зайдут, они уроки делают и спать ложатся. Давай тоже дописывай задание и умываться.
– Пап, а завтра можно я к ним зайду?
– Вы итак в школе видитесь, вам мало что ли?
– Но с мамой ведь не вижусь. Да и с Лерой – да, мало, я бы больше хотел.
– Так может к ним жить пойдёшь? Будешь там среди их розовых соплей и бантиков такой же девчонкой. Я думал, ты мужик.
– Пап, мне девять. Я читал, что в этом возрасте ребёнок ещё довольно тесно связан с обоими родителями, то есть с мамой тоже. Я скучаю по ней и не вижу ничего стыдного.
– Умный ты больно. Давай пиши и спать.
* * *
– Мам, Валя не зайдёт? Я хотела уроки вместе сделать.
– Нет, милая, они с папой делают уроки и спать ложатся.
* * *
– Ань, привет. Ты прости меня, я тебе тогда столько всего наговорил. Мы с Валькой очень скучаем по вам. И за розовые сопли прости, я погорячился, ты очень хорошая мама. В общем, прости если можешь. Мы оба были неправы, но мне не стоило столько гадостей говорить. Можно мы зайдём?
* * *
На кухне горел неяркий ночник. Ранним утром мама варила кашу, напевая песню из мультфильма про мамонтёнка. Заспанная Лера пришла к ней и села рядом на стул, поглаживая живот:
– Мам, я так рада, что мы все снова вместе. И вы с папой не ругаетесь совсем. Скорее бы наш братишка родился…
Лера мечтательно закатила глаза и поцеловала маму в живот. Мама погладила дочь по голове и тихо улыбнулась.
Поцелованная Богом
– Дорогой, мне так хочется, чтобы она была особенной! Мы так долго её ждали, что думаю, она будет в чём-то абсолютно уникальной, понимаешь! Ну, например, гетерохромия, это когда глаза разного цвета – представляешь, один глаз карий, как у тебя, а второй голубой, как у меня! Или может у неё будут огненно-рыжие волосы с шикарными кудрями! Ну или, или… На запястье родимое пятно в виде ангела! В общем, что-то такое, что на УЗИ не видно!
– Ну что ты придумываешь, зачем тебе это? Пусть будет обычным ребёнком, главное – здоровым.
– Конечно, здоровым – это главное. Но вот увидишь, она будет особенной!
Кира засветилась от счастья. Она столько лет пыталась забеременеть, что была уверена – случилось чудо и оно не останется незамеченным!
* * *
– Это мой ребёнок?! Вы уверены?! – простонала Кира измученным голосом.
– Конечно, вы же её только что родили. В палате никого кроме вас не рожал в это время. Не переживайте, педиатр-неонатолог вам всё объяснит. Зато её точно ни с кем не перепутают! Отдыхайте пока, а малышка поедет в детское отделение.
* * *
– Почему мне её не везут? Всем уже привезли деток, а мне нет. С ней все хорошо?
– Не волнуйтесь, у нее была небольшая асфиксия, она сейчас на капельнице. Скоро вам её привезут. А вот и она!
Медсестра вкатила в палату маленькую люльку с прозрачными стенками.
– А вот и ваша дочка, принимайте!
Кира с осторожностью заглянула в кроватку.
– Это она? А что у неё… с лицом?
– Не волнуйтесь, сейчас придёт педиатр и всё расскажет. Можете пока взять её на руки.
Кира осторожно взяла малышку на руки, она ведь ещё никогда в жизни не держала младенца! Какая она крошечная…
– Добрый день, Кира Владимировна. Ну-ну, что вы так перепугались! У вас чудесная девочка, хороший вес, по Апгар всё отлично. Отвечу на ваш главный вопрос – что у неё с лицом. Это гемангиома, да, довольно обширная, но ничего страшного в этом нет. Со временем она может стать светлее, не такой бордовой. Конечно, надо наблюдать, чтобы она не росла, не кровила и не меняла цвет.
– То есть нам вот так и жить?…
– Ну что вы так переживаете, это всего лишь пятно. В остальном ребёнок здоров. Вы не представляете, какие больные детки рождаются, упаси Бог. С вашей малышкой всё хорошо, пятно посветлеет, да и вы к нему быстро привыкнете.
– Я так долго ждала её и хотела, чтобы она была особенной…
– Значит, вы получили, что хотели. Она особенная, поцелованная Богом.
