Международное и национальное право. Теория, история, современность. Сборник научных статей и учебно-методических материалов

Н. С. Сидоренко, Н. С. Нижник

Правовой статус депутатов государственной думы Российской Империи: законодательное закрепление и проблемы реализации представителями Урала

Созыв Государственной думы в России (1906–1917 гг.) стал шагом по пути демократизации политического режима, приобщения к опыту и практике конституционного устройства передовых европейских государств. Вследствие создания представительных учреждений возникла проблема регламентации правового статуса депутатов Государственной думы и выборных членов Государственного совета.

Выработка российского законодательства основывалась на использовании накопленного европейского опыта и приспособления его к специфическим условиям страны. Немаловажное значение имела расстановка политических сил. В либеральных кругах было заметно тяготение к английской модели, получившей к началу XX в. распространении и в странах континентальной Европы. Она гарантировала членам представительного учреждения повышенную неприкосновенность – парламентский иммунитет. Возбуждение против них судебного преследования возможно было только с согласия той палаты парламента, членами которой они являлись. Она предполагала особую свободу слова в стенах парламента, а также устанавливала для предвыборных собраний большую свободу, чем для обыкновенных. Конституционным правом такой статус определялся как привилегии. В процессе переговоров о создании представительного учреждения в России преобладающей стала умеренная линия, которая пыталась соединить нововведения с российскими традициями.

По Учреждению 1906 г., членам Думы предоставлялась полная свобода слова по обсуждаемым делам. Кроме того, они не могли подвергаться административному преследованию или личному аресту за долги. Для ареста члена Думы во время сессии требовалось согласие Думы, кроме задержания на месте преступления или на следующий день после него. Правило о следующем дне получило ряд разъяснений, из которых следовало, что согласия Думы на арест не требовалось для ареста ее члена во время думских каникул, а также в случае совершения депутатами преступлений при исполнении или по поводу исполнения обязанностей, лежащих на них по званию. В этом случае жалобу подавали императору, который мог ее или отклонить, или передать на рассмотрение первого департамента Государственного совета. Департамент с согласия императора мог или прекратить дело, или передать его Верховному уголовному суду. Эта специфика являлась следствием применением к членам Государственной думы традиционного для России принципа административного права, согласно которому чиновника можно предать суду лишь с согласия его начальства. Концепция «преступления по должности» народного представителя относится к числу уникальных черт реформированного русского конституционного права. Она не имела места в других дуалистических монархиях Европы – Австрии, Германии и Пруссии. Как замечает по этому поводу И. А. Кравец, в этом сказалось отсутствие в России традиции института представительства в публично-правовом смысле. Заметим также, что объективную обусловленность этой модели. Право свободы слова толковалось двояко. В либеральной литературе – расширительно, как полное право на свободу высказываний без ответственности по закону. В умеренных кругах – ограничительно, как высказывание независимого мнения, что не означало освобождения от ответственности за нарушения закона. Принятое законодательство исходило именно из данного понимания свободы слова, разрешая свободу критики, но не свободу брани и оскорблений или призыва к преступным деяниям[28]. Это было вполне обоснованно, так как рождение парламентаризма в России пришлось на период революции 1905–1907 годов. Сдерживающее начало нашло отражение в правоприменительной практике, как центральной, так и местной. Так, Вятская духовная консистория в 1907 г. привлекла к ответственности священников-депутатов Государственной думы за их деятельность в палате. За отказ осудить революционный террор депутат II Думы Ф. Тихвинский был лишен сана священника. Понесли уголовную и административную ответственность участники «Выборгского воззвания» в ответ на роспуск I Думы. Среди уральских депутатов-выборжцев было немало арестованных и высланных за пределы губерний, отстраненных от занимаемых должностей[29]. В 1913–1915 гг. Верховный уголовный суд рассматривал обвинение члена III Думы И. Покровского (Оренбургская губ.) в клевете. В связи с началом войны дело не было закончено и депутат не понес никакого наказания. На ограничение права въезда в губернии Урала ссылались депутаты-кадеты как на одну из причин их недостаточной связи с массами в период работы III и IV дум[30].

Неоднозначно трактовался в общественно-политической мысли России начала XX в. депутатский мандат. Со временем закрепилась доктрина национального представительства, по которой депутат представляет не избирателей своего округа, а нацию в целом. Российская модель не предполагала направление членам Думы наказов избирателей и отзыва своих представителей. Более того, члены Государственной думы перед началом ее работы присягали на верность императору помнить лишь о благе и пользе России. На практике депутаты, особенно из числа оппозиционных фракций принимали наказы избирателей и старались выполнять их, рассматривая себя в качестве выразителей их нужд. Это было не столько отступлением от нормы, сколько следствием развития демократии, социальной дифференциации общества. В этой связи предвыборные обещания депутатов стали рассматриваться как их обязательства перед избирателями, этической нормой[31].

Уральские депутаты-трудовики использовали наказы, шедшие с мест в целях оправдания радикальных требований решения аграрного вопроса. Так, только во II Думе от Оренбургской, Пермской и Уфимской губерний они получили 26 наказов крестьян в поддержку требования конфискации помещичьей земли[32]. На письма с мест ссылались уральские депутаты-трудовики, отстаивая идею эволюционного развития общины, выступая против ее искусственного разрушения[33]. Письма, наказы, приговоры активно использовали в своей практике и уральские депутаты-кадеты. Опираясь на них, депутаты пытались реализовать тактику наступления на правительство, не останавливаясь перед возможностью открытого разрыва с ним. В телеграмме, принятой на сходе в Нейво-Рудянском заводе кадеты провели требование в поддержку резолюции своей фракции «об отставке нынешнего министерства… идущего по реакционному пути, не получившего доверия и симпатии страны…»[34].

Одним из элементов правового статуса народного представителя выступал депутатский индемнитет. Русские конституционалисты рассматривали его как необходимое условие демократизации состава парламента. Первоначально депутаты получали суточное вознаграждение, с 1908 г. депутатам было установлено денежное вознаграждение в 4200 руб. в год в течение всего срока их мандата[35]. Таким образом, депутатский индемнитет создавал реальную возможность для демократического состава представительного учреждения, являлся экономической гарантией осуществления представительских полномочий депутатами.

Одновременно закон установил штрафы за прогул заседаний – 25 руб. за одно пропущенное заседание, но не выше 350 руб. в месяц. На практике установление штрафа не достигало цели. Содержание депутатов составляло самую значительную часть расходов Думы (в 1911 г. – 1,9 млн руб из 2,7 млн)[36].

Дисциплина уральских депутатов была аналогична поведению депутатов Думы в целом. Наибольшее количество пропусков ее заседаний пришлось на работу IV Думы. Это было связано, как с обстоятельствами военного времени, так и кратковременностью работы ее сессий. Так, депутаты-мусульмане не успели подъехать к началу работы январской сессии 1915 г. Внедумское законодательство, усилившееся в военный период, было негативно воспринято частью либеральных депутатов, что не могло не отразиться на их поведении. Сторонники правых фракций, напротив, использовали данную ситуацию в оправдание своих пропусков.

Полномочия члена Государственной думы прекращались в случае роспуска Думы, смерти, отмены его выборов как незаконных, отставки, утраты российского подданства, утраты ценза, банкротства (кроме несчастного), назначения на гражданскую должность, поступления на военную службу, а с 1908 г. – в случае непосещения общего собрания Думы в течение года без получения отпуска. Во всех этих случаях (кроме роспуска Думы) выбытие депутат констатировалось постановлением Государственной думы.

Случаев отставки уральских депутатов было немного. В 1908 г. добровольно отказался от звания члена Государственной думы Н. В. Теребинский (октябрист, Оренбургская губ.), по состоянию здоровья; в 1909 г. Ю. Ю. Блюменталь (прогрессист, Уфимская губ) – по политическим мотивам. Временно был отстранен, а затем исключен из состава III Думы депутат В. Е. Косоротов за произнесение антиправительственных речей (Уфимская губ.). На заседании III Думы он выступил с осуждением суда над членами социал-демократической фракции Думы, в знак протеста покинул заседание зала[37].

Таким образом, правовой статус депутатов Думы Российской империи развивался на основе критической переработки европейского опыта и применения его к специфическим условиям времени. На его содержание оказало определяющее воздействие атмосфера повышенной политической напряженности, стремление к сдерживанию возможных радикальных устремлений и действий депутатов в условиях Первой российской революции. В то же время, он вполне отвечал духу времени и создавал реальные политические и экономические гарантии для выполнения народными представителями своих функций. Об этом свидетельствует, в частности, анализ деятельности уральских депутатов в Государственной думе (1906–1917 гг.). Он позволяет выявить как общие, так и специфические стороны реализации его на практике. Отсутствие опыта народного представительства сказывалось в неготовности депутатов, особенно I и II Дум к выполнению своих функций. Преобладание радикальных настроений в уральском депутатском корпусе, как и в Думе в целом, стремления разрешить все проблемы одним наскоком на правительство, явились убедительным доказательством правоты законодателя, исходившего из ограничительного понимания свободы слова и отказавшегося от введения в российское законодательство института парламентского иммунитета. Утверждение системы вознаграждения (индемнитета) на постоянной основе являлось наиболее демократичным в мировой парламентской практике и свидетельствовало о возможности развития и упрочения народного представительства в России. Данное положение следует учитывать при рассмотрении вопроса о прерыве парламентской традиции в России в 1917 г.

Т. А. Долгополова

Иерархия источников права Англии VII–IX веков

Многообразные виды и формы источников права Англии на протяжении веков постепенно складывались в единую уникальную национальную систему.

К концу Х в. в Англии сложилась сбалансированная правовая система, закрепленная в правовых документах и защищенная как королевскими указами, так и местными обычаями.

Становление такой системы начинается, скорее всего, с конца VII в., когда появляется Правда Хлотаря и Эдрика. Целью данного сборника было «приумножить право, введенное ранее их предками». В этих законах содержатся не только нормы процессуального характера, но и нормы, регулирующие земельные отношения.

Характеризуя англосаксонское право в целом (периода образования англосаксонских государств), зарубежные юристы, в частности Ф. Либерман, Д. Кембль, А. Бабингтон, Э. Аннерс и Ф. Мэйтланд, придерживаются мнения, что по своей сути оно было германским родоплеменным обычным правом[38]. По мере завоевания Британии развивался партикуляризм обычного права. Правители каждого территориального объединения были вынуждены подтверждать преемственность основных норм обычного права. С такой точкой зрения исследователей, на наш взгляд, следует согласиться.

В период объединения королевств последовательно были приняты Законы Альфреда, Эдуарда Старшего, Этельстана, Эдмунда, Этельреда II, Кнута, в которых расширяются разделы, регулирующие отношения землевладения, землепользования, распоряжения и наследования земли. При этом заметно возрастает и круг вопросов, разрешаемых тем или иным сводом.

Предполагается, что, следуя сложившейся традиции, англосаксонские правды представляют собой по преимуществу записи обычаев континентального (германского) происхождения. И действительно, следы кельтских правовых порядков в данных правдах отсутствуют. Влияние римского права выразилось довольно слабо. А вот влияние церковного права, проявившееся, например, в признании законной силы за духовными завещаниями (распространявшимися и на земельные держания), оказалось весьма существенным, даже по сравнению с аналогичными континентальными памятниками.

Английские исследователи[39] подразделяют все правовые источники англосаксонской эпохи на четыре группы.

Первая группа – это законы и их кодификации, принятые в результате одобрения Витанагемота. К ней относятся законы кентских королей, Этельберта. Хлотаря и Эдрика, Уитреда, короля Уэссекса Инэ, Альфреда Великого, Эдварда Старшего, Этельстана, в том числе Судебник города Лондона, Законы Эдмунда, Эдгара, Этельреда II, Кнута, кроме этого договоры: Альфреда с Гутрумом и Эдварда с Гутрумом.

Вторая группа – изложение собранных и принятых обычаев, регулирующих отдельные отношения в различных регионах. Это прежде всего соглашение между англосаксами и уэльсцами – Dunseatas, законы Нортумбрийских монастырей, Законы северных людей и отдельные местные обычаи, впоследствии зафиксированные в «Книге Страшного Суда».

Третья группа – частные компиляции (кодификации) ряда правовых норм и королевских предписаний. К этой группе относятся так называемые Законы Кнута, Законы Эдуарда Исповедника, а также некоторое количество коротких фрагментов и комментариев, подобных «Бракосочетанию» («Wedding of a wife»)[40], «Присяге»[41], «Ордалиям»[42], «Королевскому миру», «Сельским повинностям»[43], «Полномочиям управляющего «Герефа»»[44], «О судьях»[45], «О вергельдах»[46], в которых подробно раскрываются отдельные правовые аспекты социальных отношений.

Выделяют и четвертую группу, относя к ней многочисленные грамоты англосаксонских королей, которые содержат нормы не только частного права, но затрагивают и публичные интересы[47]. Следует отметить, что самой большой по объему и содержанию и весьма значимой для характеристики земельных отношений является «Книга Страшного Суда».

Древнейшие англосаксонские кодификации, особенно кентские и уэссекские, имеют общие черты с варварскими законами племен, населяющих территорию Центральной Европы – саксов, фризов, тюрингов. Они содержат деление общества на три разряда: эрлы, кэрлы, лэты. Также, как и у германских племен, англосаксонское общество делится на эделингов, фрилингов и лаценов.

Скандинавское нашествие добавило в англосаксонское право обычаи северных народов, особенно в тех районах, которые были заселены датчанами в IX–XI вв.

После нормандского завоевания во второй половине XI в. основным источником права в Англии становятся прецеденты, которые создаются и фиксируются в особых книгах («Свитках тяжб») как результат деятельности королевских судов. Так появляется знаменитое общее право.

Специфика развития права в англосаксонскую эпоху выразилась в системе многообразных источников, в которых отражается неразрывная связь права, экономических отношений, обычаев и социальных характеристик эпохи.

Н. С. Сидоренко

Власть и гражданское общество: проблемы взаимоотношений в российской провинции в начале XX в. (на материалах уральских губерний)

Созидательное и одновременно разрушительное начало революций до сих пор является предметом острых споров и дискуссий, как в отечественной, так и в зарубежной историко-правовой литературе. Неоспоримым является признание того, что без осмысления революционного процесса в России в начале XX в. и усвоения его уроков невозможно создание подлинно демократического общества и правового государства в нашей стране[48]. В сложной системе отношений особое внимание ученых на современном этапе привлекают вопросы взаимодействия властных структур и гражданского общества, причины несостоявшегося диалога[49]. Актуальным является исследование данной проблемы на региональном уровне. Это позволит проанализировать состояние конкретных политических отношений, влияние на них локальных экономических, культурно-исторических факторов. Одним из значимых является уральский регион – крупный культурно-исторический центр страны. В истории революций 1917 г. он занимал особое место.

Развитие гражданского общества на Урале в начале XX в. шло в целом синхронно общероссийскому. На волне общественного подъема в конце XIX века начали формироваться политические партии. Первыми возникли социал-демократические и социал-революционные комитеты и группы, призывавшие к решительной борьбе с капиталистами и царским самодержавием. Массовое создание консервативных и либеральных комитетов произошло в 1906–1907 гг., в период выборов в I и II Государственную Думу, проходивших под воздействием Первой российской революции. По своей численности консервативные и либеральные комитеты практически не уступали своим противникам – революционным комитетам[50].

В период думской монархии проявилась тенденция к сокращению партийных структур, размыванию умеренного центра. Либерально-монархический лагерь, как целое, проявил тенденцию к врастанию, приспособлению к внутриполитическому курсу правительства. Это отразилось в эволюции организационных структур, в резком сокращении кадетских и октябристских отделов, усилении симпатий в сторону внепартийного «прогрессизма», занимавшего промежуточное положение между октябристами и кадетами. Однако прогрессистские настроения не нашли внешнего выражения в деятельности организованных групп. Наиболее многочисленными оставались ряды уральских правых и леворадикальных комитетов. Но влияние правых в обществе серьезно ослабляла их организационная и идейная разобщенность. Уральская периферия представляла собой конгломерат трех основных партий: Союза русского народа (58 %), Националистического общества (22 %), Русской Народно-монархической партии (15 %) и Русского народного союза им. М. Архангела (5 %)[51]. Отношения между ними носили скорее характер соперничества, нежели сотрудничества.

Замедленные темпы социальной и политической дифференциации уральского общества, связанные с особенностями его экономического развития и относительной удаленностью от центра страны, воздействия цензовой избирательной системы обусловили формирование и развитие наряду с партийными формами – внепартийных объединений на сословной, профессиональной, экономической и иной основах. Они содействовали повышению эффективности деятельности партийных комитетов и усилению влияния в обществе. На правом фланге этих объединений лидировали местные отделения Объединенного дворянства, общества трезвости. Умеренный центр представляли религиозные организации и объединения (общества Хоругвеносцев, Ревнителей православия и др.), либеральный – корпоративные организации торгово-промышленного класса во главе с Советом съездов горнопромышленников Урала и культурно-просветительские объединения местной интеллигенции (Общество любителей естествознания, Кружок граждан, интересующихся городским хозяйством и др.). Леворадикальные комитеты имели прочные позиции в профсоюзных, кооперативных и иных легальных организациях трудящихся классов.

По сравнению с западными губерниями и Сибирью консервативная уральская периферия оказалась более устойчивой. Это было связано с замедленными темпами модернизационных процессов в крае, и как следствие, сохранением, и даже консервацией прежней сословной структуры. Монархическая идея, монархическое сознание оставалось господствующим в массовом сознании, мотивируя социальную активность населения в рассматриваемый период. Все это обусловило широту и устойчивость социальной базы монархических партий и промонархических организаций (типа Союза 17 Октября) на Урале. Их деятельность была направлена на укрепление в сознании населения лояльного отношения к монархии; на убеждение в возможности проведения реформ сверху; осуждении насильственных методов борьбы и поддержании основ существовавшей политической системы. В качестве альтернативы революции ими были предложены практические меры по организации государственной и самопомощи населению в условиях экономической модернизации и усиления социально-экономических противоречий, охвативших Уральский регион в начале XX в.

Следует также отметить влияние политического режима, существенно ограничившего правовые рамки деятельности политических союзов в условиях третьеиюньской монархии. Ограничения касались не только революционных и либеральных, но и консервативных организаций (с целью ослабления их влияния на царя)[52]. Все это, в конечном счете, обусловило то, что на Урале, как и в большинстве других регионов, в февральско-мартовские дни 1917 г. сторонники монархизма не сумели организовать серьезных массовых выступлений в защиту существующей власти.

Падение монархии, запрет деятельности правых организаций со стороны Временного правительства привели к их роспуску. В ряде местные организации перешли на подпольное положение[53]. В крае начались массовые аресты участников и сторонников правого движения, продолжавшиеся и в период Гражданской войны и иностранной интервенции[54]. Правый спектр политической жизни общества сместился в сторону партии кадетов, восстановившей и частично расширившей свои ряды. Однако им не удалось создать действительно массовых и устойчивых объединений в новых политических условиях. Весной-летом 1917 г. выявлена деятельность 37 комитетов (2 тыс. чел.)[55]. Обострение классовой борьбы осенью 1917 года, принявшей форму гражданской войны фактически прервало партийное строительство. Попытка возобновления работы промонархических организаций имела место с падением власти Советов на Урале и в Сибири в 1918–1919 годах. Однако с разгромом армии Колчака в 1920 г. они окончательно прекратили свою деятельность.

Уход с исторической сцены монархических и промонархических организации на Урале к концу 1917 г. был обусловлен следствием изменения экономических, социальных, политических и психологических основ существования страны и уральского общества.

А. А. Котельников

Судебная система Российской Империи: проблемы реформирования в середине XIX века

Чертами суда Российской империи являлись множественность судебных органов, сложность и запутанность процессуальных требований, невозможность порой определить круг дел, который должен подлежать рассмотрению того или иного судебного органа[56]. Господствовала розыскная форма судопроизводства: процесс проходил в глубокой тайне, суд решал дело не на основе живого, непосредственного восприятия доказательств, личного ознакомления со всеми материалами дела, непосредственного устного допроса обвиняемого (подсудимого), свидетелей, а опираясь на письменные материалы, полученные во время следствия. Доказательства оценивались по формальной системе. Их сила заранее определялась законом, который устанавливал, что может, а что не может быть доказательством. Закон же устанавливал и степень достоверности допускаемых доказательств, деля их на несовершенные и совершенные, т. е. такие, которые давали основание для окончательного приговора и не могли быть опровергнуты подсудимым. Но и среди них особо выделялось признание.

В середине XIX в. судебная система Российской империи подверглась реформированию[57]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

См.: Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX столетия. М., 1995; Лобачева Г. В. Монархическая идея в массовом сознании россиян (1881–1917 годы): Дис. … докт. ист. наук. Саратов, 1999; Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 – март 1918 гг.). Екатеринбург, 2000; и др.