Год мертвой змеи

– Ну вот, – держась за поясницу, сказал такой же опухший лицом сосед-украинец, когда в разворачивающийся вид в круглом потертом стекле вплыли окутанные печными дымками кварталы города. – Долетели, похоже. Фынчен. Который Симынцзяпу.

Как выяснилось в ближайшие же дни, жизнь в Корее и близ ее границы сильно отличается от того, к чему Алексей привык за последние годы. К концу 1952 года, и тем более к началу 1953-го, эта война, перекатывавшаяся через 38-ю параллель то в одну, то в другую сторону, окончательно зашла в тупик. При этом ее накал продолжал оставаться весьма высоким, и бои на линии фронта, над ней и по обе стороны от нее всеми участниками этой малопонятной для Алексея войны продолжали вестись с максимальной яростью и даже жестокостью, на которую они были способны.

– Здравствуйте, товарищ военный советник, – сказал Алексею встретивший его на аэродроме переводчик, – невысокий и слегка сутулый парень лет двадцати трех-двадцати четырех. У него было спокойное, усталое лицо, которое напомнило Алексею лица воюющих офицеров любой национальности, какую он мог припомнить, от русских до немцев – даже несмотря на резкую очерченность скул и мрачные узкие глаза азиата.

Поразило Алексея и то, что переводчик ни словом, ни жестом не высказал раздражения или хотя бы огорчения по поводу того, что самолет, который он встречал, опоздал по крайней мере на шесть часов.

– Меня зовут Хао Мао-ли – сказал он вместо этого и сделал странную паузу на несколько секунд – как будто дожидался какой-то заранее приготовленной собеседником реакции. – Но вы, товарищ военный советник, можете называть меня просто «товарищ Ли» или «командир взвода Ли», – это будет вполне хорошо.

Отпустив крепко пожатую руку переводчика, Алексей подал ему свои документы, и когда тот вернул их, удовлетворенный осмотром, – поднял с земли чемодан. Переводчик, помахивая рукой, указал направление, и Алексей пошел за ним – куда-то в сторону от стоящего перед распахнутыми створками ангара самолета, от которого небольшими группками расходились прибывшие и встречающие. «Вань-Ю Ши» Шурина нигде видно не было – скорее всего, он уже отыскал своих. С самой первой его шутки с обращением на китайском украинец показался Алексею бывалым и приспособленным к местным обстоятельствам человеком.

К проходу в окружающем летное поле заграждении из плотно, в несколько рядов кольев, уложенной колючей проволоки они с «командиром взвода» шли минут пять. Алексей устал от перелета и ему хотелось в туалет, но спросить об этом переводчика сразу он не догадался, так что теперь приходилось терпеть.

– Если вам куда-то надо, товарищ военный советник, – неожиданно сказал переводчик сам, – то остановитесь здесь, – он показал на проволоку. – А я подожду впереди в десяти метрах. Хорошо?

– Да.

Алексей кивнул и поставил чемодан на жухлую, покрытую утренним инеем траву. Про «куда-то» сказано было чисто по-русски, но «впереди в десяти метрах» прозвучало слишком, по его мнению, правильно – нормальный человек так не скажет. Именно так, наверное, вычисляют вражеских шпионов.

Догнав Ли, Алексей спросил у него, где он так хорошо выучил русский. Даже при том, что переводчик, отвечая, опустил глаза, было видно, что он польщен.

– В Чжун, товарищ военный советник, – сказал он. – Это моя деревня, двадцать километров от Харбина. У нас всегда было много русских, и даже в школе был русский учитель.

– Белогвардеец?

– Нет, просто железно-до-рож-ник. Он был хороший человек, хорошо нас учил. Мы учили русские песни, и у меня хорошо получалось, он хвалил.

Расцветали яблони и груши, – с заметным акцентом, но с точными интонациями пропел Ли. – Поплыли туманы над рекой... Вы любите петь, товарищ военный советник?

– Не очень, честно говоря, – смутился Алексей. – Точнее, люблю, наверное, но плохо пою.

– А это неважно, – опять улыбнулся тот. – Мы же не для денег поем, а для души, верно?

К этому времени они дошли до стоящего на обочине грузовика, в котором Алексей без труда узнал старый «ГАЗ-АА». Из кузова выпрыгнули двое солдат.

