Пятая жертва

– Мне доложили о вашем приходе, мы… ждали вас. Нужно решить вопрос с сигнализацией…

– Я, честно говоря, не за этим к вам пришел… Это сущая мелочь… – он беспокойно заерзал на кожаном сиденье, – вы ведь в курсе, что произошло…

– Лев… простите, не знаю вашего отчества, – Вершинина стряхнула пепел.

– Земович, – поспешил сказать гость, часто заморгав.

– Так вот, Лев Земович, для нас эта мелочь имеет определенное значение… Хотя я вас понимаю и очень сочувствую. Но ведь вы сами знаете, что никакие слова соболезнования…

– Спасибо, – сухо поблагодарил Трауберг, едва взглянув на Вершинину.

Было видно, что он с трудом сдерживает свои эмоции.

– Я хочу, – сказал он и закашлялся, – чтобы вы…

– Воды?

– Да, будьте любезны, – с трудом выдавил он, мотая рыжей головой.

Вершинина поднялась с кресла и, подойдя к журнальному столику, налила из высокого графина воды. Она протянула стакан гостю и вернулась на свое место.

– Спасибо, – более проникновенным голосом поблагодарил Трауберг, – я хочу, – повторил он после нескольких глотков, – чтобы вы нашли убийцу моей дочери.

Поставив стакан на стол, в ожидании ответа он сделал скорбное выражение лица и теперь, наклонив голову вперед, смотрел исподлобья.

– Насколько мне известно, речь идет о серийном убийце, о маньяке… – начала было Вершинина.

– Найдите этого подонка! – неожиданно закричал побледневший Трауберг, – я заплачу, – уже более спокойно добавил он.

– Успокойтесь, Лев Земович, попейте еще воды, – Вершинина затушила сигарету в огромной хрустальной пепельнице и откинулась на спинку кресла.

Трауберг сделал несколько лихорадочных глотков и, снова водрузив стакан на стол, некоторое время молчал, собираясь с мыслями.

«Нелегко ему, – сочувственно подумала Вершинина, – а все-таки выражается ясно, четко формулирует». Она почувствовала к посетителю что-то похожее на симпатию.

– Я навел о вас справки, – быстро и неожиданно деловито заговорил он, – на вашем счету нет ни одного не раскрытого убийства…

– Стараемся, – скромно заметила Валандра, пожимая плечами.

– Вы поможете мне? – его голубые глаза, не мигая, смотрели на нее.

– Лев Земович, – мягко обратилась она к Траубергу, – вы не подождете немного, мне надо поговорить с ребятами?

– Конечно, конечно, – Трауберг замотал головой.

– Я скоро приду, – Вершинина направилась к двери.

В дежурке было необычно свежо. Сидя за столом, на котором возвышался пульт, Болдырев ежеминутно, как гончар, выдувал себе на руки все новые порции горячего внутриутробного воздуха, демонстративно растирая их.

– Хватит прикидываться! – язвительно хихикнул Толкушкин, который ломал голову над очередным кроссвордом, – пора радиаторов и прочей дряни миновала.

– Молчи, умник! – огрызнулся Болдырев, – много ты понимаешь!

– Не грусти, Серега, – подхватил Маркелов, – скоро лето! Недельки через две, помяни мое слово, установится настоящая «болдыревская» погодка – сорок градусов в тени, – иронично посмотрев на рыкающего и чертыхающегося Болдырева, Маркелов вновь сосредоточил внимание на мониторе.

– Слышал я, ночка у вас неспокойная…

– Вадим, Валера, – мне надо с вами поговорить, – обратилась к задирам вошедшая в дежурку Валандра.

– О вчерашнем? – проницательно спросил Толкушкин.

– Опишите мне все виденное и слышанное вами в деталях, – что и как. Кажется у нас клиент намечается, догадываетесь, кто?

– Папаша той девушки, которую мы в квартире обнаружили с… – Маркелов замялся.

– Трауберг Лев Земович, прошу любить и жаловать. Ну так что, еще раз, как все было? – Валандра строго посмотрела на ребят.

– Значит так, – взял инициативу Толкушкин, – приехали мы на Шевченко…

Вернувшись в кабинет, Вершинина застала Трауберга сокрушенным и поникшим. Он тупо смотрел в пол, непрерывно покачивая головой туда-сюда.

– Вам плохо? – обеспокоенно спросила она, вглядываясь в его бледное лицо. – может, еще воды? – Валандра перевела взгляд на пустой стакан, стоявший на столе.

– Пожалуйста, если можно… – произнес он слабым голосом и продолжил бессмысленное движение головой влево-вправо.

