История русского народа

Все средства спасения наконец истощились; оставалось одно: смерть. Святослав созвал воинов на совет. Положение было отчаянное, и мнения различны. Все решили, наконец, что надобно мириться и просить у греков свободного пропуска в Русь. Глубоко вдохнув, Святослав ответствовал: «Итак, погибнет честь русского оружия, без пролития крови доныне покорявшего области, легко побеждавшего соседей. Нет! Помня храбрость предков наших, веря, что мы до сих пор были непобедимы, сразимся еще раз: победа или смерть». Так передают греки речь Святослава; не ее ли передал нам летописец наш короче и выразительнее: «Уже нам некуда деться! Волею или неволею противостанем, не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми: мертвые не стыдятся, а побег не спасение, но только стыд принесет нам; станем крепко. Я пойду перед вами: если глава моя ляжет, спасайтесь!» «Где твоя глава ляжет, – воскликнули воины, – там и мы наши головы положим!»

Есть известия, что Иоанн предлагал Святославу единоборство и что Святослав отвечал: «Лучше греческого царя знаю, что мне делать. Есть много средств умереть: пусть выбирает какое угодно». Повествование сомнительно: положение Святослава скорее могло его заставить искать средства к спасению в единоборстве, а не победительного императора греческого, и притом такие битвы более известны были скандинавам, нежели грекам.

Июля 24-го вспыхнула последняя битва. Она была ужасна. При заходе солнца руссы вышли из города и яростно устремились на неприятелей. Анемас, греческий силач, пробился до самого Святослава, ударил его копьем и сшиб с ног, но дружина русская окружила Анемаса, и он пал, пронзенный копьями. Сражение усилилось; греки бежали, руссы преследовали их; сам Иоанн бросился в пыл битвы и не берег себя. Тогда вдруг разнесся слух между греческими воинами, что благочестивые люди видят перед воинством всадника на белом коне, что он поражает и гонит руссов. «Святой Феодор Стратилат за нас!» – кричали греки и бросились в битву с новой бодростью. Поднялся вихрь; полил дождь в лицо руссам; греки видели явную помощь небес; сам Святослав, истощенный, раненый, бежал в город, горел гневом, стыдом, не спал всю ночь, а на другой день послал просить мира. Иоанн ждал только этого предложения, согласился немедленно и отправил запасы хлеба к осажденным. Свенельд договаривался с Иоанном; Феофил Синкель, посланный к Святославу, написал договор на хартии и приложил печати.

Этот договор сохранен в наших летописях: он краток, таков, какого победитель может требовать от побежденных. Все гордые мечты Святослава погибли. Перуном и Волосом клялся он «никогда не помышлять о нападении на греков и на все подвластное им: Херсонскую область и булгарскую землю; не идти на них ни со своим войском, ни с наемным, не подговаривать других к нападению и, напротив, быть врагом всякого врага греков».

Ничего не было сказано о торговле, условиях, посольствах: так не договаривались и разбитые под Царьградом руссы. Может быть, что Святослав, заключая мир, клянясь быть желтым, как золото, при нарушении договора, клялся в то же время сам себе мстить грекам, желал только спасения; может быть, в шуме военной тревоги некогда было и договариваться подробно: прежние подробные договоры заключались особыми послами, в мирное время. Но император греческий шел на мир, отпускал Святослава. Чего же еще могла стоить грекам победа решительная, если они соглашались выпустить из рук свирепого князя русского? Впрочем, греки могли надеяться, что начатое коварство решить силой: мир с греками ссорил Святослава с союзниками его. Печенеги брались погубить Святослава. Кроме того, мир прислонил тишину Булгарии и Греции в то время, когда Иоанну надобно было спешить в Сирию и Палестину, надобно было усмирять мятежи, возникшие в Греции без него.

Святослав желал видеть своего противника и победителя. Иоанн, в позлащенном вооружении, окруженный всадниками, одетыми в блестящие доспехи, выехал на берег Дуная. По реке плыла простая лодка, наряду с другими гребцами сидел человек в белой, ничем от других не отличной одежде и работал веслами: это был Святослав. Сидя на скамье своей, он глядел некоторое время на Иоанна, сказал несколько слов о мире и поплыл обратно.