В этом не было ничего особенного, но опытный кадровый офицер капитан-лейтенант Вдовый вдруг с недоумением осознал, что сам он документы переводчика не проверил. Более того, на командире взвода не имелось обычной (как, во всяком случае, было в Пекине) для комсостава китайской армии цветной нарукавной повязки. Это можно было списать на непроходящую усталость от измотавшей его дороги, но такая ошибка слишком уж шла вразрез со всеми инструкциями о бдительности, которые он старался пропускать мимо ушей, как сами собой понятные. Вот как свяжут его, увезут куда-нибудь в Сеул и начнут иголки под ногти заталкивать, выпытывая, сколько граммов сахара положено в Советском Союзе по доппайку младшим офицерам, приписанным к плавсоставу надводных кораблей третьего-четвертого ранга...

Сказанное про себя, разумеется, это было иронией. Вряд ли кому-то придет в голову выкрадывать советского офицера из Фынчена, откуда даже до границы с КНДР было еще порядочно – не то что до линии фронта. Но в груди все равно неприятно кольнуло.

– Что-то не так, товарищ военный советник? – обеспокоенно спросил переводчик. Алексей столкнулся с ним глазами и понял, что никакое смущение не может иметь места, если речь идет о деле. Им предстоит много работать вместе, но авторитет новый военный советник при штабе ВМФ КНА должен, разумеется, зарабатывать не тем, чтобы стесняться исправить допущенную оплошность.

– Будьте добры, переводчик Ли, покажите мне и свои документы, и документы солдат, – твердым голосом потребовал он.

Командир взвода с пониманием кивнул и, не оборачиваясь, подал солдатам короткую команду. Стоявший до этого с карабином поперек бедер рядовой закинул оружие за плечо и сунул руку под куртку, в нагрудный карман гимнастерки, без слов подав в выставленную назад ладонь переводчика узкую желтоватую бумажку. Второй, безоружный, в такой же стеганой куртке и в украшенной красной звездочкой теплой шапке несколько другого покроя, на секунду замешкался, но поступил так же, подав картонную книжечку.

Не отрывая взгляда от лица старавшегося казаться расслабленным Алексея, переводчик достал и свои документы и спокойным жестом подал ему всю нетолстую стопку бумажек вместе. Оказавшаяся сверху бумага была на русском языке и сообщала, что командир взвода Хао Мао-ли прикомандировывается к военному советнику при флагманском минере ВМФ КНА капитан-лейтенанту ВМФ СССР А. С. Вдовому в качестве переводчика. Имя у комвзвода действительно было смешное, но смеяться над чужим именем или фамилией может только полный баран, так что «Хао Мао» Алексея не так уж и впечатлили. Остальные бумаги были написаны китайскими иероглифами и рубленым корейским алфавитом, и в них Алексей ничего не понял. Бланки были типографскими, но текст был вписан в разграфленные квадратики от руки – посветлевшими от времени синими чернилами. Фотографий в удостоверениях не имелось, но выглядели они достаточно официально и вполне Алексея успокоили.

– Рядовой боец-доброволец товарищ Ли, – отрекомендовал комвзвода кого-то из стоящих за его спиной. Кого именно – Алексей сначала не понял, потому что ни одного жеста он не сделал, – сопровождает следующий с нами груз.

«Ага, это, значит, который с карабином».

– И рядовой боец братской корейской армии товарищ Сэн.

Алексей осознал, что опять запутался. Даже то, что переводчиком при советском офицере, который должен был занять свежеиспеченную должность советника при флагманском минере корейцев, назначили китайца, а не корейца – уже само это было достаточно неожиданным. Теперь оказывается, что шофер грузовика – кореец, а какой-то там попутный груз сопровождает китаец. Это что, означает, что до места назначения они будут добираться на грузовике? Или здесь так и положено?

– Почему «боец»? – спросил Алексей вслух. Слово было устаревшим, такого он не слышал уже достаточно давно.

– Слово «солдат» хуже подходит, товарищ военный советник, – сообщил переводчик Ли. – Садитесь, пожалуйста, в кабину.

