Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1
В 1916 г. в Ставку несколько раз приезжала императрица Александра Федоровна вместе с великими княжнами. В период этих визитов вся августейшая семья в сопровождении ближайшего окружения, в которое входил и Мордвинов, выезжала на отдых на Днепр, облюбовав песчаный берег, который им напоминал пляж в Евпатории в Крыму. Ни один флигель-адъютант не упоминается в дневниках Николая II наиболее часто, чем Мордвинов. Так, 26 августа 1916 г. в Ставке император записал: «…прогулка… на правый берег… дети всячески изводили, мучили и старались топить Мордвинова…; 5 октября: «Вечером приехал Мордвинов, и его мучили!»; 6 октября: «Дочери опять возились с Мордин[овым]»16.
Беседы с Николаем II во время совместных прогулок, а также время, проведенное с членами императорской фамилии в неформальной обстановке, позволили А. А. Мордвинову не только стать для них окончательно «своим», но и искренне полюбить тех, кому он служил верой и правдой с преданностью, сохраненной в его сердце до самой смерти. Мордвинов в силу интеллигентного характера и глубокой религиозности не замечал ни Распутина, ни интриг двора. Его любили за искренность и верность, открытость и добросердечие. Может, поэтому у Анатолия Александровича сложились очень теплые отношения с царскими дочерями, особенно с младшей из них – великой княжной Анастасией. Императрица Александра Федоровна в письмах мужу в Ставку назвала А. А. Мордвинова «славным», «блаженным», что красноречиво характеризует личность флигель-адъютанта и отношение к нему царской семьи17.
В Ставке Мордвинов стал лично знаком со многими крупными военачальниками и с постоянными представителями иностранных военных миссий союзнических государств, выезжал вместе с императором для проведения инспекций войск, осмотра техники и посещения госпиталей. Все эти многочисленные встречи и люди, многие из которых сыграли ключевую роль не только в исходе войны, но и в дальнейшей судьбе России, достаточно подробно были описаны в посвященных тому периоду мемуарах.
О самом А. А. Мордвинове его сослуживцы по Ставке написали немного. Протопресвитер русской армии и флота отец Георгий Шавельский вспоминал о флигель-адъютанте так: «Полковник лейб-гвардии Кирасирского полка Мордвинов выделялся своею скромностью и застенчивостью. Это был весьма чуткий, мягкий, отзывчивый человек»18. О его глубокой религиозности писал и генерал-майор Д. Н. Дубенский19.
Судьба распорядилась так, что Анатолию Мордвинову пришлось стать свидетелем одного из самых судьбоносных событий в жизни Российской империи – отречения от престола Николая II. В тот день, 2 марта 1917 г., будучи дежурным адъютантом, Мордвинов с болью в сердце наблюдал за нравственными, душевными переживаниями императора, за действиями некоторых лиц из его окружения, которые, по мнению адъютанта императора, в значительной мере подтолкнули его к принятию решения. «Это решение было принято им, как всегда, единолично, в борьбе лишь с самим собою, и посвящать в свою душевную драму других, даже близких людей, он по складу своей застенчивой, но и самолюбивой натуры, вероятно, не только не хотел, но и не смог», – писал в воспоминаниях Мордвинов.
Для самого адъютанта царя, убежденного монархиста, собственные душевные муки усугублялись еще и тем, что после отречения Николая II от престола его отказался занять и великий князь Михаил Александрович. По мнению Мордвинова, «выбор государя действительно остановился на человеке, не только менее всех подготовленного для управления государством, но и менее всех желавшего возведения на трон, а по обстоятельствам его личной жизни уже заранее призвавшего себя к такому возвеличению не подходящим». «Никогда во всю мою жизнь, даже находясь впоследствии подолгу в застенках большевиков и ожидая ежедневно и ежечасно кровавой расправы, я не испытал такого давящего ощущения и столько не перечувствовал мелочей, в ущерб, конечно, главному, как в ту пору», – вспоминал он в эмиграции.
