Литературоведческий журнал № 32

«Гиляров, – продолжал свое сопоставление Шаховской, – был иной: в каждой его статье сквозил уголок никому неизвестного, но тщательно выработанного им мировоззрения <…> Гиляров был сильнее Каткова шириною взглядов, строгостью и последовательностью убеждений, а с практической стороны, в отношении к каждому живому факту, выдвигаемому жизнью и ждущему своего разрешения сейчас, сию минуту, он должен был уступать Каткову, который и лучше знал среду, приемы, и обладал бóльшим одушевлением и убедительностью для читателей»7. И наконец: «Люди, подобные Никите Петровичу Гилярову, – роскошь. Их не замечают при жизни, но им удивляются и поклоняются после их смерти. <…> У Гилярова у одного были свои собственные убеждения»8.

Приведенные суждения, разумеется, не являются истиной в последней инстанции и могут быть скорректированы (например, оспорен тезис об отсутствии у Каткова своеобычных убеждений), но нельзя не признать, что высказанные столь глубокомысленными современниками из окружения Гилярова и Каткова, тем более людьми, близкими им по взглядам, они в первую очередь заслуживают того, чтоб быть услышанными и осмысленными.

Начало взаимоотношений Гилярова и Каткова относится к середине 1850-х годов, причем период до личного знакомства интересен некоторым сходством их жизненного пути: оба преподавали в высшей школе – Катков логику, психологию и историю философии в Московском университете (1845–1850), а Гиляров – библейскую герменевтику, сравнительное богословие и расколоведение у Троицы в Академии (1848–1855), и оба вынужденно прервали свою педагогическую деятельность: Катков – по причине ликвидации кафедр философии в университетах, Гиляров – из-за конфликта с митрополитом Филаретом (Дроздовым). Познакомились они, когда Катков приступил к изданию своего «Русского вестника», имевшего поначалу либерально-западническую окраску, а Гиляров примкнул к узкому кружку славянофилов, основавших журнал «Русская беседа», в котором принял ближайшее участие и как автор ряда принципиальных статей по литературной критике и методологии истории, и как правительственный цензор. Одновременно (с 1858 г.) он цензуровал и журнал Каткова. Современники не раз отмечали необычное поведение Гилярова при исполнении им своих служебных обязанностей: он не только не стремился запретить тот или иной неудобный материал в порученных его опеке изданиях9, но подчас сам его редактировал, сглаживая острые моменты, а порой на свой страх и риск пропускал важные для общества злободневные статьи вопреки инструкциям, требовавшим утомительные согласования таких решений с высшими инстанциями (так было, например, с публикациями в «Русском вестнике» по крестьянскому вопросу10).

Неудивительно, что впоследствии параллельно с цензурованием журнала Каткова Гиляров по его просьбе стал и редактировать отдельные поступавшие в редакцию материалы. Своему почитателю, публицисту И.Ф. Романову-Рцы Гиляров писал о себе 15 ноября 1886 г.: «Ценили Катков / Леонтьев, но умозрительно! – в числе условий моей работы (письменных) поставлено было, чтобы я являлся в редакцию (“Русского вестника”) “высказывать (словесно) свои мысли по текущим вопросам”»11. А 1 марта 1862 г. М.Н. Катков и П.М. Леонтьев предложили Гилярову «расширить содействие» «Русскому вестнику», фактически – взять на себя заведование редакцией этого журнала12. Они видели в Гилярове не «человека партии», а ценного сотрудника и помощника, обладающего широтой воззрений и самостоятельностью мышления. Эти обязанности Гиляров, по всей видимости, выполнял недолго, потому как в августе 1863 г. возглавил Синодальную типографию в Москве. Позднее, в 1886 г., когда очередной заведующий редакцией этого журнала, В.П. Клюшников, покинул Москву и переехал в Петербург, Гиляров, теснимый кредиторами, попробовал снова испросить эту должность у Каткова и написал ему так: «Мне сказывали, верно или нет, не знаю, что В.П. Клюшников оставил занятия свои по “Русскому вестнику”. Вспоминаю, что некоторое время на мне лежали приблизительно обязанности, которые перешли потом к Н.А. Любимову и В.П. Клюшникову, и Вы с Павлом Михайловичем <Леонтьевым> не были мною недовольны»13. Однако в тот период пути бывших друзей сильно разошлись и Катков отказался от сотрудничества Гилярова в своем издании. Изредка последний и сам печатался в «Русском вестнике». Так, известен его ироничный отклик на статью А.Н. Муравьёва «Обличение на книгу “О возможном соединении Церкви Российской с Западною”»14. О драматичной истории, связанной с публикацией в журнале Каткова мемуарной книги Гилярова, скажем ниже.

Следующий и наиболее важный этап их взаимоотношений начинается в декабре 1867 г., когда Гиляров основал первую в Москве ежедневную газету «Современные известия» («Московские ведомости» тогда не выходили по понедельникам), которая стала, с одной стороны, конкурентом изданию Каткова, а с другой – идейно дополняющим и во многом поддерживающим его позицию органом печати.

Гиляров относился к Каткову-редактору поначалу довольно тепло, но начиная с 1870-х годов все более и более несочувственно и критически. До этого периода позиции Каткова и И. Аксакова (с его газетами «День», «Москва» и «Москвич») оценивались Гиляровым одинаково высоко – как ориентированные на смелый и плодотворный диалог с правительством. Позднее он писал в брошюре «Нечто о Русской церкви в обер-прокурорство К.П. Победоносцева» (Лейпциг: Тип. Ф.А. Брокгауза, 1887; под псевд. «Р.С.Т.»): «В прежнее время Главное управление печати прощало резкие выражения консервативных органов печати, которые, как у И.С. Аксакова или М.Н. Каткова (до 1870-х годов), вызывались глубоким патриотизмом и любовию к России и к ее Монарху. Теперь же подобные выражения преследуются, что можно было видеть на предостережениях, данных газетам “Восток” и “Русь”»15.

Можно привести немало примеров, где «триумвират» выступал как бы единым фронтом. Особенно показательны передовицы во всех трех газетах, посвященные юбилею митрополита Московского Филарета (Дроздова), праздновавшемуся в августе 1867 г. и фактически замолчанному либеральной прессой16. Впоследствии такое единомыслие Гилярова с Катковым встречалось все реже.

Отметим два случая. В 1869 г., при обсуждении нового Устава духовных академий, Катков предложил заменить их богословскими факультетами при университетах ради экономии казенных средств. Он выдвинул идею перевода Московской духовной академии из Троице-Сергиевой лавры в Москву, считая ее размещение в Лавре проявлением волюнтаризма Павла I и призывая исправить историческую несправедливость, вернув Академию в Москву17. На это суждение, выдвигавшее на первый план мотив нравственного искупления, с сочувствием откликнулась газета Гилярова18.

Второй случай связан с неисполнением обоими редакторами Высочайшего распоряжения от 5 января 1873 г., требовавшего, чтобы при освещении Нечаевского процесса «повременные издания ограничились перепечатками стенографического отчета “Правительственного вестника”»19. Однако Гиляров и Катков в своих газетах не удержались и дали сообщения о процессе Нечаева до появления отчета в официозе20, за что и поплатились – номера их газет были арестованы. Об этом Гиляров с нескрываемой горечью писал своему приятелю и многолетнему корреспонденту К.П. Победоносцеву 29 января 1873 г.: «Нам было объявлено Выс<очайшее> повеление заимствовать отчет из “Прав<ительст-венного> вест<ника>”. Но я, конечно, и Катков также – решили, что медлить сообщением впечатления, которое в правительственном смысле очень хорошо, поведет лишь к тому, что ослабится и заподозрится впечатление “Прав<ительственного> вест<ника>”. А за это прогневались!»21

Сохранившиеся девять писем и записок Гилярова к Каткову (едва ли их было больше, учитывая то, что они оба москвичи и если общались, то исключительно по делу) по тону сдержанны, хоть и доброжелательны: Гиляров в августе 1862 г. ставит Каткова в известность, что уволен от цензорской должности, а в марте 1877 г. поясняет претензии цензоров к публикации речей И. Аксакова в Славянском комитете22, просит поддержать в трудную минуту и ссудить то 10, то 15 тыс. рублей, в марте 1884 г. предупреждает о возможном закрытии «Современных известий» (в этих последних письмах сквозит отчаяние)23.

Но именно в письмах к тому же Победоносцеву, позиции которого во властных структурах в то время неуклонно усиливались, Гиляров чаще, чем кому бы то ни было из своих корреспондентов, очень искренно высказывает свое растущее недовольство Катковым. Причины этого очевидны: во-первых, «Московские ведомости» оказывали все большее влияние на правительственную политику; во-вторых, через Победоносцева Гиляров хотел донести до верховной власти свое убеждение в том, что это влияние тлетворно и способствует обострению политической ситуации в стране, и, наконец, ему было важно разубедить самого Победоносцева, как известно, из всех русских газет признававшего полезным только издание Каткова. Так, накануне приезда Александра III с семьей в Москву, 15 июля 1881 г., Победоносцев писал сопровождавшему их министру внутренних дел графу Н.П. Игнатьеву: «Сделайте милость, не пускайте к нему там журналистов, кроме Каткова. Он один – достойный уважения и преданный, разумный человек. Все остальные – сволочь или полоумные»24. Под «полоумными» в первую очередь подразумевались как раз Гиляров, с его оригинальными проектами по умиротворению общества после цареубийства, и И. Аксаков, вынашивавший тогда проект созыва нового Земского собора.

Почему же Гиляров полагал, что подобное чуть ли не подобострастное отношение петербургских чиновников к Каткову пагубно для России? Дело в том, что он считал позицию, занятую «Московскими ведомостями» в вопросе революционного движения, провокационной, разжигающей недобрые страсти и множащей ряды нигилистов. Например, по поводу прокламации студента Н.Н. Гончарова («Виселица» от 14 мая 1871 г.), протестовавшей против классического образования и его пропаганды Катковым (как некоего противоядия от распространения социалистических идей в молодежной среде), Гиляров писал Победоносцеву 19 февраля 1872 г.: «…На мой взгляд, “Московские ведомости” суть главнейший враг истинно классического образования и во многих отношениях главнейшая причина и Нечаева, и Гончарова. Разве не “Русский вестник” – родоначальник самого нигилизма? Отсутствие нравственных начал, исконное, привело их к полицейскому воззрению, из боязни попасть в грубый нигилизм, и к классицизму, по-своему понимаемому. Эко спасение! Но классицизм, по ихней мерке проводимый, только отупляет: это факт, подтверждения которому имею многие. Заранее грустно за реакцию, которая рано ли, поздно ли наступит и которая погубит даже ту долю истинного, что есть в теперешних “Москов<ских> ведомостях”»25.

Та же мысль развивается и в дальнейшей переписке. Так, 20 февраля 1874 г. Гиляров делился с приятелем впечатлением от одной из катковских передовиц: «На душе неимоверно скверно. Видишь положительно борьбу двух нигилизмов, радикалистического и консервативного; последний еще хуже первого. Первый, по крайней мере, по-своему честен, но от чтения “Московских ведомостей” можно получить истерику; лесть никогда не доходила до такого бесстыдства: от статьи, восхваляющей Габсбургов, обругавшей славян и выдавшей все эти похвальные чувства за мнение Москвы и России, я сделался почти болен»26. (Речь идет о передовой статье, приуроченной к визиту императора Франца-Иосифа и носящей подчеркнуто официозный характер; в ней, в частности, утверждалось: «В России высказывались сочувствия к соплеменным народностям, живущим под скипетром Габсбургского дома, но не в ущерб целому, которого единство и сила заключаются в этом скипетре»27.)

24 октября 1880 г. Гиляров прямо обвиняет Каткова в разгуле терроризма (в частности, в связи с покушением на императора А.К. Соловьёва): «…Воспоминание о роли, которую исполняли “Московские ведомости” последние три-четыре года особенно, не может не вызывать раздражения; но источник его не личный. Ужасающие выходки революционной шайки должны быть на бóльшую половину поставлены в вину “Московским ведомостям”. Они были органом всякой реакции, глашатаем всякой репрессии, противником всякой свободы. Аракчеевщина – вот был бы их идеал. <…> Разумеется, не они подуськивали Соловьёва и его братию, но они отлично распахивали почву, рассеивая недовольство и озлобление в публике, так что публика под конец пассивно относилась к злодействам. <…> Пред обществом была дилемма: революционная дерзость возбуждала омерзение, но не меньшее и идеалы “Московских ведомостей”»28.

В том же письме Гиляров возлагал на Каткова и вину в усилении влияния на общество антинациональных сил и утверждал, что такая безответственность подпитывается только тщеславием: «…Либеральная фраза, праздная оппозиция получает в обществе незаслуженный авторитет, благодаря душительному направлению “Московских ведомостей”, которым общество не может же сочувствовать. И добро бы их мнение было жизненным убеждением. При своем несомненном таланте, при уме и образовании Катков движется только личным самолюбием, безграничным самолюбием. Он убежден на ту минуту, когда он говорит, в том, что говорит. Но убежден по самолюбию. <…> Надо уметь отыскать клапан; всякая дальнейшая реакция, всякая репрессия будет уголья горячие на голову»29