Пастырь из спецназа

Игра началась стремительным прорывом одной из команд к воротам соперника, и народ одобрительно загудел: действо началось, и началось красиво. Священник вздыхал, потирал шею, переминался с ноги на ногу, морщился и вдруг понял, как соскучился по футболу. Сектанты очень точно рассчитали, что именно следует сделать. Но когда закончился первый тайм и судья объявил перерыв, а мужики тронулись с места, чтобы по новой затариться пивом, все внезапно изменилось. Из толпы раздался разбойничий посвист, и народ, предчувствуя какую-то потеху, возбужденно зашевелился.

– Эй ты! Долговязый! – прокричал кто-то знакомым скрипучим голосом.

Костолицый внимательно оглядел толпу. Он явно не относил себя к категории «долговязых», но понимать, что происходит среди зевак, был обязан.

– Да-да! Я тебе говорю! Чего вы там друг другу дрочите?! Давай по-настоящему сыграем!

Отец Василий вывернул голову. Прямо на пристани, раскачивая ногами, сидел тот самый мужик, от которого новогодней ночью они с Толяном отбили костолицего… его тогда назвали Маконей. «Вот, блин! – ругнулся священник. – Я точно помню эту кличку! Но откуда?»

– А-а! Старый знакомый! – откликнулся костолицый. – Подожди уж своей очереди, будь добр… А потом я и тебя на поле пущу…

– Не ссы, долговязый! Если ты мужик, давай, не выеживайся! Об че спорим, наши ваших надерут!

– А кто это «ваши»? – холодно поинтересовался костолицый.

– Да хоть кто! Лишь бы не строили из себя одуванчиков, как твои! Хочешь, прям щас команду наберу?

Это был вызов. Толпа замешкалась и замерла, вмиг забыв даже о пиве.

– Ловлю на слове, – спокойно принял вызов костолицый. – Наберешь команду за десять минут, будешь играть. А если не наберешь, тогда извини…

Отец Василий сглотнул. Более всего на свете ему захотелось скинуть рясу, выскочить на скользкое, слегка присыпанное снегом поле и показать этим мерзавцам, что такое настоящий футбол!

– Пацаны! – вскочил на ноги Маконя. – Кто со мной?!

Толпа зашумела.

– Давай, пацаны! – призвал Маконя. – Покажем этим святошам!

Отца Василия передернуло. Определение было не вполне уместное.

– Я с тобой, Маконя! – пьяненько крикнули из толпы. – Подожди меня, я с тобой!

Отец Василий с нарастающим интересом наблюдал за развитием событий. Маконя спрыгнул с причала на лед и начал продираться к полю, на ходу агитируя подвыпивших земляков составить ему компанию. Но народ откликаться не торопился. Так что, даже когда время почти вышло, возле Макони собралось всего-то шесть человек – не вполне трезвых и не самых спортивных. И в этот миг отец Василий вспомнил! Конечно же, он знал Маконю! Еще по школе…

Если быть точным, то Маконя учился не в его школе, а во второй. Даже до восьмого класса добрался с трудом. Но уже тогда, несмотря на юный возраст, Маконя успел прославиться как дерзкий и отважный хулиган, которого побаивались и некоторые прошедшие зону парни. Позже он тоже туда угодил…

– Блин, мужики! Вы че, блин?! – крикнул Маконя. – Че вы дрейфите?! Давай, выходи! Сделаем этих козлов!

Толпа хмуро молчала, а кое-кто из парней даже подался назад, как бы ненароком прячась за плечи своих подруг. Буйный Маконин характер был хорошо известен. А к краю поля уже подходил торжествующий костолицый.

– У тебя полторы минуты осталось! – весело предупредил он.

И тогда священник, не отдавая себе отчет в том, что делает, продрался вперед и начал стаскивать рясу.

– Я с тобой, Маконя, – только и сказал он. – Если что, меньшим составом сыграем.

– Ты?! – выпучил глаза Маконя. Он явно узнал в одетом в подрясник, обросшем бородой мужике того, кто не так давно опозорил его перед корешами, поставив на четыре точки.

– Давай, Шатун! Давай, Мишаня! – заорали из толпы, и Маконя затряс головой.

– Шатун?! Ты – тот самый Шатун?!

История про бывшего местного хулигана, ставшего сначала спецназовцем, а потом вернувшегося домой в рясе, давно уже числилась в городских легендах.