Он не всегда такой
– Янка, на стол неси, долго мне ещё ждать! Жрать охота! – раздался пьяный голос из соседней комнаты.
Яна ненавидела такие вечера, когда он напивался после работы. Это было не часто, нет, ну максимум три раза в неделю. Зато когда не пил, он был просто золотым мужем!
– Ну давай, иди сюда, обниму.
Нет, только не это, как она ненавидит эти пьяные «объятия», когда он душит её за шею своей огромной рукой, похлопывая другой по лицу со словами: «Хорошая ты баба, Янка, но дура! Ну так бы и удавил тебя, безмозглую». Но это же только когда он выпьет. Она читала, что на некоторых людей алкоголь так действует, что они потом даже не помнят, что говорили, и ведут себя совсем как другие люди.
– Ну че, жрать-то несёшь? А, вижу, вижу, давай, сюда ставь.
Никита звонко шлепнул Яну по пояснице, по всей спине расползлась противная боль. Зачем же по пояснице, ну неужели ниже нельзя!
– Давай, в магаз сгоняй, пиво кончилось.
Никита приступил к еде, не глядя на жену.
«Ничего, утром будет всё в порядке, сегодня только потерплю» – подумала Яна, вытирая слёзы, и вышла на улицу.
Как хорошо… Приятный, тёплый вечер, на небе ни облачка. Посидеть бы сейчас в парке у озера, давно они там не были. Может, ей кажется, но Никита стал реже быть… Нормальным. Да нет, он всё тот же, её любимый, которого она ждала из армии, которому бежала навстречу, когда он вернулся и выходил из поезда. Тот самый, который носил её на руках по их первой квартире и кричал: «Заживём теперь, детишек нарожаем!»
Только детишек так и не вышло… Дважды она была беременна, но от побоев теряла малышей. Как он плакал потом, приходя в себя…
«Схожу в храм, давно не была, помолюсь за деток наших и за мужа, чтоб пить бросил…»
– Ты че там встала как вкопанная, пиво купила? Давай домой тащи! – раздался голос с балкона.
– Да, да, иду…
* * *
– Доброе утро, милая. Я вчера опять, да? Прости, я правда не хотел. Честно, я даже цветы купил! А потом Ваську встретил, тот говорит пойдём мать мою помянем. Я думал по одной, а там… В общем, прости. Я завтрак приготовлю.
– Никит. Ты же знаешь, я много лет терплю. Я прошу тебя… Не пей сегодня. Давай погуляем в парке.
– Конечно, дорогая, конечно! – Никита оживился и пошёл на кухню.
* * *
– Батюшка, у меня муж пьёт. Он ведь вообще-то добрый, рукастый, работящий. Но как выпьет, так себя не помнит! Сколько лет уйти хочу, да не могу, люблю я его…
– Молись Пресвятой Богородице перед иконой Неупиваемая Чаша. Многие люди оставили свои пагубные страсти, поверь, и у вас всё наладится. Если любишь и долго уже терпишь, то обязательно всё получится. Терпеть такое очень тяжело, знай, что даже Церковь позволяет разводиться в таких случаях. Но если готова бороться, то попробуй.
* * *
– Он словно звереет… Раньше только пьяным на меня бросался, а теперь и трезвый что творит… Не могу я больше. Раньше я жила ото дня ко дню, что он трезвым был, а теперь и ждать нечего.
– Так бывает, когда только начинаешь молиться. Не прекращай, потерпи ещё немного.
* * *
Надо было давно от него уйти. Ещё когда первый раз меня ударил. Но уж когда первого ребёнка потеряла – тогда точно… Зверь он, а не человек. Давно пора понять, что это уже не тот, за кого я выходила. Всё зря, всё. Соберу вещи и…
– Яна, ты дома? А, вот ты где. Послушай, что произошло сегодня. Иду я с работы, думаю дай с Васькой по пиву возьмём. Сели мы за столик, кружки подняли, а я рта раскрыть не могу! Не лезет мне! И аж тошно стало. Будто отрава там налита! Так и не выпил. Васька надо мной смеялся на всю улицу! Пошёл я к дому. И тут на перекрёстке машина мимо меня проскочила буквально в сантиметре! Вся жизнь перед глазами пронеслась, зуб даю! Вспомнил я тебя, молодую, в васильковом платье… Как сидели в парке и за руки держались. И каждый день передо мной пробежал, как в кино. Я не знаю, почему ты не ушла за все эти годы. Моё счастье, что ты осталась, но никому не ведомо, что ты натерпелась. Обещаю тебе, больше ни рюмки не выпью! А если ещё хоть раз, то сам уйду, раз слово не сдержу. Прости меня, если можешь.
