Город призраков
На следующий день, когда подсчитывали приблизительный ущерб, стало видно, что площадь перед домом культуры залита кровью, которая засыхает на солнце бурыми пятнами, а иногда течет быстрыми ручейками и скапливается темными лужицами. Кроме того, по окровавленному асфальту россыпью валялись выбитые зубы, похожие на маленькие белые жемчужины, какие-то лохмотья, много битого стекла и погнутого холодного оружия. Все это, вкупе с выгоревшим остовом милицейской тачки, лежащей кверху колесами, напоминало последствия теракта с применением взрывчатых веществ.
В половине двенадцатого на место битвы прибыли две пожарные машины, ревя сиреной и пронзая фарами сгустившуюся ночь. Быстренько подключившись к ближайшему канализационному колодцу, пожарные направили на толпу медные наконечники брандспойтов и по команде присутствовавшего при драке высокого милицейского чина повернули вентили сразу на максимальный напор. Но их ждал неприятный сюрприз – воды в районе клуба не оказалось, она была отключена по неизвестной причине. Пожарным осталось только бессильно наблюдать за побоищем, остановить которое они были не в силах.
В полночь рукоприкладство еще продолжалось, но уже с меньшей силой. Участники битвы устали, и их ряды сильно проредились за счет обеспамятевших и искалеченных. Но те, что еще остались на ногах, продолжали с тупой настойчивостью бить в ненавистные им лица, которые еще три часа назад были дружескими или даже родными.
В 00.25 побоище иссякло.
Недавние бешеные гладиаторы, не знающие жалости поединщики остановились и с изумлением и испугом вгляделись в лица соседей. А кто-то с не меньшим удивлением рассматривал свои руки – покарябанные, с разбитыми в кровь костяшками. Люди вращали головами, осматриваясь и пытаясь понять, как же они очутились здесь, на окровавленном асфальте площадки. Все до единого участники побоища казались заторможенными и одурманенными, они словно только что очнулись от тяжелого, полного кошмаров сна. И чувства, испытываемые ими, были сродни чувству лунатика, вдруг просыпающегося в незнакомом месте с окровавленным трупом на руках.
Восемьдесят человек получили ранения. Из них почти сорок помещены в Центральную городскую больницу, в основном с переломами различной тяжести и черепно-мозговыми травмами.
Шесть человек погибло.
Виновных не нашли. Умопомешательство, охватившее дискотечников, объяснить было нельзя.
С тем субботняя еженедельная дискотека в городском доме культуры и отошла в историю, волоча за собой длинный шлейф из рассказов и легенд, который еще много лет разрастался, становясь год от года все краше и увлекательней. Но это было уже не в городе, а далеко за его пределами. В городской же черте об этом довольно быстро забыли, потому что у его жителей возникли дела поважнее.
И со временем эти дела и заботы только множились.
...Они выскочили из переулка и теперь, не скрываясь, мчались по улицам во весь опор. Серая шерсть весело развевалась вокруг изящных тел пушистым ореолом. Они бежали, а свобода, словно длиннокрылая птица, летела перед ними.
Волков было двое – он и она, оба – поджарые, сильные звери. Разве что он был чуть-чуть массивней, и шерсть его была благородного платинового оттенка. Когда-то людям нравилось трогать эту шерсть. Когда-то давно, но теперь эти времена ушли.
В зверинце, их бывшем жилище, волкам дали имя. Старый Васин был не мастак придумывать имена и потому окрестил лежащих перед ним толстолапых несмышленышей по-простому. И волка теперь звали Гарик, а его серую пушистую подругу – Жучка. Быть может, волчица и обиделась бы на такую собачью кличку, обладай она разумом, но для волка имя – это просто набор ничего не значащих звуков.
Не сказать, что в зверинце было очень плохо. Их кормили, холили, старый Васин каждую неделю расчесывал им шерсть. Люди очень любили их гладить, и волки с охотой позволяли им это. Охотно, но до поры. Может быть, в их плоских, покрытых мехом черепных коробках уже тогда зрели мысли о побеге?
