Вглядеться в бездну

© Иосиф Келейников, 2016

Предисловие автора

Вначале была тьма над бездной… Оттуда наши истоки. Бездна… Пропасть… Колодец…

Да, праотцы рыли в засушливом Негеве реальные колодцы. Напоить скот и людей. Вода – символ жизни. С течением времени колодцы обрели более глубокий смысл. В русском языке этот смысл выражается понятием «кладезь мудрости». По большому счёту – это понятие эзотерическое. Заглядывать туда страшновато. Не зря каббалисты предостерегают не достигших сорокалетнего возраста от излишнего любопытства. В своё время Ф. Ницше испугался не на шутку.

Предлагаемый сборник не является психотерапевтической панацеей. Он – раздражитель, даже, – провокатор. В нём собраны разные по форме и содержанию размышления человека в иудейских очках. О прошлом и настоящем. Полемично и саркастично. С неизменной оглядкой на справедливость и доброту. С отвращением к тем, кто плюёт в колодец.

А старость, как итог? Ну, чем не тема?

Вглядываясь в бездну, начинаешь лучше понимать происходящее на нашей грешной поверхности. Рассеивается тьма, высвечивается перспектива, проясняется головокружительная цель мироздания. А, значит, и наши с вами цели.

Мироздание и мы!? При всём кажущемся противоречии, лептонная духовность мира и наша физиологическая душевность (вместе с нашей рубашкой), – одно благословенное поле. А цели – сплошь этические. И не спрашивайте, с чем их едят.

Правая, левая? – Не та сторона

Человеческий фактор аварийности… Человеческий фактор ошибок фундаментальных теорий… Человеческий фактор зигзагов истории… Всё можно объяснить болезнью роста, уровнем культуры и знаний, соблазном заглянуть то налево, то направо. И сослаться есть на кого: «бес попутал».

В еврейской общине может случиться всё, что угодно. Однажды престарелый плотник женился на девушке, а после свадьбы возникли проблемы. То ли муж оказался не на высоте, то ли случайный римский солдат подвернулся, то ли ангел в образе бога, то ли бог в образе ангела… Во всяком случае родился у девушки мальчик. С пупиком, или без, но уж точно от непорочного зачатия. А потом – пошло-поехало. Не в том смысле, что опошлилась местная история, а в том, что свихнулась вся история. Начавшись с детских комплексов, патологического развития, конфликтов в семье, в общине, а потом и с римским прокуратором, она завершилась распятием. Да, семейная история завершилась трагично. Зато человеческая история только начала разыгрываться. Проблематичный Неизвестно-Чей-Сын был не лыком шит: на небо взлетел, а след на грешной земле оставил. Да ещё какой! Грешники того и ждали: им без новых идеалов ну никак. Пошли искать гроб господень, плащаницу, локоны и прочие реликвии. Расписали Сикстинскую капеллу, размножили живые портреты, уничтожили шесть миллионов его соплеменников (из принципа «кто не с нами, тот против нас»). Грешники и по сей день не могут нарадоваться: господь-то грехи на себя взял, как прошлые, так и будущие. Греши – не хочу. Во имя высокой морали и грешить не грех: того и гляди потребуются новые идеалы. Любви и братства, например.

А у кого не было проблем с идеалами? У всех народов и во все времена. Немецкий барон и французский энциклопедист Поль Гольбах тоже споткнулся на синагоге, посчитав её первой супругой небесного отца. «Он женился на ней, когда ещё был евреем, но она до такой степени его донимала (идеалами), что ей назло он сделался христианином и женился вторично, взяв себе в жёны церковь. Говорят, что он мало выиграл от этой перемены». Как бы ни так! Выиграл! Даже не познав идеалы новой супруги, он завещал своим потомкам ненавидеть идеалы первой. Потомки счастливы: от любви до ненависти один шаг! Да и шага делать не надо.

Тут бы хорошего психоаналитика пригласить, но где его взять? Был один великий, но по родству не вышел: мало того, что из того же племени треклятого, так ещё и детские травмы перенёс… Так что психоаналитическую теорию пришлось ему списывать с самого себя. А мы-то знаем, куда могут завести субъективные субъекты, верховодящие в истории, психологии, сексе, и, даже, в науке какой-нибудь. Ладно, другого приглашать не будем, но всё-таки, крайне осторожно, деликатно и с глубоким пиететом отнесёмся к идеям того самого корифея. Не мог же он обойти щекочущую тему. Он, как гений, нашёл простой выход. Вместо болезненно щекочущей иудео-христианской темы он ограничился приятно щекочущей иудейской. Действительно, чего ради вставать в позу перед Мадонной, кормящей младенца грудью? На неё же молится всё человечество, если не считать мусульман и прочих заблудившихся в трёх соснах. Зато заглянуть в неосознанное прошлое очень соблазнительно: одним махом можно разделаться с иудейским монотеизмом и почесать рога пророка Моисея. «Рога» по версии крещёного еврея Папы Юлия второго и скульптора Микеланджело появились вследствие ошибки в переводе библейского текста. (На иврите «рога» и «лучи» пишутся и произносятся одинаково). Переводчики, видимо, хотели угодить будущим психоаналитикам.

Пресловутый человеческий фактор, господа… Корифей З. Фрейд, анализируя Моисея, сомневался в его еврейском происхождении, сравнивал, Иегову с Зевсом и Эхнатоном, а в самом Моисее видел две несовпадающие исторические личности – Моисея египтянина и Моисея медианитянина. Более того, по предположению Фрейда, то ли один из Моисеев, то ли оба, были убиты соплеменниками… (З. Фрейд, «Человек по имени Моисей и монотеистическая религия» 1938). Он не зря занялся столь древней историей: психоанализ Иисуса из Назарета мог оказаться слишком актуальным и опасным, как для его теории, так и для него самого: когда писалась книга, под окнами раздавался топот нацистских сапог. Воевать изнутри с христианством мог позволить себе такой «хулиган», как Ф. Ницше. А, ведь, мог бы З. Фрейд попытаться, хотя бы по одному, хотя бы заочно, уложить на психоаналитическую кушетку тех самых первых галилейских предков. Однако, тогда когда он писал эту книгу, куда интереснее было анализировать пациента, жившего 1200 лет до рождества Христова. И свободнее для фантазии и рыбка в мутной воде глупее. Что же выловил великий еврей-психоаналитик из глубоких источников цивилизации?

Религия, как ему было известно, не наркомания, а невроз. И лечится она не отвыканием, а Сознанием. Вся беда в том, что сознанием можно манипулировать. Основатель христианства Павел, став римским гражданином, и помня о своём еврейском происхождении, однажды употребил местоимение «мы»: «мы так несчастны потому, что убили бога-отца». По Фрейду еврейский народ – серийный убийца с вечным чувством вины: убив своего отца Моисея, евреи убили и сына бога – Иисуса. Эдипов комплекс, по-видимому, существовал задолго до Эдипа и до греков вообще. Согласно этому фундаментальному комплексу христианские евреи искупили свою вину, а иудеи остались со своим этическим носом – с чувством вины. Оказывается иудейский монотеизм «обладает незавершённым и незамкнутым характером навязчиво-невротического образования, и, вероятно, служит тайным намерениям понести наказание».

Кто ищет, тот найдёт. Фрейд, ссылаясь на некоего Эд. Зеллина (1922 г.), который, в свою очередь, ссылался на пророка Исайю (вторая половина восьмого века до Рождества Христова), пишет, что «он обнаружил неоспоримые указания на предание, согласно которому, вероучитель Моисей погиб насильственной смертью во время восстания своего непослушного и строптивого народа. Одновременно была отринута введённая им религия». Ну, какова железная логика «неоспоримых указаний на предание»?! Правда, Фрейд по этому поводу слегка извиняется: «…я не в состоянии решить, правильно ли интерпретировал Зеллин выдержки из пророков», но «…такие вещи нелегко придумать». От себя замечу, что придумать можно всё, что угодно, особенно если это угодно любимой психоаналитической концепции. Задолго до Фрейда, Зеллина и пророка Исайи было написано Пятикнижие Торы. Завершалось оно вместе с последними днями Моисея. Тогда Бог продиктовал ему песню-пророчество – грозное предвидение судьбы жестоковыйных богоборцев. Прочитал Моисей своему народу божественное наставление и умер. «И оплакивали сыны Исраэйля Моше на равнинах Моавитских тридцать дней». А потом спустились эти сыны на землю обетованную, и естественно, остроптивели. Такая, уж видно, судьба… Нужно ли приглашать психоаналитиков цивилизации? Родит ли еврейская семья своего собственного спасителя? Как бы то ни было, гитлеров ждать не надо: они приходят сами.

Прекраснодушные критики не обвиняют меня в искажении правды. Они говорят, что я замахиваюсь на святая святых других конфессий. Крестовые походы, эпоха Возрождения, инквизиция и нацисты не замахивались. Они уничтожали своих праотцев без зазрения совести. И их правда была на их стороне. Больше того, их правда распространилась и на прекраснодушных миролюбцев.

Человеческий фактор, он и в еврейской семье – человеческий. Разве что на евреях лежит особая ответственность за грехи всех и вся. Да ещё и за прилипшие наветы: кто божью кровь пьёт? Кто его тело ест? Кто его любовь отрыгает? Не так важно еврейство Моисея, Авраама, самого Фрейда или Маркса с Жириновским. Даже посыл вождя или пророка не важен. Важен каждый этап общего прогресса, о котором оповещает нас Его Величество Беспристрастное Время.

Имеющие уши да услышат.

Запретный плод цивилизации

Как далеко мы ушли от своего начала! Не пора ли сориентироваться, оглянуться, разобраться в себе и в попутчиках?

Легче понять ближнего, чем самого себя. Ближний, как на ладони. А как понять дальнего? А как понять окружающее? Что делать с большим миром, в котором живём, не понимая самих себя? Что делать с очками чувств, воспринимающих окружающее вверх тормашками и в соответствии с цветом очков? Большое видится на расстоянии? Куда отойти от Вселенной, что бы увидеть нашу с ней слитность? Как выйти из себя, чтобы разобраться в своей душе, а, тем более, в своей духовности? Увы, без доверия к метафизике, без интуиции и без пси-феноменов, мы обречены оставаться субъективными эгоистами, стремительно превращающимися в балласт, в информационный шум, в лучшем случае – в космическую пыль. Пыль, хранящую в себе элементарную память мирового сознания. Да, мы уже начали беспокоиться об охране окружающей среды у себя дома, в своём городе, даже, на своей планете. Но до чистоты той самой космической пыли не доходят ни умы, ни сердца, ни руки.

Находясь в плену общественных отношений, крайне трудно оставаться самим собой. А, оставаясь самим собой, невероятно сложно прогнозировать общечеловеческие тенденции. И дело не только в моральной ответственности. Необходима осознанная потребность сотрудничать с окружающим миром.

В данном контексте речь пойдёт о таком большом объекте, как Культура. Эта категория настолько велика, что включает в себя и культуру микробов, и культуру аборигенов Австралии, и культуру Возрождения, и культуру внеземных цивилизаций. Не довольствуясь толковыми словарями, каждый уважающий себя интеллигент понимает культуру по-своему. Вот и Н. Рерих определил её как «Культ Света» на том основании, что «Ур» на иврите – свет. Красиво, но не очень научно. Чем не «урология духовности»?

Да, Культура, как объект, невероятно большая для досужего обозрения. Ограничимся той частью её необъятного спектра, которая связана с европейской моралью. Моралью, которую часто называют иудео-христианской. Подумаем, не приспосабливаем ли мы мораль к своим физиологическим и бытийным нуждам? Не путаем ли высокие идеалы с низкими потребностями? Где, когда и кто дезориентировал нас? Кто поставил знак равенства между первыми Заповедями и человеческими ценностями? Ну, не сатана же! Это мы, мы сами выбираем то, что подешевле, поярче, покруче. Согласно вкусам, под нажимом рекламы…

Считается, что джентльменский набор «вечных вопросов» не меняется со временем. Да, набор тот же, но разве не заметно, как вместе с прогрессом он становится изощрённей, изворотливей и агрессивней? Напрасно аристократы духа бравируют готовностью жертвовать животом во имя идеалов. С тех пор, как мы обрели символическое мышление, Добро и Зло беспощадно воюют под флагом одних и тех же идеалов. Каждая сторона считает себя справедливой. В борьбе за равенство уничтожаются неравные, на борьбу за хлеб и зрелища бросается пушечное мясо. Гуманист Н. Рерих стыдливо краснел от ответов на вечные вопросы (расширение сосудов – физиологический признак готовности особи пролить свою кровь). Фашист А. Гитлер гневно бледнел от тех же ответов (спазм сосудов – готовность особи пролить чужую кровь).

Умирать за мораль и жить морально – разные категории. Физиология и духовность шапочно знакомы.

Да, физиологические и духовные потребности перекликаются друг с другом, но мы не понимаем их диалога. Пытаясь перевести их потребности на понятный нам язык, мы не находим связи между ними, мы запутываемся сами и запутываем проблему. Мы переводим их монологи, и каждый монолог понимаем по отдельности и субъективно… Подняться до уровня их общения мешает наша пресловутая сапиенсова гордость. Но, даже поднявшись, сможем ли мы расслышать диалог христианства с иудаизмом на поле иудео-христианской культуры?

Всё в нашей культуре взаимосвязано и, одновременно, противоречиво. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Был каменный век, был бронзовый, идёт кибернетический. Научный и технологический прогресс потрясает мощью и ускорением. Могут ли при этом оставаться неизменными ценности? Вот ведь, дорожает даже квадрат Малевича. «Красота спасёт мир» – тщедушная соломинка для утопающих пацифистов, а ухватилось за неё всё человечество. Но фразочка-то была озвучена князем Мышкиным, да и то, со слов второстепенного героя. В романе «Идиот» нет интеллектуальных идиотов, только – моральные. Спрашивается, не сарказм ли Достоевского подсунул нам этот идиотский лозунг? Кто и какой красотой будет спасать неизвестно чей мир? Не вымощена ли наша дорога благими намерениями? Продолжать наступать на грабли? Рубить лес, чтобы щепки летели? Откуда у А. Карамазова и Ф. Достоевского возник священный ужас от сакраментальной мысли – «А что, если Бога нет? Ведь тогда всё дозволено!..». Или их подначивал Сатана смыться из трактира не расплатившись?

Сколько прекрасных лозунгов растворено в нашей крови? О, этот кайф и угар от великих и вечных ценностей! Они что, у Зла другие? Дело не в идеалах. Добро (Бог-Природа) – первично, а Зло (сатана-человек) – вторично. Вторичность Зла проявляется в дискредитации Добра, в извращении и отравлении источников Добра, в присвоении первичных плодов. Под яркими этикетками таится или панацея или отрава. Легче попробовать, чем утруждаться отличать. Тем более, что запретные плоды вкуснее. Сатана лучше Бога знает, чем соблазнить человека. Бог, по-видимому, не собирается снимать запреты на вкусное. Он возложил ответственность за решение проблемы на аппетит совести.

Не волхвов нужно бояться, не иванов сусаниных, не вождей пролетариата, а самих себя, падких на сыр в капкане.

«Лицом к лицу лица не увидать…» Зато можно поцеловать в губы, или укусить за нос, что мы и делаем. А вот, заглянуть в душу, хотя бы собственную, только мечтаем. Страшимся: как бы ни взглянула на нас оттуда ницшеанская пропасть. Типичный пример: профессор общей истории из университета в Тель-Авиве и преподаватель социальных наук в высшей школе Парижа, еврей Шломо Занд заглянул таки в свою душу и не обнаружил в ней ни еврейства, ни иудаизма, ни своего народа. Свой страх он изложил в книге «Кто и когда изобрёл еврейский народ?» (издана 31. 03. 10 – накануне международного дня смеха и розыгрышей!). Экзистенциальный страх изобретает психологические меры защиты, порождает суеверия, предубеждения. Это страх жизни, как и у Ж. П. Сартра. Отсюда – лозунги – душевные ширмы, шоры, близорукость. Отсюда – миграции, неофиты, притягательность толпы – социальные издержки войны Добра со Злом. Отсюда – беззубые идеалы для домашнего употребления. Страх жизни – порождение христианства. Отсюда – неуёмная потребность в любви и всепрощении. Разумеется, в рамках своей паствы. Вне коллектива-толпы умирает душа и освобождается дух. Отсюда – иррациональное приятие иудаизма. Разумеется, без рационального приятия иудеев.

Да, всё связано в нашей культуре, только не всё добровольно, полюбовно и разумно.

Раствориться в толпе может любой, кроме еврея. Остающийся евреем русский, монгол, японец или немец, всегда и везде будет вычислен антисемитами. Если тебе говорят, что ты пьян, пойди, проспись. Еврей не пойдёт: он знает, что от него пахнет не алкоголем, а еврейством. Если большой народ говорит малому: «Сгинь! Тебя нет, ты остался в истлевших рукописях», то малый может схамить: «Я, пожалуй, единственный, кто сохранился с допотопных времён, а вы кто?». Но малый народ молчит и идёт дальше. Он – тот караван, который свыкся с лаем собак.

Если весь цивилизованный мир считает себя иудео-христианским, то евреям остаётся проспаться до лучших времён. Или жить в гетто. Или умирать в освенцимах. Иудео-христианский мир чтит мифы, а не суть. Снисходительно присваивая себе мифическую загадочность, этот мир умывает совесть и руки, как до, так и после кровопролития.

С евреями всё ясно: «осатанели», «распяли», «одурачили». Но что с цивилизацией? От какой такой неуверенности в себе она путает огородную бузину с киевским дядькой, а божий дар с яичницей? В состоянии ли она ревизовать в самой себе исторические события, их закономерности, параллели, преемственность этапов? Может ли она, гордясь собственным прогрессом, осознать его моральные издержки? Испытали ли римляне благодарность к грекам, когда «абсорбировали» в своей культуре греческих богов? Не боялись ли, что греческие богини судьбы Мойры поссорятся с римскими Парками? Нет, цивилизация не испытывает угрызений совести. Мифы породнились с искусством. Сюжеты имеются в избытке, и на любой национальный вкус.

За три тысячи лет до новой эры язычники Месопотамии оставили потомкам свои версии сотворения мира, существования царства мёртвых, рая и ада, попытки людей узнать божьи тайны. В частности, любопытна история бога Энки, страдавшего от болей в ребре: высшая богиня приказала родиться богине Нинти. Интрига в том, что шумерское «нин» обозначает «госпожа», а «ти» – и «ребро» и «жизнь». К этому можно добавить, что корень имени Ева (на иврите – Хава) также имеет непосредственное отношение к слову «жизнь». Преемственность мифов? Намёки на будущие клонирования? Воспоминания о пришельцах?

И ещё… То жена Лота, убегая из адского пламени Содома, оглянулась, и Лот её потерял (она превратилась в соляной столб). То Орфей, выводя из царства Аида свою Евридику, оглянулся и потерял её. То Самсон порвал пасть льву, то Геракл. То история с Моисеем, что была связана с «избиение младенцев» в Египте, то история с умерщвлением младенцев – погодков Иешуа, ставшая тяжёлой травмой для будущего Иисуса (читайте версию Ж. Сарамаго в его «Евангелии от Христа»). Случайна ли преемственность исторических имён и событий? Один Иешуа, соратник Моисея привёл евреев в Землю Обетованную (около 1200 лет до новой эры), а второй Иешуа вывел из евреев апостолов, породивших впоследствии христианскую культуру. Иешуа (по-гречески Иисус) – Спаситель… Дело, конечно, не в преемственности, а в «улучшении» новоявленного имиджа. Так, в пику Самсону и Гераклу, христиане вспомнили о святом Герасиме, спасшем льва и ставшем первым защитником животных.

Кстати, об именах: сотворив человека, Бог дал ему право называть всё, что он видит, соответствующими именами. Согласно иудейским источникам, слова вообще, и имена в частности, имеют скрытый смысл. О, как далеко ушла наша лингвистика от вавилонского столпотворения! Как преуспели мы в иносказаниях и в изящной словесности! Вот, и жаны, хуаны, иоанны и прочие иваны… Знают ли они, что их имена происходят от иудейского Иоханана, обозначающего на иврите «Бог сжалился»?

Были и более принципиальные события. В кумранских свитках, за 300 лет до Рождества Христова, подробно описан Учитель-Мессия, словом, прообраз будущего Христа. Юный еврей из Назарета, был хорошо знаком с еврейской сектой ессеев, поселившихся в Кумранских пещерах. Впечатлительный, если не сказать больше, юноша идентифицировал себя с их Учителем. А дальше – «всё по плану, всё по системе», вплоть до инсценировки и режиссуры самоубийства. Вплоть до крестовых походов, инквизиции, попыток окончательного решения еврейского вопроса. Бей жидов, спасай человечество! Чего мелочиться!?

Оставьте французам искать во всём женщину. Куда круче – «Chercher l’homme!» – то есть, – мужчину, человека, человеческий фактор, наконец! И тогда обнаружится, что христианство от иудейства отъединил не Христос, а апостол Павел. Именно Павел реформировал синагогу в церковь, ввёл иерархию в церковной службе, посеял бескомпромиссные конфликты между иудаизмом и христианством, а заодно, и между христианскими конфессиями. Уместно напомнить, что апостол Павел был не только искусным оратором. Низкорослый, щуплый и лысый, он презрительно относился к женщинам и животным. Он, выступая в синагогах, называл себя фарисеем Шаулем, а в церквах – римским гражданином Савлом. Не скрывал, что смолоду яростно преследовал христиан, а повзрослев, – евреев… Мягко говоря, неоднозначная личность. Но, зато, однозначный человеческий фактор. – Для масс – судьбоносный.

Это он, Шауль-Савл-Павел, вослед еврейскому диссиденту Иешуа, превратил религию в спекуляцию, а значит, вернул цивилизации животное язычество.

Основной символ христианства – крест. Символ злопамятства, сдобренный идеей искупления всеобщих грехов. Суть при этом не меняется – «Помните о муках живого бога!». Британский учёный-этолог Р. Докинз высказался по этому поводу однозначно («Бог как иллюзия»): вне зависимости от причины наказания, в современной Америке поклонники Христа возносили бы на храмы и вешали бы на шею электрические стулья и стульчики. Так декларируемый идеал любви и милосердия совпадает с идеалом отмщения неверным. Человеческий фактор, господа… Бог здесь – третий лишний. Впрочем, у христиан Бог не может быть третьим лишним: у них – троица!

В Библии сказано, что за восемнадцать столетий до рождества Христова Аврам сделал себе обрезание, став Авраамом и заключив союз с Богом. По этому поводу спустились к нему посланцы Всевышнего – три ангела. Один – подлечить и поддержать оперированного, а два других – сообщить о предстоящей беременности Сары и предупредить о намерении Бога уничтожить всех жителей Содома и Гоморры, погрязших в разврате. Как ни страдал Авраам от физической боли, он всё же нашёл в себе силы отстаивать перед Богом жизнь нескольких тамошних праведников. Вот и всё, что было сказано в источнике. Спрашивается, как могли нувориши от христианства увидеть в тех трёх посланцах Святую Троицу? И, кажется, даже, канонизировать, притянутую за уши инсинуацию?

Можно узурпировать чью-то власть, чьи-то права, можно совершить плагиат. Но присвоить трансцендентальные иудейские источники невозможно, как невозможно ограбить мироздание. О, как мы изнежены культурой! Как стыдливо проходим мимо, ненароком замечая в ней мародёрство! – Фу, какое грубое слово. И вот, уже не призрак коммунизма (с душком пархатости) бродит по Европе. Бродит вера в идеалы. Вера, «обогатившая» иудейские Заветы дополнительной моралью – умерщвлять свою плоть и подставлять вторую щёку для пощёчины. Вера в искупление грехов смертью, вера в Вечного Жида.

Шизофреники горазды на неологизмы. И мы туда же: изобрели «Мультикультуру» и обгладываем её как мозговую косточку. – Да, мол, мы за терпимость! Но попробуйте потянуть эту косточку на себя!

Европейская культура является примером высшего достижения цивилизации. С течением времени, христианская религия органически слилась с искусством, социологией, экономикой, наукой, даже, с «Протоколами сионских мудрецов». Даже, с «Ветхим Заветом». Даже, с всемилостивейшим прощением евреев церковью. Большая, очень большая культура. Куда бы ни отошёл, целиком её не охватишь. Разве что фрагмент какой-нибудь. Впрочем, отходить никуда и не требуется. Здесь и сейчас еврейская интеллигенция с гордостью причисляет себя к этой культуре: «Мы не ветхие ортодоксы, мы Энштейны, Фрейды, Ротшильды, Марксы, Винеры и прочие Абрамовичи». Однако, каждый из этих знаменитостей вносил частный вклад в общую копилку прогресса. Кто помнит о первых родниках культуры специалистов по аллегориям?

Мойры и Парки, Греция и Римская империя давно отконфликтовали, оставив своё наследие археологическим музеям. Но задолго до них у истоков цивилизации маячили две Личности – Авраам и Трисмегист. Они жили в одних и тех же ближневосточных краях, и в одно время. Приблизительно, за 1800 лет до Христа. Один заложил основы морали и монотеизма, другой – философии и науки. Их духовные и интеллектуальные коэффициенты поднимаются до уровня мифических Атлантов. Авраам – праотец еврейского народа. Трисмегист (Гермес Трижды величайший) – у поздних греков считался богом Гермесом, а у египтян – богом Тотом. Эти два маяка ориентировали человечество на этическое исправление в будущем и на извлечение Знаний из архаического подсознания. Последующий поток и его разобщение на два русла (прикладное религиозное и прикладное научное), изрядно замутило современный океан цивилизации. Как часто от помутнения рассудка возникает эйфория, а с ней и упоение своим могуществом и прекраснодушием! Как кровоточащи последствия!