– А то… – усмехнулся отец Василий. – В храм божий надо ходить, Маконя, тогда бы знал… – сказал он, боковым зрением отметив, как потянулись вслед за ним в сторону поля еще несколько мужских фигур.

* * *

Команда у них подобралась «Прощай, маманя!». Были здесь и спившийся вконец бывший тренер футбольной команды местной птицефабрики, и какой-то очкарик в хорошем спортивном костюме, и два вьюноша – почти подростки… Но народ отреагировал на дерзкий вызов сектантам очень хорошо: забурлил, закипел и побежал за водкой…

Костолицый явно не ожидал, что Маконе что-то удастся, и начал ссылаться на то, что поначалу следует довести до конца уже начатую игру, но толпа жаждала зрелищ, а только лобовое столкновение сборной команды Макони с командой костолицего такое зрелище гарантировало.

– Давай, долговязый, не дрейфь! – орали местные парни, и костолицый нехотя подчинился.

Диакон Алексий прибрал рясу отца Василия и теперь держал ее в руках, но все равно священника опознали в первые же мгновения, и люди подтянулись к полю почти вплотную, составив живую изгородь из темных копошащихся тел.

Костолицый чувствовал себя достаточно уверенно. По крайней мере в руках себя держал – уж это отец Василий видел. Главный сектант быстро составил из двух своих команд сборную и решительно повел ее на приветствие.

– Сделайте их, мужики! – заорал кто-то из толпы.

– Поставьте их в позицию! – тут же поддержали крикуна. – Давай, Маконя! Сделай их! Давай, Шатун, покажи им, где раки зимуют!

Отец Василий усмехнулся. Что-что, а патриотизм всегда шел православной церкви на пользу – это срабатывало во все времена!

– Ну что, Маконя, – повернулся он к заматерелому хулигану. – Покажем гостям, как надо играть?

– А то! – зло сплюнул в сторону Маконя.

* * *

Игра не заладилась с первых же минут. Маконя орал на свою команду, толкался, получал от бледного, испуганного таким поворотом событий судьи предупреждения и от этого еще более свирепел и еще хуже играл. Отец Василий, напротив, из кожи вон не лез, а терпеливо пытался сыграться с теми, кто в отличие от Макони рассудка не потерял.

Его сразу порадовал спившийся, но сегодня еще вполне адекватный бывший тренер футбольной команды местной птицефабрики. Играл грамотно, не суетился, хотя и бегать уже по-настоящему не мог – быстро уставал… Неплохо показали себя и юнцы, великолепно прорывающиеся к воротам противника и послушно отдававшие мяч, когда скажут. Но игра все равно не шла: Маконя портил все.

– Куда?! – орал он. – Мне отдай, мне!!! – Но, получив мяч, бездарно его терял и от этого совершенно выходил из себя. – Я тебе что говорил, гнида?! Мне надо было отдавать! А ты куда пасанул, козел?!!

И, подчиняясь этому разрушительному настроению, толпа заводилась все сильнее, и наступил момент, когда на поле полетели тяжелые пивные бутылки, а подначенный дружками Маконя сцепился с судьей.

Священник кинулся их разнимать, но тут же понял: поздно! Люди, как остервенелые, выбежали на поле и включились в драку с подоспевшими на помощь судье и своим единоверцам сектантами. В считанные секунды пространство вокруг наполнилось хрустом, а на льду появились первые кровавые кляксы.

Священник заметался. Побоище надо было остановить, но как это сделать, он уже не представлял.

– Маконю держи, поп! Маконю! – услышал он и обернулся.

Это кричал костолицый. Он висел на самом здоровом своем футболисте-сектанте и указывал рукой на избивающего судью Маконю. Священник кивнул и кинулся стаскивать зачинщика с судьи – костолицый был прав: надо блокировать зачинщиков, это они и в спецназе проходили…

– Ур-рою! – орал Маконя, пиная упавшего на лед судью ногами. – Живым, гнида, закопаю!

Священник быстро переместился к Маконе, передавил ему горло, завел руку за спину и потащил прочь, к краю поля.

– Пусти… – хрипел Маконя, елозя ногами по льду, но ни затормозить, ни достать священника свободной рукой не мог.