Сколь волка ни корми, а он смотрит в лес. Но эти звери явились в город. Что-то влекло их сюда, что-то заставляло подниматься среди ночи и бежать, бежать, бежать сюда, в это пристанище дурнопахнущих каменных коробок. Здесь пахло людьми, пахло механикой – кислый, удушливый запах, отдающий металлом на языке. Волки запомнили его еще со зверинца, когда пышущий жаром, стрекочущий, как обезумевшая сойка, мимо них прокатывался ярко-синий трактор, развозящий кормежку. Техники волки не боялись, они знали, что не стоит соваться перед самой машиной, стоит обходить подальше эти неуклюжие, пахнущие металлом и смазкой конструкции. Не боялись они и людей, но не было ли здесь чего-то еще?
Волк-самец замедлил бег, в классической стойке поднял морду к сияющим звездами небесам и возбужденно принюхался. Ноздри его ритмично расширялись, собирая крупицы царящего вокруг буйства запахов. Запахи были реальные, они казались почти материальными и были куда более надежными, нежели зрение. Зрение может обмануть, а вот запах – никогда.
В соседнем дворе выгуливали собаку – маленькая брехливая шавка, распространяет вокруг себя острый запах агрессивности, смешанный со страхом. Кроме того, у нее течка – волчица втянула носом воздух, чихнула и обнажила зубы в безмолвном оскале. Волк повел на нее огненным диким глазом. Его не интересовали переживания бестолковой псешки.
Снова внюхался в воздух. Сладкий запах разложения, запах пищи и мелких, пахнущих мускусом существ. Помойка, давно не вывезенная, в ней снуют крысы. Тоже пища, но не лучшего сорта.
Почти в квартале отсюда бежит человек. Он вспотел, ветер доносит явственный запах страха. Очень терпкий, но вместе с тем возбуждающий. Человек очень боится, запах настоящей паники, адреналин так и бьет из пор.
Волк переступил лапами, нервно взрыкнул. Запах страха заводил, он пробуждал в зверях скрытые темные инстинкты, дремавшие, пока сами серые лениво обретались в зверинце, на обильной мясной диете.
Вот оно! Едкая горечь пробилась сквозь пахучее многообразие окружающей жизни. Мощный, темный дух, он проявился с оглушающей силой, и матерый волк попятился и обнажил клыки в предостерегающем оскале. Он не помнил этого запаха, но его темный звериный рассудок рефлекторно чувствовал исходящую опасность.
Запах зла? Нет, запах смерти. Темная, концентрированная горечь низко стелется над асфальтом, и волк, обычно так легко определяющий источник запаха, на этот раз не мог понять, откуда же изливаются эти темные миазмы.
Волк еще раз понюхал воздух, на этот раз ниже к земле. Да, горечь стелется по самому низу, как тяжелый отравляющий газ. Волчица нервно мотнула хвостом, а потом попятилась и испустила громкий тягостный вой, который тяжелым эхом отдался от силуэтов панельных многоэтажек. Где-то далеко забрехали собаки – сначала одна, а потом сразу три. В освещенных квадратах окном мелькнул силуэт жильца.
Волк принял решение – запах мрачный, но может подождать. Его время еще не пришло, и волк-самец это чувствовал. Поэтому он развернулся и неторопливо потрусил в сторону. Волчица последовала за ним бесшумной серой тенью. Через три шага они попали под крону растущего на обочине дерева и совершенно слились с темнотой.
Штора на окне задернулась, хотя силуэт жильца еще секунду был виден за ней. Собаки лаяли еще минут пять, перекидывая хриплые голоса через ночную тьму, а потом замолкли одна за другой. Где-то работал автомобильный двигатель, и слышно было, как из приоткрытой форточки на двенадцатом этаже дома доносится тихая музыка. Белесый рыбий глаз луны осел на крыше дома, звезды бесшумно мерцали, плясали и искажались в потоках теплого воздуха.
В почти полной тишине едкий черный запах неторопливо стелился по земле, разгоняемый ночным ветром, невидимый и незаметный, как самая лучшая из отрав. И самая совершенная.
13
Неделька выдалась активная. Даже чересчур. Нет, Влад особо не протестовал против такого насыщенного событиями времяпрепровождения, но как-то... утомляло это все, что ли?
Во-первых, ему подкинули работы. Впервые за последние две недели, в течение которых он безвылазно трудился над пещерной статьей. Сразу после посещения невменяемого сектанта позвонил главный редактор «Голоса Междуречья», одной из трех существующих в городе газет, и заказал Владиславу статью о тех самых убежавших из зверинца волках. Особо попросил только не сгущать краски и не делать из серых кровожадных хищников. «Голос Междуречья» был газетой официальной, серьезной и потому сплетен не печатающей. Влад с удовольствием согласился, оставив заметку в своем компе.
