В поисках меча Бога Индры

Малец усё так же находилси в землянке, привязанный ко столбу, в шаге от няго на земляном полу валялась дубина, да туло, а недалече, в светлой части жилища, приткнувшись ко стене, свярнувшись калачиком и укрыв голову руками лёжал шишуга, над оным лётало цельно облако масеньких, жёлтых бчёлок. Они нещадно жалили человечка и у лицо, и спину, и руки, и ноги, да несмотря на шёрсть, по-видимому, причиняли дюже болезненны страдания. Шишуга легохонько да вельми жалостливо постанывал, и, стараяся отбитьси от бчёлок, инолды отрывал руки от головы, мотылял ими тудыли-сюды, жаждая разогнать расшалившихся махунечких животинок. Обаче, при энтом он открывал свово и вовсе ничем не прикрыто лицо, у кые немедля, прямёхонько у бледно-буровату кожу, впивались сёрдиты бчёлки, кусая ащё шибче да злее. Шишуга тадысь издавал продолжительное: «А… а… а!..» да пронзительно всхлипывал, будто сбираясь ревмя зареветь.

Борила задрав, тяжёлу от боли, голову, поглядел увыспрь. Там, над ним, совсем близёхонько также витали бчёлки. Чай вони, вылетаючи из раны, оставшейся на главе и спине, да кружа над волосьями отрока, не жалили егось, а даже наобороть точно старались помочь. Еле слышно жужжа, бчёлки, порывисто дергали своими крохотулечными ножками, и, ссыпали с них на мальчоночку мельчайше крошево златого света, от которого боль у ранах вроде як утихала.

– Бчёлки, бчёлки, – заплетающимся, неповоротливым языком вымолвил отрок. – От пут мене освободите.

Бчёлки словно смякнув, о чём просить мальчик, сей же миг порхнули униз, да воблетев привязанного ко столбу Борилку, зажужжали обок стянутых ужой рук. Како-то мгновение вони настырно и весьма шумно там жужжали. А чуток погодя малец почувствовал як сила пут стала слабеть, тады он резко потянулси уперёдь, да, единожды с энтим напрягая усю свову мощь, дёрнул руками у стороны. Раздалси тихий скрып и остатки, подобно обожженных у местах, иде трудились бчёлки, верёвок распалися, высвободив руки отрока. Борила припал спиной ко столбу и поднеся руки к очам осмотрел их. Кожа на запястье тяперича була не смуглой, а сине-жёлтой. Огладив перстами те саднящи места, вон поморщилси, да подняв праву руку увыспрь, ощупал голову, из раны коей усё ищё сочилась юшка, оборачивающаяся у бчёлок, а длинны волосы висели какими-то спутанными клоками. Опираясь спиной о столб, покачиваясь вправо або влево, мальчишечка тяжело поднялси на ноги, на чуток застыв у таком положеньеце, шоб прийтить у собе, да прогнать завертевшихся сторонь очей голубоватых капелек света.

Вмале обретя, каку-никаку, крепость, в до энтого трясущихся коленях, он шагнул уперёдь да склонившись, поднял с пола туло и ту саму дубину от каковой сице пострадал. Торопливо закинув туло на плечо и имея таку защиту, аки дубина, у руках, мальчик двинул свову поступь прямёхонько в тёмну часть жилища, хорошенько оглядывая его по ходу. Он прошёл мимо усё ащё стонущего человечка, над оным висело облачко бчёлок, попеременно егось жалящих, да попал у сумрачно место землянки, которая оказалась не такой ужо и длинной, як то ему чудилось, и завершалась гладкой стеной. Осторонь с ней, почитай касаясь её водним краем, в своде потолка находилась дыра, сквозе кыю малец, судя по сему, и влётел у жилище шишуги. На полу, прям под лазом, лёжала небольша горка буро-зеленоватого мха, постеленная там для мягкова приземления. Мальчик, обозрев пустоту эвонтой полутёмной части жилища, неспешно развернулси и посмотрел назад, туды идеже находилси столб укрытый мхом, и у шаге от какового высилась ровна, гладка земляна стена.

Словом, як уяснил для собе Боренька, выхода из эвонтого жилища не було…

А тады же аки покидал землянку шишуга?

