Ураган для одуванчика

– Доброе утро, Берта. Муж за сливками пошел. Выспались?

– Прэкрасно выспалась и готова к подвигам. – Сообщила Берта, раскладывая коврик. Слово «прэкрасно» фрау Литхен произносила через букву «э», и оно было не единственным в ее лексиконе, где эта буква присутствовала. В кармане фартука Кристины настырно завыл мобильный. Она вынула его, отключила и спрятала обратно в карман. Специфический сигнал трубка выдавала ровно в восемь, напоминая Муравиной о таблетках немки.

– Берта, вы не забыли выпить свои шарики?

– Нет, милочка, гомэопатию я уже заглотала.

В ожидании мужа и сливок Кристина присела за стол, а Берта принялась за зарядку. Сделав с десяток приседаний, перевела дух и решила пообщаться:

– А ты, милочка, напрасно не тренируешь мышцы… Мы, женщины, должны держать тело в форме. Годы летят – не заметишь, как Васька начнет зыркать по сторонам.

– Вы правы, Берта, но мне лень, – откровенно призналась Кристина.

Фрау Литхен ее непосредственность не тронула:

– Я уже старуха, а погляди, жир нигде не висит, талия на месте. Я вполне еще могу доставить удовольствие немолодому мужчине. Как ты думаешь?

Кристина заставила себя поглядеть на старуху и подтвердила ее самооценку:

– Вы прекрасно выглядите, Берта.

Довольная поддержкой, та перешла к наклонам. Наклонялась она для своих семидесяти шести достаточно низко и достаточно легко. Покончив с «поклонами», продолжила развивать свою мысль.

– Да, я пока в форме и немало для этого делаю. Но одной физической нагрузки здесь недостаточно. Раз в неделю недурно себя промывать. Вот сегодня я попрошу тебя, милочка, приготовить мне три литра кипяченой воды и перед сном помочь с процедурой.

Кристина не сразу поняла, о чем идет речь, но немка ей быстро пояснила:

– Ставить себе самой клизму весьма затруднительно. Не просить же мне Ваську?! Он решит, что я с ним заигрываю.

Выскажи Берта подобную просьбу в другой обстановке, возможно, Кристину это и не шокировало бы, но здесь, перед накрытым к завтраку столом, она растерялась:

– Берта, я и себе этого никогда не делаю.

Немка уселась на ковер, поочередно поднимая то правую, то левую ногу. Упражнения ей разговаривать не мешали, но выстраивали фразу в определенный ритм.

– И напрасно. Раз-два. В организме скапливаются шлаки. Три-четыре. И их необходимо выводить хотя бы раз в неделю. Раз-два. А завтра, ты же помнишь, я еду с Альфредом в Пярну. Три-четыре. И хочу выглядеть девушкой на выданье. Раз-два. А от этого зависит цвэт лица. Ты меня понимаешь?

Кристина посмотрела на калитку в надежде, что вернется муж и Берте придется сменить тему, но Василий не появлялся:

– Я на цвет лица не жалуюсь….

Берта перешла к волнообразным взмахам руками, так же не мешающим вести разговор:

– В твоем возрасте, милочка, поддерживать цвэт лица можно и при помощи оргазма. Раз-два. Но действует это исключительно, если ты ведешь рэгулярную половую жизнь. Тр-четыре… Но и при этом промывание желудка не лишнее.

Сообщив это, пожилая спортсменка перешла к прыжкам на месте и беседовать уже не могла. Но покончив с зарядкой, быстро восстановила дыхание, сошла с коврика и, присев рядом с Кристиной, заговорила тихо и таинственно:

– Кстати, насчет рэгулярной половой жизни, в твоем случае я сильно сомневаюсь. Васька не дурак выпить, а пьющие мужчины супружескими обязанностями часто прэнебрегают….

– Я приму к сведению, – молвила Кристина, покрываясь пунцовым румянцем.

– Прими, милочка, и не давай Ваське много пить.

– Стараюсь.

– Теперь по поводу процедуры… Значит договорились? Ты поможешь мне на ночь с этим?

Кристина вспомнила, что сегодня у них гости, которых необходимо оставить ночевать. Придется совместить гостей с клизмой Берты. Отказать немке она не могла. «Что, если это ее последняя просьба?»

– Не беспокойтесь, я все сделаю.

Старуха поблагодарила и, собрав коврик в рулон, направилась к дому. На дорожке чуть не столкнулась с Василием.