* * *
Вокруг стояла такая звонкая тишина, что даже уши резало. От каждого шага эхо доносилось высоко вверх. Они никогда ещё не заходили сюда вместе.
– Батюшка, вот и родилась наша Настенька, покрестите её? И Никита вместе с ней тоже хочет…
В тихом омуте
Вот что мне о ней баба Зина рассказывала:
«Софья была неплохой женщиной, не скажешь по ней, что на такое способна. Мы близко не общались, но если пересекались где-то, то она всегда спросит, как дела, поможет, дверь подержит или ещё что по мелочи. Хорошего человека ведь чувствуешь. Я поэтому как про неё услышала, и не поверила сначала, думаю мало ли женщин с таким именем. А как фотографию увидела, обомлела… ну точно она!
Она жила в соседней улице, мы часто встречались, то в магазине, то ещё где, она приветливая была, милая, как с ребёнком идёт из сада, так его тоже учит мол – здоровайся со старшими. Мальчонка у неё хороший!
Так ведь и работала она в библиотеке, начитанная, умная, говорит красиво да не простыми словами, а по-правильному.
Где ж мне подумать, что она такое учудила! Пришёл к нам участковый, фотографию показал и спрашивает: «Вы знаете, откуда она приехала?»
Я говорю – знаю, она рассказывала, что из Екатеринбурга, там у неё родители жили, да померли оба, а она одна осталась. Квартиру продала и дом купила у нас в селе. Почему в село перебралась – говорила, что тишины хочется, в городе ей не нравилось. А теперь, раз ничего там не держит, то можно и уехать. Тут она и замуж вышла, и сына родила, всё путём, как у людей.
А он мне и говорит – ваша Софья-то не просто так уехала. Нагуляла она там мальчишку, да без мужа растить побоялась, отдала его в детский дом. А сюда приехала и как будто заново всё начала, никто про первого ребёнка и не знал. Но это ещё не всё. Уехать она давно хотела, купить дом, говорила об этом подругам. Но где было денег взять? Родителей давно уже нет в живых, а не как она говорила – недавно, так что после этого переехать решила. Жила она у одной бабки, комнату снимала. Когда та занемогла, Софья присматривать за ней стала. Да только долго возиться ей с ней не хотелось. Бабка была одинокая, Софья её как-то уговорила на себя квартиру переписать. А через день бабка умерла, хотя не так ещё и больна была. Есть мнение, что таблетки она ей не те дала или укол не тот вколола, это теперь сложно проверить, но люди говорили.
А за бабку никто тогда и переживать не стал, она ведь одинокая была. Померла да померла, от старости значит. Ну Софья квартиру продала да купила себе дом в селе.
И всё бы ничего, а живёт ведь, работает, ребёнка растит – как будто приличная женщина. Что ж она, измениться решила? Просветление на неё нашло?
* * *
Весть об этой истории про Софью разнеслась по селу быстро. А Софья живёт себе и не оправдывается даже, хоть бы сказала кому, что всё это клевета! Если кто спросит напрямую, так загадочно улыбается и говорит: «Думайте, что хотите». А когда уже муж попросил разъяснений, то она ему всё и рассказала. Правда, мол, так всё и было. Да только перед кем теперь каяться? Бабки той в живых нет, родственников у неё не осталось. Сына своего разве найдёшь теперь? Младенчиком совсем был, может отправили куда, даже какое имя дали – не знает.
Так муж всё выслушал и говорит – мальчика надо найти и забрать к себе. Сын и не знает, что у него брат есть. А тут какое счастье, и мама и папа – целая семья! Это ведь, говорит ей, ты его почему отдала – потому что растить было не с кем. А теперь всё есть, и дом, и достаток, и муж. А Софье и сказать нечего. Пришлось согласиться.
А через пару дней её и след простыл. Вещи собрала, пока муж был на работе, а сын в садике, и уехала – никто не знает куда, видели, что из села пешком шла, а там, на трассе, уже наверное попутку взяла.
Ну а потом пришло мужу известие – мол, хозяйка дома, ваша жена, дом продала, он ведь только ей принадлежал, муж уже потом к ней переехал. Так и так, будьте добры освободить жильё в течение тридцати дней. А следом пришли и документы на развод и отказ от прав на ребёнка.