Ведь земляны стены довольно гладкие и нииде ни зрелось на них ни двери, ни какого иного проема.

Мальчик ищё малеша постоял, покачиваясь от вдаренной головы, и глядючи на колыхайшийся, точно парящий голубоватый свет, исходящий от гнилушек, а посем двинулся к шишуге, желая разузнать у того, як покинуть столь благодушно жилище да гостеприимного хозяина. Подойдя к человечку, Борилка востановился от негось на небольшом удаление, он медленно протянул у направление того дубину и лягохонько пихнул шишугу набалдашником в спину. И у то ж мгновение бчёлки зажужжали звонче да пронзительней, они, враз, отлетев от шишуги, подались у высь, да собравшись, сжавшись у лучистый жёлтый комочек, зависли над ним. Малец наново пихнул хозяина жилища у покрыту шерстью спину и загутарил:

– Шишуга, выведь мене отсюдова… Я уйду из твово леса и николиже больче ни одного зайца не вубью.

– Ни кушный… ни кушный… голкий, – отрывая руки от головы и выглядывая из свово калачика-укрытия, молвил шишуга. – И плавда тако голкий ды… тако голкий… и ок! болна кушаиша.

– Я ж тибе калякал, шо горький, а ты не поверил, – произнёс отрок, и опустив дубину униз, уткнул набалдашник в пол, опершись на неё так, абы егось меньше качало.

Шишуга неторопливо разогнул спину, выпрямил ноги, и руки, и, улегшись на земляной пол спиной, уставилси взглядом на кружащий над ним комочек бчёлок, да протяжно закряхтев, подтянув свову вывороченну нижнюю губу к верхней, добавил:

– И болна кушаиша… бона.

– Ты мене тоже до зела больно шибанул по главе, – заметил мальчик и слегка повел ею у бок, отчевось пред глазьми вдругорядь завертелси голубоватый свет. Борила маленечко медлил, а кадысь увесь ветроворот из свету иссяк и лежащий на полу шишуга глазеющий то на негось, то на бчёлок тяжело вздрогнул усем телом, поспрашал, – шишуга, а у тобе имячко то есть? Мене вот кличуть Борила, а тя як?

– Мини зовуд Гуша, – поспешно ответил шишуга, и, подняв руку погладил пальцем свой малёхо вспухший от вукусов нос. – И я ни кадил тибя ист… Я им ягоды, колешки, шишки… и… и… а лудей ни… ни.. Кадил шдукнуть, шоб болна было и тиби… аки дому зайшу.

– Аття конча… Оченно я радёхонек, шо ты мене не вжелал пожвакать, – откликнулси отрок и глянув на явно пужливого и какого-то вельми забитого шишугу, приподняв дубину вотступил назадь, абы тот мог поднятьси с полу. – Одначе, я Гуша шамаю зайцев, оленей и усяку другу живность. Я шамаю мясо, посему и стрелял у евонтого зайца, я егось жёлал зажарить и систь.

– А ды шишки… и..и… иш да колешки, – забалабонил Гуша и медленно принялси подыматьси, узрев оно дело бчёлки шибче зажужжали и слегка подались уверх.

Шишуга неторопливо усевшись, поджал ко собе ноги, приобнял их руками, будто опасаясь за них. Таче вон, также неторопливо, развернулси, приткнулси спиной к стене и задрав голову, вонзилси взглядом у лицо мальчоночки.

– Знашь чё… шишки да корешки шамай сам, – скузал Борилка. И, направив набалдашник дубины на сапоги, которые шишуга натянул на свои ножищи, и ноне трепетно обвивал руками, добавил, – мене сам Асур Вышня и Асур Велес вуказали ходють у лес и вохотитьси на зверя и птицу, а поелику я сице и буду засегда поступать. А, ты, Гуша давай сымай мои сапоги, – отрок тряхнул дубиной, отчавось бчёлки подались маненько униз, и шишуга нанова порывчато вздрогнул усем телом. – Сымай, сымай да поживей. А опосля выводи мене отсюдова, занеже вишь бчёлки до зела сёрдиты. Хотють вони влететь у лесной бор и суздать тама улей. А ежели ты бушь ищё тама чё лишне пустомелить, то они могуть и перьдумать да повпробывать тобе на вкус, зане похоже ты усё ж паче кусней мене и не такой горький.