– Доброе утро, Берта.

– Доброе утро, Васька. Что ты на меня так смотришь?

Василий не понял вопроса:

– Как смотрю?

– Словно я прэведение…

– Вам показалось.

– Мне никогда, ничего не кажется. Ты обыкновенный нахал, который пялится на обнаженную женщину. Признайся, что мое тело тебя волнует?

– Берта, вы меня смущаете.

– Успокойся, не буду. Купил сливки?

– Я же за ними ходил…

– Это ничего не значит. Ты мужчина забывчивый. Вчера забыл отвезти меня на выставку цветов, а сегодня она закрылась.

– Как я мог это сделать, если страховка позавчера закончилась?

Кристина с укоризной посмотрела на мужа:

– Опомнился! Я уже неделю назад продлила. Это вы, русские, все до последнего дня тянете.

– При чем тут русские? – обозлился Василий.

Кристина ехидно пояснила:

– Менталитет у вас такой. Ты свои поговорки помнишь? «На охоту ехать, собак кормить». «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». А еще жареный петух… да много их у вас на эту тему.

– Заучила….

– Я же русскую филологию в Тарту заканчивала. Приходилось зубрить.

Берта уже дошла до двери, но предмет спора ее заинтересовал, и она, оставив коврик у порога, вернулась на газон:

– Русские могут неплохо работать. Только их нельзя распускать. Они еще генетически не забыли крэпостное право. А хороший барин обязательно по субботам порол холопов.

Василию слова немки не понравились:

– При этом вы, Берта, пожелали поселиться в русской семье…

– Во-первых, Кристина эстонка, – парировала старуха, – что некоторым образом облагораживает и ее супруга. Во-вторых, русские здесь ведут себя куда пристойнее, чем дома… Хотя, на мой взгляд, тебя, Васька, жена сильно распускает. Я жила с немцем и то контролировала каждый его шаг. А ты целыми днями шляешься без присмотра. Вот и результат – о страховке вспоминаешь после того, как она просрочена.

Кристина заступилась за мужа:

– Вы, Берта, тоже не все помните. Деньги, что вы давали на бензин, давно закончились.

Немка на нее строго посмотрела:

– На прошлой неделе Васька прэвысил скорость, и я оплатила штраф. Эта сумма прэвышает расходы на горючее в два раза. Поэтому еще месяц на бензин он не получит ни сента.

– Берта, так нечестно, – возмутился Василий. – Вы сами опаздывали на концерт и проели мне внутренности, чтобы я ехал быстрее. Вот я и гнал.

– Внутренности тебе проедает алкоголь. Я же не намерена опаздывать на концерты. Не хочешь гонять, выезжай загодя.

– Вы не помните, почему мы тогда задержались? Потому что вы больше часа накладывали на себя румяна!

– Не смей указывать даме, мальчишка, сколько времени мне заниматься макияжем!

– Он и не указывает, а объясняет причину задержки, – вмешалась Кристина, за что и сама получила.

– А ты бы, милочка, вообще помолчала. В каком виде ты выходишь к мужу завтракать?! Если бы мой Вилли хоть раз увидел жену с мятой мордой, он бы перестал спать со мной в одной постели. – Сделав это заявление, Берта гордо удалилась.

Проводив ее взглядом, Василий покрутил пальцем у виска, что означало его отношение к умственным способностям старухи, достал из пакета сливки, выложил перед Кристиной на стол и спросил:

– Как, по-твоему, она что-то чувствует?

– Ничего она не чувствует, просто уверена, что за свои деньги может всех строить. Она тут меня уже достала.

Наливая мужу кофе, Кристина немного расплескала на скатерть.

– У тебя руки дрожат, – заметил Василий.

– Да, мне страшно. Я же не каждый день старух убиваю.

Он оглянулся по сторонам и приложил к губам палец:

– Тише ты! Успокойся и не трясись.

– Попробую, – пообещала Кристина и потянулась за сигаретами.

Он схватил пачку и убрал в карман:

– Тебе нельзя курить. Забыла?

– Очень хочется.

– Перебьешься.

Она тяжело вздохнула:

– Скорее бы уже наступило завтра…

– Наступит. Твое дело уговорить буржуев Мерисалу остаться у нас ночевать. Остальное сделаю сам.

– Милый, у тебя еще есть время подумать.

– Я уже подумал…

Гости Муравиных прибыли ровно в пять, как и обещали. Хейно едва удалось плотно припарковать свой огромный «Лексус» к забору, чтобы тот не загораживал проезд. Сегодня, по случаю праздника, ко многим селянам понаехали гости, и их личный транспорт превратил узкую улицу в растянутую автостоянку. В отличие от будней, когда встретить в поселке живую душу шансов мало, в дни редких праздников Мустикат оживал. На участках перед коттеджами дымили коптильни, хозяева и гости пировали на своих газонах, и даже можно было услышать тихую музыку, льющуюся из окон. Но ни криков, ни громкого пения от эстонцев на улице не дождетесь. Все будет солидно и пристойно. Это вовсе не значит, что все пирующие мужчины сохранят способность передвигаться на собственных ногах. Какой-нибудь Яан или Андрус, возможно, и переберет. Но его тихо отведут на ложе, и если супруга на другой день закатит ему скандал, никто и никогда этого не узнает.

Василий Муравин эстонских праздников терпеть не мог, особенно его раздражал День победы. О поводе, давшем эстонцам возможность так обозначить двадцать третий день июня, представление Василий имел смутное. В общих чертах событие для него выглядело так: в Первую мировую войну, перед которой Эстония на короткое время оказалась в первый раз самостоятельной страной, в местечке Вынну эстонский гарнизон то ли изгнал немцев-захватчиков, то ли удержал от них свой городок. В сознании Василия осталось – несколько эстонцев одержали верх над несколькими немцами. Поэтому словосочетание «битва под Вынну» поначалу вызывало у него гомерический хохот, а по истечении времени саркастическую улыбку.

Но будучи женатым на эстонке и искренне любя жену, по трезвости он старался своих истинных чувств не выказывать. Особенно при гостях-эстонцах. Терпел он и сейчас. Хотя сегодня господин Мерисалу вел себя куда скромнее обычного, старался не ругать русских и не вспоминать тех ужасов, которые они натворили на его земле в качестве оккупантов. Тучный любитель пива, как и его супруга, являлись местной буржуазной элитой. Хейно торговал нефтью и до кризиса мог считать себя одним из самых состоятельных здешних бизнесменов. Чета Муравиных по социальной лестнице оставалась далеко внизу. Но Кая Мерисалу дружила с Кристиной Муравиной еще со школьной скамьи. И когда Кристина вышла замуж за русского, Хейно ничего не оставалось, как с этой неприятностью мириться. Василий тоже не слишком симпатизировал тучному эсту и не упускал случая ему напомнить, что весь достаток того напрямую связан с Россией и ее запасами углеводородов. Но сегодня и он воздерживался от колкостей. Пока готовились шашлыки, они с Хейно тянули пиво, а женщины оживленно болтали за столом. Когда шашлыки дозрели и мужчины к дамам вернулись, говорила в основном Берта. И хоть говорила она по-русски, Хейно, воспринимая ее гражданкой Германии, выслушивал с почтением. Сам он и раньше говорил мало, но когда вливал в себя литра два пива и еще добавлял водки, мог произнести несколько фраз подряд.

Василий подлил в бокал Берте вина и предложил тост за ее здоровье. Берта чокнулась со всеми и сказала ответные слова:

– В этот прэкрасный день, когда мы, немцы, потерпели сокрушительное поражение от доблестных войск Эстонии, я хочу выпить за всех вас, за эту гостеприимную страну и отдельно за моих молодых хозяев. В их доме я нашла семейное тепло, заботу и все то, чего не хватает одинокому пожилому человеку. Живя рядом с вами, я тоже помолодела и не ощущаю груза прожитых лет.

Кристина слушала Берту и ждала, когда та перейдет к теме о ненавистных детях. Злобное неприятие немкой всего, что связано с деторождением, задевало что-то в душе молодой женщины и вызывало у нее антипатию к старухе. Ждать пришлось недолго. Берта гордо оглядела присутствующих и надменно улыбнулась:

– Еще вы и ваши друзья нравитесь мне тем, что не стали плодить потомство. Если бы господа Мерисалу притащили сюда детей, мне бы пришлось забиться в свою комнату. Что может быть отвратительнее диких карликов с их несносными проделками и страшным шумом, что они создают?! А так у нас тишина и покой.

Берта посмотрела на Кристину с Василием, и голос ее потеплел:

– Завтра за мной заедет мой старый друг, и я на несколько дней покину этот ставший для меня родным дом. Но поверьте, даже несколько дней разлуки наводят на меня грусть. За вас, мои дорогие.

Все выпили, и Кристина незаметно для остальных переглянулась с мужем. Молодая хозяйка старалась выглядеть непринужденно и держать улыбку, но ей это удавалось не всегда. В иные моменты в глазах Кристины появлялась такая тоска, что поневоле хотелось ее пожалеть и ободрить. Кая еще по приезде заметила ее бледность и поинтересовалась здоровьем подруги. Но молодая женщина отделалась шутками. Василий лучше других понимал состояние жены, но вида не подавал – окружающие должны запомнить их веселыми, и оба супруга старались, как могли. Пришло время уговорить Хейно и Каю остаться на ночь. Изрядно приняв, Хейно не собирался садиться за руль, но Кая оставалась трезвой. Вести машину на обратном пути предстояло ей. Кристина стала подбивать подругу выпить.

– Ну, зачем сегодня ехать? Я вам постелю в баньке. Утром позавтракаем и двинете.

И Кая соблазнилась. Хейно не сразу понял, что жена опустошила полный бокал. А когда понял, налился гневной краснотой.

– Женщина, тебе нельзя пить, – рявкнул он ей по-эстонски.

– Да я уже выпила, – улыбнулась Кая. – Ничего страшного, проведем с тобой ночь здесь.

Хейно не ответил, но посмотрел на жену взглядом, который заменил все, что мог бы сказать русский мужик своей супруге в подобном случае. Помогла Берта.

– Хейно, не смей злиться. У тебя молодая красивая жена. Пойми, ты живешь на свете только для того, чтобы ее холить и лелеять. Моему Вилли, пока он был жив, и в голову бы не пришло мне возражать. Иначе я прэвратила бы его существование в сущий ад. И он это прэкрасно понимал.

Василий, чтобы поучаствовать в разрядке создавшегося между супругами Мерисалу напряжения, решил поболтать с Хейно о параде. Всевозможные проявления государственной независимости бальзамом ложились на эстонскую душу бизнесмена, а демонстрация военной мощи особенно. С некоторых пор власти республики парады проводили не в столице, а в одном из провинциальных городков, чтобы дать уездным центрам привлечь к себе внимание. Принимать парад выезжал сам президент, а с ним прибывала столичная и зарубежная пресса.

– Где сегодня прошел парад? – поинтересовался Василий.

– В Тарту, – ответил бизнесмен.

И тут Муравин не сдержался:

– И американский танк успели починить? Кажется, у эстонцев на вооружении их два, но я слышал, у одного заклинило двигатель?

– У нас есть достаточно танков, чтобы делать защиту своя независимость, – раздраженно возразил толстяк.

– От русских или американцев? – не мог остановиться Василий.

– Что ты привязался к Хейно? – заволновалась Кристина, понимая, что мужа понесло.

– И не думал. Просто хочу понять, от чего Хейно считает себя зависимым? От русской нефти или американского танка?

Кая попыталась все перевести в шутку.

– Больше всего муж зависит от пива, – и погладила Хейно по необъятному животу.

Толстяк обиженно засопел и больше за весь вечер не проронил ни слова.

Продолжал дуться Хейно и за утренним кофе. Кая пыталась отвлечь мужа от обидных мыслей, но бизнесмен оставался угрюм и молчалив. Лишь появление Альфреда Беншера, и даже не его самого, а его мерседеса, подействовало на эстонца благосклонно. Увидев машину, он необычайно ловко для его полноты покинул кресло и зашагал оглядывать антикварную классику. Беншер от утреннего кофе отказался и, наговорив дамам комплиментов, начал торопить Берту – дорога не близкая, а он еще забыл в отеле свою любимую трость. Через пятнадцать минут они с Бертой укатили. Следом уехал и и супруги Мерисалу. Прощаясь, Хейно старался на Василия не смотреть, но свою пухлую ручищу для рукопожатия все же протянул.

Проводив гостей, Муравины, не сговариваясь, вернулись в спальню и улеглись в постель.

– Давай просто поваляемся? – предложила Кристина.

– Тебе хочется иметь мужа импотента? – ответил он, целую начинающую наливаться грудь жены.

– При чем тут это? Я просто думаю о Берте, и мне страшно. Неужели тебе все равно?

– Мне вовсе не все равно, когда ты лежишь рядом, – ответил он, стягивая с нее трусы. Кристина вздохнула и закрыла глаза. После секса оба долго спали.

Василий проснулся первым, встал, заглянул на кухню и с подносом, нагруженным бутылкой виски, стаканом и небольшим транзистором, отправился в сад. Усевшись в кресло под яблоней, налил себе полстакана виски и залпом выпил. Как подошла Кристина и уселась рядом, не заметил. Она спросила, не подымая глаз:

– И что теперь?

– Теперь я напьюсь, – отозвался Василий.

– Ее уже нет?

– Один Господь знает.

– Ты, правда, хочешь напиться?

– Да.

– А я?

– Что – ты?

– А я вчера вечером ставила Берте клизму, – сказала Кристина и заплакала.

Василий видел, как жена, не вытирая слез, ушла в дом, но остался сидеть, налил еще четверть стакана, опять одним махом запрокинул в глотку и включил транзистор. Передавали музыку. Он сидел и пытался вспомнить, как все получилось? Полгода назад к ним приехала Берта. Но началось это гораздо раньше. С евроремонта дома.

Они купили коттедж, когда поженились. Купили не у хозяина, а у его сына, потому что хозяин умер. Одинокий старик доживал свои последние годы и за домом почти не следил. Они с Кристиной сами переклеили обои, оттерли полы и побелили потолки. Через месяц в комнатах стало чисто, исчез запах плесени и жареной салаки, оставленный умершим владельцем. Его неказистую старую мебель Василий распилил, и ее поглотило пламя камина. Но въезжать в дом молодожены не спешили – ночи стояли по-летнему теплые, и они ночевали в саду. Хоть заброшенный участок раем назвать трудно, для влюбленных супругов их палатка стала реальным воплощением рая в шалаше.

Василий хорошо помнил время, когда их трудовой пыл мгновенно сменялся любовным. Молодожена заводило все. Стоило Кристине подняться на стремянку с листом обоев и приложить его к стене – работать он больше не мог. Ее стройные ноги, выгнутая в движении спина, запрокинутая головка заставляли его отбросить инструмент и тащить жену в палатку. Иногда даже и не тащил, а брал ее прямо на рабочем месте. Но бывало и по-другому. Они усталые принимали душ, Кристина надевала что-нибудь нарядное, они садились в машину и катили в город. Выбирали самый шикарный ресторан и усаживались поближе к эстраде. Хоть после ремонтных трудов ныла спина, гудели ноги – танцевали и дурачились до закрытия заведения. А вернувшись, любили друг друга, пока в «шалаш» не заглянет солнце. Так продолжалось около месяца. Когда дом привели в порядок, переехали из палатки в спальню. Огромная двуспальная кровать стала первым приобретенным в магазине предметом их мебели. Плиту, холодильник, телевизор и друге атрибуты цивилизации собирали родственники и друзья. Покупать их молодоженам было уже не на что.

Кристина вышла из дома с тазиком мокрого белья. Проходя мимо мужа, бросила:

– Таки напиваешься?

Василий вздрогнул. Углубившись в свои мысли, он появление жены пропустил. Она уже развешивала белье на веревке, когда он ответил:

– Не понимаешь, в каком я состоянии?

– Догадываюсь.

– О чем ты можешь догадываться?! Лучше помолчи, мне и так тошно.

Кристина, покончив с бельем, подошла и села рядом:

– Мне тоже маетно, вот стирку затеяла. И ты занялся бы чем-нибудь путным.

– Не доставай, дура, – отмахнулся супруг, но злости или раздражения в его голосе Кристина не услышала. Она вообще не понимала русских, которые произносят ругательства, находясь в полном благодушии:

– Конечно, дура. Говорила мне мать, не выходи за русского… не послушалась.

– Ну не доставай, чухна. Сказал же, тошно мне.

– Чего от тебя дождешься? – она поднялась, вернулась за пустым тазиком и унесла его в дом. Василий поглядел ей вслед, добавил себе виски, но пить не стал. По транзистору передавали очередную рекламу, и он, убрав звук, снова принялся размышлять о прошлом. Ему хотелось понять, где совершил ошибку. Почему так получилось, что счастье их семьи зависит от несчастья другого человека? Ведь он не бандит, не убийца. Да и жадностью никогда не отличался, не требовал для себя чего-то необычайного. И его брак начинался счастливо, да и потом он никогда не жалел, что женился на эстонке.

Первый год их совместной жизни пролетел незаметно. Вместе им было хорошо, и поначалу столкновений на бытовой почве не возникало. Изредка случались споры с выбором телевизионных каналов. Кристине хотелось смотреть свои, эстонские, а Василий по-эстонски не понимал. Она медленно, но упорно пыталась склонить его к изучению языка. Муж не поддавался. Он считал это занятие бесполезным и даже унизительным. Зачем? Жена прекрасно говорит по-русски. И это было правдой – Кристина окончила филологическое отделение Тартуского университета, которое профессор Лотман прославил на весь русскоязычный мир. Жена Василия изъяснялась грамотней многих его русских знакомых. Но язык оказался далеко не главным поводом для разногласий. Василий хотел ребенка. Сперва он думал – его жена специально что-то делает, чтобы не беременеть. Однажды он ей сказал об этом прямо. Кристина расплакалась. Она сама не могла понять, в чем дело, и уже несколько раз обращалась к врачу. После обследования причина прояснилась – последствия сделанного в ранней юности аборта грозили ей пожизненным бесплодием. Василий тогда напился, но ничего обидного жене не высказал. Да и потом к больной для Кристины теме ни разу не возвращался. Ему для полного счастья хватало и молодой жены.

Но, как выяснилось, самой Кристине требовалось куда больше. Ей было важно достойно выглядеть в глазах своих знакомых. Быт Муравиных не вписывался в стандарты уже народившегося в Эстонии среднего класса. Телевизор у них слишком маленький, холодильник слишком старый, стиральная машина слишком примитивна, сантехника в доме и вовсе допотопная. Да и автомобиль, служивший Василию почти двенадцать лет, теперь частенько нуждался в ремонте. Всего этого Кристина стеснялась и настойчиво требовала перемен. Тогда Муравин и устроился на фирму к Яану Пыдеру. Эстонец никогда бы не взял на работу русского без знания языка, но его жена Аннели дружила с Кристиной и по просьбе подруги принялась обрабатывать мужа. Среднестатистическому эстонцу проще удовлетворить желание жены, чем искать доводы для отказа. И Яан Пыдер к себе на фирму Муравина взял. Зарабатывать Василий стал гораздо больше, и вскоре у них в доме появились новые дорогие вещи. Заменив холодильник, телевизор и стиральную машину, супруг надеялся, что молодая женщина успокоится. Но Кристина так не думала. Ее раздражали старые окна, рамы на которых закрывались неплотно, бесили скрипучие двери и доводила до отчаяния крыша, что в сильные дожди давала течь. Да и новые вещи, очутившись в старом интерьере, подчеркивали убогость их самопального ремонта. Вскоре она завела разговор о ремонте капитальном. Василий начал понимать – его любимая, хоть и блестяще владеет русским, думать продолжает по-эстонски. Представители маленького европейского народа болезненно жаждут комфорта и благополучия, понимая их как проявление культуры и цивилизованности. Особенно это касается женской части населения. Ничего удивительного в подобном феномене нет. Эстонцы народ хуторской, своего дворянства никогда не имели, переселяясь в города, тут же впитывали идеалы среднего класса – жить не хуже других и иметь не меньше. Жена Муравина в этом мало отличалась от предков. Естественно, ей хотелось, чтобы муж создал те условия жизни, которыми гордились ее знакомые и близкие. Василий Кристину любил и, хоть считал все это дурью и мещанством, взял кредит в банке на полмиллиона крон.

Муравин посмотрел на часы. Стрелки показывали половину десятого вечера. Неужели он столько просидел тут под яблоней? Что-то сегодня происходило со временем. Он его не замечал. Кристина снова вышла из дома и присела рядом. Он посмотрел на жену. Глаза у нее покраснели. Она попросила:

– Дай мне сигарету.

– Я не курю.

– Ты вчера отобрал у меня пачку. Верни.

– И не подумаю. Тебе нельзя курить. Еще увижу, отлуплю. Ты же знаешь, русские мужики жен лупят, – и он заставил себя улыбнуться.

Она оставалась серьезной:

– Почему нам никто не звонит?

Василий сделал вид, что не понимает:

– А кто нам должен звонить?

– Не знаю… врачи, полиция… Она ведь уже умерла?

– Постарайся думать о другом.

– Я стараюсь. Не получается, – она потянулась к стакану: – Дай мне тоже выпить.

Василий быстро накрыл стакан ладонью:

– И пить тебе нельзя.

– А тебе можно? Тебе все можно. А мне ничего нельзя.