Валандра заново наполнила стакан и протянула его Траубергу.

«Воспоминания замучили, при мне-то он еще кое-как сдерживался, а стоило мне уйти – совсем никакой стал!»

Она закурила.

– Может, закурите? – обратилась она к понурому Льву Земовичу.

– Не курю, – отозвался он и, опустошив стакан наполовину, поставил его на стол. – Трудный день, – тоном библейского мудреца произнес Лев Земович.

– Еще бы, – Вершинина сочувственно посмотрела на него.

– Такое горе… – его слабый голос сбился на всхлип, извините…

– Ну что вы, я понимаю.

Вершинина замолчала, давая посетителю время прийти в себя.

– Ну так что, продолжим? – мягко сказала она, заметив, что Трауберг немного приободрился.

– Конечно. Вы согласны мне помочь? – он поднял на Вершинину свои голубые глаза. Она кивнула.

– Лев Земович, как я вам уже сказала, речь идет о серии убийств. Мне очень жаль, что ваша дочь пополнила список жертв этого маньяка… Пятое убийство – один и тот же почерк. Можно только предполагать, где этот подонок знакомился со своими будущими жертвами: на улице, в кафе, в баре, на дискотеке, на рынке…

Ясно одно. У всех этих женщин было что-то общее: во внешности, в манере поведения ли, в разговоре, может быть, какой-либо определенный род деятельности, социальный статус, какие-нибудь психологические особенности, которые маньяк умеет сходу различать. Серийные убийцы – неплохие психологи.

Не исключено, хотя и маловероятно, что убийца входил в круг знакомых всех этих женщин. Необходимо проверить окружение, друзей, знакомых. Мы, вне всякого сомнения, будем еще связываться с милицией, нам нужна информация, чтобы произвести хотя бы предварительный анализ и сделать кое-какие сопоставления…

Зачем я все это вам говорю? – Вершинина в упор посмотрела на Трауберга. Он, казалось, внимательно слушал ее. – Просто хочу подготовить вас к разговору. Вы должны будете искренне отвечать на мои вопросы, какими бы деликатными и щекотливыми они ни были, иначе я не смогу вам помочь, вы меня понимаете?

– Да, да, конечно. – Трауберг крутил в руках авторучку. – Только я хотел бы сначала узнать… – он замялся.

– Спрашивайте, не стесняйтесь, – любезно сказала она, туша сигарету в пепельнице и морщась от дыма.

– В какую сумму мне обойдется расследование? – выдавил из себя Трауберг, как-то вкрадчиво заглядывая Вершининой в глаза.

– Какими будут дополнительные расходы, я вам точно сказать не могу, а насчет премии за раскрытое убийство… – Валандра на минуту задумалась, краем глаза наблюдая за Львом Земовичем. Он прямо-таки сгорал от нетерпения. Наконец, не в силах сидеть без движения, он вынул из кармана пиджака безупречной чистоты клетчатый носовой платок и промокнул испарину, выступившую на лбу.

– Пять тысяч долларов, – отрезала Вершинина.

– Пять тысяч?! – словно не веря своим ушам, тупо переспросил Трауберг.

– Вы считаете, что это много? – усмехнулась Валандра.

– Согласитесь, сумма солидная, – Трауберг замотал головой.

«Прямо-таки ритуальное движение», – иронично подумала Вершинина.

– Солидная, – согласилась она, – но во-первых, это только при условии, что убийство будет раскрыто, а во-вторых, одному Богу известно, чем придется заниматься моим ребятам, как им придется рисковать… Да и вообще, из этой суммы каждому сотруднику перепадет долларов триста пятьдесят-четыреста, а по нынешнем временам…

– Так ведь и четыреста долларов – сумма приличная! – упорствовал Трауберг.

– Как сказать… – Вершинина закурила уже третью сигарету.

– А дешевле никак не получится? – юродивым тоном спросил Трауберг.

– Боюсь, что нет, – невозмутимо ответила Вершинина.

– Вы ведь понимаете, что значит для отца…

– Понимаю и очень вам сочувствую, но не могут же мои люди работать бесплатно? – уже резко возразила она.

«Вот ведь как получается: торгуемся над трупом девушки… Пошлю его куда подальше. Еще к состраданию меня призывает, намекая на то, что я хочу копейку заработать на его отцовском горе».

– Может, у вас нет такой суммы? – полюбопытствовала она, мысленно уже простившись с Траубергом, но памятуя о наказе своего шефа по поводу умения разговаривать с клиентом.

– Дело не в этом, – окончательно разочаровал ее Лев Земович, – деньги у меня есть, но я принципиально против.

Тон его голоса стал назидательно-раздраженным.