Как только он положил трубку, телефон снова зазвонил, но на этот раз никакого страха не вызвал. Все-таки приятно сознавать, что мир состоит не только из сдвинутых, неизвестно чего желающих личностей. Влад ответил на звонок и тут же получил работу номер два, на этот раз от «Замочной скважины» – второй городской газеты, в лице ее главного редактора, Пыревского Н. Н. Этот хотел статью о секте и просил Сергеева добавить что-нибудь от себя.
– Как с ритуалами? – спросил Влад. – Сделать кровавыми?
– На ваше усмотрение, – ответил Пыревский елейно. – Но... нашим читателям ведь не нужно знать, что творится там на самом деле. Наша газета специализируется на... так сказать, горячих и экзотических новостях.
На самом деле газета с двусмысленным названием «Замочная скважина» специализировалась исключительно на сплетнях, и в нее неминуемо попадали те горячие новости, что не прошли сквозь мелкоячеистое сито серьезности в «Голосе Междуречья».
Третья газета, выходящая на тонком бумажном листке, носила безотносительное название «Плотина» и целиком состояла из рекламных объявлений. Больше прессы в городе не наличествовало, исключая только навезенную из Москвы дачниками.
– Хорошо, недели через две, – сказал Влад, – я завален разными заказами, вы понимаете...
– Хоть три, – ответствовал основатель, главред и отец родной «Замочной скважины», – пойдет отдельным материалом.
После этого он попытался подтолкнуть Влада к написанию статьи о все тех же волках (естественно, с кровавыми душераздирающими подробностями), но тот вежливо отказался, решив, что две статьи в разных ключах – это уже перебор.
На прощанье Пыревских пожелал удачи в творчестве и пропал из Владиславовой трубки, посулив напоследок неплохой гонорар.
В тот же день Сергеев сходил-таки проведать Степана, но, как ни странно, не нашел его на обычном месте. Маргинального вида ханурики у ларька, поводя желтушными глазами, нехотя сказали, что тот уже второй день сидит в КПЗ и раньше чем через десять дней оттуда не выйдет. На вопрос Влада, за что он туда попал, алкаши, подбоченившись, выдали страшный секрет – Степан-де проявил открытое неповиновение городской власти, за что и был упечен в застенок. Порасспросив еще немного, Владислав понял, что Приходских просто шатался пьяным по городу, подрался с милицией, за что и получил пятнадцать суток по статье за хулиганство.
– Он же вроде пить бросил, – сказал удивленно Сергеев.
Алконавты широко заулыбались, показывая округе редкий частокол желто-серых зубов, и даже толкнули друг друга локтями, бросая на Влада снисходительные взгляды. Наконец один из них смилостивился и, скривив худую, пропитую насквозь рожу, произнес:
– Ага, бросил... размахнувшись. А потом снова поднял. Пьет он!
Сергеев понял, что ловить ему больше нечего, и покинул приют зеленого змия.
На дверях его подъезда вяло колыхалось под теплым ветром свежее объявление. Составленное в гневных тонах, оно призывало всех жильцов оторвать, наконец, задницы от дивана и шумной толпой направиться к ЖЭКу, чтоб разрешить, наконец, вопрос с горячей водой. Воду эту отключают уже «третий раз за последние три недели». «И каждый раз на три часа», – подумалось Владу, и он отсутствующе улыбнулся. Все-таки это не дело. Сейчас лето, и можно обойтись без горячей воды, но что если такое случится посреди зимы?
Еще одно такое же объявление легкой пушинкой летело вдоль тротуара, иногда касаясь теплого асфальта острыми уголками. Посередине печатного текста обреталось широкое буроватое пятно – кому-то не хватило бумаги, и он воспользовался объявлением по прямому его назначению. Бумажка имела коллективного автора в лице активистов подъезда – все той же Веры Петровны Комовой и старичка ветерана с первого этажа, который страдал от хронической мочекаменной болезни и чересчур большого количества свободного времени.