После отречения Николая II и его отъезда в Царское Село полковник Мордвинов по совету генерала Вильямса, главы английской военной миссии в Ставке, и получив разрешение императора, летом и осенью 1917 г. продолжал оставаться в Могилеве, при союзных военных представителях, одновременно заведуя наградным отделением для иностранцев. Так Мордвинов вспоминал свою последнюю встречу с императором в Ставке после отречения: «Государь был один, стоял в глубине комнаты… «Что, Мордвинов?» – спросил государь. «Ваше Величество, – очень волнуясь и сбивчиво заговорил я, – я только что был у генерала Вильямса. он мне настойчиво советует оставаться здесь. говорит даже, что это почему-то будет полезнее для вас. Как вы думаете, что будет лучше для вас. быть может, вам действительно будут нужны когда-нибудь преданные люди, находящиеся здесь…» «Конечно, оставайтесь без колебаний…» – сказал государь, порывисто приблизился ко мне, обнял и крепко, крепко поцеловал…»
Находясь в Ставке в 1917 г., Мордвинов пытался поддерживать связь с великими княжнами и неоднократно писал им, но последнее письмо от них, сохранившееся в его рабочих бумагах после возращения из отпуска, он получил лишь в конце июня 1917 г. Письмо было вскрыто и измято – его явно кто-то читал. Потом случайно, из газет, в конце лета он узнал об этапировании царской семьи в Сибирь.
После октября 1917 г. А. А. Мордвинов покинул Ставку, далее арест и счастливое избавление от расстрела, дорога в родовое имение Лашино. И снова – арест местными органами власти уже по прибытии домой, затем отправка для дальнейшего разбирательства в Петроград, заключение в Трубецкой бастион и встречи в нем со многими знакомыми, перевод в лазарет при Выборгской тюрьме в Петрограде и, наконец, долгожданное и несколько неожиданное освобождение. Неожиданное оттого, что А. А. Мордвинова как флигель-адъютанта императора могла ожидать совсем другая, куда более суровая участь, в суете и неразберихе того времени его тюремщики так и не разобрались, кем он являлся на самом деле.
После освобождения, понимая, что дальнейшее пребывание в России ни для него, ни для его семьи невозможно, Мордвинов предпринял попытку выехать с семьей в Финляндию. На самом деле эта попытка представляла собой совершеннейшую авантюру, за счастливый исход которой несли ответственность люди, едва знакомые. В результате перед самой границей Мордвиновы были арестованы и заключены в тюрьму, выжить в которой в немалой степени помог художественный талант жены Мордвинова Ольги Карловны, которая рисовала портреты охранников и однажды – даже коменданта тюрьмы. Вскоре семейство Мордвиновых предстало перед дивизионным революционным трибуналом, который, «признав Мордвиновых Анатолия, Ольгу и Марию виновными в предумышленном и тайном переходе через финляндскую границу, постановил: все их имущество конфисковать, а самих «за болезнью жены и малолетством дочери от наказания освободить».
Наконец, спустя год, семье удалось покинуть советскую Россию и выехать в Прибалтику, где они нашли приют в виленском имении Павла Мордвинова, старшего брата Анатолия Александровича. Сведения о первых годах пребывания Мордвиновых в эмиграции весьма запутанны и противоречивы. Из виленского имения брата семья переехала в Германию, в Берлин-Ванзее, где в то время обосновался хорошо знакомый Мордвинову последний гетман Украины Павел Петрович Скоропадский. Ольга Мордвинова по заказу Скоропадского сделала несколько копий со старых портретов членов его семьи, в том числе и портрет самого гетмана20. Далее семья Мордвиновых с 1921 по 1923 г.21 жила в небольшом городке Браунлаг в горах Гарц, а в ноябре 1923 г. переехала в Обер-стдорф (в 175 километрах от Мюнхена), где голландским дворянином Лама Трипом де Бофором (Laman Trip de Beaufort), поклонником творчества Ольги Карловны, был подарен дом22.
Любопытно, что спустя более 20 лет, весной 1945 г., когда советские войска были уже на подступах к Берлину, и гетмана Скоропадского, окажись он в руках СМЕРШа, ждала совсем незавидная судьба, Ольга Мордвинова (Анатолий Александрович к тому времени уже умер) предложила семье Скоропадских переехать в более безопасное место – в свой дом в Оберстдорфе. В апреле 1945 г. 71-летний Павел Петрович Скоропадский и его дочь Елизавета в сопровождении старушки няни и адъютанта гетмана Дмитрия Грищинского выехали из Берлина в Оберстдорф. По дороге, на железнодорожной станции Платтлинг, они попали под бомбежку авиации союзников. Павел Петрович был серьезно ранен и через десять дней, 26 апреля 1945 г., скончался в госпитале городка Маттен. Там же он был и похоронен. Лишь через год состоялось его перезахоронение на кладбище города Оберстдорф, где позднее были погребены и многие другие члены его семьи23.
В Оберстдорфе семья Мордвиновых жила небогато и обеспечивала свое существование в основном за счет заказов на портреты, получаемых Ольгой Карловной, которая стала пользоваться довольно широкой популярностью. Она писала портреты не только представителей знатных семей, которые проживали в Оберстдорфе или приезжали туда провести отпуск, но и много путешествовала с этой целью, посетив добрую половину стран Европы. Во время одной из таких поездок, оказавшись в Англии, Ольга Карловна попыталась обратиться за помощью по получению заказов к Бойду Карпентеру, дальнему родственнику семьи, с которым Мордвинов случайно познакомился во время своей поездки в Англию, сопровождая великого князя Михаила Александровича. Тогда Мордвинов, впервые узнавший о его существовании, по приглашению Карпентера, утверждавшего, что фамилия Мордвиновых глубоко почитается в их доме, побывал у него в гостях, познакомился с его женой и расстался «если и не горячо, по-родственному, то почти друзьями». После обмена несколькими письмами и фотографиями родственников связь с ними Мордвиновы не поддерживали. Теперь же, стремясь найти работу в качестве художницы, Ольга Карловна предприняла попытку обратиться к Бойду Карпентеру с письмом через Карлтон-клуб, членом которого он состоял. Однако письмо так и осталось без ответа, а Бойд Карпентер, по словам Мордвинова, оказался «единственным из наших знакомых, кто счел лишним откликнуться на наше русское горе». Анатолий Александрович предлагал жене обратиться за художественными заказами к представителям английского королевского дома, со многими из которых он был неплохо знаком, однако она «из-за своей хорошей гордости ни за что не хотела обратиться за приисканием художественной работы ни к королеве Александре, ни к принцессе Виктории…. И все же Ольга Карловна, являвшаяся, несомненно, талантливой художницей-портретисткой, сумела найти работу и обеспечить себя заказами. О популярности Ольги как художницы свидетельствует тот факт, что в 1932 г. шестьдесят одна ее картина была выставлена в галерее Jean Charpentierin в Париже. Помимо живописных работ Ольга Карловна иногда делала карандашные портреты: так, до наших дней сохранился портрет великой княгини Елизаветы Маврикиевны24.
Сохраняя любовь к воинской службе и преданность родному полку, Анатолий Мордвинов, в свое время написавший его историю25, в 1921 г. вступил в объединение лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка26 и являлся одним из первых его членов. Находясь в эмиграции, Мордвинов продолжал поддерживать контакты со многими представителями великокняжеских семей, с которыми он был ранее хорошо знаком во время службы в полку и проживанию с семьей в Гатчинском дворце.
В годы эмиграции особенно активную переписку он вел с великой княгиней Ольгой Александровной, которая была крестной матерью его дочери Марии. «…Прошло уже более 15 лет, как я видел ее в последний раз. Но мы находимся с ней в постоянной переписке. Это был и остался для меня и моей семьи друг, в полном объеме этого слова, который действительно никогда не забудет и никогда не изменит», – писал он. Сохранил Анатолий Мордвинов дружескую связь и с герцогом Георгием Николаевичем Лейхтенбергским, который проживал тогда в своем родовом замке Зеон в Баварии. Именно Георгий Лейхтенбергский в 1927 г. пригласил к себе Мордвинова, чтобы тот мог встретиться и высказать свое мнение о находившейся у него в замке девушке, называвшей себя великой княжной Анастасией Николаевной, избежавшей смерти при убийстве императорской семьи в Екатеринбурге.
Остаток жизни Анатолий Александрович провел в Баварии, в небольшом городке Оберстдорф в окружении родных – жены Ольги и дочери Марии. В 1925 г. она приехала к ним из Англии, где несколько лет проработала швеей, зарабатывая на скромную жизнь. 19 января 1940 г. полковник Мордвинов скончался на руках у близких и был похоронен на кладбище Вальдфредхоф (Waldfriedhof) в Оберстдорфе. Ольга Карловна, оставшись одна, жила в доме вместе с подругой Маргаритой Буш, также в свое время эмигрировавшей из Петербурга и находящейся в Германии по нансеновскому паспорту, и дочерью, которая работала воспитательницей в детском доме. В 1952 г. Ольга Карловна, стремясь обеспечить старость подруге, завещала одну треть дома ей и одну треть – дочери Марии. 17 декабря 1953 г., пережив мужа на 13 лет, она тихо скончалась в местной больнице и была похоронена рядом с А. А. Мордвиновым.
В 1955 г., после того как Маргарита Буш выехала из дома, Мария продала его, а вырученные средства потратила на строительство детского санатория. Мария Мордвинова так и не вышла замуж и не оставила потомства. Она умерла 18 июля 1971 г. и была похоронена рядом с родителями. Поскольку в течение многих лет могила Мордвиновых оставалась без ухода и оплаты, в 1986 г. на ее месте было сделано новое захоронение.
А. А. Мордвинов оставил после себя большие по объему мемуары. Писать их он начал в начале 1920-х годов. Вести дневник, по утверждению автора, он начал после его разговора с императрицей Александрой Федоровной. «Нет, вы должны писать непременно дневник, – говорила государыня, – всякий человек обязан это делать, и делать искренне, помня, что это полезно и необходимо не только для себя, но и для других, и помогает не только памяти, но и правде». Значительная часть этих дневников пропала в Гатчине осенью 1917 г., когда революционные солдаты проводили обыск в царском дворце. Поэтому при написании мемуаров автору приходилось опираться на собственную память. По всей видимости, именно этим объясняются некоторые неточности, допущенные автором в датировке и последовательности отдельных событий, фамилиях и т. д.
Впервые отрывки из той части мемуаров, которая посвящена отречению царя, были опубликованы в эмиграции в 1923 г. в журнале «Русская летопись». Отдельным изданием эта часть записок вышла в Париже в 1925 г., затем издана в СССР в 1927 г. и переиздана вновь в 1990 г.27
В конце 1930-х гг. автор передал полный экземпляр мемуаров, озаглавленный им «На военно-придворной службе», в Русский Заграничный Исторический архив в Праге. Этот архив в 1945 г. был передан в дар правительством Чехословакии Академии наук СССР, до конца 1980-х гг. находился на секретном хранении в бывшем ЦГАОР СССР (Центральном государственном архиве Октябрьской революции, высших органов государственной власти и управления СССР). После рассекречивания фондов журнал «Отечественный архив» в 1993 г. опубликовал небольшую часть мемуаров А. А. Мордвинова, посвященную Николаю II и его отречению28. Далее, в 1990-2000-х гг., фрагменты воспоминаний входили в различные издания, посвященные последнему императору России и его семье29.
К сожалению, мало кто из русской эмиграции 19201930-х гг. оставил письменные оценки воспоминаниям А. А. Мордвинова. Следует упомянуть о весьма критичном взгляде на мемуары флигель-адъютанта великой княгини Ксении Александровны. В письме от 1 декабря 1938 г. близкой подруге графине А. А. Апраксиной она написала: «Я вспомнила, что не ответила тебе насчет Мордвинова. Он живет в Швейцарии – нет, вру, в Баварии. Жена (дочь Mr. Heath) делает портреты пастелью – она замечательно талантлива – и тем зарабатывает на жизнь. Он хороший человек, но очень бесцветный, и его мемуары так же бесцветны, как он сам!»30 Отметим, что великая княгиня Ксения Александровна мало знала А. А. Мордвинова лично. Она лишь эпизодически встречала Анатолия Александровича у матери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, в Гатчинском дворце и вряд ли могла быть объективна в оценке его личности.
Сохранившиеся мемуары А. А. Мордвинова под общим названием «Из пережитого» состоят из трех основных частей: «На военно-придворной службе», «Отречение государя. Жизнь в царской Ставке без царя», «Мои тюрьмы», а также короткого фрагмента «Мои встречи с девушкой, именующей себя спасенной великой княжной Анастасией Николаевной». При этом необходимо заметить, что в сохранившейся версии записок, несмотря на логическую и хронологическую последовательность упомянутых выше трех основных частей, сам автор производит несколько другое деление. Так, хронологически и повествовательно следующая за первой частью мемуаров часть вторая – «Отречение государя. Жизнь в царской Ставке без царя» – обозначена им как часть третья, а «Мои тюрьмы» – как пятая. Конечно, нельзя исключить, что какие-то фрагменты воспоминаний были утрачены. Однако в начале пятой части «Мои тюрьмы» автор приводит следующее деление мемуаров: 1. Моя придворная служба; 2. Отречение государя; 3. Жизнь без царя; 4. Воспоминание об императоре Николае II; 5. Мои тюрьмы; 6. На чужой стороне. Такое деление на разделы, сделанное самим автором, практически исключает это допущение, поскольку и с точки зрения логики, и с точки зрения хронологии, и с точки зрения цельности повествование полностью укладывается в содержание и наименования трех более крупных частей воспоминаний. Скорее всего это кажущееся несоответствие свидетельствует лишь о том, что автор с течением времени неоднократно возвращался к своим мемуарам, дополнял, перерабатывал и систематизировал их. Возможно лишь допустить, что до нас не дошли какие-то фрагменты из раздела «На чужой стороне», поскольку жизнь в эмиграции описана автором весьма скудно. С другой стороны, вполне вероятен и тот вариант, что автор прекратил работу над мемуарами в конце 1920-х годов после встречи с Лже-Анастасией, а дальнейшая жизнь в эмиграции не отличалась обилием событий, которые заслуживали бы, по его мнению, особого внимания.
Мемуары, наполненные чувствами, размышлениями, переживаниями и оценками различных людей и событий, носят весьма личный характер и в первую очередь предназначались автором дочери Марии. Вот как он сам писал об этом: «…Я не хотел бы, чтобы, кроме тебя, мама, моего брата и великой княгини Ольги Александровны – моих единственных друзей, мнением которых я особенно дорожу, – кто-нибудь другой прочел бы страницы моих записей за то время». Мордвинов хотел, чтобы дочь из первых рук узнала об истории семьи, своих предках, многих исторических личностях, с кем его сводила служба при дворе, и, конечно, о тех эпохальных событиях, в гуще которых волею судеб в свое время оказался ее отец. «.Не для современников тогдашних событий и были написаны, в свое время, эти записки. Мои свидетельства я посвящал поэтому не им, а в лице моей дочери тому молодому русскому поколению, что идет нам на смену», – писал он в декабре 1921 г.
Воспоминания А. А. Мордвинова обилуют личными обращениями к дочери и представляют собой нечто среднее между беседой и повествованием. Автор стремится рассказать дочери не только историю жизни их семьи, о своей службе при великом князе Михаиле Александровиче и дворе императора, встречах со многими историческими личностями, но и раскрыть свой внутренний мир через призму личных переживаний и эмоций. Поэтому в воспоминаниях так много лирических отступлений, очень ярко характеризующих А. А. Мордвинова как человека неравнодушного и искреннего, иногда по-детски наивного, по словам императрицы Александры Федоровны – немного «блаженного», но преданного России и царской семье. В отличие от других представителей окружения императора Николая II, оставивших свои воспоминания о последнем царе и его семье31, он с чрезвычайной деликатностью пишет о великом князе Михаиле Александровиче и его романе с Н. С. Брасовой, императоре Николае II и его семье, аккуратно обходя щепетильные темы, как, например, влияние Г. Распутина на императрицу Александру Федоровну. Он был в курсе многих внутренних семейных проблем Романовых, но не опустился в воспоминаниях до уровня слухов и сплетен, которые всегда были вокруг двора. Он и в эмиграции, после падения монархии, остался навсегда, как он подписывал письма императрице Марии Федоровне, «вашим всепреданнейшим А. Мордвиновым».
Автор, видимо, несколько лукавит, утверждая, что его записки были предназначены лишь для узкого семейного круга, поскольку по ходу повествования он неоднократно вступает в полемику с другими очевидцами событий, опубликовавшими свои мемуары. Еще одно подтверждение тому – публикация А. А. Мордвиновым части мемуаров, посвященной отречению царя, в 1923 г., то есть менее чем через год после их написания (июнь 1922 г.).
Первая часть «На военно-придворной службе» была начата, по утверждению автора, примерно в 1906 г. Она охватывает период до начала Первой мировой войны и посвящена детству, обучению в пансионе и кадетском корпусе, истории семьи Мордвиновых, началу службы, знакомству с женой, семейным событиям и, конечно, службе в качестве личного адъютанта великого князя Михаила Александровича.
Особого внимания заслуживают разделы, посвященные великому князю Михаилу Александровичу, а также Николаю II и его семье. На протяжении многих лет Мордвинов, за исключением членов семьи, ближе всех находился к великому князю и был не просто его личным адъютантом, а практически другом, который знал все особенности его характера, привычки, занятия, увлечения, отношение к жизни и обществу, наблюдал его поведение в различных ситуациях. Комментарии автора касательно особенностей мироощущения и жизненных установок великого князя Михаила Александровича помогают лучше понять побудительные причины и мотивы многих его поступков, а следовательно, составить и более цельную и правильную картину о нем как личности. Мордвинов как человек, хорошо знавший Михаила Александровича и, несмотря на размолвку, сохранивший к нему самые теплые чувства, проводит целый анализ (может быть, не совсем объективный!) причин, объясняющих как его отношение к престолонаследию в целом, так и мотивов, побудивших его отказаться от престола в марте 1917 г.
Вторая часть мемуаров «Отречение государя. Жизнь в царской Ставке без царя» была начата в конце февраля 1917 г., в дни, предшествовавшие отречению Николая II, и представляет собой собранные воедино сделанные в тот период заметки и дневниковые записи. «Сколько несчастий, – целая эпоха несчастий, всегда где-то, около каждого народа таящихся, но – настойчиво опять повторяю – вызванных у нас непосредственно к жизни лишь одним отречением! С этого страшного события я и начал свои записки», – писал автор. По словам А. А. Мордвинова, он и еще несколько человек из ближайшего окружения императора, находившиеся рядом с ним в эти дни и бывшие непосредственными свидетелями и участниками событий, связанных с отречением Николая II, приняли решение по свежим следам записать все сохранившиеся в их памяти подробности. Составление записок началось в царском поезде на пути между Псковом и Могилевом в первых числах марта 1917 г. Записи под диктовку участников событий вел на разрозненных листах карандашом начальник походной канцелярии императора генерал К. А. Нарышкин. При этом было договорено, что в дальнейшем он передаст копию этих записок каждому из их составителей. Тем не менее во время нахождения в поезде сделать это он не успел, а в дальнейшем в суматохе того времени был безвозвратно утерян и оригинал записи. Таким образом, дошедшая до нас вторая часть мемуаров была составлена Мордвиновым в период с декабря 1921 г. по июнь 1922 г. на основе собственных воспоминаний и впечатлений. Наибольший интерес в этой части мемуаров представляет не столько достаточно подробная хронология событий, которая была многократно представлена другими очевидцами, сколько описание внутренних переживаний императора, его реакции на происходящее, а также личностные оценки, которые дает автор Николаю II и его ближайшему окружению. Несмотря на некоторый субъективизм оценки происходившего, объясняющийся личным отношением автора к императору, его описания поведения и эмоционального состояния царя, бесспорно, являются уникальным источником информации. «Я имел радость стоять все же ближе к царской семье… В тот ужасный день, 2 марта, мне пришлось быть последним дежурным флигель-адъютантом не только при русском императоре, но и при моем относившемся ко мне с такой добротой государе. Я писал то, что видел, что чувствовал, хотел быть искренним и совершенно беспристрастным», – вспоминал он.
Третья часть мемуаров «Мои тюрьмы» написана в 1922 г. в Гарце (Бавария) и представляет собой подробный рассказ о нескольких арестах, пребывании в тюрьмах и неудачной попытке покинуть Россию. Иными словами, о тех испытаниях, которые, по утверждению автора, оказались для него «наиболее жестокими, но зато и более поучительными». Мордвинов детально описывает тюремный быт, существовавшие в тюрьмах порядки, поведение тюремщиков и взаимоотношения между людьми, многие из которых были некогда хорошо знакомы, другие относились к разным общественным слоям, но теперь волею судьбы оказались в заключении, объединенные общим несчастьем, человеческими интересами и горячим желанием оказаться на свободе. Любопытно, что, несмотря на явно глубочайшие переживания и потрясения, автор не пышет злобой к своим тюремщикам и описывает их скорее в несколько пренебрежительной манере как людей очень недалеких, не знающих счета дальше «шашнадцати», которые «пришли ко власти не бунтом и захватом, а каким-то хотя и непонятным, но законным путем, преемственно от прежнего Временного правительства» и которые «с таким тупым старанием караулили бы и самого Кольцова с Лениным, если бы они оказались на нашем месте и если бы об этом пришло откуда-нибудь «приказание». Периодически упоминая о том, что большевики творили зверства, Мордвинов не приводит ни одного конкретного примера, что, видимо, объясняется тем, что он, безусловно, о неких зверствах и издевательствах слышал, но сам, к счастью, не испытал ни того, ни другого. Попав в первую волну арестов сразу же после октябрьских событий, когда многих расстреливали без суда и следствия, Мордвинов оказался в числе тех «счастливчиков», которым удалось избежать скорой расправы и достаточно быстро выйти на свободу только благодаря тому, что из-за царившего в то время общего хаоса его тюремщики посчитали его обычным офицером, так и не разобравшись, кем он был на самом деле. Знай они, что им руки попался флигель-адъютант императора, человек из ближайшего окружения царской семьи, расправа не заставила бы себя ждать.