Место в кабине грузовика было как раз на двоих, и «командиру взвода» с вооруженным карабином «рядовым бойцом-добровольцем» пришлось остаться сзади, на ветру. Дорога быстро утомила давно отсидевшего себе все возможные места Алексея, но заставить себя поспать еще хотя бы час ему не удалось. Пришлось сидеть, глядя на тянущуюся под колеса грунтовку, выметаемую негустой поземкой, и по сторонам – на неинтересный пейзаж, унылостью своей напоминающий то ли Казахстан, то ли юг того же Забайкалья.

Оттопырив от скуки губу и стараясь не слишком часто поглядывать на вцепившегося в рулевое колесо щуплого корейца с коротко стриженными волосами, Алексей размышлял обо всем подряд, включая непонятую ему оговорку переводчика о разнице в словах «солдат» и «боец», как и о «командире взвода» против привычного уже «лейтенанта». Последнее слово исчезло из советских военных уставов так же, как исчезло слово «командир» в значении «офицер». Командир в каждом подразделении, соединении, корабельной боевой части мог теперь быть только один. Про себя капитан-лейтенант с усмешкой подумал, что и сам он от обращения «командир» уже успел отвыкнуть – последний раз командиром он был еще в лейтенантские времена. Сменив пусть маленький, но все же свой торпедный катер сначала на канонерку, потом сразу аж на первый в стране линейный крейсер, а затем на тральщики, он каждый раз был уже одним из многих.

Алексею хотелось надеяться, что срок советничьей службы при китайских и корейских штабах, составлявший обычно от восьми до четырнадцати месяцев, он отслужит с честью. Именно это назначение было тем, чего он, застрявший на уровне младшего офицера, и добивался, понимая, что от уходящего поезда кадрового плавсостава «первой линии» отстать очень легко. С каждым годом в воздухе, которым дышала страна, все сильнее попахивало озоном и порохом, и любой помнящий этот запах с конца тридцатых фронтовик, если он хоть что-то собой представлял, старался занять свое место в раскручивающемся механизме готовности.

Получив в начале декабря 1952-го сообщение о новом назначении, Алексей счел себя везунчиком – что, впрочем, полностью соответствовало тому ощущению, которое он вообще и испытывал с момента поступления в училище. Сыну погибшего в самом начале войны кавалерийского офицера и брату погибшего в ее середине офицера артиллерийского, моряку Алексею Вдовому повезло честно отвоевать всю Отечественную от начала и до конца, ни разу не спрятавшись за чужую спину и не согнувшись. Более того, ему повезло остаться в живых и даже сравнительно целым...

Подняв руки, Алексей провел ладонями по изуродованной половине лица, как будто утирал текущую по ней воду. Кости уже давно не болели, но он все равно вздрогнул. Ничего. Это можно пережить. Согласно инструкциям, которые до него довели, пребывание советских военнослужащих в действующих частях запрещено – значит, ему действительно предстоит всего лишь советничья работа на берегу, какой бы серьезной она ни была. Восемь месяцев, двенадцать, четырнадцать, а хотя бы даже и шестнадцать. За такой срок вполне можно попытаться осложнить жизнь вражеских моряков, занимающихся тралением подходов к свежезахваченным или потенциальным плацдармам, до такой степени, что это окупит его проезд до Пекина, самолет до Мукдена и дорогу в этом разваливающемся грузовике и туда, и обратно.

Как предполагал капитан-лейтенант Вдовый, после этого вместе с погонами капитана третьего ранга его должна, обязана была ждать настоящая командная должность на любом из отечественных флотов. В идеале – командиром одного из строящихся эскадренных миноносцев новой 56-й серии. Как вариант – командиром любого из семи десятков современных «Тридцаток-бис», ставших за последние несколько лет становым хребтом, рабочими лошадками всех шести флотов. Еще одним, устраивавшим его, вариантом Алексей считал командование дивизионом тральщиков или даже торпедных катеров. Последнее, впрочем, вряд ли: катерники – это особая каста, а на флотах сейчас достаточно много боевых офицеров, отвоевавших на катерах всю войну, в отличие от него, а также ходивших в самые настоящие торпедные атаки и теперь только и ждущих возможности принять под свое командование очередной десяток «Тэщек», в обилии строящихся в Ленинграде и во Владивостоке.

