– Дядька Гордыня ненадоть битьси, не надь… Мы ж усе туто-ва беросы, соотчичи мы, братцы! вжесь неть ближее и родней нас! И не надобно, шоб полканы зрели наше несогласие.
Гордыня усё ащё бросающий досадные взгляды на Сеслава, которого удерживал Былята и подскочивший Крас да Орёл, смахнул со своих плеч руки Сома, и, ответив на объятья мальца не мнее крепким пожатием, ласково провёл дланью по светло-пошеничным волосьям Борилки, приглаживая на них пряди да улыбнулси в ответ. Чуть слышимый стук копыт и хруст ломаемых у песок каменьев привлёк внимание беросов и вони абие вскинув очи, вперились у подошедших к ним Раму и надменно кривящего лицо Керу. Урвара прищурил, свои крупны глаза, и, оглядев кажного из беросов, раздражённо вопросил:
– Что? Вы так-таки уходите или…
– Мы спускаемси, – не мнее сердито откликнулси малец. Он вынырнул из объятий Гордыни, похлопал по руке да не сводя взору с его лица молвил, – ты ж знашь дядька Гордыня, не могём мы днесь отступить. Не могём. У там, позадь нас восталась земля наша бероская, тама народ наш, матушки, братцы, сестрички, – голосок отрока затрепетал сице он волновалси. – И ежели мы стока протопали… потеряли дядек Любина и Щеко, да нешто тяперича, у шаге от меча, струсим? дадим слабину? – Борила смолк и узрел у серо-зелёных глазах воина блеснувши слёзы. Они, у те слёзоньки, казали свои прозрачны бока и тута же пропали, и тадыкась, будто набирающим мощь голосом, мальчуган продолжил так, абы слыхали и Рам, и Кера, и иные полканы, – ни ты, ни я той слабине не подчинимся!.. Ибо для сякого из ны жизть нашего народа, рода, племени значить больче чем кака та вупасность… Ибо не имею я страха окромя страха за беросов. А посему ты не страшись за мене, лишь крепче… крепче сжимай ужу, спускаючи мене у пропасть. Добре?
Борил закончил балабонить свову реченьку, усё также не сводя взору с узковатого лица Гордыни, цвет кожи какового был не просто смуглым, а машенечко отдавал краснотой, тёмно-пошеничны, взлахмоченные волосья воина, неровными волнами лёжали на плечах. Гордыня капельку медлил с ответом, засим сведёны уместе всклокоченны его брови разошлись, тяжко ходящие из стороны у сторону желваки прекратили движение, и вон кивнув отроку, бодро отметил:
– Ладненько Борюша, я тобе удержу. Пущай будеть так як ты бачишь, – и муторно вздохнул.
Мальчуган тяперича выззарилси на стоящего рядом Сома, и просиявши улыбкой, обвёл взглядом усех беросов, да обращаясь к Быляте, пока ищё придерживающего Сеслава, скузал:
– Надоть, я так кумекаю, скинуть сапоги, а ужу к поясу привязать, вон у мене вельми крепкий.
– Опалишь ноги, коли без обувки бушь, – буркнул Сеслав, и, склонив к долу голову, скрыв от усех лицо, не мнее надсадно выдохнул. – Сапоги скинь, а я суконки крепенько возле ног снурками укреплю, абы кожа не обгорела.
– Учё тако мерекаешь, а ежели суконки загорятси, – запальчиво произнёс Гордыня. И яристо глянув на Быляту добавил, – нехай луче голоногим будеть, у так може не загоритьси.
– Ну чаво вы тако оба калякаете, – изрёк Сом и шагнув к Борилке протянул руку да ощупал егойный пояс. – Пущай будеть у сапогах. Эвонто оттуда каки капли вылетають… А обувка вона чё, вона засегда ноги убережёть. А пояс, вон прав, у него крепкий, не порвётси поди… Ну-кась Былята опробуй.
– Оно ж енто, оно ж в сапогах оченно жарко будять, – до зела тихо прогутарил мальчик, ужотко не столько не соглашаясь, сколько желаючи и вовсе увесть разговорец у иное, мирное русло.
Обаче мальца никто не слухал, поелику Былята проверял на нём пояс, Крас сымал с собе котомку и доставал оттедась ужу, а други воины пошли осматривать уступ и найденный Сеславом желобок.
Глава шестая. Индра – лунный, иной Ра
Крепость Борилкиного пояса опробовали усе… не токась Былята, Гордыня и Сеслав, но ано Крас и Орёл. Эвонтов пояс вершка в три у ширшину да не мний маховой сажени у длину, дважды обматывал стан мальчика, завязываясь упереди на мощный узел. Кумачового цвету вон символизировал силу и жизнестойкость, сплятёный из шерстяных нитей заботливой матушкиной рукой, хранил на собе ейну нежность и любовь. Пояс матушка Белуня украсила обережными знаками, кажный из каковых должон был защищать, оберегать её разлюбезного сыночка Борилушку. А поелику глядели оттедась таки символы як: Велесовик – небесный защитный оберег, сберегающий человека от сякого ненастья, кады вон находилси удали, вне дома; Небесная Духовная Сила або Пращур – охранял носящего егось, даруя помочь Предков и самого Рода; Одолень Трава – ограждал от усяких болестей; Род – знак единства прародителей и потомков; Родимич – запасал и пробуждал родову память; Роженица – вышивалси для благополучности ребетёнка; Перунов Цвет – обладал целительными силами; Молвинец – хранил от худогу слову, оговора, изводу; и вестимо Сварожич – помогающий проявить божественну силу при движении по Солнечной торенке. Пояс, як часть одёжы, опоясывая человека сохранял вид коло… вид самого красна солнышка поелику значилси и сам оберегом.
