Ленин. Спаситель и создатель
Возьмите на своё имя бумаги на проезд во Францию и Англию, а я проеду по ним через Англию (и Голландию) в Россию.
Я могу одеть парик.
Фотография будет снята с меня уже в парике, и в Берн в консульство я явлюсь с Вашими бумагами уже в парике.
Вы тогда должны скрыться из Женевы минимум на несколько недель (до телеграммы от меня из Скандинавии): на это время Вы должны запрятаться архисурьёзно в горах, где за пансион мы за Вас заплатим, разумеется.
Если согласны, начните немедленно подготовку самым энергичным (и самым тайным) образом, а мне черкните тотчас во всяком случае.
Ваш Ленин.
Обдумайте все практические шаги в связи с этим и пишите подробно. Пишу Вам, ибо уверен, что между нами всё останется в секрете абсолютном»[113].
То, что такие деликатные вопросы приходилось доверять почтовому письму, лишний раз обнаруживает стеснённость Ленина в средствах – купить марку для письма было, конечно же, дешевле, чем билет от Цюриха до Женевы и обратно. Но Ленин ничем особо не рисковал – в нейтральной Швейцарии цензуры не было, и письма не перлюстрировали.
Интересно – знакомы ли клеветники на Ленина с этим и другими приводимыми здесь письмами? Они ведь легкодоступны, и они полностью освещают историю с переездом Ленина так, как она разворачивалась реально, а не в подлых или свёрнутых набекрень мозгах клеветников…
План с гримированием и проездом по подложному паспорту был настолько чреват всем чем угодно, что от него в итоге отказались, и отказ был, конечно, единственно взвешенным решением.
Забегая далеко вперёд, скажу, что сюжет с париком будет-таки реализован Лениным, но – уже в совершенно иной, ещё более острой для него, ситуации. Письмо же Карпинскому показывает, как отчаянно рвался Ленин на Родину, готовый даже на авантюры.
А что делать?
Уезжать-то было надо!
У Арманд слабое здоровье, путь через Англию морем ей не с руки, и Ленин просит опробовать английский маршрут Валентину Сафарову, жену большевика-эмигранта Георгия Сафарова, сообщая Арманд 19 марта: «Попытаюсь уговорить Валю поехать (она в субботу прибежала к нам после того, как год не была!). Но она революцией мало интересуется»[114].
Надо заметить, что в письме Арманд от 19 марта Ленин обнаруживает всё большее нетерпение:
«…Не могу скрыть от Вас, что разочарован и сильно. По-моему, у всякого должна быть теперь одна мысль: скакать. А люди чего-то „ждут“!!
Я уверен, что меня арестуют или просто задержат в Англии, если я поеду под своим именем, ибо именно Англия не только конфисковала ряд моих писем в Америку, но и спрашивала (её полиция) папашу (крупный большевик М. М. „Литвинов“-Валлах, будущий нарком иностранных дел СССР, тогда живший в Лондоне. – С.К.) в 1915 г., переписывается ли он со мной и не сносится ли через меня с немецкими социалистами.
Факт! Поэтому я не могу двигаться лично без весьма „особых“ мер.
А другие? Я был уверен, что Вы поскачете тотчас в Англию, ибо лишь там можно узнать, как проехать и велик ли риск (говорят, через Голландию: Лондон – Голландия – Скандинавия риск мал) и т. д.
Вчера писал Вам открытку с дороги (выше она приведена. – С.К.), думая, что Вы несомненно уже думаете и решили ехать в Берн к консулу. А Вы отвечаете: колеблюсь, подумаю.
Конечно, нервы у меня взвинчены сугубо. Да ещё бы! Терпеть, сидеть здесь…»[115]
И политически, и психологически здесь всё ясно и объяснимо. Ехать через Англию с политической точки зрения наиболее выигрышно – тут связи с немцами не приплетут. Но получить место не на пароходе в Голландию, Норвегию или Данию, а в лондонской тюрьме – не вариант. А это для Ленина вполне не исключено – англичане устраняли от власти Николая Романова во имя продолжения участия России в войне не для того, чтобы позволить «Николаю» Ленину по приезде в Петроград агитировать за выход России из войны…
Рисковать же интернированием Ленину нельзя никак – он нужен России и в России. Так что же, всё-таки, делать? Он готов сорваться и «поскакать», но где взять «коня»?