Вообще же у любого из этих назначений, если рассматривать их как чисто теоретические возможности, были и свои плюсы, и свои минусы. Переформированные после окончания войны, флоты советских ВМС росли, по мнению Алексея, глядящего вокруг со своей колокольни младшего офицера, почти как на дрожжах. Доля флота в общем объеме оборонного бюджета только за последние несколько лет выросла так, что это его в чем-то даже пугало. Достраивались сразу несколько линкоров «второй серии», вступили в строй новые линейные крейсера «Сталинград» и «Москва», строился третий, название которого еще не знал ни один из его знакомых. После «шестьдесят восьмых» – легких крейсеров военного времени – и последовавшей за ними «промежуточной» короткой серии «68-К», достроенной по чуть подкорректированному проекту, вступила в строй первая пятерка новейших крейсеров «68-бис», сразу распределенных по флотам. Несколькими годами раньше вошли в составы эскадр освободившие для своих последователей достроечные мощности судостроительных заводов последние серийные «26-бис» – родные братья балтийского «Максима Горького», черноморского «Молотова» и двух «тихоокеанцев». И это не считая десятков эсминцев, сторожевиков, тральщиков и подводных лодок новейших проектов. И все – одновременно с огромными средствами, выделяемыми на строительство и модернизацию военно-морских баз, судостроительных и судоремонтных заводов, военно-морских училищ и школ, на не прекращающуюся все эти годы боевую учебу в полную силу. Зная, что страна только-только начинает оправляться от понесенных ей чудовищных потерь, и помня, с каким трудом, на грани возможного, им удалось отбить удары врагов в 1941 и 1944 годах, капитан-лейтенант Вдовый, бывалый и вполне неглупый боевой офицер с четырьмя орденами на груди, боялся. Ему очень хотелось надеяться, что новая война не начнется до тех пор, пока он не вернется домой.

Для любого нормального офицера советских ВМФ военно-морской флот Корейской Народно-Демократической Республики представлял, на первый взгляд, полное позорище. Даже какая-нибудь Ладожская или Волжская военная флотилия в самые худшие свои военные дни крыла его по количеству вымпелов и объему сил и средств, как бык козу. Но в то же время – северокорейский флот продолжал драться, впитывая в себя и те крохи, которые могли дать ему сами почти беззащитные с моря китайцы, и те, которые доходили до него с советских заводов, отделенных от Восточного и Желтого морей многими сотнями и тысячами миль.

На скопище сараев и саманно-глиняных домов, носящее внушительное название «Военно-морская база Нампхо», как оказалось, базировались один торпедный катер и полдюжины приписанных к флоту маломерных судов – от катерных тральщиков и сторожевых катеров до обычных деревянных шхун, кунгасов и прочих «плавединиц». Единственный крупный тральщик, который с натяжкой можно было назвать «базовым», был вооружен японской 75-миллиметровой пушкой, остальные несли максимум «сорокапятки».

– Сколько всего торпедных катеров у флота? – спросил Алексей «командира взвода Ли» (которого для удобства начал все же называть про себя лейтенантом), посмотрев на кораблики, затянутые маскировочными сетками и заваленные щитами, раскрашенными под цвет окрестных крыш.

Лейтенант пожал плечами: он не знал. Вопрос надо было задавать флагминеру флота, но того в базе не было, и ждать его Алексею предстояло как минимум еще один день. Расхаживая по пирсу, покрытому таким же многослойным мусором, изображающим искажающий камуфляж, он внимательно смотрел себе под ноги. Сломать лодыжку в первый же день на новом месте было бы, вероятно, худшим позором, какой можно себе представить. Не считая самой «военно-морской базы».

Вздохнув, Алексей опять посмотрел на катер. Он был, наверное, на год или два моложе того катера, на котором молодой флотский командир Вдовый воевал сам, но выглядел гораздо хуже. Торпедные аппараты на нем были под 450-миллиметровые торпеды, уже давно снятые с вооружения в советском флоте. На корме – сиротливый ДШК на высокой турели. Попытаться отпугнуть какой-нибудь одиночный «Корсар» вполне сгодится, но уже хотя бы два «Корсара» сделают из катера решето даже просто своими авиапушками. И это, похоже, было все, чем корейский флот располагал в Желтом море, где когда-то рубились эскадры русских и японских броненосцев и где бывало тесно от крейсеров и эсминцев. Впрочем, почти пятьдесят лет спустя таковых тоже хватало: всего милях в восьмидесяти отсюда крейсировала советская эскадра и те американцы да британцы, которые ее «пасли», не выпуская из окуляров дальномер-ной оптики ни на секунду. И вот это уже было здорово.

Подняв голову и посмотрев на море, исчерченное полосами несущихся слева направо блеклых снежных зарядов, Алексей не выдержал и искренне улыбнулся. Все-таки он был здесь не один. Есть советский военный советник при командующем флотом, есть советник при флагманском штурмане, при флагманском механике, при начальнике кафедры артиллерии военно-морского училища КНА. Всего восемь должностей, большая часть из которых введены либо только что, либо в течение нескольких последних месяцев. Для чего? Начальству виднее. Но раз ему поставлена задача активизировать минно-заградительные операции, то этим он и займется. В конце концов, именно такая работа являлась мечтой любого нормального офицера, воюющего на тральщиках. И, как не крути, а балтийские, североморские, черноморские, тихоокеанские тральные дивизионы воюют до сих пор, платя за каждую вытраленную мину ежедневным риском не вернуться домой – как не вернулся один из его собственных друзей. Значит, пришло время расплатиться. Когда капитан-лейтенант Вдовый вернется домой с вписанными в его личное дело тактическими индексами трех или четырех вражеских тральщиков и десантных барж – ему многие будут завидовать.

– Товарищ военный советник, – переводчик по имени Хао Мао-ли подбежал вприпрыжку, перескакивая через доски и растяжки, удерживающие натянутые под углом друг ко другу полотнища брезента, закрывающие просветы между бортами катеров и шхун от взгляда сверху. – Прибыл товарищ командующий военно-морской базой. Он дожидает вас в штабе.

– Ожидает, – машинально поправил Алексей.

– Так точно...

Переводчик мигнул, кивнул и повернулся назад, теперь тщательно выбирая, куда ставить ноги. За всю эту дорогу они ни разу не попали ни под бомбежку, ни под штурмовку, хотя свидетельств их регулярности и эффективности вполне хватало – вдоль обочин дорог, по которым густо текли транспортные колонны, там и сям виднелись остовы сгоревших и разбитых грузовиков. Поэтому Алексею было интересно: как в такой обстановке можно организовать тушение пожара, если одинокий разведчик американцев догадается пройтись из бортового оружия по скоплению непонятных серо-бурых брезентовых и деревянных пятен под берегом. Скорее всего никак – но уж этот вопрос вполне можно и задать. И в первую очередь – тому самому командующему ВМБ Нампхо.

Пробравшись вслед за переводчиком и выбравшись наконец на относительно гладкую поверхность непосредственно подходящей к пирсам дороги, Алексей ускорил шаг. К моменту его прибытия в Нампхо после утомительной дороги, измотавшей до предела физических сил, штабной домик был пуст, если не считать дежурного – на редкость крепко сложенного офицера-корейца с наполовину седой шевелюрой, выразившего при виде советского моряка настолько искреннее удовольствие, что тот даже застеснялся.

За десять минут Ли довел Алексея до штаба – ничем не примечательного домика, от входа в который ему широко улыбнулся стоящий навытяжку часовой, парнишка в теплом бушлате и с длинноватой для него винтовкой в руках.

Дежурный, тот же крепкий лейтенант, который отпаивал их чаем после прибытия, поднялся и, снова улыбнувшись глазами, твердо постучал в дверь, табличка на которой пыталась сообщить что-то короткой комбинацией бессмысленных для Алексея корейских букв. Просунув голову внутрь, он что-то сказал, и Алексей одернул покрытую капельками воды от тающих снежных крупинок куртку, ожидая, что его пригласят внутрь. Вместо этого дверь открылась шире, и дежурный отшагнул от нее спиной вперед, давая пройти самому командующему ВМБ, – широкоплечему офицеру, на вид лет сорока двух или сорока трех, сразу начавшему что-то серьезно и твердо говорить. Вместо того чтобы перевести, лейтенант Ли сам что-то сказал, и немолодой офицер кивнул, замолчав и внимательно разглядывая лицо и фигуру Алексея.

