– В точку! Уж не собрал ли он кое-что и спрятал где-то? Хотел было со мной поделиться, да не решился… ну, а потом все сложилось, как сложилось.
– Так. Ну, в компьютере, конечно, нет?
– И думать нечего! Серега был парень умный. Если он чего и прятал, то не дома и не на работе.
– Ну-у… тогда это иголка в стоге сена.
Дима, однако, с этим не очень согласился:
– Да не скажи. Я вот прикидываю…
Прикидывал он так: у всякого опытного риэлтора имеются несколько пустых квартир, стоящих на продаже, и их можно по-тихому использовать…
– Один доиспользовался… – неловко пошутил было Максим, но Дима резонно возразил. Да, сказал он, всякое бывает. Но если все делать по уму, шито-крыто… Я и сам… гм… ну, это другая тема!
– А про Сергея, – добавил Дима, – я мыслю так: не прятал ли он эти материалы на одной из таких квартир… или же где-то рядом в укромных местах?
– Ну, если так… Список квартир в моем компе рабочем есть, но это опять же куча адресов. Да и на работу нам ходу нет.
Дима поразмыслил.
– Это точно. Да и домой тоже. Если за нами идет охота…
– Да уж тут без если. Идет. И кто охотник! – вот ведь задачка.
– М-да, – Дима бегло глянул в предзакатное небо. – И вообще, скоро ночь, и жрать охота…
Вывод построился сам собой. У умного риэлотра сразу несколько пустых квартир в разработке – Дима риэлтор умный – стало быть, одну из таких квартир можно использовать как временную базу. Хотя бы до утра. А утро вечера мудренее.
– Идем лесом, – Дима указал рукой. – До бульвара. Там гастроном есть. Берем жратву, вызываем такси и едем на базу. Подкрепимся и вновь будем думу думать.
4Марш-бросок по лесу оказался потруднее, чем казалось. На три километра потратили час и вышли к бульвару все взмокшие, усталые, еле двигая ногами. Немного постояли в укромном месте, отдышались, отдохнули, отряхнулись… Пошли в гастроном.
Набрали всякого провианта, вызвали такси – и через полчаса были на адресе. Квартира, хрущевская «трешка», была наспех, под продажу отремонтирована, скудненько обставлена… в общем, жить можно.
Ребята в самом деле сильно проголодались, жадно набросились на еду, запивая пивом. Максим, когда ощутил сытость и приятную легкость в голове, с пивом прекратил. Посмотрев на него, свой стакан отодвинул и Дима.
– Хватит пока, – сказал он.
– Слушай, – Максим настроился на серьезный разговор, – я тут подумал… Самое простое решение, оно быть может, самое мудрое. Идти в милицию и рассказать все как есть. Ведь на месте перестрелки наверняка уже все их начальство: дело-то из ряда вон! И наверняка кто-то из свидетелей видел, как два типа удрали в лес.
– Не факт, – Дима не удержался, все же хлебнул пивка.
– Не факт, конечно, – согласился Макс. – Но учитывать эту возможность мы обязаны.
Дима вынул сигарету, покатал в пальцах.
– Это точно, – признал он.
– Ну, так как? – напирал Максим.
Дима пожал плечами, закурил.
– В общем, логично, – сказал он, – но…
– Что – но?
– То, что я воздержался бы от общения с официальными органами.
– Почему?
– Имею опыт, – странно усмехнулся Дима. – Такое дело надо делать с мощной юридической поддержкой.
– Которой у нас нет?
– Н-ну… почему нет. Кое-что есть.
– Да?.. Ну, Димон, не тяни, говори яснее!
Дима улыбнулся и выразился яснее. У него есть знакомый – другом не назовешь, но по-человечески поговорить можно. К нему и не зазорно обратиться с просьбой о помощи. Бывший капитан ФСБ, ныне адвокат. Ушел в правозащитники, трезво полагая, что на данной ниве обретет доходов куда больше, чем в ведомстве «плаща и кинжала»… Да и оказался прав. Но и прежних связей умный юрист не порвал, отчего кое-какой эксклюзивной информацией владел, опять же к собственной выгоде.
– Хваткий парень, – одобрил Дима. – По жизни прет на всех парусах.
К нему-то и нацелил обратиться Дима – чтобы тот по своим каналам втихую выяснил расклад. Стрельба наверняка станет сенсацией № 1 местных новостей…
Тут они пожалели, что телевизора в квартире нет, хотя если сказать правду, смотреть, слушать – никаких сил не было. В общем, договорились звонить ушлому адвокату и просить совета.
