Путь командарма (сборник)
И мая 1939 года отряд японской кавалерии (до 300 человек с несколькими пулеметами) продвинулся на пятнадцать километров в глубь территории МНР и напал на пограничную заставу, расположившуюся на уже упомянутой высоте Номон-Хан-Бурд-Обо. С подходом подкрепления противник был отброшен на исходный рубеж.
14 мая 1939 года все тот же разведывательный отряд 23-й японской пехотной дивизии (300 всадников при поддержке звена из пяти легких пикирующих бомбардировщиков) атаковал 7-ю пограничную заставу МНР и занял высоту Дунгур-Обо. На следующий день японцы перебросили туда до 30 грузовиков с двумя ротами пехоты, семь бронемашин и один танк.
Утром 17 мая 1939 года командир 57-го особого стрелкового корпуса Николай Владимирович Фекленко послал к Халхин-Голу группу советских войск в составе трех моторизованных рот, саперной роты и артиллерийской батареи РККА. Одновременно туда же был направлен дивизион бронемашин МНРА. 22 мая советские войска форсировали реку и отбросили врага назад к границе.
Двадцать восьмого мая противник, обладавший численным превосходством, перешел в очередное наступление, имея целью окружить советско-монгольские войска и отрезать их от переправы на западный берег Халхин-Гола. Союзники сначала отступили, но уже на следующий день блестяще провели контрнаступление и оттеснили зарвавшегося врага на исходные позиции.
В начале июня не шибко решительный Фекленко был отозван в Москву, а на его место, по предложению начальника оперативного отделения Генерального штаба РККА Матвея Васильевича Захарова, был назначен Г.К. Жуков. Начальником штаба корпуса стал Михаил Андреевич Богданов. Вскоре после прибытия на новое место службы им был предложен план боевых действий, предполагавший ведение активной обороны на плацдарме за Халхин-Голом и одновременную подготовку мощного контрудара по главной группировке сухопутных сил Императорских вооруженных сил Японии. Наркомат обороны и Генеральный штаб РККА согласились с предложениями Богданова. В район конфликта стали стягиваться необходимые силы – войска подвозились по Транссибирской железнодорожной магистрали к Улан-Удэ, а далее – по территории Монголии, следовали походным порядком…
Попытка вербовки
Лагерь «Проминент».
Август 1942 года
К концу лета лагерь элитных военнопленных пополнился новыми «постояльцами». Среди них попадались знакомые лица, такие как, например, полковник Боярский, служивший непродолжительное время адъютантом Маршала Советского Союза Тухачевского. В плен этот деятель попал, будучи командиром 41-й стрелковой дивизии.
Теперь он утверждал, что является прямым потомком украинского князя Гамалия. Только Потапов в это не верил.
Ну, какой, к черту, он хохол, если на самом деле носит фамилию Боярский? И по батюшке – Гелярович. Хотя представляется неизменно Владимиром Ильичем, пороча святое имя вождя мирового пролетариата!
На встречу с Потаповым Боярский явился в компании все того же Шпалы.
– Как ваше здоровье? – начал он издалека слащавым, вкрадчивым голосом.
– Нивроку! Так, кажется, говорят на Украине?
– Правильно! Мы с генералом Власовым…
– Как? Андрей Андреевич тоже здесь?
– Да. А вы не знали?
– Нет.
– Это не удивительно. Мы попали в плен совсем недавно.
– Попали или сдались?
– Какое это имеет значение?
– Огромное!
– Короче! Мы с генералом Власовым будем просить фюрера сформировать части российской освободительной армии для борьбы с большевизмом.
– Пшел вон! Я присягал Сталину. И присяге не изменю!
– Сталин – патологический убийца! – завизжал Боярский, с недавних пор позиционирующий себя в качестве антикоммуниста и лютого противника Иосифа Джугашвили. – Его будет судить международный трибунал!
– Заткнись, сука, не то я тебя собственными руками…
Гений внезапного удара
МНР, Халкин-Гол.
Лето 1939 года
20 июня 1939 года в небе над Монголией возобновились ожесточенные воздушные бои. За три дня – 22-го, 24-го и 26 июня – японцы потеряли более 50 машин.
Но ранним утром 27 июня авиации противника удалось нанести внезапный удар по нашим аэродромам, что привело к уничтожению на земле 19 советских самолетов. При этом потери врага составили два бомбардировщика и три истребителя.
К концу июня штабом Квантунской армии был разработан план новой пограничной операции под кодовым названием «Второй период номонханского инцидента».
Выполняя его, 2 июля вражеская группировка снова перешла в наступление.
В ночь со 2-го на 3 июля 1939 года войска под командованием генерал-майора Кобаяси форсировали реку Халхин-Гол и захватили на ее западном берегу гору Баян-Цаган[2], находящуюся в сорока километрах от маньчжурской границы. После чего стали спешно возводить на ней современные фортификационные сооружения для эшелонированной обороны, чтобы удержать господствующую высоту и в дальнейшем ударить с нее в тыл советским войскам.
На восточном берегу Халхин-Гола также завязались тяжелые сражения. Наступая силами двух пехотных и двух танковых полков (130 единиц бронетехники) на позиции полутора тысяч красноармейцев и двух монгольских кавалерийских дивизий общей численностью в 3,5 тысячи конников, японцам удалось первоначально добиться успеха. Советские войска выручил заранее созданный Жуковым подвижный резерв. Георгий Константинович бросил его в бой прямо с марша. 11-ю легкую танковую бригаду комбрига Михаила Павловича Яковлева[3] поддерживал монгольский броневой дивизион, вооруженный 45-мм пушками. Вокруг Баян-Цаган развернулись кровопролитные бои. С обеих сторон в них участвовало до 400 танков и бронемашин, более 800 артиллерийских орудий разного калибра, а в небе над горой порой кружило около 300 советских и японских самолетов.
В эти дни отлично проявили себя бойцы 149-го стрелкового полка майора Ивана Михайловича Ремизова и 24-го моторизованного полка Ивана Ивановича Федюнинского, с трех сторон окружившие врага.
Японцы запаниковали. И точно побежали бы назад, если бы командование Императорской армии не приняло решение разрушить единственный понтонный мост через реку Халкин-Гол.
Многие из них остались навсегда на той горе.
Впрочем, какого-то особого впечатления на «воинственные верхи», не привыкшие считаться с человеческими жертвами, это не произвело. Людей упрямо продолжали посылать на верную гибель.
Восьмого июля японцев вновь погнали в массированную атаку на позиции 149-го стрелкового полка и батальона стрелково-пулеметной бригады, которые оказались совершенно не готовыми к такому развитию событий. В результате 149-й полк, бросив одну артиллерийскую батарею, взвод противотанковых орудий и несколько пулеметов, спешно отошел к реке, продолжая удерживать лишь небольшой плацдарм в три-четыре километра.
Двадцать третьего июля войска противника после мощной артиллерийской подготовки обрушили на наших воинов шквал своих атак. Однако после двухдневных боев, понеся значительные потери, отошли на исходные позиции.
В воздухе за это время японцы потеряли 67 самолетов, наши – только 20. В итоге за все время конфликта СССР лишился 207, Япония – 162 крылатых машин…
Очередную атаку командующий 6-й особой армией генерал Огису и его штаб назначили на 24 августа. Учитывая печальный опыт боев на горе Баян-Цаган, главный удар планировалось нанести в правый фланг советской группировки. Форсирование реки при этом не предполагалось.
Но Жуков не спал и готовил свою наступательную операцию. Причем в режиме строжайшей секретности. Все передвижения войск в прифронтовой зоне происходили исключительно в темное время суток, рекогносцировки на местности командным составом велись в форме рядовых красноармейцев с грузовых автомобилей.
Для введения врага в заблуждение по ночам включались звуковые установки, имитировавшие работу моторов танков, бронемашин, самолетов, чтобы японцы привыкли к постоянному шуму и перестали на него реагировать.
Одновременно велась активная радиоэлектронная борьба в эфире. Зная, что японцы прослушивает все телефонные разговоры, в целях дезинформации была запущена в действие программа ложных радио- и телефонных сообщений. Разговаривать разрешалось только на тему строительства оборонительных сооружений и подготовки к осенне-зимней кампании. Радиообмен специально велся на легко дешифрируемом коде.
Наступающие советские войска были разделены на три группы – Южную, Северную и Центральную. Главный удар наносился Южной группой полковника Михаила Ивановича Потапова, вспомогательный – Северной, которой командовал полковник Илья Прокопьевич Алексеенко.
Центральная группа под командованием комбрига Даниила Ефимовича Петрова должна была сковать силы противника на линии фронта, тем самым лишив их возможности маневра. В резерве, сосредоточенном также в центре, находились 212-я авиадесантная и 9-я мотоброневая бригады и танковый батальон.
В операции участвовали и монгольские войска – 6-я и 8-я кавалерийские дивизии под общим командованием маршала Хорлогийна Чойбалсана.
Такая подготовка не могла не дать результат.
Наступление советско-монгольских войск 20 августа оказалось полной неожиданностью для японского командования.
В 6 часов 15 минут началась мощная артиллерийская подготовка и авиационный налет на позиции противника.
В 9 часов пошли в наступление сухопутные войска. В первый день они действовали в полном соответствии с замыслами своего командования. Небольшая заминка случилась лишь во время переправы 6-й танковой бригады через Халхин-Гол, когда наведенный саперами понтонный мост не выдержал и рухнул под тяжестью наших бронированных чудовищ.
Наибольшее упорство противник проявил на центральном участке фронта, где у него имелись хорошо оборудованные инженерные укрепления – здесь нашим удалось продвинуться за день всего на 500 – 1000 метров.
На других участках – все шло строго по намеченному плану.
21—22 августа японцы все же смогли прийти в себя и оказать ожесточенное сопротивление. Жукову пришлось срочно вводить в бой резервную 9-ю мотоброневую бригаду.
Последние сражения еще продолжались 29 и 30 августа на участке севернее реки Хайластын-Гол. Но к утру 31 августа территория Монгольской Народной Республики была полностью очищена от захватчиков.
Однако враги не унимались.
Утром 4 сентября два батальона японской пехоты попытались занять высоту Эрис-Улын-Обо, но были отброшены назад за линию государственной границы с тяжелыми потерями – до 350 человек убитыми.
Ночью 8 сентября в этом же районе войска противника предприняли очередную попытку проникновения на территорию Монголии силами четырех пехотных рот, однако и она не увенчалась успехом.
16 сентября 1939 года боевые действия в МНР были окончательно прекращены.
За победу на Халхин-Голе Георгий Константинович Жуков получил свою первую Звезду Героя Советского Союза. А Потапов – второе прозвище – «Гений внезапного удара». Первое – «Невозмутимый» – прилипло к нему еще в юности…
Что наша жизнь?
Лагерь «Проминент».
Август 1942 года
Теперь у Потапова появился личный адъютант – вместо погибшего в бою. Конечно же, земляк – Тимофей Егорович Ковин. В конце июля он с любезного разрешения руководства лагеря переселился в комнату «шефа» и целыми днями развлекал его рассказами об устройстве мира и предсказуемости каждой человеческой судьбы.
– А еще в нашей Вселенной есть миллионы черных дыр…
– Чего?
– Черных дыр! Ты о них хоть что-то слыхал?
– Нет.
– Это застывшие звезды, или коллапсары – сверхмассивные объекты, втягивающие внутрь себя все, что попадается на их пути, в том числе и целые звездные системы. Так, чтобы превратить наше Солнце в черную дыру, – надо просто уплотнить его до размеров небольшого городка. И тогда наступит конец света. В прямом смысле этого слова. Ибо коллапсары поглощают даже свет!
– А как же законы физики? Свет должен огибать все предметы.
– В том-то и дело, что должен. Но в черных дырах законы физики не действуют.
– Но ведь это в корне противоречит основам нашего материалистического мировоззрения?
– Точно. Противоречит. После того как на одном из симпозиумов я заявил, что, если в одном отдельном месте законы физики не действуют, значит, вся теория неверна, – коллеги подняли меня на смех…
– Не знаю, есть в твоих идеях рациональное зерно или нет, но в любом случае они намного опережают время.
– Ты это нашим догматикам скажи!
– Скажу. Когда выйду.
– А мы отсюда выйдем?
– Несомненно.
– Ой, не верю я в это…
– А ты – верь! Впрочем, давай вернемся к твоей теории. И когда наступит Армагеддон, то есть конец нашей цивилизации?
– Кто его знает… Может, там, внутри черных дыр, тоже есть жизнь?
– С этого места, пожалуйста, подробней… А то я ни хрена не понимаю.
– Как уже говорилось, во Вселенной открыты миллионы коллапсаров. Познать, изучить их – совершенно нереально: пространство и время возле этих объектов почему-то искривляются… Это не фантастика – объективные математические расчеты, произведенные в свое время Лобачевским, Эйнштейном и их последователями, в числе которых и твой покорный слуга.
– То есть как «искривляются»?