Иоанн с торжеством возвратился в Грецию и в блестящем триумфе въехал в Царьград, держа в руках венцы и скипетры. На торжественной колеснице везли икону Богоматери, взятую им из Булгарии; короны и багряницы гордого Симеона Булгарского украшали эту колесницу; жалкий внук Симеона, царь Борис, шел за ней. Он лишен был потом царского венца и остался патрицием при дворе греческом, откуда бежал после смерти Иоанн. Булгария обращена была в греческую область; Доростол, столицу Булгарскую, переименовали Феодорополем (в честь Св. Феодора Стратилата, коего имя и явление спасло греков в крайности битвы), и – слава Булгарии погибла с тех пор невозвратно. Напрасно отважный Комитополь хотел восстановить булгарское царство; тщетно еще около четырех веков сохранялось имя Булгарии, пока с дочерью Сусмана в гареме Амуртовом погибла и сама тень самобытности булгарской. Все успехи булгаров в течение следующих четырех веков были мгновенные и случайные.

Заключив мир, отдав пленных, Святослав поплыл на родину в своих ладьях, с малою дружиною. Кажется, что Святославу тяжко было возвращаться в Киев. Печенеги засели уже в Днепровских порогах и ждали его; Свенельд советовал ему идти берегом; Святослав не слушал Свенельда и остался зимовать в Белобережье, на устье Днепра. Зимою недостаток припасов дошел до того, что конь продавался по полугривне. Терпеливо снося все труды и бедствия, весной Святослав поплыл к Киеву; тогда печенеги напали на него, и Святослав пал в битве… Свенельд пробился с остальною дружиною и дошел благополучно в Киев.

Так погиб Святослав, явление своего века и народа столь же блестящее, как Александр и Пирр, Густав Адольф и Карл XII, удивляющие метеоры, ярким, но бесполезным светом озарившие мир, им современный! Летописи говорят, что Куря, хан печенежский, снял с головы Святослава череп, оковал в серебро, пил из него, и написал на нем: «Чужого ища, свое потерял». Можем не верить подлинности печенежской апофегмы, но она была кстати Святославу.

Кончина Святослава

Мы видели его самовластно управлявшего и располагавшего русскими владениями. Кроме Полоцка и севера Руси, где были особые отделы правления, кажется, что при Святославе уже решительно не было удельных светлых князей. Он один ходил на хазар и булгар, отдавал сыновьям области, самовластно хотел переселяться в Булгарию и заключал договор с греками, не упоминая русских князей. Но единодержавие, это единственное спасительное средство образовать полудикий народ, сам ли Святослав умел его присвоить себе? Напротив: десять лет правления Ольги укрепили киевское княжество, а десять лет княжения Святослава только разрушали союз народов необразованных и вещественно все еще сильных в сравнении с киевскими дружинами. Увидим, как ненадежно было отдаленное покорение вятичей; сами радимичи восставали против Киева. Походы беспрерывные, шум оружия были милее гражданской деятельности Святославу. Современники любили его, хотели оправдывать все его неудачи и даже пристрастно передали нам повествование о походе его в Булгарию, изображая его победителем греков, Ахиллесом, презирающим дары и с радостью схватившим оружие, от Цимисхия присланное. Поэзия не забудет Святослава.

Юный, слабый душой Ярополк, князь Киева, узнал о смерти отца своего и не думал о правах на другие русские княжества. Свенельд – престарелый воевода отца и деда его, управлял имениями князя. Олег, брат Ярополка, княжил в Древлянской области; Владимир был в Новгороде. Пять лет прошло до события, имевшего важные последствия.

Лют, юный сын Свенельда, заехал с охотой своей в княжество Древлянское. Олег, князь древлянский, встретился с ним; началась ссора: Лют был убит. Свенельд запылал мщением. «Возьми область брата своего», – говорил он Ярополку. Через два года дружины Ярополка двинулись в Древлянскую область; Олег выступил из Вручая города, где княжил; началась битва; древляне одолели, и Олег побежал со своими дружинами. К воротам города вел мост; беглецы теснились, падали в ров. Ярополк вошел во Вручай и объявил Древлянское княжество своей областью. Стали искать Олега: его видели упавшего в ров с моста; полдня вытаскивали из рва трупы; несчастный сын Святослава был найден наконец, мертвый, изувеченный, и положен на ковер. Ярополк пришел к трупу его и заплакал: «Смотри: этого ли ты хотел!» – сказал он Свенельду. Олега похоронили подле Вручая.

Владимир слышал в Новгороде о гибели Олега. Или не имел он права принуждать новгородцев, имевших свои уставы, идти на войну по воле князя, или новгородцы не хотели идти с ним. Владимир оставил Новгород, бежал за Балтийское море и через два года возвратился с толпами варягов. Наемные воины со всех сторон Скандинавии собрались к нему и сделали Владимира страшным. Он нашел уже в Новгороде Ярополковых наемников и с насмешкою отослал их в Киев: «Скажите брату моему, что я иду на него; пусть готовится», – говорил он и спешил нанести новую обиду Ярополку.

Ярополк имел уже супругу – красавицу, греческую монахиню. Святослав захватил ее в Булгарии и подарил Ярополку. Но Ярополк искал другой супруги и сватался за дочь князя полоцкого, Рогволода. Мы упомянули уже об отделении сего княжества от системы руссов южных и северных.

Полоцк был в числе областей, где сели Рюриковы сопутники, наместники, как говорят летописи, думая, что все товарищи варяжского князя были подвластны ему: мы объяснили уже власть и отношения этих князей к главному их повелителю, следовательно, не удивимся, что при удалении Олега на юг, отделении от Новгорода и слабости Игоря, князья полоцкие решительно отпали от власти великих князей русских. Но летописи говорят об отдельном пришествии Рогволода в Полоцк из-за моря, вместе с варягом Туром, основавшимся в Турове. Может быть, Рогволод наследовал княжение после прежних полоцких князей. История западной от Киева стороны и новгородских областей сливается с историей русской только со времен Владимира.

В то же время, когда Ярополк сватался за дочь полоцкого князя (ее звали Рогнедой), явились и Владимировы послы. «Не хочу разуть сына рабы!» – отвечала Рогнеда. Упрек за рождение от рабыни должен был усилить гнев Владимира, униженного предпочтением брата, уже врага его. Варяги выступили из города; с ними были союзники: новгородская дружина. Они явились к Полоцку, когда готовился свадебный поезд в Киев. Полоцк был осажден, взят, Рогволод и два сына его убиты, и близ трупов отца и братьев Рогнеда сделалась наложницею Владимира. Не верим другим, еще более ужасным подробностям сего события; но память о несчастной Рогнеде, названной Гориславой, долго хранилась в потомстве. Через 200 лет рассказывали на Руси, как Горислава хотела мстить Владимиру, и сими ужасными событиями объясняли ненависть полоцких князей к киевским. Мы не находим уже имени Свенельда, виновника несчастных междоусобиц. Новый вельможа, Блуд, владел доверенностью Ярополка, слабого, робкого в опасности. Не смея выступить против Владимира, окопавшегося в стане между Дорогожичем и Капичем близ Киева, Ярополк заговорил в Киеве с Блудом. Киевляне хотели защищать князя. Но измена всегда гнездится подле малодушного властителя. Блуд сговоился с Владимиром и готовил погибель Ярополку. «Если убью моего брата, ты будешь мне отцом, – говорил Владимир. – Не я начал бить братьев, я страшился собственной гибели и только защищаю себя». Умев сделать Ярополку подозрительной верность киевлян, Блуд уговорил его бежать в Родню. Там окружили его дружины Владимира, который занял Киев, покорившийся ему после бегства Ярополка. Голод свирепствовал в Родне до такой степени, что память о нем осталась пословицей. Тогда Блуд начал уговаривать Ярополка мириться с Владимиром, изъявить ему покорность, удовольствоваться тем, что даст Владимир. Легковерие Ярополка было столь велико, что он, провожаемый Блудом, решился ехать в Киев. Напрасно другой приближенный Ярополка, Варяжко, говорил ему, что он идет на смерть, советовал лучше бежать к печенегам и нанять их. Ярополк не слушал Варяжки, явился в Киев и доверчиво шел в терем, где Владимир с дружиной своею ожидал его. Едва Ярополк переступил через порог, как Блуд затворил двери, не впустил спутников его, и два варяга подняли Ярополка на мечи. На глазах Владимира пал брат и оставил его полным владыкой Руси. Красавица-монахиня, жена Ярополка, уже беременная, сделалась наложницей Владимира. Современники, во всем видевшие таинственность судеб, приписали сему поступку гораздо больше важности, чем убийство брата. «Плод, зачатый во грехе, принес плоды горькие», – говорили они, видя, как сын Ярополка свершал кровавую месть судеб над сыновьями Владимира.

Братоубийство совершилось; Киев повиновался Владимиру; оставалось наградить помощников. Наемные варяги требовали золота, но Владимир, хитрый и осторожный, проводил их обещаниями, пока собрал силы противиться, и варяги просили наконец только позволения идти в Грецию и наняться там на службу греческому императору. Оставив добрых и смышленых, он отпустил всех других, но просил греческого императора рассеять их и не пускать в Русь, как людей буйных. Добрыня получил снова посадничество новгородское и ознаменовал торжество свое воздвижением Перунова истукана на берегу Волхова.

Дела Владимира не казались ужасными руссам. Роскошный, великолепный, ласковый с народом, любимый дружиною, он спешил устроить безопасность Киева, угрожаемую отовсюду: печенеги разоряли области киевские; вятичи отрекались от дани; даже радимичи, мирно жившие до этого, не повиновались. Так слабы еще были связи русского государства, так ободрили всех смерть Святослава и междоусобия в Киеве! По два года ходили дружины Владимира на вятичей и принудили их к прежней дани. Воевода Волчий хвост легко усмирил радимичей; рать с печенегами была во все время княжения Владимира. Оградив себя от набегов их, Владимир хотел утвердить безопасность Древлянской области. На запад от нее обитали дикие ятвяги: он покорил их, и обратил оружие на обитателей червенской области, граничившей на юге с Древлянскою областью. Там были уже города Перемышль, Червень, и впоследствии образовалось сильное княжество Галицкое. Такими успехами снова укрепилась разрушавшаяся мощь Киева. Вскоре Владимиру повиновались Киев и области: Полоцкая, Ростовская, Древлянская, Волынская и Тмутараканская. Новгород признавал себя городом, зависящим от Киева, и платил дань.

Желая вернее отвратить опасность нечаянных владений печенежских, Владимир вывел переселенцев из других областей, расселил их по Десне, Остеру, Трубежу, Суле, Стугне и основал несколько новых городков при селениях. Защищая таким образом Киев, в самих переселениях жителей Владимир мог иметь в виду смешение родов, все еще диких и раздельных.

Заметим самое важное обстоятельство в делах Владимира. Он первый начал решительно отходить от скандинавских обычаев, и понимаешь, что он властитель не малочисленных варягов, но смешанных с ними многочисленных славянских племен. Рюрик, Олег, Игорь и Святослав – все, кроме Ольги, действовали как будто пришельцы; только мыслили о сборе дани, о набегах и походах. Владимир понял, что туземцы должны составить его истинную силу и могущество. Удалив дружины пришлых варягов, он окружил себя руссами и славянами. Двое сыновей его названы были славянскими именами. Славянский язык, бывший уже в общем употреблении и превозмогавший язык варяжских пришельцев, совершенно возобладал над Русью и всеми подвластными ей племенами. Варяжская аристократия не существовала, но следы ее оставались в независимости воинских дружин и силе полководцев, еще напоминая феодализм варягов; Владимир вполне заменил его азиатской монархией, сходной с основными нравами славян. Дружина воинская и бояре Владимира стали не товарищи, но решительно подданные его. Различие между славянином и руссом исчезло; остались только свободные люди и рабы их. Воля князя возводила в чиновные звания. Многочисленное семейство Владимира давало ему способы ставить начальниками главных мест Руси своих сыновей. Тогда явились не уделы, но области, правимые детьми одного самовластного государя. Если первая супруга Владимира была Рогнеда, от которой родились Изяслав, Мстислав, Ярослав и Всеволод, а вторая – греческая монахиня, мать Святополка, то, когда в 990 году сыновья Владимира отправились в назначенные ими области, самому старшему из них было не более девяти лет; такое дитя не могло быть правителем, но Владимиру надобно было имя его сына, пресекавшее все покушения к прежней системе уделов. Так образовалась совершенно новая, Восточная система правления.

Поклонение Перуну

Еще важное дело замечаем в действиях Владимира. У славян владетель был и священником своего народа; Владимир сделался первосвященником киевлян. Рюрик, Олег, Игорь и Святослав кланялись Перуну и Волосу; Владимир сделал более: он сам воздвиг истуканы Перуна, Хорса, Дажбога, Стрибога, Семарглы и Мокаша в Киеве. Истукан Перуна был деревянный, с серебряной головой и золотыми усами. Кровавые жертвы приносимы были по повелению Владимира перед идолами, и после покорения ятвягов совершена была даже необыкновенная жертва: решились заклать пред богами девицу или юношу; бросили жребий на жителей Киева, и он пал от юного варяга, христианина. Его исторгли из объятий старика и убили во славу Перуна.

Так Владимир овладел сердцами народа и умел остаться навсегда даже в поверье народном. Прежние князья перешли к потомству в исторических сказаниях; Владимир пережил себя в народной памяти, как Альфред и Артур у англичан, Карл Великий у французов, Канут у датчан. Угощая дружины и народ, он выкатывал для них по триста вар меду, честил в тереме своем бояр, гридней и дружину трапезою еженедельно, расставлял столы и брашны для киевлян. «Серебром и золотом не найти мне дружины, а дружиною найду я серебро и золото», – сказал Владимир, слыша, как однажды гости его подпили и говорили, что стыдно им есть деревянными, а не серебряными ложками: немедленно выковали для них серебряные ложки. Думаем, что на пиршествах Владимира раздавались и песни славянских бардов, коих отголоски долетели до позднейшего потомства, ибо хотя песнопения, дошедшие до нас, где говорят нам о пирах, гульбе, богатырях Владимира, явно сочинены в позднейшие времена, но основание их, видимо, принадлежит древнему веку. «Сказка сладка, а песня быль», – основное поверье русских. Гусляры славянские, которых видели греки в VI столетии, велись долго между славянами, и следы Баянов, которые, как изображает поэзия русская – словно по золотой цепи, идя в одну сторону, заводят песни, идя в другую, говорят сказку, – остались доныне в быту нашем. Словом, Владимиром началось самобытное государство, в ряду других государств, тогда уже окружавших Русь. Не будучи искателем чуждых земель, Владимир крепил мечом свою землю; расточал собираемые богатства в народе, а не копил их в своей казне, не обогащал им только воинской дружины своей, отделявшей князей от остального народа.

Простив ему кровавое вступление на княжество, подданные прощали веселому, разгульному князю порок, снедавший его не менее властолюбия: сладострастие. Кроме Рогнеды и гречанки, нам известны еще три супруги его: богемка, мать Вышеслава; другая супруга, мать Святослава и Судислава, и уроженка Булгарии, мать Бориса и Глеба. В Вышгороде гарем Владимира состоял из 300 наложниц, в Белгороде также из 300 и в Берестове из 200. Недовольный тем Владимир не дорожил ни узами супружества, ни невинностью, отнимал жен, увозил дев – был женолюбец, как Соломон, по словам летописей.