– Только утром, – заявил Дима. – Сейчас все, ни сил ни разума. Спать! А утро вечера мудренее.
Он повторил эту и без того расхожую фразу, еще не зная, насколько окажется прав…
5Утро началось с дождя. Максим проснулся – не сразу понял, что он в чужой квартире, а когда дошло, вспомнил вчерашние события, увидел мокрое стекло, услышал торопливую дробь капель по жестяному подоконнику… такая тоска взяла за сердце, что хоть плачь.
Ну, плакать не стал, конечно. Встал, осторожно прошелся. Дима еще спал. Макс прошел на кухню, сел на табурет и долго, пусто глядел в окно. Время шло, вот и Дима проснулся, заворочался, закашлял… встал.
– Доброе утро, – Максим вышел в зал.
– Хотелось бы… – сонно буркнул Дима. – А дождик кстати. К урожаю…
– Идем чай пить, – улыбнулся Макс.
Ребята со вкусом гоняли чаи – Дима сказал, что звонить капитану-адвокату следует не раньше десяти. За чаем и разговорами время кое-как убили, подтянулось к десяти.
– Ну, минут через пятнадцать звякнем, – бодро решил Дима.
Опять-таки он и предположить не мог, что решит за него судьба через минуту…
Звякнул не он, звякнули им. Тишину квартиры нарушил звонок в дверь.
Парням он показался ударом гонга. Максим чуть не поперхнулся чаем. Оба застыли, выпуча глаза друг на друга.
– Кто это? – глупо спросил Макс.
– Черт… – пробормотал Дима. – Неужто хозяева приперлись?!
– Да уж хозяева бы звонить не стали. Ключом…
– Тоже верно.
Все это говорилось быстрым свистящим шепотом.
Звонок повторился – подлиннее и понастойчивее.
– Гляну, – решился Дима и воровским неслышным шагом пустился в коридор.
Удалось добраться до двери бесшумно. Приник к глазку.
На площадке стоял мужчина скромно-интеллигентного вида. Никогда прежде Дима его не видел.
«Ну и что?..» – пронеслось в голове. Дима просто не представлял себе, что делать. Стоял почти не дыша и смотрел. В глазок, конечно, видно было скверно, но даже так человек на площадке внушал безотчетное доверие. Без всякой логики, без рассуждений Дима понял, что плохого от этого человека ждать нечего. Но открыть все же не решался.
Мужчина негромко произнес:
– Ребята! Я примерно представляю, что с вами происходит. И хочу вам помочь.
Дима бесшумной тенью отпрянул от двери.
– Макс! – адским шепотом. – Это какой-то мужик… – и повторил слова этого мужика.
Мысли Максима завертелись вихрем. Что сказать? Что делать? Он не знал. Дима метнулся вновь к двери, но и он знал не больше Максима. Голос за дверью терпеливо произнес:
– Ребята, я слышу, как вы там мечетесь. Это все пустое. Я… мне кажется, что я могу вам помочь.
Ребята переглянулись. Ах, как захотелось поверить незнакомцу! Вихри в голове Максима слились в неопровержимое: «семи смертям не бывать, а одной не миновать…» ну и будь что будет.
Он махнул рукой: давай!
Дима распахнул дверь и включил свет.
Человек шагнул через порог как гость, давно и почетно ожидаемый здесь. Он был в легком светлом плаще, мелко искрившемся капельками дождя. В раскрытом вороте – голубая рубашка, синий в белый горошек галстук, все в тон, все скромно и прилично. Сам невысокий, неприметный, волосы скорее светлые. Залысины со лба.
Ладонью он смахнул дождинки с ворота плаща, улыбнулся:
– Ну что, здравствуйте?..
– Здрасьте, – сказал Дима. – Вы кто?!
Пришелец изящно поклонился:
– Рябко Андрей Николаевич. Кандидат философских наук. Доцент.
Часть вторая
Глава 1
1Андрей Николаевич Рябко много лет считал, что его жизнь вошла прямую и прочную колею, где день за днем и год за годом идут ровно, предсказуемо. Хотел ли он этого?..
Он задавал себе этот вопрос и не мог найти ответа.
Хорошему ученику, обладателю серебряной школьной медали, ему было в общем-то все равно, куда идти учиться, лишь бы поступить. Непопадание в ВУЗ семнадцатилетний Андрей Рябко расценил бы как трагедию. Как катастрофу. Поэтому он выбрал химический факультет университета, куда конкурс был невелик, и легко поступил туда.
К концу первого курса он понял, что ошибся, к концу второго – что учиться дальше невмоготу. Не то, чтобы он возненавидел химию – вовсе нет, он даже стал испытывать некоторый интерес к этой науке, узнав ее поглубже. Но дело в том, что за эти два года Андрей открыл для себя философию, и она затмила все прочее.
Самая суть бытия, огромные вопросы, над которыми человечество бьется столетиями и не может найти ответа!.. Мир философии предстал перед ним, как бескрайний простор под ясным небом, освещенный добрым солнцем, мир, открытый тому, кто хочет идти по нему в поисках истины, а она где-то за горизонтом, за тридевять земель… и вольный воздух этих земель, и ожидание открытий… книги, люди, вдохновенная мысль! Конечно, по сравнению с этим всякая наука покажется пресной, и химия в том числе.
Студент Рябко начал процесс перевода с химфака на философский. Первой реакцией начальства на желание студента было понятно что: сморщившись, замахать руками, застонать: «Ступай, Рябко, ступай! И так дел невпроворот, а тут еще ты со своими глупостями… Ступай подобру-поздорову!»
Но Рябко был упорен. Он не отстал и заставил с собой считаться. Выяснилось, что все возможно, просто факультету неохота терять хорошего студента, да и возиться с документами, с экзаменами… Андрей все это одолел, добился права сдавать эти экзамены – и сдал. И третий курс встретил студентом философского факультета.
Он торжествовал. Думал, что открыл прямой путь в этот бескрайний мир, озаренный вечным светом мысли, и уж конечно, достигнет в этом мире блистающих вершин…
Но судьба распорядилась иначе – проще и суровее.
Андрей принялся усердно учиться, стал одним из лучших, и по окончании университета ему предложили аспирантуру. Он поступил, столь же старательно учился и там, и вроде бы так оно и надо по жизни, если бы…
Если бы не перевернулась в эти годы жизнь.
С распадом СССР и философские знания и сама философия стали никому на фиг не нужны. Аспирантская стипендия – да, она была, но превратилась в копейки, на которые не прожить и неделю. Все молодые ученые вынуждены были подрабатывать как могли, взялся за это и Андрей, устроился в торгово-посредническую фирму агентом по продажам. Работал. Впаривал клиентам всякий вздор. Сразу же ощутил, как колесо жизни пошло вязко, с натугой, свет и простор философских истин потускнели и съежились… а самое странное и даже обидное – как коммерческий агент Андрей стал влегкую зарабатывать десять своих стипендий, стал позволять себе дорогие покупки, и не потому, что надо было, а просто так: увидел, захотелось – и купил… Это было не плохо, но душу все-таки саднило: ну как же так, какая-то чушь в этом мире ценится больше, чем соль человеческой мудрости?! Ужасная, противная несправедливость.
А тут еще случилось нечто неожиданное. Андрей влюбился.
Это было как гром с ясного неба. Вне всяких планов и действий, помимо размышлений философа Рябко о цели жизни, высшем предназначении человека, смысле истории и т. п. Он впервые понял, что такое потерять голову, а вскоре понял это во второй раз, и куда сильнее – когда увидел, что избранница ответила ему взаимностью.
Он ходил, ошалевший от счастья. Денег хватало, и он принялся усердно заваливать свою принцессу (ее звали Марина) разными подарками. Принцесса принимала все это очень благосклонно и в ответ дарила влюбленному ночи, полные нежности и страсти.
Ясно, что дело прикатило к свадьбе. Стали жить-поживать, добра наживать… только вот наживание это недолго длилось. Семейная жизнь оказалась совершенно непохожа на романтику свободных отношений – с ресторанами, танцами в полутьме, близким дыханием и знойными ночами. Андрей считал совершенно естественным, что он, защитив диссертацию, бросит свою дурацкую фирму и отдастся любимому делу. И он был несказанно и неприятно удивлен, когда выяснил, что его любимая мыслит совсем по-другому.
Ей, собственно, было все равно, чем занимается ее муж – кандидат он наук, доктор, мусорщик, министр или мужчина по вызову для педерастов. Главное – чтобы он приносил в дом как можно больше денег. Поэтому, когда Андрей после защиты радостно сообщил супруге, что его берут на должность старшего преподавателя в один из городских вузов, она его радость не разделила. Тайны мироздания и загадки человеческой души не волновали ее совсем, и она полагала, что агентом по продажам можно запросто работать и с ученой степенью.
Что верно, то верно, оклад старшего преподавателя оказался сущими грошами по сравнению с доходами агента. Дома началось черт-то что, Марина день и ночь пилила мужа – что он дурак, и все такое. На утверждения о том, что он кандидат наук и, следовательно, дураком быть не может в принципе, она презрительно отвечала, что бывают дураки и доктора наук и профессора и академики.
В такой обстановке ни о какой плодотворной научной работе не могло быть и речи. Андрей не находил себе места, уговаривал и так и эдак, просил подождать год-другой, обещал заняться репетиторством… но жена и слышать не хотела.
Дальше – хуже. Начались какие-то отлучки, поздние возвращения, запахи вина. Андрей долго не замечал этого, вернее, старался не замечать. Но уж чего он не заметить не мог – что Марина душевно отдаляется, становится чужой. Да и физически тоже: близости меж супругами не стало, на робкие попытки Андрея жена отговаривалась либо «такими днями», либо нездоровьем, иной раз и просто отмахивалась с брезгливой миной. А муж, философ хренов, не мог найти подхода, мучился, не знал, какие подобрать слова… а время шло. Шло, шло и ушло.
Однажды, вернувшись домой, Андрей увидел, что жены нет, нет ее вещей, а на столе – записка. Марина не почтила мужа очным объяснением, все изложила письменно. История банальная: я полюбила другого и ухожу от тебя. Прощай. Бракоразводные вопросы решим позже.
Сказать, что Андрей был потрясен – ничего не сказать. Он был морально убит. Какие-то дни выпали из памяти наглухо, оставшись как одно серое пятно. От горя он плохо соображал, и как назло, это было начало учебного года, он вел кучу занятий, лекций, семинаров… и как он их провел, одному Богу известно. Потом Андрей диву давался, вспоминая эти дни, и не мог представить, как он все пережил.
А ведь потом был еще и развод. Еще одно тяжкое испытание – видеть чужую, холодную, уже не принадлежащую ему Марину и ее нового мужа. Тот, правда, в зал суда не входил, маячил на улице, и Андрей совершенно не заметил, какой он из себя. Да и незачем.
Он стоял рядом с Мариной, слышал ее сухие ответы на вопросы судьи, сам говорил что-то… и с ужасом думал, что женщина рядом с ним – чужая, все что было, ушло навсегда. Он как бы онемел, еле выдавливал слова, а душа его билась и кричала: нет! Нет! Этого не может быть!..
Только все эти крики остались не услышанными миром. Выйдя из суда, Марина бросила: «Пока», – и сразу к своему кренделю. Сели в машину – и только их и видели. Андрей остался один.
И вновь несколько дней он не помнил себя. Тупо болело сердце, словно наступили на него. От нечего делать Андрей потащился в поликлинику, и когда пошел, стало полегче, стал смотреть по сторонам, увидел: осень, прохладное солнце, листья, листья, листья… желтые листья везде. Андрей даже слабо улыбнулся этому – он и забыл, что на белом свете существует осень.
Запомним это.
Когда врач стал смотреть кардиограмму Рябко, он как-то нехорошо изменился в лице – Андрей это заметил, хотя доктор успел спохватиться и бодро затарахтеть что-то насчет того, что стоит бы пообследоваться, провериться… для чего следует ненадолго лечь в стационар.
Андрей равнодушно согласился. Сроду он не лежал ни в каких больницах, не знал, что это такое. Подумал лишь, что будет тоскливо… но это было ему все равно. Приехал в кардиоцентр, разместился в палате. Началось лечение. Он совершенно ничего не делал, только лежал, ел, принимал процедуры… вновь лежал, дремал и засыпал. К своему удивлению, Андрей обнаружил, что вот так ничего не делать – оказывается, очень здорово. Он дремал – и боль, теснившая душу, потихоньку разжимала клещи. Он уже начинал думать, что так и будет жить с этой болью всю жизнь… правда, такая жизнь долгой быть не может. Ну и ладно.
Но странный, не самый благостный покой больницы подействовал исцеляюще. Пережитое стало уходить куда-то вдаль, и к самой выписке Андрей почувствовал, что оно осталось за чертой времени, как любое прошлое. Было – и прошло. И надо жить дальше.
2И Андрей стал жить дальше. Ушел с головой в работу. Со временем он набирался опыта и как преподаватель и как философ. Его ценили. И как профессионал он нашел свою тему: раскрытие возможностей человека.
Его философская мысль пришла к выводу, что человеческие сущности, населяющие нашу планету – это, собственно, личинки истинного Человека, коего на Земле еще нет и коему лишь предстоит появиться путем развертывания скрытых доселе потенциалов. Тема знатная!
Андрей Николаевич начал прилежно над ней работать, изучать литературу, сам писал статьи и печатал их, но эффект от этих статей был чуть менее, чем нулевой, ибо те, кто читает научные журналы и сборники, наверняка воспринимали подобные идеи сумасбродством, а те, кто мог бы заинтересоваться, этих сборников в глаза не видели… ну, а если по правде, горько усмехался Рябко, вряд ли кто-либо вообще читал его статьи.
Так текли годы. Кандидат философских наук Рябко читал лекции, писал статьи, искал источники к своей работе. Чем дальше, тем больше он убеждался в правоте своей генеральной идеи, он видел, что мысль витает в воздухе, задевает многих: что человек есть нечто значительно большее, чем он представляет в облике Homosapiens. Настоящий Человек, образ и подобие Божие, туго свернут в модернизированной, слегка выпрямленной обезьяне – но он есть, этот Человек! Есть и ждет своего часа.
Андрей Рябко хорошо понимал это. Но не хуже понимал и другое: нет никаких доказательств его правоты. Ни малейших. Строго говоря, у него нет вообще ничего, кроме собственной убежденности и чувства, что на Земле еще очень немного людей, которые смутно подозревают примерно то же самое, что он.
И это перевешивало отсутствие доказательств.
Да только ничего в жизни Андрея Рябко не менялось. Ну, почти ничего. Он стал доцентом. Все так же печатал статьи, не вызывавшие ни единого отклика, читал лекции, порядком ему поднадоевшие, завязывал отношения с женщинами, никогда не доводя дело до загса… Годы шли и шли.
Как преподаватель, Андрей жил в двух временных координатах: календарном и учебном годах, стало быть, новый год отмечал дважды: 1 января и 1 сентября. И осень привык воспринимать как начало: ясные, со слабеющим теплом дни сентября напоминали ему о текучем времени… было грустно, но хорошо так, светло грустно.
И вот, когда пришел один такой сентябрь, сильно повзрослевший Андрей Рябко – он заметил, что на улицах его перестали окликать «молодым человеком», а стали «мужчиной» – загрустил побольше, помассивнее прежнего. Ну вот, думал он – время идет, а толку что-то не видно… Потекли рабочие будни, а потом, в начале октября образовалось недельное окно: занятий не было, и Андрей вдруг оказался свободен.
Он решил просто побродить по городу. Забрел в старый парк, любимое место многих поколений горожан. Ни о чем особо не думал, просто шел, наслаждался покоем, тишиной, и не заметил, как оказался в дальнем, самом глухом углу парка, где и тропки-то терялись в траве и кустах.
Андрей огляделся, немного удивился: ну и занесло! Вокруг был настоящий лес: мрачноватые ели, редкие березы между ними. Зачем-то он пошел к одной из них, подошел, приложил ладонь к стволу…
И ощутил, как некий ток побежал из живой сердцевины дерева в руку. Это поразило Андрея, он приложил другую ладонь, ощутил то же самое. Точно сама планета Земля через этот лес и эту вот березу восполняла в Андрее Рябко то, что он так муторно и бесплодно искал многие годы! Он и в самом деле почувствовал не только прилив сил, но и что-то еще – что он пока объяснить и понять не мог. Он воспринял себя как сосуд, в который влилась энергия внешнего мира – влилась порционно: раз – и остановилась на каком-то уровне. Наполнился сосуд!
Обрадованный, изумленный, Андрей заспешил домой и ему чудилось, что у него крылья растут – толкнись сильнее ногой и взлетишь… Он стал иначе смотреть на прохожих, люди казались другими, странно смотрели, кто-то подозрительно сворачивал в сторону – никогда раньше Андрей такого не замечал. Удивлялся, конечно, хмыкал про себя. Зашел даже в магазин, приобрел четвертинку хорошего коньяку, посвятил ей одинокий вечер. Лег спать уже далеко за полночь и сразу уснул – как в яму. И снов не видел никаких.
Проснулся поздно, часов в десять. Занятий нет, день свободен. Позавтракав, Андрей решил прогуляться: сперва просто так, а потом навестить знакомую березку – встречу с ней он теперь ждал как встречу с лучшим другом.
Но все вышло иначе.
3Андрей не спеша вышел на крыльцо, вдохнул поглубже. Ночью прошел дождь, воздух был резковато-терпкий, с запахом холодной земли, палых листьев, сырой древесной коры…
– Благодать, – негромко произнес Рябко.
И тут в блеклой серости ненастно-облачного дня боковой взгляд поймал странное ярко-красное пятно. Андрей живо повернул голову – метрах в ста от него быстро шагала стройная женщина в черной шляпке, черном пальто, черных сапогах – а не шее небрежно намотан, небрежно брошен через плечо пронзительно-алый шарф, яркий до неприличия, до вызывающей вульгарности. И Рябко сам не понял, отчего он вздрогнул, сбежал с крыльца и пустился вдогон.
Секунды спустя он спохватился. «Зачем это?..» – обалдело спросил он и не нашел ответа. А сам все спешил, почти бежал за незнакомкой.
Та шагала необычайно быстро, хотя на вид и не скажешь. Андрей поймал себя на том, что ему ужасно хочется обогнать и заглянуть ей в лицо. И он уже не спрашивал себя: зачем?.. Не надо никаких вопросов.
Он пустился рысцой и начал нагонять женщину. Стремительно мелькнула пара дворов. Андрею стало совершенно ясно, что путь черно-красной дамы – к автобусной остановке на одной из самых крупных городских магистралей. До нее оставалось метров двести.
Андрей все-таки настигал цель. Погоня захватила философа, сердце его сильно билось. Расстояние сокращалось. Тридцать метров. Двадцать. Десять… Улица! Женщина вышла из подворотни на остановку. Ну, вот оно!..
Внезапно к незнакомке подскочил мальчишка – уличный приставайка, каких сотни – со всякими листовками, карточками и буклетами. Он сунул девушке какой-то цветастый фантик, та взяла, небрежно кивнула.
Тут и Андрей достиг остановки. Юнец с яркими бумажками напал на него:
– Посетите новый центр шопинга и развлечений! Любой товар на любой вкус! Кафе и рестораны русской, восточной, европейской кухни! Кинозалы, боулинг, бильярд, показ модных новинок этого сезона!..
Пацан протараторил это так, что у Андрея голова пошла кругом, он машинально взял листок, взглянул туда… конечно, ни черта не понял. Стоял, тупо смотрел, а когда дошло, что теряет время, вздрогнул, вскинул взгляд…
И не увидел никого.
То есть, увидел-то увидел, целую толпу суматошного народа, но девушки-виденья с алым шарфом не было.
Рябко не поверил своим глазам. Он отвлекся на пять секунд, не больше. За это время она никуда не могла исчезнуть…
Но исчезла.
Рябко опять сделал то, чего от себя не ждал. Он бросился вокруг павильона остановки, обежал его весь – и конечно, впустую. Андрей и сам понимал, что это глупо, наваждение какое-то. Он присел на скамейку.
В руке держал забытую бумажку, даже не отдавая себе отчета в том, что он ее держит. Затем вспомнил, стал рассматривать.
Это была реклама нового торгового центра, Андрей слышал о нем, но никогда там не был. Так побывать, что ли, раз само в руки идет?..
И тут он замер. Шальная мысль поразила его. Само идет! А вдруг… вдруг так оно и есть?! Все это знаки, звенья одной цепи – они и сделали все так, что в руках у него оказалась эта бумажка, которая и сама знак. Подсказка: надо ехать в этот центр.
Мысль вошла в Андрея легко и просто. Он ощутил прилив сил, очень похожий на тот, что был вчера в парке. Знаки! Очень верно. Все, еду!
И поехал.
4Торговый центр был одним из многих, расплодившихся по городу в последнее время. Андрея они не интересовали, все шопинги-боулинги были для него пустым звуком. И теперь он с некоторым даже удивлением рассматривал роскошные, сияющие искусственными огнями дорогие бутики. Ну вот, прибыл. Что дальше?.. Подсказок пока не было.
Но он не сомневался, что будут.
Легкий голод стал пощипывать желудок, Андрей строго сказал себе: «Потом…» Сначала выяснить все, пройти по цепочке до финиша, а уж там можно и перекусить.