– Тихо, Маконя, тихо… – приговаривал священник ему в ухо. – Все будет хорошо… Не буянь, малыш…

Священник почти вытащил его за пределы свалки, когда понял, что дело уже даже не в Маконе. Местные повалили металлическую сетку у небольшого пристанного склада, поотрывали полутораметровые столбики и погнали противника вдоль заснеженного берега. Разгоралось настоящее побоище – с хрустом костей и безумной, пьяной жестокостью. Священник двинул Маконе по шее, бросил обмякшее тело на снег и кинулся унимать остальных.

Сектанты держались дружно. И все-таки победить значительно превосходящего их числом и агрессивностью противника не могли. Кто-то уже упал на лед, кого-то прижали к причалу, а упавших безжалостно добивали ногами.

– Хватит! Остановитесь! – кричал священник, оттаскивая и расшвыривая в стороны озверевших земляков. – Побойтесь бога! Да хватит вам, я сказал!

Но мужиков как заклинило, и ему пришлось-таки бить их, чтобы хоть немного привести в чувство и понизить градус озверения. И он шел и шел, как танк сквозь камыш, оставляя после себя четко заметную полосу обездвиженных буянов.

– Сзади, поп! – истошно крикнул кто-то, и он пригнулся.

Над головой просвистело что-то тяжелое, и священник не раздумывая двинул нападавшего кулаком и вырвал из его рук увесистую трубу.

– Классно! – услышал отец Василий и оглянулся.

Это был костолицый, и как раз сейчас он отбивал атаку двух пьяненьких юнцов. Главный сектант дрался грамотно и уверенно: без озлобления или паники. Он спокойно ушел от удара в лицо и мягко пропустил мимо себя второго нападающего, лишь слегка добавив ему скорости ударом в затылок. Он проделал это настолько профессионально, что отец Василий даже насторожился – ничего подобного он не видел с самой службы. «Ой, не прост этот сектант!» – мелькнула мысль.

– Что делать будем?! – крикнул костолицый.

– Унимать! – коротко ответил священник и, схватив за шиворот рвущегося в бой плюгавенького мужичка, отбросил его в сторону.

– Хреново! – прокомментировал костолицый, уворачиваясь от очередного удара.

– А то! – подтвердил священник.

– И ментов не видно! – огляделся по сторонам очистивший себе достаточно места костолицый.

Священник вздохнул. Менты здесь были, он сам видел их «уазик» возле причала, вот только вмешиваться в драку до прибытия серьезного подкрепления отважные блюстители порядка не рисковали.

Они с костолицым еще успели выдернуть из толпы и основательно успокоить четверых или пятерых самых буйных, когда подъехали-таки несколько «уазиков» с ментами и «Скорая». Милиционеры неторопливо построились и, получив инструктаж, столь же неторопливо, по-домашнему, принялись успокаивать оставшихся на ногах буянов. Но это была уже чистой воды «косметика» – врачам и без ментовских усилий работы хватало.

Отец Василий с облегчением покинул поле и, взбежав на некрутой берег, вышел на причал. Здесь вовсю грузили в кареты «Скорой помощи» пострадавших.

Мужики с пробитыми головами и окровавленными лицами вели себя по-разному… Кто вопил и порывался «сказать последнее слово», кто вообще плохо соображал, что происходит, но всех объединяло одно: они были глубоко нетрезвы.

– Куда этого?! – крикнул санитар.

– Пусть ждет, – отозвался врач. – Со следующей партией вывезем…

– У него, похоже, черепно-мозговая, – покачал головой санитар. – Боюсь, не дотянет…

– Может, ко мне, в «Жигули»? – спросил священник.

– А у вас кресла раскладываются?

– Разложим, – кивнул отец Василий.

* * *

Он успел сделать три ездки в районную больницу и даже перекинуться парой слов с Костей. Отрывать главврача от работы больше чем на пару слов было в такой ситуации просто грешно… И лишь выехав на причал в четвертый раз, отец Василий понял, что все закончилось.

Священник спустился с берега на лед и осмотрелся. Здесь еще стояли мелкие группки людей, но на демонстрацию молодецкой удали их уже не тянуло.

– Зря вы им помогли, – услышал отец Василий за спиной и оглянулся – прямо перед ним стоял… Маконя.

«А ведь он прав, – подумал священник. – Так все здорово складывалось! Ну, надавали бы они друг дружке по мордам, глядишь, и пыла у миссионеров поубавилось бы…»

– Нет, – покачал он головой. – Ты не прав, Маконя. Христовы заповеди не отменишь, а сострадание к ближнему одна из основных православных ценностей…

– Это они-то ближние? – скривился Маконя и потер ладонью распухший нос. – Твари они, а не ближние. Гнать их надо! Чтобы до самой своей Америки не останавливались!