Остался он с мальчонкой на улице… соседи приютили временно. А про Софью больше никто не слыхал…»
Я уже умирала
Я уже ничего не боюсь, знаешь. В детстве я была такой трусихой, от мальчишек во дворе пряталась, чтоб не обидели, не обозвали. А потом жизнь меня закалила. Когда мне было пять лет, умер мой отец. Это был удар первый. Первая пощёчина от жизни. Я долго после неё не могла встать на ноги, мне весь мир казался серым и убогим, как можно было вообще жить без папы? Но я выстояла, снова стала живой. Но к жизни стала относиться с подозрением, ждала, что она ещё выкинет. И она не заставила себя ждать.
Когда мне исполнилось девять, у матери случился инсульт. Она осталась жива, но лежала без движения и речи. Опекуном мне назначили мою тётю Люду, она переехала к нам. Сначала я была рада, я ведь не видела её несколько лет, воспоминания о ней были исключительно детские и наивные – добрая, улыбчивая женщина. Но когда мы стали жить вместе, она стала давить на меня, заставлять переделывать уроки по сто раз, била за четвёрки, ругала, если за матерью не досмотрю – не переодену вовремя или таблетку не дам минута в минуту. Сама она и не притрагивалась к ней.
Я обратилась куда следует. Чтобы пришли и увидели всё как есть, чтобы выгнали от нас эту тётю Люду. Но та просекла вовремя, подготовилась, сделала уборку, изобразила любящую родственницу – как это было противно! Мне никто не поверил. Она осталась.
Моя жизнь превратилась в ад. Мать только глазами давала мне понять, что она со мной, что видит и понимает весь кошмар, в котором я живу.
Она умерла через год. Тётка наследовала половину квартиры. Меня выселить она не могла, я была несовершеннолетней. Поэтому она начала меня просто выживать. Издевалась, била, говорила такие слова, что удавиться хотелось, про мать такое несла…
Я терпела, сколько могла. А однажды просто ударила её по лицу кухонным ножом. Сильно ударила. И сбежала.
Я знала, что придётся убегать, я была готова. Рюкзак с минимальным набором вещей у меня стоял наготове, денег я тоже припасла, понемногу копила с продажи книг. У моей мамы была чудесная коллекция книг, в отличном состоянии. Я продала, сколько могла, так чтобы тётка не видела.
А потом начались мои смерти.
Я стала жить у подруги, её мать была алкоголичкой и ей было всё равно, что в доме появился ещё один человек – кажется, она меня и не замечала. Мы старались закрываться в комнате, чтобы ничего не видеть и не слышать, а главное – чтобы не попадаться под руку. Нам надо было только выжить ночь. А весь день мы пропадали где хотели.
В одну из прогулок мы забрели в лес. Стоял густой туман и было жутко, но очень интересно идти сквозь деревья. Внезапно я наступила на что-то острое, разрезала ногу, резкая боль заставила меня пошатнуться, и я оступилась, упала. Мы шли по обрыву и упала я прямо в озеро. Плавать я не умела. Подруга вытащила меня кое-как и стала кричать о помощи, прибежали какие-то грибники… меня откачали, спасли.
И знаешь, что я видела за то время? Будто я плыву над водой. А моё тело плывёт, барахтается там, в воде. Это было удивительно, такая лёгкость… а потом резкий рывок и я вернулась в это невыносимо тяжёлое тело, которое пронзала боль, которое истекало кровью. Ногу перевязали, отправили меня в больницу. Но как только мне стало лучше, я убежала, чтобы меня не вернули тётке.
И мы стали выживать дальше.
Потом была вторая смерть.
Мы были дома. Мама подруги устроила очередную пьянку, позвала друзей. Те решили, что у нас могут быть деньги на выпивку – просто больше не до кого было докопаться, один из них накинулся на нас с ножом. Подруга скончалась на месте. А я получила три ранения в живот и одно в грудь.
И я вернулась. Вернулась туда, наверх, где я могла плавать над своим телом. Мне нравилось там. Там не было боли, страха, одиночества и условностей. Не было правил и несправедливости. Я не хотела возвращаться оттуда. Я плавала дольше, чем в первый раз. Я даже заглянула к тётке – она чахла в моей квартире, на той же кровати, где умерла мать. Я посмеялась над ней и полетела дальше.