Тогда же, 19 марта 1917 года он пишет в письме Арманд:
«Да, чуть не забыл. Вот что можно и должно сделать тотчас в Кларане: приняться искать паспорта (б) у русских, кои согласились бы дать свой (не говоря, что для меня); (в) у швейцарок или швейцарцев, кои могли бы дать русскому.
Анну Евг. (А. Е. Константинович, сестра мужа И. Арманд. – С.К.) и Абрама (А. А. Сковно. – С.К.) надо заставить тотчас иди в посольство, брать пропуск (если не дадут, жаловаться телеграфно Милюкову и Керенскому), и ехать или, если не ехать, дать нам ответ на основании дела (а не слов), как делают и берут пропуск…»[116]
Увы, вариант официального проезда при помощи российского посольства – это, конечно, от отчаяния. Очень нужен Владимир Ульянов в Петрограде Милюкову с Керенским! Они кому угодно даже приплатили бы, только бы Ленина задержать вдали от России подольше, и мы это ещё увидим! Собственно, в российском посольстве даже Константинович и Сковно пропуска не дали!
Наконец, последнее место из ленинского письма Арманд от 19 марта – его окончание, содержит ещё один план, возникший в голове изнервничавшегося Ленина:
«В Кларане (и около) есть много русских богатых и небогатых русских социал-патриотов и т. п. (Трояновский, Рубакин и проч.), которые должны бы попросить у немцев пропуска – вагон до Копенгагена для разных революционеров.
Почему бы нет?
Я не могу этого сделать. Я „пораженец“.
А Трояновский, Рубакин + К0 могут.
О, если бы я мог научить эту сволочь и дурней быть умными!..
Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона? Давайте пари держать, что дадут!
Конечно, если узнают, что сия мысль от меня или от Вас исходит, то дело будет испорчено…
Нет ли в Женеве дураков для этой цели?..»[117]
Так впервые появляется в переписке Ленина «немецкий» вариант проезда. Причём Ленин мыслит трезво: если в контакт и переговоры с германскими властями о проезде через Германию группы революционеров вступит «пораженец» Ленин, то его тут же обвинят в связях с врагом, но если этим займутся русские социал-патриоты, то – дело иное…
Александр Трояновский (1882–1955) – впоследствии крупный сталинский дипломат, был в 10-е годы колеблющимся в сторону «оборончества» то ли большевиком, то ли меньшевиком. С 1917 по 1921 годы он был меньшевиком официально, лишь в 1923 года вернувшись в ВКП(б).
Николай же Рубакин (1862–1946) был известным русским библиографом. В 1907 году он эмигрировал в Швейцарию и там же скончался. На второй том его работы «Среди книг» Ленин написал рецензию. Позднее Рубакин был лоялен к Советской власти, завещал СССР собрание редких книг в 80 тысяч томов, хранящееся в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина.
Увы, ни Трояновский, ни Рубакин помочь не пожелали. Трояновский полностью скатывался на меньшевистские позиции (собственно, подлинным большевиком он никогда и не был, что видно и по его сыну-ренегату), а что уж говорить о Рубакине – добропорядочном либеральном интеллигенте!?
Однако тут возникла другая возможность!
19 марта 1917 года на совещании российских партийных центров в Берне меньшевик Юлий Мартов – «оборонец», выдвинул план проезда эмигрантов через Германию в обмен на ряд интернированных в России немецких и австрийских военнопленных. Сообщившему об этом Карпинскому, Ленин ответил так (привожу короткое письмо полностью):
«План Мартова хорош, за него надо хлопотать, только мы (и Вы) не можем делать этого прямо. Нас заподозрят. Надо, чтобы кроме Мартова, беспартийные русские и патриоты-русские обратились к швейцарским министрам (и влиятельным людям, адвокатам и т. п.) с просьбой поговорить об этом с послом германского правительства в Берне. Мы ни прямо, ни косвенно участвовать не можем; наше участие испортит всё. Но план, сам по себе, очень хорош и очень верен»[118].
Ленин, как видим, предлагал действовать по «германскому» варианту отнюдь не скрытно, а вполне гласно, лишь резонно отдавая формальную инициативу «нейтралам». При этом Ленин вполне отдавал себе отчёт в том, что связываться с «немецким» вариантом для него – «пораженца», политически опасно.
Поэтому он тогда же отрабатывал, но – уже без особого прикрытия (что и понятно!) также «английский» вариант. Мы это ещё увидим! И увидим, опять-таки, не из чьих-то мемуаров и прочего подобного, а прямо из ленинских писем начала 1917 года.
Да вот, такой вот получается у нас абсолютно документальный «роман в письмах»… Что-то вроде ленинского варианта знаменитых «Опасных связей» Шодерло де Лакло.
Но что делать – документы есть документы! Так что я, с позволения читателя, продолжу «эпистолярный роман», по прежнему опираясь в повествовании на ленинскую переписку.
Глава 8. История переезда в письмах: «„Пломбированный“ вагон или лондонская тюрьма?»
(Продолжение)
Прошла всего неделя с того дня, как до Цюриха дошли первые газетные вести о революции в России, а Ленин не находит себе места от нетерпения «доскакать» до Петрограда. План сменяется планом, к поискам выхода подключается Яков Ганецкий-Фюрстенберг (1879–1937).
Ганецкий начинал как польский социал-демократ, один из основателей Социал-демократии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). На V съезде РСДРП он был избран членом ЦК, сблизился с большевиками, в 1917 году стал членом Заграничного бюро ЦК РСДРП(б). Находясь в Скандинавии (то в Христиании-Осло, то в Стокгольме), Ганецкий являлся «передаточным звеном» между большевиками в Швейцарии и в России, пересылая в оба конца письма и прессу, а в Питер – после Февраля – ещё и рукописи ленинских статей в возобновлённую «Правду».
Фальсификаторы аттестуют Ганецкого как якобы посредника между Лениным и «германским генштабом», «забывая», что Ганецкий, действительно быв одним из тех, кто занимался «германским» вариантом вполне открыто, прорабатывал по поручению Ленина и «английский» вариант, о чём чуть позднее будет сказано.
23 марта 1917 года Ленин отправляет Ганецкому в Христианию телеграмму:
«…Дядя желает получить подробные сведения. Официальный путь для отдельных лиц неприемлем. Пишите срочно Варшавскому. Клузвег, 8»[119].
«Дядя» – это сам Ленин, а «Варшавский» – польский политэмигрант М. Г. Бронский. В тот же день Ленин пишет также Арманд, и в этом послании есть, в частности, существенные для нас строки:
«…Вале сказали, что через Англию вообще нельзя (в английском посольстве).
Вот если ни Англия, ни Германия ни за что не пустят!!!. А ведь это возможно»[120].
Это надо понимать так, что Валентина Сергеевна Сафарова (урождённая Мартошкина), о которой Ленин писал Арманд 19 марта, выполнила-таки просьбу Ильича и почву в английском посольстве прозондировала (применительно, естественно, к себе, а не к Ленину). Но, как видим, безуспешно.
Через пару недель Валентина Сафарова вместе с мужем, будущим троцкистом Георгием Сафаровым, выедет в Россию вместе с Лениным, Крупской, Арманд, с поминаемыми Лениным в письме от 19 марта Анной Константинувич, Абрамом Сковно и другими – в том самом пресловутом «пломбированном» вагоне.
А пока всё ещё висит в воздухе, и не ясно, в каком точно – в туманном лондонском, или в весеннем берлинском?
На параллельный зондаж – в Лондоне и Берлине, уходит несколько дней, и Ленин на время возвращается к текущим делам, в частности, работает над «Письмами из далека» и отправляет их в «Правду».
Наконец, 28 марта от Ганецкого из Стокгольма приходят первые известия, и они не очень утешительны. В ответ Ленин отправляет Ганецкому следующую телеграмму (заметим, вполне открыто!):
«Берлинское разрешение для меня неприемлемо. Или швейцарское правительство получит вагон до Копенгагена или русское договорится об обмене всех эмигрантов на интернированных немцев»[121].
Однако «временный» министр иностранных дел Милюков заинтересован в приезде Ленина не более чем лондонский Форин-офис.
Тем не менее, Ленин предпринимает новую попытку, и в последних числах марта направляет Ганецкому целый меморандум, который придётся привести тоже полностью – ни одного слова в нём нельзя выбросить без утраты полноты смысла:
«Прошу сообщить мне по возможности подробно, во 1-х, согласно ли английское правительство пропустить в Россию меня и ряд членов нашей партии, РСДРП (Центральный Комитет), на следующих условиях: (а) Швейцарский социалист Фриц Платтен получает от английского правительства право провезти через Англию любое число лиц, независимо от их политического направления и от их взглядов на войну и мир; (б) Платтен один отвечает как за состав провозимых групп, так и за порядок, получая запираемый им, Platten`ом, вагон для проезда по Англии. В этот вагон никто не может входить без согласия Платтена. Вагон этот пользуется правом экстерриториальности; (в) из гавани в Англии Платтен везёт группу пароходом любой нейтральной страны, получая право известить все страны о времени отхода этого специального парохода; (г) за проезд по железной дороге Платтен платит по тарифу, по числу занятых мест; (д) английское правительство обязуется не препятствовать нанятию и отплытию специального парохода русских политических эмигрантов и не задерживать парохода в Англии, дав возможность проехать быстрейшим путём.
Во 2-х, в случае согласия, какие гарантии исполнения этих условий даст Англия, и не возражает ли она против опубликования этих условий.
В случае телеграфного запроса в Лондон мы берём на себя расходы на телеграмму с оплаченным ответом»[122]?
Фактически это был план, который позднее реализовался на тех же, по сути, условиях, уже не в «английском», а в «германском» варианте при участии того же Платтена – швейцарского левого социал-демократа, сотрудничавшего с Лениным после Циммервальдской и Кинтальской конференций интернационалистов.
Ну, какой же, простите, подлой сволочью надо быть, чтобы при наличии такого документа смущать мозги извращением правды о германском «пломбированном» вагоне! Ведь из приведённого выше текста предельно ясно, что германский «пломбированный» вагон возник исключительно потому, что Лондон не согласился на английский вариант «пломбированного» вагона!!!
«Разоблачитель» «Николая» Ленина – Николай Стариков, в упомянутой ранее книге «анализирует» описанные выше коллизии, то и дело передёргивая факты и даты, пошло ёрничая и безбожно завираясь… Но, уделив «анализу» переезда два десятка страниц со 126-й по 146-ю, и выдавая явное (уже тогда) за тайное, о приведённом выше документе помалкивает.
И понятно почему!
Однако почти сразу же после отправки меморандума Ленин шлёт 30 марта Ганецкому из Цюриха в Стокгольм телеграмму (отнюдь не шифрованную):
«Ваш план неприемлем. Англия никогда меня не пропустит, скорее интернирует. Милюков надует. Единственная надежда – пошлите кого-нибудь в Петроград, добейтесь через Совет рабочих депутатов обмена на интернированных немцев. Телеграфируйте.
Ульянов»[123].
Чем была вызвана эта телеграмма? Судя по всему, некой неутешительной для Ленина вестью из Англии, о которой чуть позже. Итак, с английским «пломбированным» вагоном ничего не получалось, а ситуация в России всё более требовала контроля. И в тот же день 30 марта 1917 года Ленин пишет Ганецкому – как связному между ним и Питером, огромное письмо. Оно было, фактически, инструктивным и практически всё посвящалось вопросам работы партии в России.
Ленин уже разобрался в ситуации и теперь передавал через Ганецкого в Питер те директивы и разъяснения, которых от него в первые дни после Февраля так простодушно добивалась Коллонтай. Не имея возможности подробно цитировать очень объёмное письмо, приведу оттуда пару строк:
«…Надо очень популярно, очень ясно, без учёных слов, излагать рабочим и солдатам, что свергать надо не только Вильгельма, но и королей английского и итальянского. Это во-первых. А второе главное – свергать надо буржуазные правительства и начать с России…
…Условия в Питере архитрудные… Нашу партию хотят залить помоями и грязью… Доверять ни Чхеидзе с К0, ни Суханову, ни Стеклову и пр. нельзя…»[124]
Наиболее же важно знать нам начало ленинского письма Ганецкому от 30 марта, касающееся отъезда:
«Дорогой товарищ! От всей души благодарю за хлопоты и помощь. Пользоваться услугами людей, имеющих касательство к издателю „Колокола“ я, конечно, не могу. Сегодня я телеграфировал Вам, что единственная надежда вырваться отсюда, это – обмен швейцарских эмигрантов на немецких интернированных…»[125]
Тут придётся временно прервать цитату, чтобы кое-что пояснить…
Упомянутый Лениным издатель «Колокола» – как раз тот самый Парвус-Гельфанд, которого разного рода стариковы и К0 приплетают к истории с «пломбированным» вагоном (в «германском» варианте) и с «германским золотом». Парвус был действительно разнообразно грязен, но Ленин ещё в ноябре 1915 году в статье «У последней черты» охарактеризовал издававшийся Парвусом журнал «Die Glocke» («Колокол») как «орган ренегатства и грязного лакейства в Германии». Там же Ильич писал и так: «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь… до последней черты… Господин Парвус имеет настолько медный лоб…» и т. д.[126]
Между прочим, это Парвус выдвинул теорию «перманентной революции», а Троцкий лишь взял её на вооружение. Личностью Парвус был ловкой, мог, как говорится, в душу без мыла влезть, и подкатился он к Ганецкому явно не без умысла, в целях провокации.
Ленин на неё, конечно, не поддался.
Вернёмся, однако, к письму Ганецкому от 30 марта, которое Ленин, развёрнуто разъясняя смысл последней телеграммы, продолжал так:
«Англия ни за что не пропустит ни меня, ни интернационалистов вообще, ни Мартова и его друзей, ни Натансона (старый народник, позднее левый эсер, – С.К.) и его друзей. Чернова англичане вернули во Францию, хотя он имел все бумаги для проезда!! Ясно, что злейшего врага хуже английских империалистов русская пролетарская революция не имеет. Ясно, что приказчик англо-французского империалистического капитала Милюков (и К0) способны пойти на всё, на обман, на предательство, на всё, чтобы помешать интернационалистам вернуться в Россию. Малейшая доверчивость в этом отношении и к Милюкову и к Керенскому (пустому болтуну, агенту империалистской буржуазии по его объективной роли) была бы прямо губительна для рабочего движения и для нашей партии…»[127]
Итак, англичане завернули назад во Францию даже эсера Чернова! Для Ленина это было вполне понятной причиной для отказа от попытки ехать через Англию. Ведь не проехал даже Чернов! Со всеми «выправленными» в «союзном» Париже бумагами…
Впрочем, ничего особо удивительного здесь не было. На первый взгляд, Чернов – не Ленин. Чернов – «оборонец», он за войну «до победного конца», но… Но Чернов популярен среди русского крестьянства, то есть он – политический конкурент петроградских креатур Лондона – Милюкова, Гучкова, Некрасова и т. д. Выходит, для англичан и Чернов в Питере неудобен.
Если маршрут через Англию невозможен для эсера-«оборонца» Чернова, то что говорить о большевике-«пораженце» Ульянове!? Чернова просто не пропустили, Ленина же наверняка арестовали бы – «англичанка», она ведь «завсегда гадит»…
«Английский» вариант отпал. Бритты не только коварны, но ещё и думать умеют. Зачем им помогать Ленину сохранить белизну политических одежд, если их так просто испачкать в «тевтонской» грязи!?
Временное правительство на телеграммы из Швейцарии не реагировало[128], явно не желая содействовать возвращению Ленина в Россию. А историческое время – в отличие от «временных» – не ждало.
Что оставалось делать Ленину?
Ну???!!!
Ведь всё более становилась реальной опасность того, что Ленин в разгар российских событий застрянет на нейтральном швейцарском «обитаемом острове» посреди «океана» европейской войны…
Можно ли было допускать до этого?
Между прочим, тогда возникали даже такие проекты выезда большевиков (точнее – большевичек), как фиктивное замужество с кем-то из швейцарцев для получения швейцарского паспорта. И Ленин, рекомендуя большевичке С. Равич («Ольге») для этой цели меньшевика П. Б. Аксельрода, получившего швейцарское гражданство, писал 27 марта «Ольге»: «Ваш план замужества мне кажется весьма разумным и я буду стоять (в ЦК) за выдачу Вам 100 frs: 50 frs в зубы адвокату и 50 frs „удобному старичку“ за женитьбу на Вас! Ей-ей!! Иметь право въезда и в Германию, и в Россию! Ура! Вы придумали чудесно!»[129]
Как, надо полагать, завидовал Ленин «невесте»!
Если бы тогда в Европе уже были легализованы однополые браки, вдрызг и напрочь «красный» во всех отношениях Ленин даже за какого-нибудь «голубого» мог бы, наверное, на пару недель «выскочить» – лишь бы получить заветный «нейтральный» швейцарский паспорт, «вскрывавший» все границы…
И вдруг неожиданно нашёлся-таки «удобный» швейцарский «старичок» и для Ленина… Собственно, тогда он старичком ещё не был, имея в 1917 году тридцать шесть лет отроду, и в «мужья» Ильичу не набивался. Однако в Швейцарии имел определённый вес и помочь Ленину с отъездом мог. Речь – об известном читателю секретаре Социал-демократической партии Швейцарии… Роберте Гримме.
О том самом Гримме!
Гримм был не только социалистом-центристом, но и национальным советником, то есть – членом швейцарского парламента. И вот он-то предложил Ленину помощь в деле немедленного проезда в Россию через Германию! Причём – проезда не только Ленина с большевиками, но и Мартова с меньшевиками, и эсеров…
Что ж, это было очень кстати, надо признать… Дело, наконец, стронулось с «мёртвой» точки…
Но подчеркну, что, вопреки таинственным намёкам стариковых на то, чего не ведает никто, всё, произошедшее в первые дни апреля 1917 года в Швейцарии после инициативы Гримма совершалось при свете широчайшей, так сказать, гласности.
Да и могло ли быть иначе!? Ленин, сразу поняв, что дело у Гримма наверняка «выгорит», так же сразу понял и то, что надо максимально нейтрализовать неизбежные негативные эффекты от проезда русских революционеров по территории страны, воюющей с Россией, а для этого надо гласно привлечь к делу европейских социалистов, в том числе – из Франции.
Так и было сделано, о чём – в своём месте.
31 марта 1917 года Заграничная коллегия ЦК большевиков решает принять предложение Гримма о немедленном переезде в Россию через Германию, и Ленин сразу же направляет Гримму телеграмму, подписанную также Зиновьевым и Ульяновой (Н. К. Крупской):
«Национальному советнику Гримму
Наша партия решила безоговорочно принять предложение о проезде русских эмигрантов через Германию и тотчас же организовать эту поездку. Мы рассчитываем уже сейчас более чем на десять участников поездки.
Мы абсолютно не можем отвечать за дальнейшее промедление, решительно протестуем против него и едем одни. Убедительно просим немедленно договориться и, если возможно, завтра же сообщить решение»[130].
Гримм ведёт переговоры с германским правительством через германского посланника в Швейцарии Ромберга, и русские эмигранты начинают потихоньку паковать чемоданы…
Ленин приводит в порядок личный архив и архив партии[131].
Но почему вдруг Гримм проявил этакую активность? Может быть, он делал это по поручению пресловутого «германского генштаба»?
Не думаю…
Напротив, уверен, что Гримм стал хлопотать за Ленина не в последнюю очередь потому, что боялся его дальнейшего пребывания в Швейцарии!
Политическая активность Ленина и его растущее влияние среди левых швейцарских социалистов мешали швейцарским центристам и лично Гримму всё больше. Но пока Ленин считался в России политическим преступником, «выпихивать» его из Швейцарии правые социалисты не могли – не теряя политического лица – никак. Отказать Ленину в политическом убежище означало выдать его царизму.
Теперь же, когда царизм пал, появлялся удобный вариант избавления от Ленина – переправить его в Россию, если уж не согласна Англия, через Германию.
Всё это, скорее всего, так и было, поскольку, если бы Ленин, продолжая оставаться в Швейцарии, свою нерастраченную энергию обратил на ситуацию «Ленин против Гримма», то ничего хорошего это мелкотравчатому Гримму не обещало бы.
Вот Гримм и хлопотал.
Николай Стариков уверяет всех, что Ганецкий-де «сидел у Ленина на финансовых потоках»… Эта жалкая попытка представить Ленина неким «олигархом от политики» даже не смешна.