«Ну Шейлок, не иначе… Наверно, сидел тут, прикидывал, в какую сумму обойдется ему все предприятие. Может, и его подавленное состояние, в котором я его застала, вернувшись из дежурки, объясняется тяжкими раздумьями на этот предмет? – довольно цинично заключила она, – А все-таки интересное существо – человек!»

Последняя реплика, обращенная не то к себе, не то к столь почитаемому ей Ларошфуко, портрет которого висел над журнальным столиком, была приправлена уже здоровой дозой оптимизма.

– Лев Земович, простите, где вы работаете?

– У меня два ювелирных магазина.

– Значит, пять тысяч – для вас не проблема?

– Но вы же еще говорили о накладных расходах… – осторожно заметил Трауберг, потирая вспотевшие ладони.

– Говорила, но поверьте, я не прибавлю ни цента…

– Дело не в этом, я вполне вам доверяю, но… Не могли бы мы, скажем, остановиться на трех тысячах? – Трауберг часто заморгал.

– Не хотелось бы вас разочаровывать, но на трех тысячах мы не поладим, – отчеканила Валандра.

«Господи, надо же быть таким упертым!»

– Ладно, – неожиданно согласившись, махнул рукой Трауберг. – Пять так пять!

– И накладные расходы, – напомнила Вершинина.

– Само собой, – снова проявил сговорчивость Трауберг.

– Хорошо, тогда приступим.

Покончив с внутренней борьбой, Трауберг как-то просветлел и преобразился. Он даже повеселел. Его лицо, которое минуту назад сводило точно судорогой, разгладилось и порозовело.

– Ваша дочь жила с вами?

Трауберг опять закашлялся.

– Нет, у нее была своя квартира, в ней-то как раз… – он замолчал и опять принялся за прочистку горла.

– Понятно, – протянула нахмурившемуся Траубергу руку помощи Валандра. – Вы часто виделись с Маргаритой?

– Я живу с другой семьей уже двадцать лет. С матерью Маргариты я разошелся, когда ей было четырнадцать лет.

– Значит, ей было тридцать четыре?

– Да, седьмого апреля исполнилось. – Трауберг опять погрустнел. – Она умерла…

– Я знаю, – не поняла Валандра, кого Лев Земович имеет в виду.

– Я говорю о Кларе, матери Маргариты. – пояснил он. – Я, конечно, помогал им, но с Маргаритой мы виделись не часто… – Трауберг опять захрипел и потянулся за стаканом с водой.

– Может, кофе?

– Спасибо, не откажусь, – гость осушил стакан.

Вершинина подняла трубку с рычага одного из трех стоящих перед ней телефонных аппаратов и набрала трехзначный номер.

– Валера, – сказала она в трубку, – зайди, пожалуйста, на минутку.

Валандра нажала на рычаг и, продолжая прерванный разговор, обратилась к посетителю:

– Лев Земович, вы сказали, что давно живете с другой семьей. Кроме Маргариты дети у вас еще есть?

– Сын, Марк. Он учится в университете, мечтает уехать в Америку. – Трауберг невесело усмехнулся.

– А вы что же, против? – полюбопытствовала Вершинина.

– Конечно! Если ты еврей и у тебя есть возможность вернуться на историческую родину, то негоже предпочитать ей страну ушлых и малокультурных янки. Или оставайся на земле, которая тебя взрастила, или – возвращайся на родину! – торжественно произнес Трауберг. Его глаза горели одновременно праведным негодованием и гордостью за свой маленький, но избранный народ.

«Кредо так кредо!» – иронично заметила про себя Валандра.

На пороге кабинета возник Толкушкин.

– Валентина Андреевна… – раскрыл он было рот.

– Валера, организуй-ка нам со Львом Земовичем кофе.

– В один миг! – бодро отозвался Валера и, включив электрочайник, отправился мыть чашки.

– А где работала Маргарита?

– Преподавала историю в лицее, знаете, тот, новый, на Мальцева.

– Да, да, шикарное здание. А она поддерживала отношения с братом?

– Виделись они не часто, да я, откровенно говоря, не поощрял даже их эпизодических встреч. Сами понимаете, – Трауберг натолкнулся на полный недоумения взор Валандры, – взаимные претензии, зависть, размолвки…

– Со стороны Маргариты, это понятно, но Марку-то что было завидовать, ведь вы жили с ним?

– Я помогал Маргарите, я имею в виду материально… Вы же знаете, как эгоистичны дети, привыкшие к привилегированному положению в семье. Я говорю о тех, у кого нет ни брата, ни сестры, – пояснил Трауберг.