Я слетала на могилу к маме, поговорила с ней. А потом сильный толчок вернул меня обратно, в это бесполезное тело. И снова началась боль, борьба. Видимо, мне ещё рано туда, где всё легко. Есть ещё здесь дела.
* * *
А сейчас, знаешь, я стала смелее. Я доказала, что тётка издевалась надо мной, я получила свою долю от квартиры. Тётка сильно заболела и дочь сдала её в пансионат, платит за неё, лишь бы не жить вместе. Квартиру продали, я получила своё. Купила себе комнату в общаге, не жалуюсь, мне нравится там.
Искалечена ли моя жизнь? Мне сложно судить. Меня никогда судьба не баловала, ничего мне не падало в руки с неба. Я привыкла. И я ничего не боюсь.
Моя девочка
– Нелли, расскажи о ней…
– Моя девочка… Вот все говорят, что их ребёнок – самый красивый. Но Ульяна была в самом деле удивительной девочкой. Когда мне её принесли в роддоме, она на меня смотрела своими огромными чёрными глазами, будто насквозь видела. Я думала, новорожденные вообще всё время спят или плачут, и глаз-то у них не рассмотреть, а тут такой взгляд! Долго она смотрела на меня, словно знакомилась, изучала, а потом тихо глазки закрыла и заснула. Наутро у всех дети кричали в палате, а моя проснулась и лежит молча. А волосы! Волосы у неё были чёрные, сантиметров пять длиной, вьются…
Она, конечно, не все время молчала. Как все дети, устраивала шум. Но первые дни я чувствовала, будто она с другой планеты – эти бездонные глаза, это ощущение маленького тёплого тельца в руках, это ни с чем не сравнить.
Ульяна росла умной девочкой, всё быстро схватывала, рано начала говорить и петь, легко повторяла мелодии. Мои подруги часто жаловались, что дети их выматывают, доводят, а для меня всё было в радость, Ульяна не давала мне повода впадать в уныние.
Моя мама тоже отмечала, что таких детей – одна на миллион, тихая, нежная, послушная. Я только сейчас понимаю, что она с самого детства пыталась мне сказать – мама, не трать время, люби меня сильнее, как только можешь, нам вместе не долго быть…
И я любила, как только могла. Муж хорошо зарабатывал, и я ушла с работы чтобы больше заниматься ребёнком. Я открыла для себя новый мир, мы всё познавали вдвоём. Папу она тоже очень любила, наша семья стала полной, благодаря ей. Мы будто стали цельным, законченным кругом.
Моя девочка… Моя единственная. Я узнала, что у меня рак шейки матки, когда ей было пять. Меня прооперировали, убрали все метастазы, вместе с женскими органами. У нас больше не могло быть детей, только наше счастье, наша Ульяна.
Ей было двенадцать. Это было обычное утро, я пошла к ней в комнату, чтобы разбудить. Но она не вставала…
У меня началась истерика, я позвала мужа. Вызвали скорую, но они лишь констатировали смерть.
Позже назвали причину – внезапная кардиальная смерть. Никто не мог этого предугадать.
А знаешь что? Там, в своей постели, она улыбалась!
Она улыбалась, правда! Я видела её нежную улыбку, она словно хотела сказать: «Вот и всё, мамочка, мне пора. Я же говорила, что у нас мало времени». А знаешь, что страшно? Что я словно ждала этого, я будто знала, что это должно случиться. От этой мысли у меня холодеют руки. Я должна была держаться за неё всеми силами, но я чувствовала, что ей надо идти. Она просто не могла оставаться здесь! И от этого понимания меня разрывало на части, почему я могла пойти с ней? Почему я не такая? Чистая, невинная. Она словно уходила туда, куда мне нет дороги.
Моя девочка. Всегда будет самым нежным воспоминанием в моей жизни. Каждый день её жизни – лучший день в моей. Я просто благодарна, что она была со мной.
Муж, знаешь, тоже так сказал мне – что пока она была рядом, наша семья словно расцвела, мы были неприлично, непозволительно счастливы, так просто не бывает. Он тоже тяжело перенёс её уход, но что главное – это не разделило нас. Мы смотрим её фотоальбом и улыбаемся… Вместе. Она научила нас любить.
Нелюбимая
– Сынок, я прошу тебя, присмотрись к Леночке. Ну какая чудесная девушка, милая, тихая, симпатичная!
– Мам, не начинай, ну пожалуйста!