Не успел Влад взяться за ручку двери, как она сама широко распахнулась от молодецкого пинка с другой стороны и гулко хрястнула о косяк. Едва успевший уберечь нос от перелома Сергеев поспешно посторонился, увидев в темном проеме соседушку сверху – Рябова Федора Борисовича. Был Федор низкоросл, но очень широк в плечах и отличался буйным нравом. Лицо у него было обрюзгшим, на голове обширная лысина, а оставшиеся волосы торчали дыбом, чем-то напоминая рога. И сейчас, выходя из темного подъезда, напоминал Федор Борисович волосатого кроманьонца, выглядывающего ясным днем из своей провонявшей гниющей снедью пещеры.
Влад хотел что-то сказать, но вовремя заметил красноватые искорки, прыгающие в мутных глазах почтенного отца семейства. Был он с жуткого бодуна и посему в очень плохом настроении, в той стадии, когда кончается всякое трезвомыслие и начинается буйство. Потому Сергеев просто сделал шаг в сторону, пропуская Рябова мимо.
В подъезде гулко раздавались всхлипывания на два голоса, оба женские. Периодически один из голосов прекращал всхлипывать и начинал тоненьким голоском причитать, мешая жалобы с заковыристыми проклятиями. Собственно, все было ясно – очередной эпизод бесконечной саги о Рябовых, на этот раз в минорном ключе. В конце концов, наверху хлопнула дверь – и все затихло.
Надо сказать, что в ЖЭК жильцы собирались идти уже в субботу, но как раз в этот день случилась вышеупомянутая дискотека, и это надолго выбило всех из колеи. В тот же день поступил срочный заказ от «Замочной скважины» – написать про дискотеку, и желательно поподробней. Влад принял это к сведению, подивившись в душе количеству свалившейся на него работы.
Кухонный кран с холодной водой в тот день смог порадовать Владислава лишь сдавленным хрипом, похожим на тихую агонию. Исчезнув в ночь с субботы на воскресенье, вода возвращаться, похоже, не собиралась. Сергеев простоял в раздумьях у высохшего потомка римского водопровода.
Чайник был пуст. Был пуст и его маленький заварочный собрат. И даже вычурный керамический унитаз в туалете мог спустить воды от силы два раза. Глядя на эту тотальную обезвоженность, Влад с минуту пофилософствовал о зависимости современного человека от бытовых удобств, потом его врожденная практичность взяла свое, и он вышел на улицу, обремененный двумя пустыми и нещадно гремящими ведрами. Руководствовался он при этом старыми воспоминаниями, тихонько шептавшими ему, что на пересечении Верхнемоложской улицы и улицы имени Семена Стачникова вроде была сохранившаяся водоколонка.
Подтверждение этого он заметил еще метров за сто, когда как раз свернул на Верхнемоложскую (идущую к городскому кладбищу и потому называемую обывателями «Последний путь»). Из-за угла панельного пятиэтажного дома выглядывал хвост эпической по своим масштабам очереди. Была она в три ряда и наполнена нещадно толкающимся и огрызающимся народом. Были тут женщины, старики и малые дети, а также малочисленный мужской контингент. И каждый из стоявших сжимал в руках объемистые емкости для воды, в числе которых были пятилитровые банки, пузатые бутылки из-под импортного лимонада и алюминиевые канистры. Людской говор витал над очередью, то и дело срываясь на трескучую ругань.
Влад в некотором удивлении остановился, созерцая, как поток людей медленно, но неумолимо движется в сторону колонки. Он прошелся вдоль стоящих людей, поближе к колонке, чем сразу заслужил несколько нелестных прозвищ из толпы и настоятельную просьбу встать в конец очереди, высказанную в лучшем стиле русской матерной словесности. Люди раздражались по пустякам, толкались локтями, емкости непрерывно гремели, и в результате получалось что-то вроде бравурного марша, совершенно здесь неуместного.
– Совсем ополоумели, нелюди поганые! – злобно прошипела скрюченная, сморщенная лицом и, похоже, разумом старуха, что стояла в самой серединке этого людского потока. – Жаждой томить нас вздумали! – В руках цвета старой картофельной кожуры она сжимала пластиковую канистру с поцарапанными углами.
– А что с водой? – спросил Влад. – Я думал, это только на Школьной...
– Щазз, на Школьной! – ответил ему из очереди массивный краснорожий мужик с диковатыми глазами. – По всей Верхнемоложской народ без воды сидит! Второй день уже, блин! – Он встряхнул своей канистрой в подтверждение своих слов, а когда Влад попытался втиснуться рядом, пихнул этой самой канистрой его обратно. – Куда прешь!! В очередь, в очередь!!