– Товарищ военный советник, – начал наконец Ли. – Товарищ командующий военно-морской базой Нампхо капитан Кун Сир Ким выражает глубокую радость по поводу вашего благополучного прибытия. Он уверен, что ваш опыт не только послужит делу обороны Кореи от иноземных захватчиков, но и вдохновит бойцов-корейцев и китайских добровольцев еще сильнее... – Переводчик на мгновение остановился и поднял глаза к невысокому потолку, то ли запутавшись в сложном предложении, то ли просто сначала проговаривая окончание фразы про себя. – Еще сильнее отдавать силы для борьбы.

Фраза получилась довольно корявой, но Алексея она неожиданно действительно тронула. Скорее всего – от накопившейся в костях дорожной усталости, но все же... Когда похожие фразы встречались ему в газетах, он обычно пропускал их мимо. Аналогично он поступал и тогда, когда слышал их на митингах или политинформациях – это были просто общепринятые формулировки, обозначавшие одно и то же, вне зависимости от того, о какой стране шла речь – о занимающихся тралением прибрежных вод от своих и чужих мин Дании и Польше или же об отчаянно сражающейся за свою независимость Корее. Но то, насколько искренне сказали эти слова Кун Сир Ким и переводчик Ли, поразило Алексея своей настоящей глубиной. Корея – маленькая сельскохозяйственная страна, и то, что ее народ обороняет свою землю с таким мужественным отчаянием, делает ему честь. Но одного мужества мало. Выходит, они действительно серьезно рассчитывают на него.

Капитан произнес еще несколько фраз, переведенных теперь более успешно. Он приноровился к темпу перевода и делал теперь регулярные паузы, давая время Ли выстроить фразу.

– Товарищ флагманский минер флота скоро должен прибыть в базу Нампхо. Это будет хорошая возможность встретиться и начать работать.

– Возможно, – сказал Алексей, – мне самому лучше отправиться в Пхеньян к товарищу флагманскому минеру или в штаб флота?

– Нет, – твердо сказал Ли, переводя ответ капитана. – Товарищ флагманский минер настойчиво приказал вам ожидать его здесь. Товарищ капитан Ким также говорит, что ему очень понравилось, что вы сразу пошли смотреть корабли. Он говорит, что опытного моряка всегда можно узнать по тому, что не сразу идет спать на новом месте. Он очень доволен и вдохновлен.

Склонив голову, Алексей принял незаслуженную похвалу, не дрогнув лицом. Отогревшись двумя чашками жидкого чая с сахаром, он пошел тогда на пирсы в первую очередь потому, что уже не мог больше сидеть на одном месте. Спрессованная плоским автомобильным сиденьем уже до состояния деревянности задница выла и требовала движения или хотя бы лежания на животе. Вместе с действительно взыгравшей в нем любознательностью здесь было стремление взглянуть на море, которое должно стать его рабочим полем на весь следующий год. Это перевесило желание прямо сейчас прилечь на диванчик в приемной отсутствующего тогда командующего базой.

Он задал капитану вопрос о городе – том самом Нампхо, до которого было достаточно далековато: минимум двадцать минут на машине до ближайшей окраины. Город был сравнительно большой, и в нем, насколько Алексей помнил ориентировки, имелся свой порт со всеми портовыми службами. До линии фронта отсюда было порядочно, и то, почему военно-морская база выглядит настолько ненормально, Алексей действительно не понимал.

«Товарищ капитан Ким» несколько удивился или даже смутился, но без колебаний объяснил, что это само по себе является средством маскировки. ВМБ Нампхо официально считается главной военно-морской базой ВМФ КНА в Хуанг Хай, то есть в Желтом море, но до сих пор бомбить и обстреливать находящееся в пятнадцати километрах от города скопление рыбацких сарайчиков и деревянных причалов ни американцам, ни англичанам в голову не приходило. Они продолжают бить только по городу, от которого и так уже мало осталось.

На взгляд штурмана, каковой с получением четвертой звездочки на погонах никуда от Алексея Вдового не делся, сказано это было, пожалуй, слишком громко. Бухта Нампхо относилась все же не к Желтому морю, а к Корейскому заливу, ну да это неважно. Скорее всего капитан Ким просто сам стеснялся того, в каком состоянии находятся доблестные ВМФ Северной Кореи.

– Сколько у флота торпедных катеров? – спросил он второй раз за день, и лейтенант Ли послушно перевел сначала вопрос, а потом и ответ: