Облачные замки

Дорога была неровной, но прекрасное животное ни разу не то что не споткнулось, но даже не сбавило ход. Из-под его уверенных копыт, когда они попадали на кусочки кварца, сыпались искры, сбруя пела и позвякивала, а грива развевалась по ветру, подобно знамени. Я поймал себя на том, что громко смеюсь от неизъяснимой радости. Когда до перевала оставалось уже всего ничего, тропа внезапно сделала петлю. Я пятками как бы пришпорил коня и слегка натянул поводья, но мог бы этого и не делать – он с легкостью проскакал по склону, и вот мы перемахнули через хребет. Но даже в этой стремительной гонке я все время различал настойчивый звон колокола, доносившийся, как оказалось, с огромной светлой башни, маячившей вдалеке. А откуда-то снизу этому колоколу вторил другой, с более низким звучанием.

От увиденного за перевалом у меня тотчас перехватило дыхание. Склон горы снова, хоть на этот раз и не так резко, исчез внизу, однако тропа не оборвалась вместе с ним. Она бежала вдоль скалы, повторяя изгибы склона и смотрясь в простиравшееся внизу и мерцавшее море. Конь скакал по ней так же уверенно, как и прежде, словно у него было запланировано некое срочное рандеву. Он слушался малейшего прикосновения, но, казалось, вовсе не нуждался в понуканиях. Опустив поводья, я глядел вперед, за облака, пытаясь найти хоть какой-то намек на то, куда мы направляемся. Поверхность облаков пронизывали все новые очертания, все новые вершины, вздымавшиеся неровной линией наподобие драконьих зубов, из чего можно было заключить, что мы находились посреди горной цепи. Но ближе, еще ближе к нам и чуть ниже, еще что-то устремлялось ввысь. Тенистый шпиль, лишь слегка пронзивший облачный свод, шпиль слишком тонкий и изящный, слишком правильной формы, чтобы оказаться очередной скалой. По мере нашего продвижения по тропе он словно раздвоился, и теперь рядом, параллельно друг другу, возвышались два шпиля одной высоты и совершенно одинаковые. И несмотря на то что в лучах солнца их тени четко выделялись на сверкающей белизне, они казались нереальными.

Затем краем глаза я уловил какое-то движение – еще одна тень, но на этот раз под облаками. Тень скользила сквозь них, словно рыба, двигаясь неторопливо вровень с тропой. Я бы мог ее и не заметить, и тогда происшедшее затем оказалось бы еще более неожиданным. С пугающей внезапностью тень выскочила из-за облаков и быстро поднялась над их поверхностью. Я широко открытыми от изумления глазами смотрел на нее. Это был воздушный корабль, дирижабль, но не похожий ни на одну модель, которые я видел на картинках. Он был изящнее и меньше, чем «Гинденбург» или обычный цеппелин. Белый корпус летательного аппарата был вытянут на девять или десять одинаковых отсеков от носа до хвоста-киля, состоявшего из квадратных секций и напоминавшего огромный бумажный змей из коробок, а из моторного отсека один за другим с пыхтением вылетали маленькие клубы дыма. И все же, несмотря на примитивность конструкции, дирижабль шел параллельным курсом, быстро, без видимых усилий нагоняя нас, а гондола его, имевшая обтекаемую форму, казалась весьма вместительной. Примитивность? А может, как раз наоборот? Я начал склоняться к тому, чтобы усмотреть в этой примитивности новую, альтернативную технологию, сложную конструкцию, работающую на самых простых принципах. Несомненно, это была превосходная машина, такая же совершенная и функциональная, как корабль викингов. Дирижабль стремительно приближался, пока я наконец не смог вполне отчетливо различить тихое прерывистое пыхтение – наверняка здесь использовалась какая-то разновидность парового двигателя. Я приподнялся в стременах, чтобы помахать рукой…

Что-то прожужжало совсем рядом. Не насекомое, это уж точно. Я быстро нагнул голову, уклоняясь. Со склона посыпался град камней и пыли. Я, как последний идиот, так и замер с открытым от удивления ртом – уж чего-чего, а попасть под обстрел я никак не ожидал. Я снова попытался помахать рукой в знак того, что я безоружен. Снова раздался громкий треск, и на этот раз уже тропа разразилась брызгами пыли. Я прижался к холке коня, с силой ударил его пятками в бока и, чего со мной никогда раньше не случалось, пожалел, что у меня нет шпор. Впрочем, я мог бы и не понукать коня. Он перешел в галоп, и мы буквально полетели вперед. Раздалась целая серия выстрелов, и воздух загудел, как от роя пчел. Я не сразу сообразил, что происходит. Теперь уже не одиночный выстрел, а целый залп, значит, стреляют отнюдь не новички. В меня стреляют, не зная, кто я, и без предупреждения. Они даже не стали ждать – ведь можно было приблизиться и убедиться, тот ли я, кто им нужен, или нет. Они же принялись палить, как только я попал в поле обстрела, как будто кого-то боялись. Но кого – одного человека, у которого при себе в худшем случае мог быть пистолет? Это казалось совершенной бессмыслицей.

Но они не прекращали стрельбу. Тень, похожая на акулу, скользнула через тропинку перед нами, совсем недалеко от холма. Я взглянул вверх, попытался подать сигнал и понял, что смотрю прямо в посверкивающие зловещим блеском дула орудий, торчащие из обоих бортов гондолы. Вскрикнув от неожиданности, я буквально вжался в седло; стволы исчезли за вспышками оранжевого пламени, земля и камни взрывались вокруг нас, но вот уже взрывы остались позади. Мы двигались слишком быстро для нападавших. Воздушный корабль чуть не врезался в скалу; пульс двигателя внезапно участился, превратившись в сплошной рев, а воздух наполнился пылью: они сбрасывали балласт. Корабль затормозил, резко развернулся и бешено закачался; моторы ревели и дребезжали. Я живо представил себе, как люди в гондолах спотыкаются, падают и катятся по полу. Я скорчил мстительную мину: несмотря на то что я не видел ни одного из нападавших, я не испытывал к ним особой любви. Такое нередко случается, если в тебя стреляют.

Дирижабль постепенно замедлял ход, с пыхтением огибая гору, готовый в любой момент продолжить атаку. Я потрепал коня по гриве, чувствуя приступ бессильной злобы. Значит, в быстроте спасения не будет; нужно искать укрытие. Насколько я помнил, по ту сторону перевала никаких укрытий не было, и вдобавок я очень сомневался, что мне удастся заставить огромное животное повернуть назад. Простая попытка управлять лошадью на такой скорости могла отправить нас под откос или вывести из равновесия, превратив в идеальную мишень. И тут впереди, за поворотом, выросли два огромных валуна, возвышавшиеся над тропой, подобно грубым изваяниям Стоунхенджа: шанс, причем существенный. Я дернул поводья и прошептал:

– Вперед, малыш! Спасай свою шкуру!

И он ринулся вперед. Я припал к взмыленной шее животного, слова мои перешли в бормотание. Я готов был поклясться, что конь отреагировал на несколько мгновений раньше, чем я, как будто он тоже все видел и понимал, – а может, так оно и было. Так или иначе, но скоро мы оказались у поворота. До спасительных камней оставались считанные шаги, но нависавший над нами темной тенью воздушный корабль начал спускаться, словно туча, начиненная смертоносными молниями.

И тут из-за камней появилась фигура, закутанная в монашескую рясу. Человек даже не взглянул на меня и взмахнул рукой, словно нанося пощечину. Этот жест, казалось, был исполнен такой мощи, что жеребец пронзительно заржал и встал на дыбы, рассекая воздух передними копытами. Я с трудом удержался в седле. Поведение коня было вовсе не удивительно, если принять во внимание то, что случилось потом. Земля у нас под ногами задрожала, в самом воздухе пошли завихрения и мерцания – так колеблется изображение в кривом зеркале. Затем сорвавшиеся с земли глыбы полетели одним бушующим потоком прямо на приближающийся воздушный корабль. Здоровенные камни проламывали обшивку гондол, барабанили по парусине, со скрежетом врезались и отскакивали от пропеллера. Дирижабль накренился и задрожал от ударов, того и гляди, какая-нибудь из каменных глыб могла попасть в бак с бензином. До меня донесся далекий звон бьющегося стекла. И снова взревели моторы, дождем посыпался балласт, и машина, раскачиваясь из стороны в сторону, пронеслась над тропой в пустоту. Раздался одиночный выстрел, и пуля ударилась в скалу в нескольких дюймах от головы моего нежданного спасителя, оставив на камне блестящую полосу. Незнакомец не обратил на это внимания – он стоял и провожал взглядом кувыркающуюся все дальше в небе машину, пилоты которой пытались усмирить ее, пока я пытался усмирить лошадь. Мне это удалось – и им, судя по всему, тоже, ибо гигантская машина остановилась и, поднявшись чуть выше, снова двинулась вперед. Я ожидал, что дирижабль полетит назад и даст ответный залп, но вместо этого он быстро пошел на снижение, пока наконец свод облаков не поглотил его. Я замер на мгновение, чувствуя, как расширяется и сжимается грудная клетка коня от судорожного дыхания. Конь потряхивал гривой и слегка вздрогнул, когда я погладил его: он еще не пришел в себя, да и неудивительно. Я выжидательно посмотрел на незнакомца. И тут пришел черед вздрогнуть мне. Я сглотнул, прежде чем смог выдавить из себя:

– Стриж! То есть я хочу сказать… Ле Стриж. Какого черта…

– Я здесь делаю?

Он все так же говорил в нос, и таким же остался его дребезжащий от злости голос. Однако сейчас на лице его играла улыбка. Перекошенная улыбка тонких губ, кислая, как недозрелая хурма, – и все же улыбка.

– Спасаю твою жалкую шкуру, мой мальчик. Я ведь исключительно этим и занимаюсь, когда ты поблизости, разве не так?

Я сморгнул. Что-то в нем изменилось. В холодном взгляде серых глаз была все та же властность, доводившая чуть не до одурения. Лицо его могло принадлежать любому из запечатленных в мраморе классиков – ученому, философу, священнику или отшельнику. Бледная кожа, изрезанная глубокими морщинами, тонкий, как лезвие, нос с широкими ноздрями и бескровная линия рта, практически без губ, над надменным, выступающим подбородком. Но жизнь, бурлившая под этими, казалось, застывшими чертами, превращала его в смертоносное оружие, грубое орудие, бьющее в цель и крепкое, как камень. Кто это – фанатик, сумасшедший, психопат? Так я подумал, когда впервые увидел его, но теперь я знал слово, подходившее куда лучше.

Некромант .

Опасный противник, смертельно опасный, если верить всему, что я слышал о нем. И все же, как ни удивительно, он переменился. Вместо потрепанного черного пальто с поясом он был одет в драную бархатную темную сутану. Седые волосы, которые раньше висели спутанными беспорядочными лохмами, теперь были перехвачены сзади изящным бантом из черного бархата и, кажется, даже напудрены. Старый негодяй выглядел как французский аббат восемнадцатого века. Но вместе с тем грязные борозды все так же покрывали это лицо отшельника, подчеркивая и без того глубокие морщины. На высоком лбу пудра лежала неровными серыми хлопьями, а в уголках глаз налипла маленькими желтоватыми комочками. От Ле Стрижа все так же ощутимо несло запахом затхлости и бродяжничества. Причем не я один чувствовал этот запах: конь тоже водил ноздрями. Даже бархатная сутана старика местами была покрыта лепешками доисторической грязи. Впрочем, я решил разговаривать вежливо и не нарываться.

– Хорошо выглядишь, – произнес я, и он едва заметно наклонил голову. – Полагаю, что всем этим, – я указал на коня, – я обязан тебе?

Он снова наклонил голову. Он что, пытается произвести хорошее впечатление?

– Я чувствовал своим долгом предоставить тебе подходящее средство передвижения. Дело в том, мой молодой друг, что я сейчас так же нуждаюсь в твоих услугах, как некогда ты в моих.

– Что? То есть, я хочу сказать, в чем?..

В его горле словно гравий зашуршал: он довольно посмеивался.

– Ах, не стоит беспокоиться: я не стал бы звать тебя ради чего-нибудь… имеющего отношение к потребностям высшего порядка. Но мне необходимы качества, которыми я сам больше не обладаю. Я теперь старик и быстро устаю. К тому же я не хочу, чтобы давнишний должок так и висел на тебе. Ведь это так неприятно! Я решил, что лучше…

– Постой-ка, о каком это долге ты говоришь?

Он укоризненно улыбнулся, но глаза его довольно блестели:

– Ну да, должок. Помнишь нашу первую встречу? Ты ведь не будешь отрицать, что я тебе тогда пригодился? И не один раз. Смогли бы вы найти прекрасную Клэр без меня? А догнать корабль волков? И как насчет моих драгоценных юных помощников, которые полегли ради тебя? Такое нельзя забыть. И ты, конечно же, не забыл!

– Разумеется, – произнес я, начиная волноваться. Когда я узнал, кем были эти «юные помощники», мне они стали являться в ночных кошмарах. – Конечно нет! Но ведь я отблагодарил тебя, если не ошибаюсь? И выплатил кругленькую сумму золотом!

– Очень щедро с твоей стороны, – отвечал старик своим высокомерным трескучим голосом. – Но смог бы ты за ту же сумму купить подобную помощь где-нибудь еще? Мой юный коммерсант, не все долги можно оплатить золотом. А то, что мне нужно сейчас, потребует от тебя лишь самых малых усилий. Я подумал, что лучше дать тебе возможность разделаться с этим долгом именно теперь. Честно говоря, я не ожидал даже самого слабого сопротивления! – Он скривился. – Не буду притворяться: меня такое ничуть не задевает. Но должен предупредить: я не вижу для тебя более легкого способа заплатить.

Конь вел себя беспокойно: ему не стоялось на месте и он в нетерпении мотал головой. Я нарочито старательно гладил и успокаивал животное, желая выиграть время и подумать как следует. Ле Стриж! Да, он помог мне в свое время, хотя в конце концов, если уж на то пошло, и я спас его. Но когда я снова надумал обратиться к нему за помощью, подобная идея привела в ужас моих друзей со Спирали, и больше всех Джипа-штурмана, который сам же и привел меня к нему впервые. Он настойчиво повторял, что Стриж крайне опасен и ему нельзя доверять! И что он сумеет использовать против меня любую мою оплошность. Неужели я ее уже совершил? И какую власть он приобретет надо мной, если это так?

Огромный конь повиновался мне, послушный голосу и прикосновению. Он нервничал из-за Стрижа, это было очевидно. Старый негодяй, может, и послал его за мной, но конь явно не входил в число его верных прислужников. Я выпрямился в седле и посмотрел на Стрижа сверху вниз:

– Я плачу по долгам, Стриж, когда я знаю, что они за мной имеются. Но я знаю, почему ты помогал мне – отнюдь не за просто так. Ты хотел избавиться от одного из своих обязательств перед Джипом, и если уж я перед кем и в долгу, так это перед ним. А если я выполню то, чего ты от меня хочешь, чем бы оно ни оказалось, это накренит весы в другую сторону. И сильно накренит, да только мне этим заниматься недосуг. Ты меня, бывало, называл дураком, Стриж. Так вот, если тебе нужен мальчик на побегушках – поищи кого-нибудь другого!

Я резко дернул поводья, ударил коня пятками в бока. Великолепный скакун только этого и ждал: он громко и радостно заржал, повернулся и встал на дыбы. Стукнул копытами по нависавшему над головой старика скалистому выступу, и из камня посыпались искры; Стриж, оказавшийся в ловушке между телом животного и валуном, пошатнулся и упал на спину. Как я и надеялся, мне удалось схватить поводья и справиться с жеребцом, но он уже не нуждался в дополнительных указаниях – с диким и радостным ржанием он выскочил на тропу, по которой мы приехали сюда, и пустился в обратный путь. Я пригнулся пониже; ведь по спине у меня мурашки бегали при мысли о том, что может обрушиться на меня в любой момент. Очередной камнепад, шквальный ветер, шаровая молния – или какая-нибудь дьявольская ловушка, чтобы вернуть меня, как рыбку, бьющуюся в агонии на крючке. А скорее всего произойдет что-то такое, чего я даже и представить себе не могу. И я боялся этого «чего-то» гораздо больше, чем только что выстрелов с дирижабля. Мне ужасно хотелось уклониться от неминуемого удара, свернуть в сторону, но здесь, на узкой тропе, это было бы смерти подобно. И оставалось только довериться моему скакуну.

Вот наконец мы достигли поворота. Благородное животное пролетело его, как ветер, и пыль из-под копыт заслонила нас, словно щит. Я бросил тревожный взгляд вниз, на облачный свод, но он был безмятежен. Перед нами вздымался своей громадой горный перевал. Тут нам пришлось сбавить скорость, и я решился оглянуться. Далеко позади, поразительно далеко, посреди скалистой дороги стояла маленькая темная фигура и как будто наблюдала за нами. Восходящее облако свернулось и обвило его наподобие зубчатого драконьего гребня, но сам Ле Стриж не шевелился. Я снова вздрогнул, и конь тихонько заржал, словно желая успокоить меня. Уверенно ступая, он перебрался через гребень горы и прошел по каменистому склону за ним, преодолев самый крутой участок и выбравшись на более широкую горную тропу. Здесь он снова пошел быстрее. Я снова бросил взгляд назад, думая, увижу или нет на фоне неба невысокий силуэт человека, который вот-вот обрушит на нас лавину, но все было тихо и спокойно.

Солнце садилось, и небо темнело. Очертания гор в красноватом свете заката стали менее отчетливы, а вершины их начала окутывать пелена тени, постепенно распространявшейся вокруг. Озеро из облаков внизу стало сереть и бледнеть, и, когда мы спустились к нему, снова перейдя на легкий галоп, оно захлестнуло нас и сомкнулось над нашими головами. Во мраке, где мы оказались, ничего не было видно, и я едва смог различить тенистую стену, маячившую впереди. Но не успел я натянуть поводья и остановить коня, как мы уже врезались в нее и меня хорошенько отхлестало ветками по щекам. Но это продолжалось лишь мгновение – вскоре стук копыт стал громче и сильнее, и мы въехали под сень деревьев. Неподалеку газанула спортивная машина, и лошадь дернулась в сторону; впрочем, я тоже вздрогнул. Потрясенный всем происшедшим, я выскользнул из седла на асфальт, который закачался подо мной. Я схватился за луку седла, боясь упасть, а затем начал рыться в кармане в поисках сахара.

– Жаль, что я не знаю, как тебя зовут, – сказал я коню. – Какое же у тебя имя? Буцефал, Астер, а может, Грейн…

Я ослабил подпругу и отстегнул удила, искренне сожалея о том, что не могу почистить и накормить его, отвести в конюшню на отдых – ведь он это заслужил. Конь тем временем хоть и охотно принимал мои ухаживания, но посматривал назад, сквозь деревья, и я понял, что он чувствует себя здесь не слишком уютно. А может, он услышал зов своего настоящего хозяина? Я отдал коню последний кусочек сахара и встал, наблюдая, как он потянул воздух ноздрями, повернулся и рысью пустился назад под прикрытие ветвей. Я тоже повернулся и побрел назад через автостоянку – или попытался это сделать. С тех пор как я последний раз ездил верхом, прошло слишком много времени, и мои ноги и зад горели огнем. Я горячо молился, чтобы терраса была все так же пустынна и никто не увидел бы, как я ковыляю по ступенькам наверх, прихрамывая, ползу к своему столику и тяжело опускаюсь на стул – осторожно, стараясь не потревожить мозоли. Солнце сместилось лишь чуть-чуть, но небо выглядело совсем другим. Освещение изменилось, и облака стали самыми обычными облаками. О том, что произошло, напоминали только память, боль во всем теле и невесть откуда взявшееся беспокойство Все это было – с болью не поспоришь. Моя мечта сбылась, и я проехал по згой тропе, но что я там нашел? Глубокий котел облаков и еще более глубокую тайну. А что еще? Опасность Подумать только час-другой назад я изнывал от скуки А может, с тех пор прошло гораздо больше времени?

Бессознательно, будто отвечая моей жажде, рука потянулась к стакану с джином, так и оставшемуся нетронутым. Он все еще холодил руку Я поднял стакан и замер, в изумлении уставившись на него. Это, без сомнения, был все тот же стакан, но, несмотря на уличную жару, кубики льда даже не успели растаять.