– А что не начинай? Сыночек, Мишенька, мне ведь семьдесят два уже! И никого кроме тебя у меня нет. Неужто внуков так и не увижу! Поздно я тебя родила, мы с отцом думали уж вовсе без детей останемся, но вот ведь чудо, в сорок лет тебя родила. А теперь уже и отца похоронили, а ты всё не женишься, бегаешь со своей работой.
Михаил тяжело вздохнул и встал со стула рядом с кроватью матери:
– Мама, благодаря этой работе у тебя есть все необходимые лекарства и медсестра на дому в любое время, твоя Леночка. Не бесплатно же она к тебе ходит.
Зинаида Игнатьевна сделала паузу, грустно посмотрев на сына:
– Ну зачем ты так… Она свой хлеб отрабатывает, ты про неё так не говори. Она с душой работает, мне каждый её приход как бальзам на душу. Ты сам-то часто ли приходишь… помру я, сынок, а тебя и рядом не будет. Так может хоть Леночка со мной будет. Она смотри какая грамотная, умненькая, женой будет замечательной, вот увидишь. Я тебя прошу, обещай, что подумаешь.
Михаил уже стоял в дверях, надевая ботинки:
– Подумаю, подумаю, мам.
В обед Зинаида Игнатьевна позвонила сыну, чтобы уточнить:
– Миша, ты не забыл про Леночку? Она сегодня ко мне придёт в восемь укол делать, приходи тоже, проводишь её домой, вот и поговорите.
– Мамуль, ну куда ж от тебя денешься. Ладно, приду.
Вечером Миша открыл дверь своим ключом и услышал как мать беседует с медсестрой:
– Лена, он только с виду такой грубый, работает много – устаёт. А вообще он добрый мальчик у меня, отзывчивый, в беде никогда не оставит. В детстве такой ласковый был, сядет рядом, по волосам меня гладит… А знаешь, случай был – друг его Петька деньги у родителей украл, уж больно ему хотелось купить себе машинку игрушечную, попросить не смел – не купили бы, ну мальчишка ведь, вот и утащил из кошелька у матери. Мишке машину показал, а тот из него и выбил, откуда машинка взялась. Так Миша ко мне пришёл, говорит – мама, прошу тебя, дай денег, Петька обратно матери в кошелёк положит, и больше никогда так делать не будет. Я дала, конечно. Петьке ох как стыдно было, навсегда урок усвоил, приходил ко мне потом, благодарил, что не сдали его. В общем, ты поговори с ним, он парень хороший у меня, вы будете замечательной парой.
– Зинаида Игнатьевна, я ведь была замужем. Мне уже двадцать девять, хоть с виду вы и думаете, что я только из института. Вот только недолго мы вместе прожили, умер он. Внезапно, от сердечного приступа, упал посреди улицы. Ему был сорок один год, постарше меня он был. Я с тех пор не думала больше о замужестве, да и детей ведь мы с ним так и не родили, у меня была замершая беременность на большом сроке, с осложнениями, всё по-женски удалить пришлось, чтоб выжить. В двадцать девять тоже можно многое пережить. Но я не жалуюсь, вы не подумайте. Живу и каждый день стараюсь радоваться, вот к вам прихожу и как отрада мне. И к другим бабушкам прихожу, поговорю и тепло на душе. Я хорошо живу. Но сыну вашему я не пара, вы ведь внуков ждёте, а со мной их у вас не будет.
– Деточка моя… Да ты же моя бедненькая, настрадалась! Иди ко мне ближе сядь, дай я тебя обниму…
Миша решил не прерывать их беседу и после этих слов вышел за дверь, тихо прикрыв её. «Значит, детей у неё не будет…» – подумал Миша, – «оно и хорошо, дети только отвлекают от работы и от всего остального».
Спустя десять минут он снова открыл дверь и громко поздоровался:
– Здравствуй, мам! Я пришёл. Вы закончили с уколами?
– Ой, сынок, здравствуй. Да, закончили, Леночка уже уходит, ты проходи, чай попьём.
– Мамуль, я Лену провожу, а то поздно уже, темно. Потом зайду.
– Да что ты, сынок, она ведь недалеко живёт, каждый день тут ходит.
– Ничего-ничего, лишним не будет. Лена, пойдёмте?
– Да, спасибо…
Миша с Леной вышли на улицу, она показала, в какую сторону идти. Миша старался говорить о чём-то отстранённом, не о маме и не о больных стариках, которым делает уколы и капельницы Лена. Она в самом деле оказалась милой девушкой, скромной и воспитанной, с нежной улыбкой.