«Хорошо бы!» – подумал священник.

– Не должен христианин так говорить, – вздохнул он.

К ним подошел один мужичок, второй…

– Одурманивают народ… – вроде бы ни к кому не обращаясь, выдавил Маконя.

– Точно! – поддержали его мужики. – Гнать их надо отсюда!

– И девок наших вон сколько у них! – уже агрессивнее выпалил Маконя. – Задурят голову «Дети божии», а мы потом расхлебывай!

– Блин, Маконя! – пожаловался кто-то из мигом образовавшейся толпы. – У меня, блин, соседка нормальная баба была, а теперь и не подойди! Рубля не даст!

Народ загудел; видно было, что мужик попал в самое больное место.

– Так! Разошлись! – пробился сквозь толпу милицейский сержант. – Маконин?! Я тебе что сказал?! Чтоб духу твоего здесь не было! А ты снова за свое?! А ну пошли со мной!

Маконе завернули руки за спину и поволокли сквозь бурно протестующую против ментовского беспредела толпу.

– Хоть вы, батюшка, им скажите! – навалились мужики на священника. – Нельзя же так! Маконя все верно говорит! Скажите им, скажите! Вы же видели!

Трудно было понять, что они имели в виду, и священник махнул рукой, развернулся и побрел к своей машине. Все, что могло состояться, уже состоялось…

* * *

Отъехав от пристани, отец Василий внезапно почувствовал, что порезанное плечо снова болит и снова мокрое от крови, вздохнул и отправился в больницу.

Понятно, что Костя был неимоверно занят, и священником занялся все тот же молодой врач с благородным именем Евгений, что уже зашивал его два раза. Заметив среди пациентов отца Василия, он побледнел, потом покраснел, но удержал себя в руках и, лишь увидев, во что превратился его труд, рассвирепел.

– Вас что, батюшка, к кровати привязывать надо?! – заорал он. – Ну сколько же можно!

Священник отвел глаза.

– Куда я швы положу?! Сплошная рванина! Вы что, нарочно?!

– Нет, – покачал головой отец Василий. – Честное слово, не нарочно…

– Еще раз вас увижу, выгоню к чертовой матери! – зло пообещал врач.

Отец Василий тяжело вздохнул. Вообще-то надо было сказать врачу, чтобы он не чертыхался, хотя бы при священнике, но тогда дальнейшее поведение человека в белом халате стало бы непредсказуемым, и отец Василий, вздохнув, промолчал.

* * *

К Медведеву он отправился прямо из больницы. И секретарша главы районной администрации даже не пыталась его остановить – такая решимость светилась в глазах отца Василия.

– Батюшка? – удивился Медведев. – Чего стряслось-то?

– Вы должны это остановить! – без предисловий начал отец Василий. – Это не может продолжаться!

Медведев тяжко вздохнул – он сразу просек, о чем говорит православный священник.

– Не все так просто, – покачал он головой.

– Вы разве не знаете, что сегодня произошло? – уставился на главу районной администрации священник.

– Знаю… – еще тяжелее вздохнул Медведев.

– Так остановите это!

– Но ведь там наши, местные, виноваты, – возразил Медведев. – Я у Скобцова интересовался, да и показания очевидцев совпадают… А что культурно-массовое мероприятие на Рождество Христово организовали, так за это им честь и хвала. Вы же сами христианин, как вы не понимаете?

Отец Василий выпал в осадок. Медведев явно не видел никакого греха в том, чтобы считать Иисуса апостолом!

– Они аферисты, – упрямо сдвинув брови, сказал священник. – Вы знаете, что они работу усть-кудеярцам пообещали?

– И не только знаю! – сразу воодушевился Медведев. – Районная администрация сама в этом участвует… и на полторы тысячи рабочих мест у нас вполне конкретные планы.

Следующие десять минут отец Василий только глотал слюну. Здесь уже все было схвачено: администрацию купили на корню грандиозными совместными проектами. И мало того, что сектанты совершенно задурили голову Медведеву байками о том, что чуть ли не половина конгресса США – Дети Духа и от этого прямо зависят целевые кредиты… Оказалось, что именно администрация и помогла сектантам открыть и пункты приема зерна и шкур крупно-рогатого скота, и гарантировала сбыт необычайно дешевых по местным масштабам горюче-смазочных материалов…

– Но они же народ развращают! – отчаянно попытался открыть власти глаза священник.

– А что вы от меня хотите? – развел руками Медведев. – У меня налоги в казну впервые за столько времени пошли… Как хотите, отец Василий, но я этот факт игнорировать никак не могу; да меня и область не поймет, если я начну им препятствия чинить! И, кстати, правильно сделает!

Это было безнадежно.

* * *

Отец Василий вернулся в храм, с трудом дождался окончания дня и, предупредив Олюшку, снял рясу, надел дубленочку и пошел прогуляться – голова после сегодняшних событий шла кругом. Он зашел в больницу к Косте, но главврач все еще был занят поступившими ранеными. Спровоцированные этими прислужниками нечистого беспорядки прокатились по всему Усть-Кудеяру, и теперь избитые люди поступали в больницу чуть ли не со всего городка.

Обескураженный отец Василий прошел на площадь, но там оказалось на удивление пусто – почти не было видно даже местной молодежи, обычно охотно оккупирующей каждый вечер лавочки в сквере у памятника Ильичу…

– А ты разве не знаешь? – услышал он обрывок разговора продефилировавшей мимо парочки. – Они каждый вечер на службу в Доме рыбака собираются…

Отец Василий что-то такое вспомнил. Кто-то говорил ему об огромной резиденции сектантов на острове Песчаном, в Доме рыбака… Толян? Кажется, да… Священник вздохнул: размеры отстроенного когда-то для обкомовских работников усть-кудеярского Дома рыбака превосходили все мыслимые пределы, и если сектантам и впрямь удается заполнить его хотя бы на треть… Он даже поежился – такой ужасной была такая реальность. Столько загубленных душ!

Отец Василий брел вдоль по центральной улице, дискутируя сам с собой, выдвигая аргументы и контраргументы и приводя доводы и примеры… Но чем далее он рассуждал, тем острее понимал, что эта нахлынувшая на городок напасть гораздо сильнее и беспощаднее, чем он думал раньше. Главное, была она антигуманна, направлена против человека. Сектанты обращались с душами людей, как с сырьем, и тем не менее в этих новых правилах игры одерживали победу за победой. Это было невыносимо.

Он и сам не заметил, как оказался на причале. Там, вдалеке, сверкал огнями стоящий на острове Песчаном Дом рыбака. Священник снял шапку и прислушался, но сквозь посвист ветра от острова до причала доносились лишь слабые, невнятные звуки. «Сходить? – подумал он. – Нет, не стоит. Дурацкая это идея…» И уже в следующий миг отец Василий обнаружил, что спускается на лед, а внутри его гложет только одна мысль: он должен увидеть, что там происходит! И, если поможет господь, он предотвратит дальнейшее падение христианских душ вниз, в мохнатые и безжалостные лапы лукавого.

* * *

До острова Песчаного, притулившегося к противоположному пустынному берегу, было километра два. Смеркаться начало по-зимнему рано, и, пока отец Василий дошел до полыньи, совсем стемнело. Отец Василий осторожно, метров за восемь-десять обошел огромную промоину по краю и бодро тронулся к Песчаному – до острова оставалось всего ничего. Но чем ближе он подходил, тем страшнее ему становилось.

Огромный комплекс Дома рыбака светился и переливался разноцветными огнями, как новогодняя елка. Впрочем, здесь и впрямь сверкало множество цветных гирлянд, оставшихся еще от празднования Нового года. Но ни радости, ни легкости эти цвета не приносили; напротив, от них отчетливо веяло тревогой. Отец Василий прислушался: там, внутри, раздавались поистине странные звуки, словно сотни людей одновременно хлопали в ладоши, потом надолго замирали в полной тишине и снова хлопали. Это не было похоже ни на что.

Он осторожно приблизился ко входу в здание, и его даже передернуло: неизвестно, что хотел этим сказать оформитель, но опоясавшие двери разноцветные гирлянды более всего походили своей формой на широко распахнутую хищную пасть.

– Тебя сменить? – услышал он уверенный мужской голос и присел, словно испугался, что его заметят.

– Да, пора бы… – охотно откликнулся на предложение второй человек. – И скажи там этому новенькому, как его, Сашке, пусть тулупчик с собой прихватит – здесь холодает.

Отец Василий поежился – воздух и впрямь остыл.