Гуша унезапно осклабилси, и евойна вывернута, лежаща на выступающем уперёд подбородке, нижня губа сице растянулась у ширь, шо он мгновенно перьстал быть отталкивающим, а разом стал симпатишным… И глаза его удруг блеснули ярким зеленоватым светом, вовсе вони и не были чорными. Шишуга не мешкая принялси сымать с ног сапожищи. Кады ж вон их снял, то Борила увидал небольши волосаты стопы, словно у отрока, с короткими, толстыми пальцами да загнутыми чёрными когтями. Гуша протянул сняту обувку мальчику, а тот приняв, но усё ж опасаясь присесть, стал натягивать их так… стоймя, притулив на всяк случай дубину к правой ноге. Боренька ано не стал снуроватьси, страшась, шо шишуга, дюже похорошевший от вулыбки, могёть сызнова по-дурнеть и огреть его эвонтой дубиной. Внегда сапоги, хотясь и с трудом, потомуй как суконки обтягивающе ноги маленько слезли, вочутились на прежднем месте, Борилка ухватил у праву руку дубину и распрямив стан, встрепянул плечом поправляя сице туло, висяще на широком ремне на спине, да обратившись к шишуге, поспрашал:

– А вас туто-ва у бору, шишуг таких… много жавёть аль як?

Гуша продолжаючи щеритьси, судя по сему кумекая, шо лишь таковой улыбкой да доверчивым взглядом могёть расположить к собе обладающего днесь воружием, а значить и силой, мальца, ответствовал:

– Мого… мого… Наш дуд мого. Но вше живуд шимями… тока я овыя… овыя.

– А чаво ж ты овый? – не сводя взору с улыбчивого и такого доверчивого лица шишуги поинтересовалси мальчуган, и подняв леву руку, провёл перстами по затылку, откудась вдругорядь вылетело две бчёлки, кые без задержки, присоединились к парящему жёлтому комочку.

– Вок!..вок!… – Застонал Гуша, и громко втянув носом воздух, горестно загутарил, – шилно шидидый я… шидидый и ушо дудо-ва… Одогош шишугушки миня ни лубяд… вок!

– Ужотко эт ты прав Гуша, до зела ты сёрдит, – согласилси отрок. Он мотнул у сторону дубиной, указуя таким образом подыматьси на ноги и скузал, – сице, шо давай выводь мене отсюдава, а то там, верно, мои путники изволновалися искаючи мене.

– Ночя у лишу, – пояснил шишуга, и, подняв увысь сомкнуту во кулак руку, оттопырил указательный, толстый да короткий палец, с загнутым коготком, направляючи егось на свод землянки, да качнул своей здоровенной головой. – И двои пудники кичад… кодяд и кичад… Болил… Болил!

– А ты откедова то ведаешь, шо вони гамють? – удивленно спросил малец, и нанова лягонечко мотнул дубиной.

– Шышу… шышу я… вшо… вшо шышу… Болил! Болилка… кичад… иди ды? – прокалякал Гуша и ащё ширше растянул нижню губу.

– Коли гикають, знать переживають да тревожатси, – загутарил мальчишечка и вотступая назадь, вздел леву руку уверх едва помахав бчёлкам, словно подзывая к собе и немедля те, точно понимаючи Борилку взвились выспрь и подлетев к няму, замерли издавая тихое ж… ж..ж.. – Тадысь давай поторопимси, – вуказал он.

– Кгы… кгы… кгы, – издал Гуша и кивнув на жужжащее облачко прокалякал, – а бчолки у дибя из галовы ушо вылядад.

– Вылетають… вылетають, – недовольно забалабонил малец, почувствовав аки очередна бчёлка, проползла по спутанным волосьям, да еле слышно зажужжав, присоединилась к воблачку. – И похоже вельми серчают на тя… занеже ты продолжаешь сёдеть.

Шишуга услыхав ту молвь, абие сменил выражение лица с довольного на встревоженное да стал подыматьси на ноги, усяк морг поглядывая на бчёлок, которые, лишь тот двинулси, заскользив своей спиной по гладкой земляной стене, издали резкое ж..ж… ж. Предупреждаючи, абы вон не шалил! Опосля ж приглушив звук, сызнова тяхонько зажужжали. Гуша так-таки, хоть и потряхивал пужливо руками, да качал своей большенькой головёшкой тудыличи-сюдыличи, усё ж поднялси на ноги. Совсем на чуток он выпрямил спину и сровнялси ростом с Борилкой, но засим надсадно выдохнув, сгорбатилси да свесив тяжёлую главу униз, развернулси и медленно поплёлси у темну часть свово жилища, прямёхонько к дыре в потолке. Шишуга подошёл упритык к стяне, и задравши голову вуставилси взглядом во чёрный проем лаза. Шагающий следом за ним мальчоночка, увидав шо тот встал над дырой, открыл було роть, желаючи спросить – идеже выход? Тока Гуша унезапно протяжно и дюже горестно гикнув, присел на корточки, да отскочив от пола, стремительно взлетел уверх, и мгновенно исчез у дырище. Борила от эвонтой нежданности подбёг к куче мха, да ступив на неё, востановилси прямо на том месте, откудась сигал шишуга и вперился взором у лаз. А зане облачко желтоватых бчёлок до зела ясно освещало и ентот угол, и сам проходь… то малец смог узреть Гушу, каковой впиваяся загнутыми, вострыми когтьми на руках и ногах у земляны стены лаза шибко проворно карабкалси ввысь.

Прошло како-то времечко и ход ведомый из жилища шишуги накренилси, а ползущий по нему Гуша пропал с глаз отрока. Токмо шишуга исчез у изогнувшемся проходе, як Борилка запаниковал, струхнув, шо тот могёть бросить его водного туто-ва. Мальчик взволнованно оглянулси направо и налево, обозрел пусту землянку шишуги, иде окромясь кривого столба, да двух небольших кучек сухого, пожухлого мха на полу, ничавось не було, да не ведая у чё тако надобно предпринять, абы не быть здеся покинутым, вздев голову, громко крикнул во проход:

– Гуша, ты токась гляди, мене не забудь вытащить, а то бчёлки сёрдятси.

– Кгы… кгы, – долетело до мальчишечки, чавой-то тако невнятное.

Сице, и, не уразумев, чё тот возглас значил, малец взволнованно продолжал глядеть уверх, стараясь хоть чего-нить рассмотреть у той темени, переминаясь с ноги на ногу, да постукивая концом набалдашника собе по голенищу сапога, подумкиваючи, шо ж делать коль шишуга решить его туто-ва кинуть. Но Гушу, по-видимому, бчёлки усё ж добре вспужали, оно як вмале Борилка вуслыхал едва различимый говорок, долетевший из высоко:

– Билиш за лялизку, я выдашу.

А чуток погодя послышалси тихий шорох да с прохода спустилась и сама лялизка. «Верно, ужа», – помыслил отрок, кады узрел аки из дырищи вылезла да вопустилась ко нему тонка, в ширшину не толще сложенных вкупе двух палецев, вервь, какого-то ово ли серого, ово ли зелёного цвету, а може зелёно-серая, и вельми влажна, склизка на ощупь. Мальчик недовольно осмотрел ту ужу, не дюже-то доверяя такой склизкозти, да боясь, шо вона евось не вудержить. Обаче, зане выходу из вэнтой землянки другову не було, Борила откинул у сторону дубину, и, схватившись за ту, ащё ко всему прочему мягку, ужу, потянув на собе, намотал её на праву ладонь, да крепко взялси за неё, капелёшку, свёрху. Посем вон махнул левой рукой и указываючи на проход, обращаясь к бчёлкам, негромко загутарил:

– Бчёлки святите мову стёжку, – воблачко немедля, вроде уяснив гутарену мальцом речь, подалось выспрь ко входу в лаз.

А мальчик крепче сжав вервь правой рукой, зычно крикнул уввысь:

– Гуша давай… тащи мене, да побыстрей… а то вона почемуй-то до зела склизкая, боюсь сорватьси.

Шишуга похоже чавой-то издал, занеже до мальчишечки долетело раскатистое кгы… кгы… и начал тянуть Бореньку наверх. Да ужось чрез миг подошвы сапог отрока, оторвались от сухого мха, и взлетевши ввысь Борилка принялси подыматьси по узкому проходу. В энтот раз мальчик не застревал у лазе, кажись потому як кады летел униз вже пробил собе стёжку, оттогось чичас двигалси хоть и прерывисто, но усё ж не увязая плечьми в стенах. Правда его права ручонка усё времечко соскальзывала, а поелику Бориле пришлось ухватитьси за верёвку и левой рукой. И у то ж мгновение сверху долетело раскатистое «як… як..» и подъём на чуток прекратилси, то Гуша перьдыхал, домыслил мальчик. Обаче, малеша погодя подъём выспрь продолжилси. Бчёлки летящее упереди хорошо озаряли лаз и мальчоночка видал его дюже ровны земляны стены, ухоженные, токмо не таки, аки ему по первому казалось, гладкие. Усе вони были иссечены у мелку прореху, таку мелку… едва различиму и, судя по сему, оставленную когтьми шишуги.

Направление лаза малёхо изменилось и ускорости мальчишечка узрел и самого Гушу который стоял над лазом склонивши голову, согнув спину и широкось раззявив рот. Глянув на шишугу Борила, токась тяперича, понял почему лялизка была такой склизкой… Оно аки та лялизка была ни ужой, а языком Гуши, каковой вон выволок изо рта, спустил униз у проход, и днесь, втягиваючи у собя, вытаскивал на нем ввысь отрока. А малец взирая, видал, як от тяжести и вусердия у Гуши увеличились, став здоровенными, зелёны глаза и точно две древесны гнилушки, шо восвещали евойну землянку, засветились. Изогнута и лежаща на подбородке губа шишуги вроде як разделилась надвое, воброзовав, меж глубокой пропастью у коей лёжал язык, две высоки, похожие на горные сопки, гряды. Бчёлки вылетев из ямы первыми, замерли тихо жужжа над головой Гуши, а тот даже не вубратив, от натуги, на них никакого внимания, резко втянул у собе язык сице, шо Борилка выпустив его из левой руки схватилси за край лаза и подтянув тело вылез на лесну подстилку. А мгновение спустя размотал лялизку с правой руки. Язык Гуши абие соскочил с длани мальчонки и полетел у направлении рта шишуги. Послышалось тихое окмуш и лялизка заскочила унутрь рта, зубы звонко вдарились друг о дружку, и сомкнулись, а нижня губа, подлетев с подбородка вукрыла верхню, и кажись маненечко припрятала расплывшийся кончик носа.

– Обаче, – протянул Борила, подымаясь на ноги и рассматривая шишугу, утак словно видывал упервой. – А як же энта дырка вуткрываитси?

– Пл… пл… пл… пл, – издал Гуша, и роть яго вдругорядь отворилси, нижня губа ужотко лишившись своих горных гряд впала на подбородок, а кончик зелёно-серого языка ищё раз выглянув из-за раскрывшихся зубов, затрепетал у воздухе. – Пл… пл… пл, – продолжал осваиватьси с лялизкой шишуга, а кады напоследях тот обрел свову истинну гибкость, корявенько ответил, – дам ист в плокоде дакы палычка, дыкни ее и дыла одклоидши…

– А, палочка, – повторил за Гушей отрок и оглянулси.

У краснолесье, шишуга был прав, вже правила ночь, на далёком, чёрном небе чуть заметно поблескивали сине-серебристы звёздны светила, а на оземи, на лесной подстилке также попеременно вспыхивали зеленоваты светлячки.

– Надо ж, а я кады лётел униз, той палочки не приметил, – тихонько добавил мальчоночка, будто страшась прогнать очарование летней, прохладной ночи, насыщенной запахом леса.

Гуша шагнул к яме и заглянул у неё, може проверяючи на месте ли его палочка, кадысь унезапно идей-то недалече послышалси продолжительный шорох, а таче еле различимый окрик: «Борилка! Борила! Идеже ты?!»

– Тута! Туто-ва я! – поспешно откликнулси мальчишечка. И посотрев на шишугу, просиявши, молвил, – слышь Гуша, мене ищуть.

– Да… шышу… шышу, – ответствовал шишуга и Борила уловил в его сиплом, низком голосе испуг.

Гуша порывисто замотал головой, точно осматриваючи просторы тёмного леса, иде с разных сторон слышалси хруст да радостный окрик воинов, а морг спустя и вовсе замелькал ярко-рыжий отсвет светоча.

– Эвонто мене дядьки Былята, Щеко и Сеслав ищуть, – разъяснил малец всполошившемуся Гуше. Да повысив сей миг голос, прокричал воинам, – тута я! Туто-ва!…

– Помаут бидя будуд, – вроде як, и, не спрашивая, а утверждая обреченно прокалякал Гуша.

– Чавось? – не разобрав чудну речь шишуги, перьспросил Борилка.

– Галова болид, кушад кадел… помаут бидя будуд, – наново повторил шишуга и горестно вздохнув, поднял праву руку да принялси чёсать шёрсть за боляхным округло-удлиненным, оттопыренным ухом.

Глянув у робко-растерянное лицо шишуги, на каковом маленьки глазки беспокойно бегали управо да улево, малец лягохонько засмеявшись, произнёс:

– Ащё як бить будут… Спервоначалу дубиной по головёшке твоей огреють, а опосля…

Но Гуша не пожёлал выслухать чавось будять с ним опосля, и резво шагнув уперёдь, провалилси в лаз, а мгновение спустя лежащая на земле коловидная крышка содеяв кругово движение, заехала на дыру и закрыла проход. Мальчик усё ищё продолжаючи хохотать, присел на корточки и пальцами ощупал то место идеже допрежь был лаз, так-таки тяперича там окромя густой опавшей и иссохшей хвои да плотной оземи ничавось не проглядывалось.

– Борила! – раздалось у шаге от няго.

Отрок мигом вскочил на ноги и в свете светоча увидал встревоженны лица дядьки Былята, Щеко и Сеслава. Он сице им вобрадовалси, шо словно малой бросилси навстречу, да приткнувшись к Быляте крепко евось обнял. Воин провёл рукой по волосам мальчика и негромку вохнул, молвив:

– Бчела куснула… У тя чё юшка с головы, шо ли бяжить?

– Агась, – довольным голосом откликнулси Борилка. – Этось мене шишуга Гуша по главе дубиной огрел… Больно було, – мальчоночка высвободился из объятий воина, шагнул назад, и, посотрев на облачко бчёлок изрёк, – будьте вольны! – да взмахнул рукой, и те послухав его у тот же сиг протяжнее зажужжав, направили свойный полёть у тёмну мглу леса, а невдолге и вовсе погасли в ночи.

Аки тока бчёлы улётели, мальчишечка указав рукой на то место, иде был лаз во землянку, быстро пояснил воинам, чавось с ним прилучилось. Щеко, Сеслав и Былята долзе таче топали ногами потому месту, желаючи и впрямь проучить сёрдитого Гушу, за удары дубиной по голове мальчика, но сице, не добившись ничавось, повели свову пропажу, энто значить Борилу, к озерку.

Малец лишь тока узрел вблизи озерца разведенны костры поспешил к ним, и ано не умывшись, лишь сбросив с плеча туло, да кивнув усем востальным воинам, кои его искали со другой стороны леса и сошлись на зов Быляты, улёгся сверху на нарубленные для вотдыха еловы ветви и закрыл очи, поелику от тогось удара голова уже вельми сильно разболелась. Сом присев на корточки, осторонь мальчика, приложил к егось разбитой главе мокрый ручник, да едва слышно охая и ахая, от продолжающих иной раз вылётать, с под волосьев отрока и ручника, ярых бчёлок, запричитал чавой-то, жалеючи и больно сопереживаючи Борилке.

Ну, а сам Борил, токмо сомкнул глаза, успокоенный живущим у энтих местах тишиной и покоем, да чудесным лесным духом, тутась вже и уснул, не пожелав пожущерить того самого зажаренного зайца, из-за какового втак добре и получил… сначала по лбу, а опосля и по затылку.