– А вот так… Я же говорил – черные дыры поглощают даже свет.
– Не представляю… А как представлю – страшно становится. Не за свою шкуру – за все, как у нас говорят, прогрессивное человечество.
– Не бойся, Миша. Жизнь бесконечна. Я имею в виду не физическое тело, – процесс, эволюцию. Опять же запущенную свыше… Другими словами, ежедневно, ежечасно, ежесекундно в мире происходит жесточайший естественный отбор. Худшие людишки попадают на исправление, грубо говоря, в ад, а лучшие представители гомо сапиенс, такие, как мы с тобой, Михайло Иваныч, идут дальше, на следующий – бестелесный или, если хочешь, духовный уровень своего развития. То есть фактически в рай.
– Итак, ты утверждаешь, что смерти бояться не следует?
– Ее просто не существует! Наше мирское существование – всего лишь мгновенье. Эпизод. Вспышка. И немалое испытание! Представь себе: населенная умными микробами маленькая грудка Земли, вращаясь беспрестанно вокруг своей оси, носится с сумасшедшей скоростью вокруг мощной лампочки или, скажем так, прожектора, как на вышках вокруг нашего лагеря. Сделала шестьдесят, от силы семьдесят оборотов – и все, нет больше микроба. А на его месте появился другой. Родственный. Из той же пробирки. Стоит ли сожалеть об этом?
– Ой, не знаю…
– Бог бессмертен. Следовательно, бессмертны и мы с тобой, коль уж созданы по образу и подобию его… Не станет нас, значит, нет Бога! Чего не может быть в принципе. Хоть это ты понимаешь, дурья башка?
– Пытаюсь…
«Золотой» сентябрь
Западная Украина.
Сентябрь 1939 года
Как уже говорилось, 16 сентября 1939 года закончились кровавые события на Халкин-Голе, а уже на следующий день начался очередной освободительный поход Красной Армии, только теперь уже на запад. Его целью было провозглашено воссоединение западно-украинских земель – Галиции и Волыни, из которых позже образуют Волынскую, Дрогобычскую, Станиславскую (Ивано-Франковскую), Львовскую, Ровенскую и Тернопольскую области, с Восточной (Советской) Украиной.
К числу западных по географическим признакам относилась и Северная Буковина с центром в Черновцах, но ее очередь, как мы уже знаем, наступит немного позже.
Походу предшествовало вторжение немецких войск в Польшу, подозрительно начавшееся в тот день, когда в Москве открылась наспех созванная сессия Верховного Совета СССР, призванная рассмотреть ситуацию, сложившуюся на западной границе первого в мире государства рабочих и крестьян.
В преддверии наступления, когда немцы уже рвались на всех парах к столице Галиции, по привычке называемой ими Лембергом, в кабинете наркома обороны СССР маршала Климента Ефремовича Ворошилова срочно собрали оперативное совещание.
В числе других на него пригласили и нескольких чиновников Наркомата путей сообщения СССР, которым устроили грандиозный разнос за то, что они не смогли как следует наладить работу своего ведомства по организации массовой переброски войск на запад, начавшейся еще 7 сентября.
Впрочем, несмотря на имеющиеся серьезные недостатки, войска трех оперативных групп под общим командованием командарма первого ранга Семена Константиновича Тимошенко вскоре были стянуты в места своего нового назначения.
Первая расположилась вблизи Новоград-Волынского[4], Славуты[5] и Шепетовки[6], вторая – в районе Купели[7], Сатанова[8], Проскурова[9], третья – в квадрате Гусятин[10] – Каменец-Подольский[11] – Новая Ушица[12] – Ярмолинцы[13].
Со временем из них сформируют три армии: 5-ю, 6-ю и 12-ю, которые примут на себя основной удар фашистских полчищ в первые дни самой кровавой в истории человечества войны. А их командующие (соответственно Михаил Иванович Потапов, Иван Николаевич Музыченко, Павел Григорьевич Понеделин) все, как один, окажутся в гитлеровском плену.
Но это случится позже.
А пока…
После перехода государственной границы перед первой группой войск, названной Шепетовской (командир – Иван Герасимович Советников), была поставлена задача через Ровно овладеть Луцком; вторая (Волочиская[14]) – под командованием Филиппа Ивановича Голикова – получила задание через Тернополь занять Перемышляны[15] и вплотную приблизиться к границам столицы Галиции, Львова, третью (Каменец-Подольскую) под началом Ивана Владимировича Тюленева через Чертков[16] обязали выйти к крупному (по западноукраинским меркам) городу Станиславу[17].
Войска польской пограничной стражи лишь кое-где оказали достойное сопротивление РККА. Наиболее ожесточенное – в Сарненском[18] укрепрайоне и на северо-западе Волыни.
В долговременные бои разведывательные группы РККА, шедшие впереди остальных войск, старались не ввязываться – они просто обходили стороной очаги сопротивления, оставляя отчаянных смельчаков, посмевших бросить вызов огромной красной армаде, «на закуску» коллегам из НКВД.
Но все равно пройтись по освобождаемым территориям бравурным маршем не получилось.
И причина тому – вовсе не величайший героизм противника, а собственное, как говорится – доморощенное разгильдяйство, низкая квалификация командного и рядового составов, отсутствие стойкой связи и взаимопонимания между различными соединениями и частями победоносных советских войск.
Ударная сила РККА – танки – вообще оказались не готовыми к войне. Только в одной 38-й танковой бригаде потери на марше от места дислокации (Шепетовка) в район Купель – Чернявка – Лычевка[19] составили 41 машину. И это еще до начала боевых действий!
Некоторые завязли в непроходимых болотах, у иных просто закончилось горючее, а цистерны с топливом, как всегда, в самый ответственный момент куда-то подевались…
Не все прошло гладко и в других, по мнению командования, – более дисциплинированных – частях.
Так, после осмотра техники в 24-й бригаде смогли собрать лишь один неполный батальон. Чтобы спасти ситуацию и (что тоже немаловажно!) – собственные головы, командование вывело из второго эшелона 3-ю кавалерийскую дивизию и бросило ее на Золочевское[20] шоссе, и без того по края заполненное наступающими войсками.
Одолев за целый день лишь шестьдесят километров, корпус окончательно остановился.
И только 14-я кавалерийская дивизия даже в ночи продолжала двигаться вперед – в сторону вожделенного Львова.
С той же целью – захватить столицу Галиции, в предместья которой уже успели вступить передовые гитлеровские части, наше главнокомандование бросило в наступление еще одно, срочным образом собранное на базе 5-й дивизии подразделение, аналогов которому раньше в Красной Армии не было, – так называемый «особый подвижной отряд», что-то вроде современных сил быстрого реагирования.
Батальон из 600 штыков посадили на автомобили и, усилив танками Т-26 из 38-й и Т-28 из 10-й бригады, в баках которых почти не было горючего, бросили в безрассудный стокилометровый марш через Поморяны[21] и Перемышляны.
Но выполнить приказ так и не удалось.
Точнее, как это часто бывает, пришлось срочно выполнять другой.
Крупные силы отступающих поляков неожиданно вышли на Львовское шоссе. Пришлось немного отвлечься-поразвлечься, а уж потом продолжить дальше свой «героический» путь.
Вечером 18 сентября часть все же вступила в Тернополь, а в ночь на 19 сентября – во Львов. Население встречало Красную Армию с ликованием. Во всяком случае, именно такие донесения поступали с фронтов в Инстанцию, как на сленге красного командования называли высшее руководство страны.
В тот же день случился и первый конфликт с «дружественными германскими войсками».
Командование «отряда быстрого реагирования» заметило немецкую группировку из танков, пехоты и артиллерии, явно намеревавшуюся опередить основные силы РККА и первыми захватить Львов.
Батальон остановился и развернулся, давая понять союзникам, что эта территория уже занята. Но те не вняли предостережениям и открыли огонь, подбив несколько русских танков и две бронемашины. В ответ наши прямой наводкой подавили две артиллерийские батареи друзей-противников, убив при этом несколько десятков доблестных гитлеровских воинов.
На следующий день немцы принесли свои извинения и выразили сожаление по поводу случившегося. Мол, мы случайно приняли ваши войска за… польские… На войне всякое бывает!
Конфликт посчитали исчерпанным и, чтобы еще больше скрепить узы нерушимой братской дружбы, стали ходить друг к другу в гости.
Сначала около двух десятков немецких офицеров прибыли в Винники[22], где их принял командующий 25-й легкотанковой бригадой РККА полковник Петр Семенович Фотченков. Затем наши нанесли, так сказать, ответный визит, во время которого и произошел непредвиденный инцидент, позже ставший притчей во языцех, чуть ли не анекдотом, долгие годы охотно пересказываемым во всех войсках.
Осмотрев образцы новейшей техники гостеприимных хозяев, командир красных разведчиков старший лейтенант Ткаченко отстал от основной группы, спешившей на банкет, и вернулся к понравившемуся ему среднему танку «панцеркампфваген», называемому в советских источниках Т-III или Тип-3. Забрался внутрь башни, запустил двигатель, увеличил подачу топлива и дал газу…
Проще говоря, угнал секретное оружие!
В тот же день немцы обнаружили пропажу и выставили претензии русским друзьям.
Виновных быстро установили и решили показательно наказать.
– О чем вы только думали, совершая такой опрометчивый поступок? – распекал Фотченков своего подчиненного – Ткаченко.
– О Родине думал, товарищ комбриг, о нашей армии, – неуклюже оправдывался тот.
– Таким грубым способом разведданные не добывают! – настаивал на своем полковник.
– А в бою за них, может быть, десятками и сотнями жизней платить придется, – не сдавался старший лейтенант. – Вот я и пытался эти жизни сохранить…[23]
Кто из них был прав – рассудит будущая, беспощадная и кровожадная война, разразившаяся менее чем через два года, после описанных событий…
Кони вороные
Лагерь «Проминент».
Август 1942 года
– А, помнится, Миша, в молодости ты неплохо пел! – задумчиво произнес Ковин, вглядываясь в открытое окошко, за которым резво гоняли мяч мужчины в длинных «семейных» трусах.
Футбольные поединки, в которых принимали участие как узники, так и лица, призванные за ними присматривать, давно стали в лагере визиткой, традицией, украшением выходного воскресного дня.
– Было дело, – согласился Потапов.
– Помнишь нашу любимую?
– А как же!
– Давай в два голоса…
– Давай!
Генерал набрал полную грудь воздуха и, выдохнув, весело затянул:
Начинаются дни золотыеВоровской неприглядной судьбы,Крикнул: «Кони мои вороные,Черны вороны, кони мои!».Вот подъехал я быстро и смело,Ловко выпрыгнул я из саней,Нежно обнял я девичье тело,И на сердце мне стало милей.И всю ночь я не спал до рассвета,Целовал ее в грудь и уста,Долгожданного ждал я ответа,Вороные все ждали меня.И чтоб замуж скорее отдали,Много денег я отдал отцу,А как только ответа дождался,Вороные умчали к венцу.И чтоб жизнь ее сделать, как в сказке,Темной ночью я в банк проскользнул,Набрал денег мешок под завязку,А с деньгами опять ускользнул.Так мы прожили с нею три года,Но ведь счастью бывает конец,Нас постигла беда и невзгоды,И всему был виною отец.Как-то в карты он раз проигрался,Денег не было, нечем платить.Попросить у меня постеснялсяИ решил на меня заявить.Разлучили с женой молодою,Посадили в Бутырку-тюрьму.И большим меня судом судили,Я был сослан в глухую тайгу.Так три года я там проскитался,Сил уж не было больше страдать,Как-то раз удалось ухитриться —Обмануть часовых и удрать.Прибегаю в родной городишко,Вот уж дом, вот конюшня моя,А как только к конюшне пробралсяВороные узнали меня.И заржали мои вороные,Я их гладил рукою в ответ.Вспоминаю те ночки былые,А хозяйки давно уже нет.А хозяйка сидела в остроге,Проклиная злодейку-судьбу.И она там невинно страдалаЗа мою, за большую вину.Прошел месяц, и вот в воскресеньеПод конвоем ее повели.Я стоял и дрожал от волненья,Рядом кони стояли мои.И рванулися черные кони,Сколько было у них только сил,Двух конвойных они задавили,Я ее на лету подхватил.Мы летели, а пули свистелиНо догнать нас они не могли,Потому что, как вихорь, летелиЧерногривые кони мои.А как только погоня утихла,В поцелуях мы оба сплелись,Снег копытами кони взрывалиИ все дальше, все дальше неслись.Мы ушли от проклятой погони,Перестань, моя детка, рыдать,Нас не выдали черные кони,Вороных им теперь не догнать.Как в его родное Мочалово, далекое от воровской романтики, попал этот блатной фольклор, Потапов и сам не мог объяснить. Но песенку, которую он впервые услышал от своего отца – Ивана Андреевича, при случае распевала вся мужская половина деревни. Конечно же, и в соседних Рыляках, откуда был родом Ковинов, тоже неплохо знали ее слова.