Аррей, вырастающий из имен

Старик склонялся всё ниже, бормотание становилось всё неразборчивей. От его душного дыхания у Дью запершило в носу, и он громко чихнул.

Вьюхо выпрямился.

– А ну-ка, привстань, – велел он. – Я надену его на тебя.

Дью потянулся вперед, но, вовремя сообразив, застонал:

– Нет… Не могу.

– Крепкий, крепкий мой яд, – прищелкнув самодовольно языком, старик приподнял затылок мальчика и обвил шею ожерельем, закрепив под волосами медной нитью. – Это хорошо. Это и для тебя хорошо, мой мальчик: значит, ты не почувствуешь боли. Почти не почувствуешь боли. Будет немного страшно, немного неприятно, но не более того. Носи же эти дивные камушки, не снимая. В них теперь твоя жизнь.

Вьюхо двинулся к двери. Прежде чем открыть ее, обернулся.

– Я отлучусь ненадолго: пришла пора поискать твоего приятеля. Твои будущие ножки – шесть проворных мохнатеньких ножек. Твою будущую спинку с прочным доспехом. Пожалуй, отдыхать я буду потом, когда всё сделаю. Не скучай без меня, мой мальчик.

Лишь только старик вышел, Дью соскочил со стола. Руки и ноги слушались, хотя и не так споро и ловко, как прежде. Пожалуй, бежать или драться он еще не мог, но вот идти быстрым шагом – вполне. Нащупав висящий на поясе нож, мальчик возликовал: его оружие с ним! Колдун не сообразил его отобрать!

Сын Огдая осторожно приоткрыл дверь, чтобы увидеть, в какую сторону удаляется спина Вьюхо. Затем вытащил за руку Найю из ее ненадежного убежища и подтолкнул к выходу. Бедная девушка ковыляла на полусогнутых: мышцы онемели от долгого сидения скорчившись.

– Скорее! Сейчас он явится обратно вместе с жуком!

Дью тянул за собой невесту Крея, громким шепотом кляня за неуклюжесть и неповоротливость, пока они не свернули в один из неосвещенных тупиков. Здесь он позволил ей и себе остановиться и перевести дух.

– Я так боялся, что ты чихнешь или зашебуршишься! Проклятый старик – моя голова чуть не лопнула от его разговоров.

– О Дью! – выдохнула Найя, и словно теплый ветерок пронесся по его волосам. – Мне было так страшно! Под столом совсем негде было спрятаться, я безумно боялась, что торчит моя нога или локоть… Если б ему вздумалось обойти вокруг, я бы пропала! Но какое счастье, что ты можешь ходить! Теперь только бы нам разыскать Крея…

– Крей нам пока не нужен, – возразил Дью. – Ты что, забыла, что он слушается каждого слова Вьюхо? Шеуд – вот кого надо разыскать. Он проведет нас к расщелине наверху, той самой, в которую я пролезал два раза. Без него я запутаюсь в этих ходах.

– Как?! – Найя заморгала часто-часто. – Ты хочешь уйти отсюда без Крея? И это сейчас, когда мы знаем, где прячет Вьюхо их искры? Он сказал, что они в кольце из гранатов, а кольцо где-то на нем. Мы должны найти это кольцо и спасти Крея и всех остальных!

– О, Рург! – вздохнул мальчик. – Хотел бы я посмотреть, как ты станешь обшаривать Вьюхо! Думаешь, он будет при этом ласково улыбаться и поворачиваться во все стороны, чтобы тебе было удобнее? Лучше не спорь, а иди за мной молча, как полагается женщине.

Он вышел из прикрытия и, озираясь, двинулся вперед. Помешкав, Найя скользнула следом. Она шла бесшумно, но глубоко и прерывисто дышала, чтобы справиться с обидой. Девушка больше не спорила, но ее вздохи, шелестевшие укором за спиной, действовали Дью на нервы.

– А ну-ка, затихни! – велел он, останавливаясь. – Не сопи и не всхлипывай! Нужно прислушаться. Оттуда, где они работают, будут доноситься стуки.

Оба затаили дыхание, но вокруг было тихо. Только потрескивали факелы, да шуршали осыпающиеся сверху мелкие камни.

– Сейчас ночь, – прошептала Найя. – Все они спят, а не работают.

– Они не спят по ночам – шлифуют камни. Имеет смысл разыскать хотя бы Крея. Он должен знать, где сейчас Шеуд.

– Да-да, разыщем Крея! – радостно согласилась девушка.

Ход, по которому они шли, становился уже и ниже. Светильники попадались всё реже. Дью снял со стены два факела, один предусмотрительно погасив.

– Мы прошли много боковых ответвлений. Придется заглянуть в каждое. Шеуд или Крей могут оказаться в любом. Впереди мы вряд ли найдем их: дальше становится очень низко и очень сыро.

Во всех мальчишечьих играх Дью, как правило, брал на себя роль вожака. Потому и здесь, в душной полутьме подземелья, где так легко заблудиться или попасть под обвал, голос его звучал с решительными и властными интонациями. Найе ничего не оставалось, как покорно подчиняться.

Едва они свернули в ближайший боковой ход, как волной нахлынула вонь гниющего мяса.

– Прошу тебя, Дью, давай вернемся! – закашлявшись и зажимая нос, взмолилась девушка. – Здесь не может быть Крея. Да и Шеуд – вряд ли…

Но Дью, не слушая ее, шел вперед. Помимо вони он различал еще шорохи, поскрипывания и костяной скрежет. Вскоре факел осветил железную решетку с толстыми прутьями. За ней шевелилось что-то большое и бесформенное.

– Дью! – пискнула Найя за его спиной. Пальцы ее, ставшие от страха ледяными и твердыми, как сосульки, впились в плечо.

– О, Рург!.. – прошептал мальчик, но в голосе было больше восхищения, чем ужаса.

За решеткой, дробя блики факела, переливалась и искрилась каменная нора. Праздничное великолепие камней странно и дико контрастировало с ворочающимся чудовищем и смрадом гниющего мяса. Должно быть, то была та самая медведка, о которой, захлебываясь от гордости, вещал Вьюхо.

Когда прошел спазм первого потрясения, Дью шагнул вплотную к решетке и, поводя факелом, осветил медведку спереди и с боков.

– Ты только посмотри! – выдохнул он зачарованно. – Ты посмотри, какая у нее броня! А челюсти!..

– Я не хочу смотреть, Дью! – жалко донеслось из тьмы за его спиной. – Я не могу смотреть на такое. Заклинаю тебя, уйдем отсюда!..

– Подожди-подожди!

Вьюхо не соврал: его любимое детище было похлеще жука. Сыну Огдая не раз доводилось находить в земле медведок. Мало кто из мальчишек осмеливался брать их в руки – обычно с брезгливыми криками забрасывали камнями. Круглые глаза без зрачков, напоминавшие рыбью икру, выдающиеся вперед челюсти, массивные ноги, похожие одновременно на лопаты и на щетки, длинное членистое брюшко – всё вызывало бессознательный страх и отвращение. Каково же было видеть эти прелести увеличенными в сотни раз!

Но в то же время размеры и мощь подземного чудовища не могли не вызывать уважительного восхищения.

Найя прижалась к спине Дью, и от крупной дрожи, сотрясавшей ее, мальчик невольно покачивался.

– Прекрати, Найя! – прикрикнул он. – Разве ты не видишь, какая прочная здесь решетка? Она не вырвется.

У основания решетки стоял деревянный ящик. Именно от него исходило зловоние. Наклонив факел, Дью осветил тушки крыс и сурков. Видимо, медведка предпочитала гниющее мясо свежему.

Преодолевая брезгливость, сын Огдая подцепил ножом одну из тушек и просунул сквозь прутья. Костяные челюсти раскрылись и захлопнулись. Дью с трудом выдернул лезвие, защелкнутое рядом квадратных зубов.

– Голодная зверюга… Вечноголодная и вечносвирепая, как говорил колдун.

– Пойдем же, Дью!.. – судя по голосу, Найя была близка к обмороку.

– Сейчас мы пойдем, – пообещал он. – Но какая ты странная! В тебе, должно быть, два сердца: сердце кролика и сердце рыси. То ты остаешься в месте упокоения ночью и лезешь следом за колдуном в его подземелье, то падаешь в обморок от вида забавной зверюшки…

– Во мне одно сердце – сердце кролика, – вздохнула девушка. – Вчера вечером оно едва не выскочило у меня из груди, а уж сейчас – тем более…

Дью снова повернулся к чудовищу. Что-то притягивало к ужасному творению опалов и не давало расстаться так сразу.

– Послушай-ка, Найя! Мне пришла в голову отличная мысль. А что если мы выпустим эту красавицу из клетки и усядемся ей на спину? Я серьезно! Не смотри на меня так, иначе твои глаза выпадут из-под бровей и покатятся на пол. Тому, кто сидит на ее спине, она ничего не сможет сделать. Я знаю, я ездил на таком же жуке, целых два раза! Ни Вьюхо, ни его рабы не посмеют приблизиться к этому страшилищу, и мы свободно выберемся отсюда. Ну же, Найя! Смотри, какая длинная у нее спина – на двоих там вполне хватит места!

Девушка не могла даже вымолвить: «О нет, Дью!». Она лишь крупно дрожала, забыв и моргать, и дышать.

Воодушевленный идеей, сын Огдая горячо продолжал:

– Это совсем просто, смотри! Я залезу на самый верх решетки, ты отодвинешь засов, а потом выбежишь и спрячешься за поворотом. Когда она проползет подо мной, я вскочу ей на спину. Она такая длинная, что не сможет развернуться и будет ползти лишь в одном направлении. Ты догонишь ее сзади, и я подтяну тебя наверх. Найя! Это единственная наша возможность вырваться отсюда! Она выползет наружу, и мы поедем на ней, как… как подземные короли!

Поняв наконец бесполезность уговоров, Дью в сердцах сплюнул.

– Девчонка, что с тебя взять! Навязалась на мою голову…

Впрочем, он тут же вспомнил, что, не будь Найи, голова его лежала бы сейчас на холодной плите лабрадора, сочлененная с чужим и ужасным туловищем. Дикой душе Дью было ведомо чувство справедливости, поэтому, насупившись, он взял девушку за руку и вывел из зловонного тупика.

Пройдя шагов тридцать, подземные пленники свернули в следующий боковой проход. Оттуда не доносилось ни шорохов, ни запахов, но высокие своды давали надежду, что впереди может оказаться выход наружу.

Дью поднял факел в вытянутой руке и огляделся. Пламя осветило просторную пещеру – естественную, а не выдолбленную кирками и лопатами. В высоту она уходила локтей на двадцать. Причудливые складки породы вдоль стен создавали впечатление барельефов и статуй. Мальчик подошел поближе к одному из таких «изваяний», и то же сделала его спутница.

– О! – На этот раз Найя издала совсем короткий возглас. Сдавленно-изумленный. – Это же статуя, Дью, – прошептала она после паузы. – Статуя старика. Какой страшный…

Действительно, из стены выступала высоченная каменная статуя. Игра природы тут была не при чем: такое могло возникнуть только от рук человека, при том весьма искусного в камнерезном мастерстве. Худой костлявый старик со спутанными волосами и бородой ниже колен упирался макушкой в свод пещеры. Верхняя часть головы, начиная с переносицы, расплющилась, растеклась, словно статуя росла и пыталась пробиться наружу.

Черты лица показались Дью смутно знакомыми. Хотя растекшаяся макушка говорила о бессильной попытке пробить свод и выглянуть на вольный воздух, морщинистое лицо источало покой. Незрячие глаза без зрачков были полуприкрыты веками, губы сложились в подобие улыбки.

Дью дотронулся до холодного колена, находившегося на уровне его глаз. Камень выглядел самым обыкновенным, не драгоценным и не самоцветным. Неведомый скульптор, видимо, был большим чудаком: мало того, что высек огромную статую в таком месте, где ее никто не увидит, кроме разве что чудовищных насекомых, так еще и материал взял простой и некрасивый, хотя вокруг полным-полно всяческих лабрадоров.

– Хотел бы я знать, кто этот сумасшедший, – пробормотал Дью, разглядывая пещерное диво.

– Он не сумасшедший, – откликнулась Найя. – Он только в первый момент кажется страшным. Но если всмотреться в его лицо, страх пропадает.

– Я говорю о том безумце, что высек здесь это чучело! Неужели работа Вьюхо? Да нет, вряд ли: камень нужно было долбить много лет. И главное, зачем? Летучих мышей пугать?

– Вьюхо… ни при чем… – раздалось позади них.

Неожиданные звуки не были человеческим голосом, хотя и произносили людские слова.

Найя охнула. Дью резко обернулся.

За их спинами напротив первой статуи высилась другая. Гулкие звуки исходили от головы с чуть приоткрытыми губами. Новое изваяние было пониже, но тоже внушительно – локтей двенадцать в вышину. Тоже старик, схожий обликом с первым, с длинными волосами и бородой, спускавшейся, впрочем, не до колен, но до пояса. Главное отличие было в глазах: они имели подобие зрачков и оттого казались живыми.

– Эй, ты! – громко крикнул сын Огдая, чтобы звуками собственного голоса взбодрить себя и прогнать холодок страха. – Это ты разговариваешь со мной, гранитная кукла?!

Он почувствовал живое тепло за спиной: Найя придвинулась ближе, стараясь унять дрожь и не стучать зубами.

– Это… я… – пророкотал каменный старик.

При этом губы его, на которые Дью смотрел очень внимательно, не шевельнулись. Казалось, говорит кто-то спрятавшийся в чреве статуи.

– А кто ты такой?! – снова крикнул мальчик. – Если ты прячешься за этой каменной глыбой, то лучше выходи! Так нам будет удобнее разговаривать.

– Я… не прячусь. Я перед тобой.

– Кто ты? – повторил Дью, на этот раз тише, так как изваяние не делало никаких угрожающих движений и холодок страха под сердцем рассосался.

– Я… Бохоу.

– Бохоу? – переспросил мальчик. – Никогда о таком не слышал. А ты? – обернулся он к девушке. – Ты слыхала когда-нибудь это имя?

Найя кивнула. Ей удалось справиться со спазмом в гортани и выдавить:

– Я слышала о Бохоу. Так звали знаменитого знахаря, отца Вьюхо. Он умер очень давно, когда меня еще не было.

– Ты хочешь сказать, ты отец Вьюхо? – Дью вновь повернулся к статуе и сурово нахмурился.

– Да… – откликнулся резной камень.

– Но ведь ты давно умер!

– Умер… для всех вас…

Сын Огдая осветил его факелом с головы до ног.

– Пожалуй, ты не врешь, – заключил он. – Ты и впрямь смахиваешь на своего сыночка. А этот? – он махнул в сторону первого изваяния. – Надо понимать, его дедушка?

– Да… Это мой отец, Бошши…

– Он не такой разговорчивый, как ты! – хмыкнул мальчик.

– Он не может говорить… Он стал каменным полностью… Весь…

– А ты, выходит, не полностью?

– Приложи ухо… к запястью… Послушай…

Дью с готовностью привстал на цыпочки и прижался ухом к огромной холодной руке, висевшей вдоль каменного тела.

– Ого! – удивился он. – Кажется, у тебя есть сердце! И оно бьется. Правда, еле-еле.

Найя, чье любопытство превозмогло страх, проделала то же самое.

– Бьется! – прозвенел изумленный голосок. – В холодном камне бьется что-то живое!..

– Сердце… – подтвердил Бохоу. – Когда-нибудь оно перестанет биться… И я стану таким же, как Бошши, отец… Как дед, Вохобато…

– А что с вами случилось? – поинтересовался Дью. Чтобы смотреть каменному собеседнику в лицо, приходилось задирать подбородок, и оттого в голосе против воли проскальзывали запальчивые и дерзкие нотки. – Наверное, это проделки Вьюхо, мерзкого твоего сыночка?!

– Вьюхо, мой сын… ни при чем. Мой дед, Вохобато… когда-то давно нашел вблизи от селения залежи самоцветных камней… Он шлифовал их… постигал их тайны. Приучил стихийные души скал и земли помогать ему… Чтобы никто не мешал, наложил строгий запрет появляться в этих местах… Сказал: духи умерших гневаются, если их беспокоят… Он познал секрет бессмертия. Камни рассказали ему… Чтобы жить вечно, нужно срастись с камнем… стать с ним одним целым. Он научил всему, что знал и умел, моего отца, а затем перебрался сюда. Он был очень мудр, мой дед, Вохобато…

Дью громко фыркнул, прервав гулко-неживую речь.

– Это вовсе не мудрость, а безумие! Срастись с камнем! Тысячи каменных лет не стоят и одного года в нормальном живом теле! – Он огляделся вокруг. – И где он, этот твой безумный дедушка?

Третья статуя обнаружилась не сразу: человеческие черты проступали в ней совсем смутно. Гораздо больше она напоминала причудливую игру природы. Голова с непропорционально растянутым лбом и искаженными чертами растеклась по своду пещеры. Борода, напротив, срослась с полом. Ни пальцев рук, ни мышц тела было не разобрать – лишь бесформенные гранитные складки вились вдоль стены во всех направлениях.

– Да… Это уже не дедушка, а просто каменное нагромождение! – заключил Дью, оглядев прадеда Вьюхо. – Воистину, он выжил из ума, твой предок Вохобато. А следом за ним и твой отец, и ты. Ну и семейка!

– Он был мудр… – бесстрастно возразил Бохоу. – Он получил то, что хотел. Он познал вселенскую мудрость, какую ведают одни лишь камни, первенцы нашей земли… Он обрел покой. Нерушимый, вечный… То же сделал и мой отец, и я…

– Неужели это не жутко – превратиться в камень? – взволнованно подала голос Найя. – Стать недвижным и холодным на тысячи тысяч лет?

– Это не жутко… Это самое мудрое, что может сделать человек, чтобы избегнуть объятий смерти и обрести покой…

– Вьюхо говорил мне, что камни тоже умирают! – возразил Дью.

– Умирают, да… Но у них нет страха смерти… Они не знают, что такое боль или ужас. Умерев, камень не замечает, что умер…

– Вообще-то, сынок твой говорил иное! Говорил, что камни могут любить, могут покончить с собой.

– Могут, да… Те, которые разбужены. Чей дух растет и меняется, переходя в иное бытие… Но человек, сросшийся с камнем, поворачивает назад… Он замыкает кольцо. Растет лишь каменная плоть. Не дух… И оттого – покой…

– Почему же тогда твой сынок не пристроится тут у вас четвертым? А вместо этого превращает мертвых воинов в своих рабов и выращивает чудовищ? Лучше бы ему навеки закаменеть вместе с вами! Для всех было бы лучше.

Бохоу какое-то время молчал.

– Вьюхо… не такой, – прогудел он медленнее и тише, чем прежде. – Я научил его всему, что знал. Но он не хочет покоя… Он продолжает добывать камни. Он что-то ищет…

– Он хочет сделать какой-то Венец Освобождения. Кстати, что это такое?

– Не знаю…

Сын Огдая расхохотался.

– Вот так так! А как же твоя вселенская мудрость?!

– Мудрость не в том, чтобы знать всё… Мудрый знает самое важное… Мой сын Вьюхо не хочет мудрости. Не хочет покоя…

– А ты не знаешь случайно, где прячет Вьюхо гранатовое колечко? – спросила Найя.

– Не знаю… Я сам хотел спросить у вас о Вьюхо. Никто никогда не тревожил нас. Но теперь раздаются шумы, стуки… Люди заходят сюда. Вы зашли… Разве запрет появляться в месте упокоения больше не действует?…

В двух словах Дью поведал каменному старику всё, что знал о планах и замыслах Вьюхо.

– Если мы не найдем выхода из-под земли, нам крышка! И еще нам позарез нужно узнать, где прячет Вьюхо колечко с искрами жизни. Как нам быть? Подскажи!

Бохоу молчал. Холодное мертвенное молчание тянулось столь долго, что сын Огдая забеспокоился.

– Эй! Ты заснул, что ли?! Или окончательно сросся с гранитом?

– А что говорить?… – откликнулся старик. – Я узнал, что хотел. Мой сын не хочет мудрости и покоя. Он безумец… Я заговорил с вами, только чтобы узнать…

– Так ты ничего не посоветуешь?! Не скажешь ничего полезного? Ведь это твой сынок, между прочим! Твой прямой потомок творит всякие мерзости, а ты молчишь!

– К чему говорить?… – голос был бесстрастнее горсти камней, пересыпаемых из ладони в ладонь. – Теперь я знаю. А вы – уходите. В этом месте нельзя шуметь…

Дью взбесила бесстрастность каменного истукана. Он почувствовал себя обманутым. Стоило терять драгоценное время, выкладывая подробности о деяниях Вьюхо, чтобы в итоге не услышать даже совета, даже пары добрых слов в напутствие!

– Мы уйдем отсюда, если захотим! – запальчиво выкрикнул он. – И будем шуметь, если захотим! Я начну сейчас вопить так, что ваши каменные бороды отвалятся, а животы потрескаются!

– Дью! – Найя схватила его за рукав. – Будь благоразумен! Если твои вопли услышит Вьюхо, мы пропали! Лучше пойдем отсюда. Ведь он нас просит уйти.

– Послушайся девушку… – прогудел Бохоу. – Уходите. Мой отец и дед не проснутся, что бы тут ни творилось. Их покой вечен и нерушим… Я еще не полностью камень и что-то чувствую и слышу… Но это пройдет… Каких-нибудь тридцать или сорок лет – и мой покой тоже станет нерушимым… Уходите.

Если б не горячие уговоры Найи, сын Огдая обязательно исполнил бы свою угрозу – пощекотал каменных предков Вьюхо, покричал, проверил, насколько нерушим их покой. Но здравый смысл – вкупе с мольбами девушки – требовал вести себя как можно тише. А также – уходить как можно скорее. В этой пещере с глупыми каменными стариками они потеряли бестолку уйму времени!

Напоследок Дью все-таки не удержался и, подняв с пола камушек, послал его метким броском прямо в нос папаше Вьюхо. Найя укоризненно охнула. Камушек отскочил, высеча синюю искру. Мальчик надеялся, что нос у старика отколется или хотя бы даст трещину, но окаменевшая плоть оказалась прочной. На ней не появилось даже царапины.

– О, Дью! – сокрушенно шептала Найя, увлекая его к выходу из пещеры. – Ну, зачем ты так? Разве отец виноват, что его сын злой и мерзкий? Тем более что он давно уже умер! Разве может мертвый отец отвечать за подлые дела своего сына?…

– Если б он умер! – с раздражением откликнулся сын Огдая. – Я б его и пальцем не тронул тогда! А он, видишь ли, погрузился в вечный покой! И мы ему мешаем, видишь ли, мельтешим под ногами, словно букашки со своими мелкими напастями…

Решив немного передохнуть, Дью посветил под ногами факелом и выбрал относительно сухое и ровное место.

– Посидим, – велел он, опускаясь на землю и ставя факел вертикально. – Переведем дух. Проклятый яд еще остался во мне… Но недолго. Долго рассиживаться нельзя.

Найя послушно присела рядом. Она оперлась затылком о стену и закрыла глаза. Впрочем, они недолго были закрытыми. Едва лишь сын Огдая тоже прикрыл веки и устроил поудобнее больную спину, как почувствовал на шее прикосновение теплых пальцев.

– О, Дью!.. – Найя перебирала Звездное ожерелье, и глаза ее искрились не хуже камней. – Неужели Вьюхо насовсем подарил тебе это чудо? И ему не жалко?…

– Подарил! Да еще сказал, что теперь в нем будет моя жизнь. Ведь эти камни должны были держать мою голову на теле жука!

– На теле жука?!..

– Ты что, разве ничего не слышала, когда сидела под столом?

– Я слышала очень много, Дью. Он так интересно рассказывал о камнях. Но, наверное, не всё поняла, потому что думала только о том, как бы не пошевелиться. Я даже сердце свое уговаривала стучать потише, чтобы не услышал Вьюхо…

Дью усмехнулся.

– О, глупая! – Впрочем, тут же вспомнил, что зря упрекает девушку: он не рассказывал ей о Шеуде, и догадаться, что затеял сотворить с ним колдун, Найя не могла. – Ну, ладно. Что ты так уставилась на эти камни? Бери их себе, раз они тебе нравятся!

– Правда, Дью?! – Найя вспыхнула от радости. – И тебе не жалко отдавать такое чудо?

– Разве воину подобает носить украшения? Это только Вьюхо может обвешивать себя блестящими побрякушками, да глупые женщины. Да еще нурриши.

Мальчик попытался снять ожерелье через голову, но оно не пролезало.

– Ладно, потом. Когда выберемся отсюда.

– Наверное, я очень глупая, Дью… Но мне трудно отвести от них глаза. Они светятся. Они живые… И они растут, он сказал. Через несколько лет они будут совсем большие. Я буду надевать их на шею своему сыну перед битвой, чтобы изумруд хранил его от зла, а рубин поддерживал мужество…

Внезапно Дью насторожился и отстранился.

– Тсс!

Найя стихла. Слева, из одного из боковых ответвлений доносился слабый ритмичный гул. Не говоря ни слова, сын Огдая поднялся на ноги и двинулся в ту сторону. Девушка поспешила следом.

Пройдя шагов семьдесят, они увидели провал в каменной толще, светившийся багровыми отблесками горевших внизу факелов. Оттуда доносился глухой напев. Сделав Найе знак молчать и не трогаться с места, Дью подобрался к краю провала, опустился на колени и заглянул вниз. Глазам его предстало большое помещение. Такие же прозрачные кристаллы на своде и стенах, что и в мастерской Вьюхо, умножали свет факелов, дробили на тысячи веселых искр.

На полу, не подстеливдажешкур, сидели на корточках трое полуголых рабов. Пальцы их монотонно шлифовали кристаллы, а губы выводили столь же монотонную песню. Головы мерно покачивались, как у пашущих в ярме волов.

Крей пел и работал вместе со всеми. Голова была низко опущена, из глаз струились слезы – от яркого сияния хрусталей, от острых искр голубого камня, который он, шлифуя, медленно перекатывал в пальцах.

– Что там, Дью? – Найя изнывала от волнения.

Мальчик подвинулся и дал ей заглянуть в проем, предварительно смерив строгим взглядом и прижав к губам палец.

– Там Крей! – Невзирая на предостережения Дью, девушка громко окликнула:– Крей! Крей!..

Дью заткнул ей ладонью рот, но было поздно. Крей оторвал голову от своего камушка. Сквозь пелену слез и чад факелов он пытался рассмотреть, откуда донесся зов. Заметив пролом в углу потолка, медленно поднялся с корточек, подошел и задрал голову.

– Это ты, Дью? Я плохо вижу.