Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало

16 (29) июля принц Александр Карагеоргиевич обратился с манифестом к своему народу103. Через несколько дней слова его обращения были опубликованы в русской прессе: «Моим доблестным и дорогим сербам! Великое зло обрушилось на нашу Сербию. Австро-Венгрия объявила нам войну. Теперь все мы должны быть единодушными и показать себя героями. Всякий раз, когда Вена была заинтересована, то самые торжественные обещания давались сербам, что с ними будут поступать справедливо. Но это осталось неисполненным. Напрасно на сербских и хорватских границах столько наших героев пролили кровь за величие и интересы Венского двора. Напрасны были жертвы, принесенные Сербией во время правления моего деда для спасения кесарского престола от бунтовавших против него народов. Напрасно старалась Сербия всегда жить в дружбе с соседней монархией. Все это было ни к чему. Сербы как государство и народ подвергались всегда и всюду подозрениям, были унижаемы перед другими народами. 36 лет тому назад Австрия заняла сербские земли – Боснию и Герцеговину. Шесть лет тому назад она присвоила их себе без всякого права, обещав им конституционную свободу. Все это породило глубокое неудовольствие среди народа, особенно молодежи, и привело к отпору и сараевскому покушению. Сербия искренне оплакивала это злосчастное происшествие, осудила его и выразила готовность предать суду соучастников его. Скоро Сербия с изумлением увидела, что Австрия возлагает ответственность за покушение не на свое дурное управление или отдельных виновников, но на все Королевство сербское, несмотря на то что убийство совершил один человек – ее подданный, на глазах ее властей, Австрия обвинила в нем сербских чиновников и офицеров, правительство и все королевство. Такое обвинение независимого государства в преступлении иностранного подданного – единственное в истории Европы»104. У сербов не было иного пути, кроме как быть героями.

Те из них, кто жил в России, узнав о начале мобилизации, торопились попасть домой. В последние дни июля поезда, следовавшие к румынской границе, были забиты мужчинами призывного возраста, люди сидели на ступеньках и даже на крышах вагонов105. Значительное количество подданных Сербского королевства война захватила в Австро-Венгрии. Поскольку защита интересов Сербии по просьбе Белграда была передана России, австрийская полиция сделала все возможное, чтобы не допустить этих людей до русского посольства и консульств. Подступы к этим зданиям были блокированы, входящие и выходящие из них подвергались аресту. Репрессий не избежали даже русские подданные, несмотря на то что Австро-Венгрия и Россия еще не разорвали дипломатические отношения друг с другом106. Положение сербов, не успевших воспользоваться правом экстерриториальности, было ужасным. На улицах Вены проходили многотысячные демонстрации. Тех, кто казался толпе похожим на серба, зверски избивали107. «На сербов по всей Австрии со дня объявления войны была устроена форменная облава: за ними охотились и в домах, и на улицах, – докладывал управляющий русским Генеральным консульством в Вене в Петербург, – их немедленно арестовывали и заключали в тюрьмы, так что через 2–3 дня на свободе ни одного серба, кроме их жен и детей, не оказалось»108.

Австрийцы рассчитывали совершить победоносную кампанию молниеносно. Их Генеральный штаб планировал захватить Белград, а затем, двинувшись по долинам рек Моравы и Колубара, быстро проникнуть в глубь страны и захватить Крагуевац, основной сербский арсенал. Австровенгерской армии противостояло всего 12 сербских пехотных и одна кавалерийская дивизии, численность которых по завершении мобилизации составила 247 тыс. человек. 40-тысячная группировка (пограничная стража, жандармерия и 48 кадровых армейских батальонов) была развернута в Македонии и Косово. Дух сербской армии был высоким, в ее рядах находилось большое количество офицеров и солдат, имевших недавний боевой опыт109. Непосредственную помощь Сербии могла оказать только Черногория, отказавшаяся от предложенного ей Веной нейтралитета и ответившая на это предложение объявлением войны. Однако 40-тысячная черногорская армия при высоких индивидуальных качествах ее бойцов представляла собой скорее ополчение, которое легче было использовать при обороне собственной территории, чем при наступлении110.

Австрийская артиллерия начала обстреливать сербскую столицу, в результате около трети строений города было повреждено снарядами, а вся прибрежная часть выгорела111. Армейской артиллерии активно помогала Дунайская флотилия. Только со 2 по 17 августа ее мониторы провели восемь интенсивных обстрелов Белграда112, от которых пострадали здания, принадлежавшие гражданским лицам, университет, городская библиотека, музей, табачная фабрика. Несколько позже корреспондент «Таймс» писал: «Бомбардировка Белграда займет место в ряду непростительных актов вандализма, которые позорят европейскую войну. Она была не спровоцирована, не имела никакого военного значения и могла иметь в качестве цели только дикое разрушение частной и государственной собственности»113. Иностранцы спешно покидали город, по словам очевидца, «окутанный дымом и пламенем пожаров, возникших в результате вражеской бомбардировки»114. Бежали и горожане. «Когда на вокзал прибыл поезд, предназначенный для дипломатического корпуса, – вспоминал немецкий посланник в Сербии, – на него бросились все, кто только мог… Нас девятеро сидело в одном купе с затекшими от усталости ногами. Мы миролюбиво дремали в течение ночи, положив уставшие головы на плечи будущих неприятелей»115.

Встретившись в очередной раз с Э. Греем в Лондоне, германский посол изложил видение своего правительства на дальнейшее развитие кризиса: наказание Сербии и ее оккупация австрийскими войсками вплоть до полного выполнения требований, изложенных в ультиматуме Вены116. 27 июля, вернувшись в Берлин с Кильской регаты, Вильгельм II отправил российскому императору письмо. Апеллируя к чувству монархической солидарности, он, безусловно, считал ответственным за сараевское убийство сербское правительство, кайзер призывал: «Принимая во внимание сердечную и нежную дружбу, связывающую нас в продолжение многих лет, я употребляю все свое влияние для того, чтобы заставить австрийцев действовать открыто, чтобы была возможность прийти к удовлетворяющему обе стороны соглашению с тобой. Я искренно надеюсь, что ты придешь мне на помощь в моих усилиях сгладить затруднения, которые все еще могут возникнуть»117.

Николай II немедленно ответил: «Рад твоему возвращению. В этот серьезный момент я прибегаю к твоей помощи. Позорная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая производящемуся на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые поведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как европейская война, я умоляю тебя во имя нашей старой дружбы сделать все возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далеко»118. Россия предлагала провести конференцию по урегулированию конфликта, но эти предложения были отвергнуты Берлином119.

15 (28) июля в своем докладе Совету министров начальник Главного управления Генерального штаба генерал Н. Н. Янушкевич отметил, что для действий против Сербии Австро-Венгрия не нуждается в мобилизации, даже частичной, между тем как она ведется в том числе и в пограничной с Россией Галиции, что создает опасность для русской границы и требует принятия мер для обеспечения ее безопасности120. Николай II вынужден был отдать приказ о мобилизации, причем сначала он хотел ограничиться частичной, затрагивающей только четыре военных округа, не нацеленных против Германии. Он надеялся сохранить возможность мирного решения. Однако в русском Генеральном штабе существовал лишь план общей мобилизации, так как военные не сомневались, что Австро-Венгрия будет поддержана Германией, которая фактически уже начала мобилизацию. В этой обстановке частичная мобилизация могла привести к путанице и непоправимым потерям на первом этапе войны.

В 1912 г. в ведомстве генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба русской армии появились планы «А» и «Г». Оба они подлаживались под возможные действия Германии. В случае немецкого наступления на Францию вводился в действие план «А» – одновременное наступление в Галиции и Восточной Пруссии при более значительном распределении сил в первой фазе войны против Австро-Венгрии. В пользу этого плана было то глубокое политическое значение, которое могла приобрести победа над Австро-Венгрией в ее славянских землях, а также в Италии и на Балканах. План «Г» принимался в случае нанесения Германией главного удара по России. Он был оборонительным и предусматривал отступление в глубь страны, вплоть до района Полесья. В отличие от плана «А» план «Г» детально не разрабатывался, поскольку возможность такого развития событий считалась маловероятной121. Основным планом действий русской армии, таким образом, становился план «А». В его основу были положены охват противника в Галиции – для этого выделялось 16 корпусов и в Восточной Пруссии – девять корпусов. Против Германии выделялось 33,7 %, против Австро-Венгрии – 52,2 % и в стратегический резерв – 14,1 % всех сил.

«Такое расположение сил, – отмечал С. К. Добророльский, – указывало на желание вести борьбу одинакового характера на всем русском фронте. Накопление главной массы войск против одного из двух противников не чувствуется в плане развертывания»122. В случае успеха на этих направлениях русский фронт сокращался приблизительно на 500 км, и открывалась перспектива наступления на Силезию и Берлин со стороны среднего течения Вислы. Три корпуса 6-й армии под Петербургом становились резервом Верховного главнокомандующего. Так распределялись 28 русских корпусов, главным противником считалась Германия, но для ее разгрома предполагалось сначала обеспечить тыл русских войск против возможных действий австро-венгерской армии и оказать помощь Франции. «Обе эти задачи, – вспоминал Ю. Н. Данилов, – одинаково важные, наилучшим образом разрешались собственным энергичным вторжением в пределы Восточной Пруссии, служившей естественным плацдармом для сбора германских войск, против нас оставляемых, и нанесением этим войскам решительного поражения»123.

Именно последовательная реализация этого плана, по мнению генерала В. Гренера, могла поставить Германию и ее союзницу в катастрофическое положение. Единственным отступлением от этого плана он видел оставление слишком крупных сил под Петербургом. Корпуса оставлялись для защиты столицы – фактически это был стратегический резерв, оказавшийся бесполезным ввиду его отдаленности. «Быть может, для русских, с оперативной точки зрения, вообще было бы правильнее сначала с еще большим превосходством уничтожающе разбить германцев в Восточной Пруссии, по крайней мере отбросить их за Вислу, и лишь тогда обратиться против австро-венгерской армии. Последняя между тем продвинулась бы между Вислой и Бугом к северу и тем самым подставила бы длинный фланг русскому наступлению от Ровно и Проскурова. Если бы таким путем русским удалось очень большими силами быстро проникнуть вдоль Карпат через Львов и Станиславов к Верхней Висле, то австро-венгерской армии между Бугом и Вислой едва ли оставалось что-либо другое, как отходить в высшей степени неблагоприятных условиях по левому берегу Вислы в Западную Польшу. Чего смогли бы достигнуть русские при такой операции? Объединенного наступления всех сил прямо на Берлин. Они могли бы гнать перед собой обоих своих противников, причем им нужно было бы стремиться только к тому, чтобы в Силезии перейти на левый берег Одера возможно крупными силами (выделено мной. – А. О.)»124.

На достижение этой цели и был направлен план «А», русская армия должна была наступать по всему фронту от Ковно до Каменец-Подольска. Идея плана, утвержденного 23 сентября 1913 г., звучала просто и ясно: «Переход в наступление против вооруженных сил Германии и Австро-Венгрии с целью перенесения войны в их пределы»125. Французы не сомневались в том, что центр тяжести русского удара будет перемещен на германский фронт – такова была его логика. Кстати, уже в ходе мобилизации 1914 г. под Варшавой стала собираться новая армия для будущего наступления на Берлин, в результате Северо-Западный фронт увеличился на два корпуса (33,5 пехотной и 9,5 кавалерийской дивизий – 11 корпусов), а Юго-Западный сократился на один корпус (46 пехотных и 18,5 кавалерийской дивизий – 16 корпусов)126. Таким образом, русские военные не обманули союзников в своих первичных планах, они готовились наступать на двух стратегических направлениях, и приведенные ими цифры довольно точно совпадают с указанными выше. Про Константинополь же в это время никто не думал, в чем вскоре опять пришлось убеждать союзников127.

«План стратегического развертывания, который начал реализоваться с началом мобилизации 1914 г., – отмечал генерал В. И. Гурко, – был основан на… нанесении основного удара по Австрии и затем наступлении против Германии»128. На самом деле вместо решающего удара русское командование готовило две одновременные изолированные подготовительные к нему операции: «Сложность этих задач потребовала разделения в начале войны наших сил и одновременного наступления как против германцев, во исполнение союзного договора с Францией, так и против австрийцев (выделено мной. – А. О.), являвшихся в этот период времени на нашем фронте главенствующей боевой силой. В этом раздвоении наступательной задачи, несомненно, заключалось слабое место нашей отечественной стратегии»129. К этому остается добавить, что выбора как такового у России не было: она вынуждена была учитывать опасность, одновременно исходившую от вероятно пассивного в начале войны германского и безусловно активного австрийского фронтов.

Итак, центр интересов русской стратегии лежал в Восточной Пруссии: германское наступление против Франции предоставляло России возможность использовать несколько недель для исправления ситуации на северном фланге Царства Польского. В то же время центр тяжести мобилизованной русской армии находился на австрийском направлении. То, что австрийцы начнут наступать, никто не сомневался, разногласия касались только возможного направления главного удара. Штаб Киевского округа считал, что австрийцы будут наступать на восток, в сторону Украины, в то время как в ГУГШ предполагали (и оказались правы), что они нанесут удар на север, в тыл русской Польше. Соотношение сил, выделяемых для германского и австро-венгерского фронтов, равнялось одной трети и двум третям – в результате ни на одном из них у России не было решающего превосходства130. На первом этапе войны оборона на первом фронте исключалась по соображениям союзной стратегии, а на втором – из совокупности собственных интересов. Успех встречного наступления в Галиции и наступления с недостаточными силами в Восточной Пруссии зависел теперь только от мастерства вождения войск, подготовки штабов и частей, продуманности этих операций, расчета.

На следующий день после начала обстрела Белграда в России была объявлена мобилизация четырех военных округов. Это решение принималось с большим трудом. Уже вечером 15 (28) июля в ГУГШ были готовы проекты двух приказов – о частной и общей мобилизации. В 11 часов утра 16 (29) июля Ф. фон Пурталес вновь посетил С. Д. Сазонова и от лица своего императора предложил сотрудничество. В этот момент, отмечал С. Д. Сазонов, «я мог надеяться, что на этот раз германское правительство согласится, наконец, употребить свое влияние в Вене, чтобы убедить Бертхольда в необходимости большей сговорчивости. Утром 29 июля мы еще не получили известий о переходе австрийцами сербской границы, зато в Главный штаб постоянно доходили известия о мобилизационных мерах на русской границе в Галиции, о начале которых мы были извещены уже несколько дней перед тем и которые, по нашим сведениям, были почти закончены к этому времени. Германия, по словам графа Пурталеса, продолжала настаивать на непосредственных переговорах между Веной и Петроградом, на которые Австро-Венгрия по-прежнему не соглашалась»131