Секреты Лос-Анджелеса
Джек обернулся. Карен Морроу – в зеленом коктейльном платье, плечи осыпаны жемчужинами дождя. В последнюю их встречу она – нескладная, несоразмерно вытянувшаяся девчонка-подросток – исподлобья пробурчала «спасибо» полицейскому, уберегшему ее от большой беды. И четыре года спустя Карен была высокой, даже, пожалуй, слишком высокой – но нескладной ее уже никто бы не назвал.
– Карен! Бог ты мой, я вас и не сразу узнал!
Карен улыбается.
– Сказал бы, что вы стали настоящей красавицей, – продолжает Джек, – только вы это наверняка уже слышали.
– От вас – нет.
– Как вам колледж? – смеясь, спрашивает он.
– Долго рассказывать. Сейчас не буду – я совсем закоченела. Говорила же папе, чтобы устроил вечеринку в доме! Хоть я и провела четыре года в Англии, а к холодам так и не привыкла. Кстати, я приготовила для вас благодарственную речь. Не хотите пойти со мной покормить соседских котов?
– Я здесь на службе.
– То-то, я смотрю, вовсю болтаете с моей сестрой!
– Меня просил с ней поговорить один приятель. Он к ней неравнодушен.
– Бедный! Точнее, бедная Джоани. Но, черт возьми, я вообще-то хотела…
– Ладно, Карен. Пойдемте покормим ваших котов.
Карен улыбается и трогается с места, соблазнительно покачиваясь на высоких каблуках. Они не проходят и полпути, когда сверкает молния, гремит гром, с неба низвергается поток воды – Карен сбрасывает туфли и бежит по дорожке босиком, а Джек, едва сдерживая смех, – за ней. Нагоняет ее уже у порога.
Карен открывает дверь. В прихожей горит свет. Джек смотрит на девушку: она поеживается, руки покрылись «гусиной кожей». Карен встряхивает головой – с волос летят капли.
– Коты наверху.
Джек скидывает пиджак.
– Нет, сначала я хочу послушать речь.
– Все, что я могу сказать, вы знаете. Вас, наверно, уже столько людей благодарили!
– Но не вы.
Карен вздрагивает.
– Простите, я… черт, не думала я, что все так получится…
Джек накидывает свой пиджак ей на плечи.
– Вы в Англии получали лос-анджелесские газеты?
– Да.
– И читали обо мне?
– Да. Вы…
– Карен, газеты часто преувеличивают. Из мухи слона делают.
– Что же, вы хотите сказать, это все неправда?
– Да нет, не все… То есть нет… ну… В общем, все правда.
Карен отворачивается.
– Вот и отлично, я так и думала. А теперь – речь. Только не смотрите на меня, я страшно конфужусь. Значит, так… Во-первых, вы спасли меня от большого несчастья. Во-вторых, посоветовали отцу отправить меня в Англию, где я получила прекрасное образование и познакомилась с целой кучей замечательных людей. В-третьих, арестовали того мерзавца, который тогда продал мне таблетки…
Джек касается ее плеча – она отшатывается.
– Нет, дайте мне договорить! В-четвертых – тогда Я никому об этом не рассказывала, да и сейчас, честно говоря, не собиралась, но Лес Вайскопф давал таблетки бесплатно девушкам, которые соглашались с ним переспать. И если бы не вы с папой, боюсь, рано или поздно дошло бы и до этого. Так что вы, Джек, – только не смейтесь! – спасли мою честь.
– И стал вашим рыцарем? – улыбается Джек.
– Вот именно. А мне уже двадцать два, и я не школьница, которая влюбляется в первых встречных.
– И отлично. Потому что я собирался пригласить вас как-нибудь на ужин.
Карен оборачивается. С искусанных губ стерлась помада, по щекам текут черные ручейки туши.
– Согласна. Правда, у папы с мамой будет сердечный приступ… Но я согласна!
– Значит, я сделаю глупость, – тихо говорит Джек. – в первый раз за много-много лет.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ну и месяц выдался!
Бад отрывает от календаря пачку январских листков, подсчитывает аресты. С первого по одиннадцатое – ноль: работал на охране съемочной площадки, отгонял охотников за автографами. Четырнадцатое января: с тех шестерых, что напали на полицейских, снято обвинение. Адвокат мексикашек представил дело так, словно Браунелл и Хеленовски сами начали потасовку. Теперь им грозят гражданские иски. На календарном листке нацарапано: «Нанять адвоката?»
Шестнадцатое, девятнадцатое, двадцать второе: выпущены под честное слово трое любителей помахать кулаками. Добро пожаловать домой, ребята. Не надейтесь, что Бад Уайт про вас забудет. Двадцать третье – двадцать пятое: вместе со Стенсом по наводке Джонни Стомпа берут под наблюдение шайку грабителей. Джонни в криминальном мире – человек свой, знает всех и вся. Хотя в последнее время, надо сказать, оргпреступность как-то притихла: Джонни все жалуется на безработицу. Судя по всему, Мо Ягелка, защищающий интересы Микки К., в отсутствие босса опасается показывать мускулы. В общей сложности семь арестов – неплохо. Однако картину портит предрождественское побоище в участке: газетчики уже обозвали его «Кровавым Рождеством», ходят слухи, что с Паркером связались чины из прокуратуры, что всех, кто был в участке в тот сочельник, ждут допросы в отделе внутренних расследований и большое жюри уже пускает слюну. Заметки на листках календаря: «Поговорить с Диком», «Алвокат», «Адвокат – когда???»
Последняя неделя месяца – передышка. Дик взял отпуск и просыхает в «Двадцати девяти пальмах» – санатории для алкоголиков. Командир бригады уверен, что он в Небраске, хоронит отца – ребята даже скинулись, чтобы «послать цветы» на фальшивые похороны. Двадцать девятое – два ареста: двое нарушили правила условно-досрочного освобождения, взял их по наводке одного из стучевил Джонни Стомпа. Правда, оба – из пригородов: пришлось отделать их до полусмерти и вывезти в город, чтобы ребята из шерифской службы не возникали. Тридцать первое: Чик Нейдел, бармен из бара «Лунный свет», по совместительству скупщик краденого. Во время рейда у него найден целый тайник с ворованными приемниками. Тот, кто стукнул на парней, взявших грузовик с приемниками, окопался в Сан-Диего, тамошняя полиция и будет пенки снимать. А Баду достался барыга: сокрытие краденных вещей плюс судимость за совершение подобного преступления в прошлом. Десять арестов за месяц – неплохо начинается год!
И февраль, похоже, будет урожайным.
Первые шесть февральских дней – Бад надевает форму и патрулирует улицы. Гениальная идея шефа Паркера: Каждый из Бюро расследований должен по неделе в год отработать в патруле. Фамилия Уайт стоит в конце списка, но кто рано встает, тому бог подает, а кто не успел, тот опоздал. Так оно и оказывается: все шесть дней льет как из ведра.
На работе – настоящий потоп, а вот в личной жизни – полная засуха.
Бад рассеянно пролистывает записную книжку. Лорин из «Серебряной звезды», Джейн из «Зимбы», Нэнси из бара «Орбита». Все похожи: разбитные бабенки далеко за тридцать, благодарные молодому парню, который обращается с ними по-человечески и помогает вспомнить, что все-таки не все мужики сволочи. Лорин – дамочка габаритная, надо слышать, как под ней скрипят пружины. Джейн вечно ставит «для настроения» какие-то оперные арии: на вкус Бада – настоящий кошачий концерт. Ну а Нэнси – просто пьянь, из тех, что могут всегда составить компанию в баре. Такие все видали и везде бывали, и отношения они рвут в один момент, еще быстрей, чем он.
– Взгляни-ка, Уайт!
Бад поднимает глаза. Элмер Ленц протягивает ему свежий номер «Геральд».
Заголовок: «Полицейские выбивают из задержанных признания».
Подзаголовки: «Большое жюри готово заслушать свидетелей», «Паркер обещает полное сотрудничество полиции».
Ленц говорит:
– Попали мы, Уайт. И что-то мне подсказывает, что попали мы по-крупному.
– Не ссы, Шерлок, – отвечает Бад.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Престон Эксли отложил исписанные листки.
– Эдмунд, все три версии великолепны, но ты должен был сразу же отправиться к Паркеру. Теперь, когда вокруг дела поднят такой шум, твое желание обнародовать правду может навести на мысль, что это вызвано паникой. Ты готов стать свидетелем?
Эд поправляет очки.
– Готов.
– Готов превратиться в отщепенца-доносчика, всеми презираемого, всем ненавистного?
– Да. И еще готов к благодарности Паркера. В какой бы форме она ни выразилась.
Престон снова проглядывает записи Эда.
– Интересно… Переложить большую часть вины на парней, которые уже дослужились до пенсии, – хорошая мысль. А этот офицер Уайт в твоем изложении выглядит человеком опасным.
У Эдда мурашки по спине.
– Он такой и есть. Завтра у меня допрос в Отделе внутренних расследований – и, по совести сказать, мне не улыбается рассказывать, как он бил мексиканца головой о потолок.
– Боишься расправы?
– Да нет, не особенно.
– Не закрывай глаза на свой страх, Эдмунд. Страх – слабость, которую ты должен побороть. Уайт и его приятель Стенсленд проявили вопиющее неуважение к уставу полиции Лос-Анджелеса. Похоже, оба настоящие головорезы. Ты готов к завтрашнему допросу?
– Да.
– Люди из ОВР будут к тебе безжалостны.
– Я знаю, отец.
– Будут подчеркивать, что ты не справился с ситуацией. Что без сопротивления отдал ключи.
– Там черт знает что творилось! Если бы я начал сопротивляться, вышло бы только хуже! – покраснев, отвечает Эд.
– Не повышай голоса и не оправдывайся. Ни со мной, ни на допросе. От этого ты выглядишь…
Дрогнувшим голосом:
– Не надо, отец. Не говори, что я выгляжу слабаком. Я с этой ситуацией справлюсь. И хватит, наконец, сравнивать меня с Томасом!
Престон снимает телефонную трубку.
– Знаю, в грязь лицом ты не ударишь. Но сумеешь ли ты заслужить благодарность Билла Паркера?
– Отец, ты сказал как-то раз, что Томас унаследовал от тебя силу, а я – умение держать нос по ветру. Так почему же теперь в этом сомневаешься?
Престон, улыбнувшись, набирает номер.
– Билл? Привет, это Престон Эксли. Да, прекрасно, спасибо… Нет, ради этого я не стал бы звонить по личному номеру… Нет, Билл. Я насчет своего сына, Эдмунда. В рождественскую ночь он был на дежурстве в Центральном участке. Полагаю, у него есть для тебя важная информация… Что? Сегодня? Конечно сможет… Да, и передавай привет Хелен… Пока, Билл.
Гулко бухает о ребра сердце. Престон кладет трубку.
– Ну вот. Сегодня в восемь встречаешься с Паркером в «Тихом океане». Он закажет отдельный кабинет, и вы сможете спокойно поговорить.
– Какую версию мне ему представить?
Престон протягивает ему исписанные листки.
– Такие случаи выпадают не каждый день. У меня было дело Атертона, у тебя – Гвадалканал. Полистай семейный альбом и вспомни.
– Да, но какую версию…
– Решай сам. Приглашение на ужин – хороший знак. И учти: Билл любит, когда его люди едят с аппетитом.
* * *Эд последовал совету отца. Вернулся домой, достал семейный альбом. Читал, вспоминал. В хронологическом порядке – газетные вырезки. Не все есть в газетах: но то, чего там нет, навеки выжжено у него в памяти.
1934 год – дело Атертона.
Дети: трое мальчиков, две девочки. Все цветные: негры, мексиканцы, китайцы. Они исчезали, а потом изуродованные тела их находили в сточных канавах Лос-Анджелеса. У одного не хватало рук, у другого – ног, у прочих были вырезаны внутренние органы. Газеты окрестили убийцу Доктором Франкенштейном. Расследование было Поручено инспектору Престону Эксли.
Эксли счел, что газетная кличка убийце подходит: на всех местах преступления были обнаружены струны от теннисных ракеток, у одной жертвы в подмышках следы от портняжной иглы. Эксли предположил, что, перекраивая детские тела, маньяк пытается создать новую жизнь. Начал проверять извращенцев, душевнобольных, пациентов психиатрических клиник. Спрашивал себя, чье лицо даст своему созданию новый Франкенштейн – и через неделю получил ответ.
Крошка Вилли Веннерхолм, мальчик-кинозвезда из труппы Рэймонда Дитерлинга, был похищен из школы при киностудии. На следующий день тело его обнаружили на железнодорожных путях близ Глендейла. Обезглавленным.
И наконец – прорыв: в полицию обращается администрация государственной психиатрической лечебницы Гленхейвен. Лорен Атертон – мания вампиризма, привлекался за приставания к детям – два месяца назад был освобожден условно-досрочно, но так и не явился к инспектору по надзору.
Исходя из пристрастий Атертона, Эксли легко его нашел: оказалось, работает в банке крови, промывает ампулы. Слежка показала, что Атертон подворовывает кровь и пьет ее, смешивая с дешевым вином. Люди Эксли взяли Атертона в кино – мастурбировал на фильме ужасов. Сам Эксли отправился к нему на квартиру. Нашел связку ключей, и в их числе один – от заброшенного склада. А там его поджидал ад.
Обложенный сухим льдом, на складе хранился «идеальный ребенок»: руки мальчика-негритенка, ноги мальчика-мексиканца, к торсу китайчонка пришиты женские гениталии и голова Крошки Вилли Веннерхолма, к спине приметаны крылья, отрезанные у какой-то пичуги. А вокруг – ролики фильмов ужасов, теннисные ракетки без струн, анатомические чертежи. Фотографии детей на разных стадиях расчленения. Темная комната с проявителями, кюветами и фотобумагой…
Настоящий ад.
Атертон во всем признался, был осужден и повешен в Сан-Квентине. А Престон Эксли снял с фотографий копии и показывал их сыновьям, когда хотел объяснить, что это такое – преступление, взывающее к правосудию.
Эд листает страницы: кончина матери, смерть Томаса. Словно и не было в жизни семьи Эксли ничего, кроме детективных триумфов и смертей. А вот и «Икзэминер»: статья о сыновьях замечательных людей, сражающихся на фронтах мировой войны. Среди прочих – история Эда: если поскрести эту историю, у нее, как и у «Кровавого Рождества», обнаружится второе дно.
Версия «Икзэминера» – та, что обеспечила ему награду: капрал Эдмунд Эксли, единственный из взвода выживший в кровопролитном рукопашном бою, в одиночку прорвался через три траншеи, набитые японской пехотой, уничтожив двадцать девять человек. Окажись при этом хоть один свидетель, Эду светила бы медаль Конгресса.
Версия номер два: во время сражения, видя, что рукопашная неминуема, капрал Эдмунд Эксли вызывается идти в разведку. Несколько часов болтается без дела в ближайшей роще, а вернувшись, видит, что от его взвода ничего не осталось. Приближается японский патруль: Эд прячется под трупами сержанта Питерса и рядового первого класса Вазницки. Японцы пускают очередь по трупам: Эд вцепляется зубами в руку Вазницки, да так, что начисто скусывает у него с руки часы на кожаном ремешке. Сдавленный со всех сторон телами своих товарищей, он задыхается от рыданий, судорожно глотает воздух и ждет сумерек. Едва стемнело, выбирается из-под мертвецов и пускается бежать в штаб – но останавливается как вкопанный, завидев новую кровавую сцену.
Маленькая синтоистская часовенка в роще прикрыта камуфляжной сеткой. У дверей на соломенных ковриках рядами – мертвые японцы, иззелена-желтые, с вывороченными внутренностями. У каждого вспорот живот – от паха до ребер. Возле тел аккуратно положены мечи с резьбой на рукоятях – на них запеклась кровь. Плену или смерти от малярии эти солдаты предпочли самоубийство.
Позади храма вырыты три траншеи. Винтовки и пистолеты ржавеют под тропическим дождем, но огнемет, заботливо укутанный брезентом, – в рабочем состоянии.
Эд берет его в руки, думая об одном: на Гвадалканале он не выживет. Его зачислят в новый взвод. Уходить в разведку перед каждым сражением он не сможет. А если попросится в штаб, отец расценит это как трусость. И коллеги из полиции Лос-Анджелеса – навоевавшиеся досыта, украшенные ранами и медалями – не подадут ему руки…
Да, вот что ему нужно! Медаль! Награда, шум в газетах и почетная отставка. Шанс редчайший…
Эд взял японский пулемет. Затащил мертвых японцев в траншеи, расположил лицом к рощице, вложил им в руки бесполезное оружие. Выпустил в них три очереди – все, что оставались в патронной ленте. Затем огнеметом изуродовал до полной неузнаваемости и людей и храм. И, добравшись до батальонного штаба, рассказал свою историю.
Разведгруппа, осмотрев место, историю подтвердила: в самом деле, капрал Эксли захватил оружие противника и поджарил двадцать девять косоглазых ублюдков.
Крест «За выдающиеся заслуги» – вторая по значению государственная награда. Почетная отставка, тур по стране и почетное возвращение в полицию Лос-Анджелеса.
И – осторожное уважение Престона Эксли.
Полистай семейный альбом и вспомни.
Эд откладывает альбом. Он еще не знает, с чем явится к Паркеру, – но знает, о чем предупредил его отец.
Счастливые случаи легко даются – но потом за них приходится платить.
Знаю, отец. Еще с той поры, когда взял в руки этот огнемет.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Если дело дойдет до большого жюри, отвертеться от дачи показаний тебе не удастся. Но мы с прокурором постараемся, чтобы до этого не дошло.
Джек мысленно прикидывает, насколько Эллис Лоу ему обязан. С помощью Миллера Стентона с команды «Жетона Чести» удалось стрясти шестнадцать штук на политкампанию. Бретта Чейза уломали шантажом – пригрозили, что «Строго секретно» обнародует его тайные пристрастия. Макс Пелтц не поскупился – Лоу пообещал, что налоговики его больше не тронут. А помимо этого Джек успешно сыграл роль Купидона – сегодня Лоу впервые встречается с капризной красавицей Джоан Морроу.
– Эллис, я вообще не хочу появляться на суде. Даже в качестве свидетеля. Но завтра меня допрашивают в ОВР, и похоже, что до суда дело все-таки дойдет. Так сделай что-нибудь.
Лоу поигрывает цепочкой:
– Джек, заключенный напал на тебя, а ты защищался. Ты чист. Но, видишь ли, ты – человек известный, публичный, и, по предварительным показаниям, полученным от адвокатов истцов, четверо из пострадавших тебя опознали.
Так что давать показания все-таки придется. Не волнуйся, тебе ничего не грозит.
– Я просто хотел все с тобой обговорить! Но если хочешь, чтобы я стучал на своих, – у меня внезапно откроется полная потеря памяти! Comprende [21], господин заместитель окружного прокурора?
Лоу наклоняется к нему.
– Не будем ссориться, Джек. Не стоит. Нам ведь так хорошо работается вместе! Тебе беспокоиться не о чем: вот Уайт и Стенсленд – дело другое. Кроме того, до меня дошли слухи, что у тебя появилась дама сердца.
– Джоан Морроу рассказала?
– Да. Она, честно говоря, это не одобряет, да и ее родители тоже. Ты на пятнадцать лет старше Карен, да и прошлое у тебя не вполне идеальное.
Мальчик, подносивший мячи на поле для гольфа, лыжный инструктор – приютский выкормыш, виртуозно навострившийся обхаживать богачей.
– И что еще тебе рассказала Джоанн?
– Да, в общем, ничего. Сказала только, что ее сестра от тебя без ума и верит всему, что пишут о тебе в газетах. Я заверил ее, что в газетах все – сущая правда. Карен говорила сестре, что пока ты ведешь себя как джентльмен – чему, признаюсь, трудно поверить.
– Надеюсь, сегодня вечером все будет иначе. После нашей сегодняшней встречи с тобой и Джоан мы с Карен едем на вечеринку «Жетона Чести», а потом…
Лоу вертит в пальцах цепочку.
– Послушай, Джек, Джоан только разыгрывает из себя недотрогу или за ней и вправду охотятся толпы мужчин?
Джек вертит в пальцах нож.
– Она пользуется успехом. Но все эти россказни о кинозвездах, которые будто бы от нее без ума, – вранье. Так что выше голову.
– Что еще за кинозвезды?
– Да чушь это, Эллис. Красивые байки, но не имеют ничего общего с действительностью.
– Джек, спасибо, что согласился прийти. Уверен, что вы с Карен поможете нам с Джоан сдвинуться с мертвой точки.
– Тогда за дело!
* * *Женщины ждут в «Искателе жемчуга», в отдельном кабинете.
– Эллис Лоу, Карен Морроу, Джоан Морроу – представляет Джек. – Эллис и Джоан – прекрасная пара, верно, Карен?
– Привет, – говорит Карен, не подавая руки. Это уже шестое их свидание, однако до сих пор дальше прощального поцелуя в щечку дело не идет.
Лоу садится рядом с Джоан, та пристально его рассматривает – ищет в облике признаки еврейства.
– Хоть мы с Эллисом и видимся в первый раз, но уже успели подружиться. Перезваниваемся чуть не каждый день, верно, Эллис?
– Совершенно верно, – звучным «судебным» баритоном отвечает Лоу.
Джоан допивает свой бокал.
– Откуда вы с Эллисом друг друга знаете? Никогда бы не подумала, что полиция и прокуратура работают в тесном контакте!
«Все просто, детка, я у этого жида в казначеях хожу», – мысленно отвечает Джек, подавляя усмешку.
– Мы вместе расследуем преступления. Я нахожу улики, Эллис выдвигает обвинение.
Подходит официант. Джоан заказывает пунш «Островитянин», Джек просит кофе, Лоу говорит: «Мартини "Бифитер"», Карен молча накрывает свой бокал ладонью.
– Странно, мне казалось, что «Кровавое Рождество» должно было вас поссорить! Разве нет?
– Разумеется, нет, – быстро отвечает Лоу. – Служащие полиции охотно сотрудничают с прокуратурой и не меньше нашего хотят, чтобы преступники понесли суровое наказание. Верно, Джек?
– Конечно. Такие люди позорят полицию Лос-Анджелеса.
Появляется официант с напитками. Джоан делает три больших глотка.
– А ты ведь там был, правда, Джек? Папа говорит, с тех пор как тебя бросила вторая жена, ты всегда ходишь на рождественские вечеринки в участок!
Карен, громким шепотом:
– Джоанн!
– Да, я там был, – отвечает Джек.
– И наверно, тоже разбил во имя правосудия пару-тройку физиономий?
– Дело того не стоило.
– Не стоило, потому что герой-полицейский не попал бы на первые полосы газет?
– Джоанн, успокойся. Ты пьяна.
Лоу теребит галстук, Карен сжимает пепельницу. Джоан шумно допивает свой пунш.
– Ох уж мне эти трезвенники – и слова не скажи! А правда, сержант, что и после того, как первая жена вас бросила, вы тоже ходили на вечеринки в участок?
– Ах ты стерва! – Карен крепче сжимает пепельницу. Джоан звонко хохочет.
– Если тебе нужен герой-полицейский, рекомендую парня по имени Эксли. Он, по крайней мере, кровь за родину проливал! Джек, конечно, лапочка и душка, но неужели ты не видишь, что он за человек?
Карен швыряет пепельницу. Та, срикошетив об стену, падает на колени Эллису Лоу. Эллис зарывается с головой в меню, стерва Джоани зло щурит глаза. Джек хватает Карен за руку и выволакивает из кабинета.
* * *По дороге в «Вэрайети Интернэшнл Пикчерз» Карен без перерыва честит Джоан. Джек паркует машину возле съемочной площадки «Жетона Чести». Оттуда гремит музыка кантри.
– Ничего, родители с этим смирятся, – со вздохом говорит Карен.
Джек включает свет в машине, смотрит на нее. Бледная россыпь веснушек, темные волосы уложены локонами. Пожалуй, чуть неправильный прикус.
– С чем «с этим»?
– Ну… что мы с тобой встречаемся.
– Встречаемся – и только?
– Прости, Джек. Это я виновата. Понимаешь, ты рассказываешь такие удивительные истории о своей работе – а потом вдруг замолкаешь, и я спрашиваю себя, в чем дело? Есть что-то такое, о чем ты не можешь рассказать? Это оттого, что я слишком молода для тебя?
Джек открывает дверь.
– Узнаешь меня получше, год за два пойдет. И знаешь, мне надоело рассказывать о себе. Так что теперь твоя очередь.
– Значит, сегодня после вечеринки моя очередь изливать душу. Договорились?
– Договорились. Кстати, что скажешь о своей сестре и Эллисе Лоу?
– Она за него выйдет, – не моргнув глазом отвечает Карен. – С тем, что он еврей, родители примирятся, потому что он республиканец и делает карьеру. Джоан будет устраивать ему сцены на публике, а он – втихаря ее поколачивать. Бедные их дети!
Джек смеется.
– А теперь пойдем танцевать! Только не нужно пожирать звезд глазами, а то тебя запрезирают!
Рука об руку они входят в зал. Глаза у Карен расширяются, и Джек понимает: сейчас у него на руках козырной туз.
На сцене – Спейд Кули со своими ребятами. Сам Спейд – у микрофона, рядом на ударных – Берт Артур Перкинс по кличке Собачник. Кличку получил за то, что отмотал два года на исправительных работах – за противоестественные акты с собаками. Спейд курит опиум, Собачник предпочитает героин: просто подарочный набор для «Строго секретно». Макс Пелтц рассыпается перед съемочной группой. С ним рядом – Бретт Чейз, болтает с Билли Дитерлингом, главным оператором сериала. Билли не сводит глаз со своего любовника Тимми Валберна, Мучи-Мауса из детской телепередачи «Час фантазий». Столы у задней стены уставлены выпивкой и холодными закусками. Там Джек замечает Пархача Тайтелбаума – должно быть, для устройства банкета Пелтц нанял людей из его ресторана. Рядом – Джонни Стомпанато, еще несколько парней из бывшей команды Микки Коэна. По всему залу – актеры, костюмеры, ассистенты, мелкий студийный персонал и просто завсегдатаи богемных тусовок. Едят, пьют, танцуют.
Джек выводит Карен на середину зала. Вертит ее под быстрые попурри, прижимает-обжимает, когда Спейд переключается на баллады. Карен танцует, закрыв глаза. Джек держит глаза открытыми, отдаваясь сентиментальной патоке мелодии. Вдруг кто-то кладет ему руку на плечо.
Вы ознакомились с фрагментом книги.