Оставшись довольными поясом отрока воины поскидывали с плечей котомки и снаряжение, сложив усё в одно место, да принялись разматывая ужу, внимательно оглядывать её, шоб, значить, не затаилось на ней какой-нить дранной нити.
Покуда старшие были заняты вервью, Борилка снял с плеч котомку, да лук, пристроил их сторонь других вечей, а сам направилси к пропасти. Вон подошёл к краю, и, вставши на каменистой резко обрывающейся меже, посотрел униз. И чичас же душа его тяжко ухнула! да чаво там калякать и похвалятьси, тяперича, кады никто не мочь увидеть аль услыхать его вздох, Боренька сам собе открылси и перьвёл дух. Муторно так всхлипнув и сознавшись, чё ему до зела страшно…
Страшно! Вельми страшно спускатьси тудыличи… удол… к возвышению и мечу!..
Токмо о том он не мог не то, шоб казать, вон пужалси каким-никаким мановением руки, али взглядом выдать свои затаённы мысли.
«Боюсь… я дюже боюсь», – прошептал про себе мальчик и резко оглянувшись зекнул очами у старчих, пужаясь чё его могуть вуслыхать и не пустить. Борила наново вперилси взглядом у бурлящие огненные реки, пущающиеся махонистые пузыри, бъющие ввысь угловатыми струями и вспомнил ту ночь на Купала… Вон будто возвярнулси у тот миг, кады у ночном гае в наступившей торжественной тишине, нежданно чётко различил уханье неясыти, едва слышимое стрекотание сверчка, хруст ломаемой ветки… Ночной ветерок, легохонький и приветливый, донес до него запах леса: сырой, перепревшей листвы; сладких ягодь; свежесть плёска родниковой водицы. Засим мальчик вуслыхал радостны песни жителей деревеньки Купяны: шёпоток гадающих о судьбине крутобёдрых девиц; звонкий смех, налитых силой и молодостью, парней; недовольный плач потревожённых детушок; да глухи удары бубна. Он услышал волю и счастье свово народа, своей зёмли! Ту волю и то счастье, оное како-то зло жёлало вуничтожить, пожрать, погубить. А посем звучный, мужественный глас Крышни произнёс: «Исполнить то, что выпадает на этой стёжке, сможешь лишь ты. Ты не юноша, но уже и не дитя… отрок… Ты пришедший в ночь, на Купала, в лес и нашедший Жар-цвет, имеющий доблестное сердце и храбрую душу можешь вкусить силу Ясуней из рук Бога, и, пройдя той тропой, победить зло!»
«Победить зло!» – вторили словам Бога губы мальчонки.
И припомнились ему ядрёные, покрытые зелёной листвой дубняки, березняки, осинники, рощи, гаи… Хвойные боры пахнущие живицей… Широки, спокойны реченьки полные рыбы… И небесна лазурь с летящим у эвонтой дали тёмно-бурым канюком жалобно кричащим точно канюча аль кляньча чавой-то. Хиииэээ… хиииэээ слышитси таковой зов.. И видятся мальчишечке лица: матушки, братцев, сёстричек, сродников, и его, самого меньшого и дорогого Борилке, братика Млада… Младушко… Острой тоской полоснуло сердечко мальчугана, тихонько сице, шоб не услыхали, застенала душенька.
– Борюша, ты готов? – поспрашал мальца, подошедший, Былята и заглянул у лико, ласково проведя дланью по волосам.
Да абие разрушил таки чудны воспоминания, проступающие образы матушки и Младушки. И Борилка тогды подумал, шо ежели вон чичас струхнёт аль не смогёть добыть тот меч… то и впрямь панывичи, идущие на бероские земли и набирающие у свово воинство усё зло и нежить, растопчут, уничтожать не токмо травы, леса, реки и голубое небо. Вони убъють рыбу и того кляньчущего канюка. Вони изничтожать и мать его, и братцев, и сестричек… и его… его – Младушку, коего Борила, скока собе помнил, водил следом, крепко держа за ручонку и сберегаючи от напасти и вупасности.
И тадыка мальчуган вулыбнулси, просиял он тем горящим огнищам рекам, оглядел серебристо взгорье у каковом торчал чудной, спасительный меч, которым билси Асур Индра… которым будять невдолге битьси Асур Валу, и, повертавшись к Быляте, звонко ответствовал:
– Да! да, дядька Былята, я готов!
Старшина беросов залощил растрёпанны волосья мальчика, и, отведя егось от краю обрыва, принялси крепить к поясу справа толстый конец ужи, а Сеслав томительно вздыхаючи перьвязал праву длань тонкой полосой оторванной от ручника да молвил:
– Борюша, мы тобе будям спущать по-лягонечку… