Игра на деньги

– Маршал! Через год из – за упрямства положил на юге две армии.

Мне редко удается рассказать Таньке что – то не известное ей…

Солнце, не торопясь, по ясному небу клонилось к западному горизонту. Длинной стрелой магистраль разрезала густой сосновый лес.

Я повернулся к Таньке:

– За этими соснами – Катынь.

Танька молча покивала подбородком.

«Возле Катыни – могилы расстрелянных сталинскими палачами поляков».

Танька читает мои мысли.

– Не любил Сталин поляков.

– А кого он любил? Всех друзей, даже грузинских, расстрелял.

– Поляки были главными врагами.

…Недавно в государственных архивах России открылись раньше засекреченные фонды, в печать попали даже некоторые документы госбезопасности.

Вспоминаю один такой документ.

Оказывается, золото на Колыме геологи нашли до революции. Но осваивать месторождение цари не стали: там – вечная мерзлота, река триста дней в году скована льдом, даже олени в иную зиму гибнут от холода. Но нам, как известно, «нигде нет преград». В тридцать втором году летом на золотые прииски привезли двенадцать тысячзаключенных, их охраняли две с половиной тысячи солдат с овчарками, – зимой замерзли все, даже собаки. Через год из тридцати двух тысяч зэков перезимовали чуть больше шестисот. В следующем году мороз погубил сорок восемь тысяч душ – весь контингент! Летом тридцать пятого сюда снова прибыли тридцать восемь тысяч заключенных…

– Человек в том нашем государстве был только средством производства – как лом, лопата, кирка… – пересказываю я документ Таньке.

Она устало отзывается:

– Такова природа таких государств.

…Так мы, проезжая через пахнущий смолой и грибами лес, думаем и говорим о времени, в котором довелось нам родиться и печать которого теперь уже навсегда останется и на образе наших мыслей, и на наших душах и характерах.

Танька, похоже, начинает сердиться – или на меня, который и на этот раз рассказывает ей то, что она и сама знает, или на государство, в котором унижали человека, или она просто устала и, я знаю, скоро на несколько минут заснет в кресле.

Мне уставать нельзя.

К середине дня погода стала портиться. Навстречу нам на горизонте всплыли невысокие белые гребешки; лениво поднимаясь, они постепенно превращались в серые тучи, тучи заволакивали все большую часть неба и через полчаса уже наглухо закрыли солнце.

Танька заскучала – она не любит пасмурную погоду. «В ненастья я хочу только спать», – как – то призналась она. А мне хотелось, чтобы пошел дождь. Радуясь тучам, я говорил про себя – позволяя некоторую торжественность в словах: пусть голубое небо будет остужено этим дышащим влагой огромным черным полотнищем!

Вскоре дождь крупными каплями пробарабанил две короткие очереди по крыше машины и вдруг полил упругими струями. За стеклами машины все стало черно – белым, асфальт заблестел и закурился невысоким туманом.

Сразу похолодало. Танька, не просыпаясь, подтянула к подбородку «молнию» куртки; я включил кондиционер на «тепло».

К границе подъехали, когда стемнело. Дождь к этому часу прекратился, лишь иногда лениво брызгал на лобовое стекло безвольные струйки. Но рассердившаяся погода не торопилась успокаиваться: вдруг поднялся ураганный ветер, он гнул деревья (лес подступал прямо к нашей дороге), ломал на них сухие ветки и зло швырял этот мусор на магистраль, прямо нам под колеса. Держась за руль, я чувствовал, как, упираясь в бок машины, ветер упорно старался забросить тяжелый «Форд» в кювет или разбить его о деревья.

– Ты не устал? – не отрывая глаз от освещенного машиной куска асфальта, спросила Танька.

От ее участия у меня прибавляется сил.

– Зато, Танюш, через пять минут будем у государственного шлагбаума!

Несмотря на длинную, утомившую и меня, и Таньку дорогу, мы не теряли бодрого настроения.

Раздвигая лес, магистраль круто повернула вправо, и мы сразу поняли, что подъехали к границе: наша машина, подчинившись жесту укрытого плащ – палаткой милиционера, остановилась в хвосте длинной автомобильной колонны, начало которой скрывалось где – то далеко – далеко, в белесом, освещенном прожекторами тумане.

– Что это? – с трудом выговорила Танька.

Хотя нам обоим уже было понятно: к пограничному шлагбауму стояла длинная очередь.

«Как быстро движется эта очередь?»

Я выключил мотор. Фыркнув в очередной раз, «Форд», будто утомившийся зверь, погасил фары и покорно замолк.

Я облокотился на спинку кресла и опустил на колени уставшие руки.

Ветер, кажется, слегка утих.

Я вышел из машины, надел теплую куртку и направился к мужчине, курившему на обочине, – как выяснилось, это был водитель стоявших перед нами «Жигулей».

– Как быстро движется очередь?

Сосед сердито сплюнул в темноту.

– А она вообще не движется.

– ??

– Посмотри… – он проводил взглядом «Мерседес», который по свободной полосе, слева от нашей колонны, промчался в сторону горевших в тумане прожекторов. – Тут зарабатывает бабло милиция. Видишь, – показал на фигуру в плащ – палатке, – он поднес ко рту переговорник, сообщает дежурному у шлагбаума, мол, этого пропусти… Я давал ему деньги – не берет.

– Берут в городе, в «отделении». Там сейчас сидит служилый, у которого на погонах звездочек больше, чем у этой «шестерки» в плащ – палатке.

Когда я злюсь, голова у меня светлеет и думает плодотворнее.

В машине я пересказал разговор Таньке.

В ответ жена только вздохнула. Взгляд ее, неподвижно сидевшей в кресле, в те минуты был устремлен в бесконечность, а голова, наверно, комбинировала разные умные мысли, из которых надо было выбрать самые умные.

– Сказал «не берет»? – Танька, наконец, пошевелилась и повернулась к окну, стараясь разглядеть в темноте стоявшего рядом с нами милиционера. – Мало давал.

Мимо нас, лишь на секунду останавливаясь возле правоохранителя в плащ – палатке, каждую минуту проносились одинаковые – или в темноте только казалось, что они были одинаковыми? – черные легковушки.

Слева от дороги, на опушке леса, горел яркий костер. Слышно было, как, пожираемые огнем, стреляли в небо сырые дрова. Чтобы не мешать Таньке думать, я направился к огню – без ясной цели и в скверном состоянии духа.

Вокруг костра топтались человек десять – водители и пассажиры стоявших в неподвижной очереди машин. Разговаривали вяло – как видно, только для того, чтобы незаметнее скоротать время. Широкоплечий крепыш в черной кожаной куртке объяснял маленькому тощему мужичку, закутанному в одеяло (тому, очевидно, и в одеяле было холодно – он заметно дрожал и старался держаться поближе к костру):

– …много времени тратим на самое бесполезное – на разговоры о мешающих нам жить обстоятельствах.

– Многим мешает еще зависть, – простуженным голосом вставил реплику стоявший напротив куртки. Был он в одном спортивном костюме; на трикотажных брюках по бокам белели широкие лампасы.

– В результате сил на дело не остается.

– А у того, кто ничего не делает, всегда много помощников…

– Тут, братцы, если хотите, проблема в психологии, – из темноты выдвинулся и присел на корточки новый собеседник. Костер ярко осветил его: мужчина в летах был в черной стеганке, джинсах, ноги его были обуты в крепкие, военного образца, ботинки; длинное лицо украшали дорогие очки и седая клинышком бородка. – Как появляются обеспеченные люди? Я, конечно, не говорю о тех, кто разворовал наши заводы и недра, или о мелких паразитах, таких, как наш милиционер, – борода кивнул в сторону дороги, – говорю о нормальных людях, которые захотели стать обеспеченными и стали.

– Сейчас все хотят стать богатыми, – опять вмешался в разговор тот, что был в брюках с белыми лампасами.

– Тут одного хотения мало. Некоторые мечтают, – протянув к костру руку, говоривший чуть не коснулся ладонью пламени костра и стал загибать пальцы, – мечтают получить наследство, выиграть в лотерею, выйти замуж за иностранца… – хотят разбогатеть ничего не делая. Они обречены проигрывать.

– А когда проиграют, громко скулят – у них виноваты все, но только не они сами, – подтвердил мысль тот, что был в кожаной куртке.

– А другие, – галантно поклонившись единомышленнику, продолжал борода, – напрягают мозги: а что я могу сделать, чтобы заработать, – пусть сегодня немного, завтра еще немного, потом еще. К сожалению, таких у нас пока мало.

– Как мало! – тощий мужичок, с трудом придерживая одеяло левой рукой, правую руку протянул в сторону дороги. – Посмотри, сколько машин скопилось!

Борода покачал головой:

– Надо больше. Намного больше.

– Ну, а… личный пример? – дипломатично полюбопытствовал тот, что был в штанах с лампасами.

– Хочу открыть конструкторское бюро. Есть небольшое помещение. Знакомых ребят, мозги которых, к сожалению, не пригодились нашему государству, у меня сейчас шесть человек. Нет денег, чтобы оборудовать лабораторию, поэтому и сижу среди вас – везу продавать матрешки.

«Уж не на Выставку ли в Марсель, – подумал я, вспомнив о матрешках в багажнике нашего «Форда». – Конкурент?..»

Мои коммерческие размышления прервало давно ожидаемое событие: у нескольких машин, стоявших в голове очереди, заурчали моторы. Захлопали дверцы легковушек, туман, все еще укрывавший остаток ночи, прорезали вспыхнувшие десятки автомобильных фар. Очередь готовилась сдвинуться с места!

У костра засуетились.

– Тушим огонь! – крепыш в кожаной куртке схватил длинную палку и стал ею раздвигать ярко горевшие поленья. Угли гасли и густо дымили.

Тот, что был в очках и с бородкой клинышком, уходя от костра, сказал водителю в спортивном костюме:

– Давай, Паша, ключи, я продвину и твою машину. А ты тут все хорошо потуши и засыпь землей.

– Сделаю, Алексеич…

Я в очередной раз тепло подумал о людях, к которым уже чувствовал корпоративную близость.

И поспешил к «Форду».

Спрятав подбородок в воротник куртки, Танька спала, улыбаясь во сне. Наверно, ей снился Марсель. Я сел за руль и вовремя включил мотор: стоявший перед нами «жигуль» медленно пополз вперед.

Проехали метров двадцать.

Танька проснулась. Узнав от меня новости, повертелась в кресле, всмотрелась в темноту и, зевнув, сообщила:

– А милиционера на дороге уже нет.

Я повернул голову к окну – там, где еще недавно важно топтался человек в плащ – палатке, действительно никого не было.

Через час очередь продвинулась еще метров на двадцать.

На том месте, где стоял милиционер, появилась кучкавеселыхмолодых парней. Потолкав плечами друг друга и обменявшись короткими смешками, они через минуту разбрелись вдоль автомобильной очереди.

К нашей машине не спеша подошел худощавый, узкоплечий, невысокого роста хлопчик лет двадцати. Наклонился к моему открытому окну, и, минуя меня взглядом, галантно улыбнулся Таньке:

– Не пожелает ли мадам проехать без очереди?

Я собрался было объяснить непрошенному благодетелю, что его предложение безнравственно и глубоко оскорбительно для нас, но Танька энергично отодвинула меня к спинке кресла и, облокотившись на мои колени, строго спросила:

– Сколько?

– Двадцать.

– Долларов?

– Ага.

– Как тебя зовут?

– Ваня.

«Этот Ваня возьмет деньги и смоется».

Танька, видно, опасалась того же.

– Когда платить?

– За первым пограничным шлагбаумом.

– Договорились.

Оторвавшись от окна, Ваня быстрым шагом пошел к началу очереди. Через несколько минут вернулся и сообщил:

– Надо десять долларов заплатить пограничникам. Я принесу квитанцию.

Танька достала из сумочки десять долларов.

Ваня опять исчез. Прошло пятнадцать минут, двадцать… У машины, хихикая, зароились несколько парней. Открываю дверцу:

– А где, ребята, ваш Ваня? Он что, обманул нас? Насовсем исчез?

Широкоплечий бычок расплывается в улыбке:

– Да вы чио! Ванятка – честный парень. Счас придет.

И Ваня действительно через минуту появился. В руках у него была бумажка, похожая на трамвайный билет. Когда он отдал мне эту «квитанцию», я разглядел на ней едва заметный оттиск печати и синим «шариком» написанную цифру десять.

Просунув голову в окно машины, Ваня объяснил наши дальнейшие совместные действия:

– Как только подам знак – я, чтоб вы меня видели, буду стоять на обочине. – выруливайте на левую полосу; я запрыгну к вам в салон. На максимальной скорости едем к шлагбауму – он в это время будет открыт, пограничники разрешат въехать нескольким машинам из очереди. Я отдам пограничнику квитанцию, – он взял из моих рук и положил в карман куртки «трамвайный билет», – и нас пропустят. За шлагбаумом пристроитесь к небольшой очереди. Тут рассчитаемся.

И минут через десять он подал знак!

Все продолжилось по плану Ванятки: вырулили, запрыгнул, подъехали, провожатый наш сунул пограничнику бумажку… Поэтому, читатель, чтобы не рассказывать то, что теперь ты и сам легко можешь себе представить, передвинем сюжет нашей повести через пограничный шлагбаум на маленькую площадку, где, уже рассчитавшись и попрощавшись с Ваней, мы стоим в небольшой очереди и с любопытством ждем, что будет дальше.

Здесь все было освещено укрепленными на высоких столбах прожекторами; справа и слева от нас шли ряды невысоких служебных строений, в промежутках между строениями видны были высокие загородки из колючей проволоки. От яркого света казалось, что ночь, которая, судя по часам, должна была уже чуть – чуть ослабнуть, сгустилась еще сильнее.