– О, Владик, привет! – раздалось откуда-то из-за плеча.
Владислав обернулся и узрел Виталика Смагина, давнего и хорошего знакомого. Был он, как всегда, всклокочен и оживлен.
– Руку не подаю, извини! У меня вот! – И он с натугой качнул двумя полными до краев ведрами. – Не разлить бы!
– A y тебя, что, тоже воды нет? – изумился Сергеев. – Ты ж у самой Арены живешь!
Так в городе называли главную верхнегородскую площадь, уже много лет носящую имя Пятидесятилетия Октябрьской Революции. Ввиду исключительной длины оригинального названия, а также за характерную радиальную форму площади большинство горожан звали ее Ареной или Колизеем. Именно там располагался центр городской власти в лице здания администрации, суда, милиции и неработающего кинотеатра «Призма».
– Какая вода! – энергично мотнул головой Виталик, что заменяло ему, видимо, сейчас энергичное жестикулирование. – Ты что, второй день никакой нет. Сортир, извини, нечем сливать! А у нас, блин, еще новостройки сплошняком, ни одной колонки в округе!
– А у нижнегородских? – спросил Влад.
– А у них полно, – отозвался хмурый субъект из очереди напротив, – и колонок, и даже колодцев! Да и вода вроде есть. Тут-то все с Верхнего города.
Очередь глухим гулом выразила согласие. Кто-то визгливо пытался заставить кого-то встать в очередь и не протискиваться. Сквозь проемы в тучах проглядывало солнце, а завтрашний прогноз обещал двадцатишестиградусную жару. Сергеев с досадой отметил, что взял слишком мало пустой тары.
– Во как! – крикнул Смагин и качнул ведрами, в результате чего немалая часть воды из них плеснула на землю. Физиономия их обладателя при этом выразила почти комическую огорченность. – Разлил, черт, ну, не бежать же теперь за новыми. Так что, Владик, приближается великая сушь! – Он качнул головой в сторону бешено работающей колонки и произнес по слогам: – ЗА-СУ-ХА!
– Ничего, чай – не помрем, – отозвался из очереди все тот же хмурый субъект, после чего повернулся к Владу и сказал: – А ты, друг, если не хочешь остаться без воды – ступай становись в очередь. Чую, к вечеру здесь народу только прибавится. Почитай ведь, весь Школьный микрорайон без воды остался, и часть Центра. Говорят, даже в Змеевском ее отключили, на Подорожной и Шоссейной.
– Да, поторопись! – сказал Смагин. – А я, может, еще раз сюда добегу. К вечеру. Бывай, Влад! – И, энергично кивнув в сторону Сергеева, что, должно быть, заменяло не менее энергичное рукопожатие, Виталий направился вдоль по Стачникова, бросая озабоченные взгляды на нещадно болтающиеся ведра.
Сергеев проследовал в конец очереди и там остановился, очутившись позади худого до невозможности пацана лет семнадцати и необъятных размеров тетки средних лет, которая к тому же была вооружена таких же размеров канистрой и выглядела готовой к любой, пусть даже очень затяжной, битве за живительную влагу.
– Вот наше время, – угрюмо сказал пацан, как только Влад встал в очередь, – люди теряют людской вид. Их поддерживают только бытовые удобства – вода, еда. Лиши их этого, и они становятся зверями.
– Ммм... – сказал Владислав, не зная, что ответить на подобный пассаж, потом пригляделся повнимательней к оратору и узнал его. Ну, конечно, тот самый сосед из квартиры семнадцать. Хрупкий юнец с глазами маньяка.
– Вот дискотека, – продолжил между тем тот, – яркий тому пример. Нет, там всегда было скотство и зверство, но то, что в последний раз случилось, – вовсе не лезет ни в какие рамки. Вы, понимаете, да? Люди хищны по своей натуре.
– Ну... – сказал Влад, уже досадуя, что напоролся на этого малолетнего шизофреника.
– Вы не понимаете, – сказал парень обвиняюще, – ничего не понимаете! Живете минутными интересами! Низкими, приземленными интересами!
Владислав отодвинулся в сторону, чуть ближе к тетке, бросившей на него взгляд, в котором раздражение смешалось с сочувствием. Но несовершеннолетний оратор больше не сказал ни слова и даже отвернулся от Влада, решив, видимо, что тот недостоин выслушивать его судьбоносные откровения.
Отстояв два мучительных до невозможности часа, Сергеев наполнил ведра из нещадно брызгающей по сторонам колонки и направился домой, оставляя за спиной ничуть не уменьшившуюся, а скорее выросшую в размерах очередь. В городе пахло бензином, влагой и приятным вечерним теплом.
Вопрос с водой был решен – пока решен, и Влад очень надеялся, что засуха не затянется слишком надолго.
14
Брат Рамена тихо ждал свою жертву в сгущающемся мраке. Одетый в неприметную одежду, бывший преданный слуга Ангелайи обретался в полукруглой арке, построенной между двумя многоэтажными домами. Здесь было тепло, разгулявшийся к темноте ветер почти не задувал в это укромное место. Еще здесь было довольно темно, и к ночи обещала установиться полная непроглядная тьма.
Жаль, что жертва пришла еще до заката.
Ворон опять говорил с братом Раменой. Говорил в жестких, властных, приказных тонах. Он еще больше оформился, и теперь сектант без труда выделял черные глянцевые перья на фоне сгустившейся темноты. И глаза. Сегодня днем Рамена специально присматривался ко всем неряшливым птицам, пытаясь обнаружить, у которой из них глаза будут также отливать красным, но таковой не нашел – птичьи глаза были бессмысленны и напоминали круглые агатовые пуговицы.
Но у Ворона, ЕГО Ворона, в глазницах полыхал жидкий красный огонь, а значит – потусторонняя птица была непохожей на других. В отличие от тех роющихся в отбросах комков перьев, она была разумной. Может быть, это был коллективный разум всех ворон на земле? Рамена-нулла зябко передернул плечами, стоя в полутьме арки. Редкие прохожие бросали на стоящего острые взгляды, в которых подозрительность мешалась со смутным опасением.
Рамена все рассчитал правильно – человек, на которого показал Ворон, должен пройти здесь, чтобы вернуться домой. Вот уже два часа, как он ушел за водой, к единственной в округе водоколонке. Сектант видел, как возвращаются оттуда жильцы, сгорбившиеся под тяжестью сосудов, вмещающих в себя влагу жизни. Выглядели они уставшими, но странно счастливыми, словно отвоеванная вода стала вдруг занимать для них одно из первых мест в человеческом хит-параде ценностей. Вчера Ворон сказал:
– Смотри, Рамена, кто тебя окружает! Люди, твои соседи, твои земляки – они погрязли в мелочных делах и насущных проблемках. Им уже не постичь потустороннего, им уже не увидеть истины. Мрака истины, Рамена. Они слабы духом и зависят от слишком многого количества вещей. Они изнежены. А когда их начинают лишать этих вещей, этих удобств – они не возвышаются, а, напротив, окончательно деградируют. Бойся их судьбы и смотри, каким бы ты стал, если бы я не взял тебя под свое крыло!
Экс-сектант помнил, что при этих словах его словно насквозь пронизало острое и горячее чувство благодарности, смешанное с ощущением покоя и защищенности.
Он действительно был под крылом, и там, под черными глянцевыми перьями, было тепло и уютно, как под толстым пуховым одеялом. Сладкое чувство причастности – такое Дмитрий испытывал только в раннем детстве, когда еще не начавшая спиваться мать разрешала ему спать вместе с собой. Материнское тепло, оно неожиданно вернулось к Рамене уже в зрелом возрасте – и что еще может пожелать в такой ситуации человек?
А вот теперь он видел, что Ворон был прав. Этот восторг на лицах горожан, с боем нацедивших жалкие двадцать литров воды! С боем уже сейчас, а что будет дальше?
Мимо Рамены неспешно прошествовал давешний журналист, руки его оттягивали эмалированные ведра, наполненные почти до краев. Этот даже не покосился, занятый какими-то своими мыслями, глубокая складка пробороздила его лоб – судя по всему, думы были невеселыми. Ворон сказал, что, в конце концов, придется убить и его, но не сейчас, а чуть попозже, когда он начнет становиться по-настоящему опасным.
Чем этот понурый субъект мог оказаться опасным, брат Рамена не понимал. Как, впрочем, и сегодняшняя жертва – хилый малолетний книжник, живущий в одном доме с марателем бумаги. Этот вообще казался неспособным раздавить даже муху. Стихоплет хренов...
Вы ознакомились с фрагментом книги.