– Ладно, я пошел…

Священник прокрался поближе к дверям. Недалеко от входа стоял и курил молодой плечистый охранник в камуфляже. «Расслабился боец… – усмехнулся священник. – Раньше я бы его в два счета снял!» – и тут же устыдился своих недостойных мыслей: в конце концов, он сюда не банду пришел брать, а правду выяснить…

Охранник громко выплюнул сигарету, отошел к заснеженным кустам и вжикнул «молнией». «Пора! – понял священник. – Пока не оглянулся!» Он метнулся ко входу и бесшумной тенью скользнул в приоткрытые двери. Пока все получалось.

Здесь внутри было темно и остро пахло какой-то цветочной эссенцией, явно ритуального характера – назвать это благовониями язык не поворачивался. Священник нащупал вторую дверь, открыл… и мигом оказался в другом мире. Он еще никого не видел – чтобы увидеть зал, следовало подняться по лестнице примерно на десяток ступеней. Но атмосфера происходящего ощущалась даже здесь. Ослепительный свет резал глаза. Резкий цветочный запах стал просто невыносим; воздух в огромном, просторном помещении казался тяжелым, буквально свинцовой плотности… Раздался хлопок, и он понял, что там, еще на льду, не ошибся: это действительно был хлопок нескольких сотен ладоней.

– А теперь… – услышал он многократно усиленный динамиками знакомый голос, – мы зададим себе несколько простых вопросов…

Раздались чьи-то шаги, и отец Василий метнулся вбок по коридору – где-то неподалеку, насколько он помнил, располагалась вторая лестница – на балкон. Точно! Деревянная лестница, новенькая ковровая дорожка и множество крутых ступенек вверх…

– Господь, этот великий творец, не стал бы создавать нас грешными… – прогремели динамики. – Разве это не правда?

– Правда! – ухнули в ответ сотни людей.

«Господи, что это?! – спрашивал священник, взбегая по ступенькам. – К чему он клонит?»

– Значит, нет греха! – прогремели динамики.

– Нет греха! – послушно откликнулись люди.

Отец Василий выскочил на балкон и замер, вцепившись рукой в полированные деревянные перила. Там, внизу, плечом к плечу стояли сотни, а может быть, и тысячи людей! «Спаси и сохрани!» – взмолился священник – ничего подобного он увидеть не ожидал. А за кафедрой, под собственным огромным, квадратов на восемь, портретом, стоял… костолицый.

– Господь сотворил нас по образу и подобию своему, – сказал костолицый. – Разве это не правда?!

– Правда! – ухнула серая человеческая масса внизу.

– Но господь совершенен, а значит, совершенны и мы! Каждый из нас!

– Каждый из нас! – откликнулась человеческая масса.

«Что это?! – ужаснулся отец Василий. – Как они не видят?! Что он с ними делает?! Господи, грех-то какой!» Люди в партере казались ему зомбированными куклами, не понимающими, что они говорят и что делают…

Священник прикрыл глаза рукой от невыносимого света и вгляделся еще внимательнее. Казалось, люди внизу ничуть не страдают ни от кошмарной интенсивности света, ни от тяжелого цветочного смрада – иначе назвать этот дух было невозможно. Их глаза были широко раскрыты и направлены на костолицего проповедника, а на лицах сияли широкие, счастливые улыбки.

Где-то за кулисами мерно, в четверть силы застучали барабаны и запели нежные, тихие скрипки. Народ покачнулся вперед…

– Братья и сестры! – громко возопил со сцены костолицый и воздел свои длинные руки вверх. – Бог никогда не переставал любить вас! Верите ли вы мне, апостолу его?!

– Ве-ерим! – единой волной качнувшись вперед, как одна глотка выдохнула толпа.

– И бог смеется от счастья, видя, как любят его в каждом божественном творении возлюбленные дети его! Верите ли вы мне, апостолу его?!

– Ве-ерим!

Отец Василий вжался в стену. Он видел: все эти люди там, внизу, не в себе! Они подчинялись всему, что несла в себе эта жутковатая, сатанинская «служба»: ускоряющемуся реву барабанов, призывам скрипок, каждому слову и каждому жесту костолицего проповедника. И когда они в очередной раз подчинились призыву костолицего и начали срывать с себя одежды, удивляться было нечему… поздно было удивляться: «этот» владел ими целиком, как своей рукой или ногой.

– Возлюбите господа в ближнем своем! – взревел костолицый, и обнаженные, истекающие слюной, с обезумевшими глазами люди кинулись друг на друга, аки дикие звери.