– То есть вы хотите сказать, что Марк – именно такой ребенок? Но ведь он знал о существовании сестры.

– Тем более, – оживился Трауберг, видно, не желая упустить случая поговорить на жизненно важную для него тему. – Маргарита – моя первая дочь, и Марк, привыкший к повышенному вниманию, мне кажется, неуютно себя чувствовал, когда речь заходила о его сестре.

Вошел Толкушкин. Вода уже закипела. Он высыпал содержимое двух пакетиков «три в одном» в чашки и залил кипятком.

– Спасибо, Валера, – поблагодарила его Валандра, когда он поставил чашки на стол.

– Это все? – Толкушкин вопросительно посмотрел на свою начальницу.

– Да, можешь идти.

Толкушкин направился к двери.

– Вы хотите сказать, что Маргарита теоретически и практически была как бы лишена дочерних и сестринских прав, но в сознании брата пребывала как постоянный намек, упрек в свой собственный адрес и даже как скрытая угроза? Именно поэтому вы не поощряли их отношений? – снова обратилась Валандра ко Льву Земовичу.

– Да. Мне кажется, что у Марка всегда было какое-то чувство вины, от которого он хотел избавиться. – Трауберг беспокойно заморгал, – хотя, может, я преувеличиваю…

– Значит, вы говорите, что Марк практически не общался с Маргаритой?

– Можно сказать, что так. – Трауберг потупился. – Я считал, что так будет лучше для них обоих. Меньше раздражения, меньше обид…

– А с кем общалась Маргарита на работе? Может, вы знаете каких-нибудь ее подруг, друзей, знакомых? – Вершинина сделала осторожный глоток кофе.

– Точно я вам сказать не могу. Наверное, с учителями общалась, с коллегами… У меня ведь с дочерью не было особо теплых, доверительных отношений, хотя она была мне дорога. – Трауберг закашлялся.

– Может, она все-таки говорила вам о каких-то конкретных людях?

– Знаю, что она была дружна с преподавателем математики – Людмилой. Отчество ее мне не известно… Та при мне несколько раз звонила Маргарите домой…

– А еще? Дворовые друзья, подруги…

– Да нет. В детстве, может быть, такие и были. Вообще-то Марго была довольно скрытной, вечно, как ее мать мне говорила, копалась в себе. В подростковом возрасте, а наш развод с Кларой пришелся как раз на этот трудный и ответственный период. Маргарита не была неуемной и раздражительной, как другие дети. Она ни в чем нам не противоречила, да и к разводу отнеслась на удивление спокойно. Хотя мы с Кларой насчет этого не обольщались.

– То есть?

– Были почти уверены, что она переживает в душе, только вида не показывает.

– Этакая пай-девочка?

– Не то чтоб уж совсем мы не знали с ней хлопот, но по сравнению с другими детьми Марго была послушным ребенком. Правда, потом Клара начала мне жаловаться на нее. В двадцать один Марго влюбилась в какого-то разгильдяя, учившегося на инязе, стала нервной, нетерпимой, начала противоречить и даже из дома несколько раз уходила. Когда я пробовал вмешиваться, она меня не слушала, смотрела на меня как на пустое место… Хотя Марк в этом плане свою сестру переплюнул.

– Что, совсем не слушается?

– Вбил себе в голову эту Америку – никакого сладу с ним нет! Машину он все просил у меня… Так я ему не купил – вдруг продаст, да и рванет в свою Америку, никому ничего не сказав, кто его знает? – Трауберг хитро прищурился. – Я ведь ему ни в чем не отказываю. Когда сам за границей бываю, покупаю ему и одежду, и технику… Но денег в руки не даю. Вот он и бесится, все грозится уйти из дома. Я ему говорю: Марк, сейчас не времена хиппи, и в родне у нас привыкли к приличиям… Ох, не знаю, что с ним дальше делать буду. – Трауберг снова вынул платок и промокнул лоб.

– А что же стало с тем, как вы выразились, разгильдяем, в которого влюбилась Маргарита? – поинтересовалась Валандра.

– В Англию по окончании университета свалил. Английский-то он знал, видать, не плохо, если ему там стажировку предложили…

– А что же Маргарита?

– Да как-то поостыла она к нему, разочаровалась… Он ей здорово досаждал своими похождениями да пьянками. Потом он, правда, завязал, за ум взялся. Ой, да все равно ничего путного у них бы не вышло. У нас есть одно негласное правило: выходить замуж только за своего.

– И сколько длилось Маргаритино увлечение?

– Два года, хотя точно сказать не могу. Андрей ведь ей из Англии писал, приглашал, но Марго отказалась ехать к нему да и вообще вскоре перестала на его письма отвечать. А однажды, когда он позвонил (она сама мне об этом сказала в порыве откровения), повесила трубку в середине разговора.

– Она не жаловалась на свою работу?

– Да нет, даже наоборот – ей она очень нравилась! Она все методы какие-то новые внедряла, всерьез поговаривала о научной карьере. Она ведь после учебы на истфаке в аспирантуру поступила, но потом бросила. А недавно опять решила попробовать свои силы в науке. Вот только… – Трауберг закрыл лица руками.

– Успокойтесь, – сказала Вершинина, чувствуя себя полной дурой: о каком покое могла идти речь, когда твой ребенок погиб?…

– Извините, – Трауберг хлебнул полуостывший кофе и отрешенно уставился в окно – там, на синеве неба, курчавилась и росла густая облачная пена. – Сегодня дождь обещали, – тихо проговорил он, точно на эту мысль о дожде делал ставку как на лекарство от душевной муки.

«Его гнетет еще и то, что он не особенно много уделял внимания дочери», – проницательно подытожила Вершинина.

– Вы не знаете, в последнее время она с кем-нибудь встречалась? Я имею в виду отношения с противоположным полом.

– Не зн-а-ю, – протянул Трауберг, все еще находясь во власти своих невеселых дум. – В последнее время мы виделись с ней реже, чем когда-либо.

– А когда умерла мать Маргариты?

– Семь лет назад от рака.

– И с тех пор Маргарита жила одна?

– Одна. Может, у нее и были какие-нибудь временные связи, но мне об этом ничего не известно. Правда, один раз я встретился у нее с одним парнем, который, кстати, у меня тоже доверия не вызвал.

– Она представила вам его?

– Его звали Виталием, они познакомились в кафе…

– И чем же он вам не понравился? – полюбопытствовала Валандра, покончив с кофе и закурив.

– Вертлявый какой-то, подвижный чрезмерно и болтал без умолку. Но не дурак, – авторитетно заявил Лев Земович.

– Маргарита часто посещала кафе?

– Нет, не думаю – она была занятым, серьезным человеком. Но отдохнуть-то никому не возбраняется.

– А ваша дочь не собиралась уехать, например, в Израиль?

– Да нет, – неуверенно пожал плечами Трауберг, – ей и здесь жилось неплохо. Я регулярно снабжал ее деньгами, у нее были хорошие перспективы, работа ей нравилась…

– Ясно, – Вершинина глубоко затянулась. – А где еще бывала Маргарита?

– В библиотеках, в кино она не ходила – у нее дома была собрана отличная фильмотека.

– А чем Маргарита интересовалась кроме работы?

– Книгами, музыкой. Она посещала консерваторию, филармонию, старалась не пропустить ни одного концерта классической музыки. Ходила в театр, но не так часто, как на концерты.

– Вы не задавали Маргарите вопрос: почему она все еще не замужем?

– Задавал, даже пробовал знакомить с сыновьями своих друзей.

Вершинина подумала о тех же усилиях, предпринимаемых Мещеряковым.

– Она сознательно не выходила замуж?

– Маргарита говорила, что рутина семейной жизни – не для нее. Мне кажется, ее вполне устраивали свободные отношения. Хотя, кто знает, может быть позднее… Да какое это имеет теперь значение?

– В квартире ничего не пропало?

– Пропала крупная сумма денег. – Трауберг поморщился как от зубной боли. – Три тысячи пятьсот долларов.

– Вы так уверенно называете сумму…

– Эти деньги дал Маргарите я. Она собиралась поехать летом в Англию.

– К своему давнему приятелю?

– Может, и так. Хотя она говорила, что Англия – не единственная страна, которую она хочет посетить. Шенгенская виза стоит двести долларов, остальные деньги нужны были непосредственно на то, чтобы оплатить дорогу, проживание и всякие приятные мелочи.

– Кто-нибудь кроме вас и Маргариты знал об этом?

– Нет. В этом я абсолютно уверен. Хотя… может быть, она с кем-то поделилась… И все-таки – это не в ее характере. Но я не пойму, вы же сказали, что преступление – дело рук маньяка… Разве маньяки крадут деньги? – он вопросительно воззрился на Вершинину.

– Значит, крадут, если деньги исчезли. Маньяки тоже разные бывают… Лев Земович, – решила сменить она тему, – я конечно, понимаю, что вы не были посвящены во все подробности взрослой жизни вашей дочери, но все-таки попытайтесь вспомнить, может быть, Маргарита еще говорила вам о каких-нибудь друзьях и знакомых? Сыновья ваших друзей, например. Вы точно знаете, что она ни с кем из них не захотела встречаться?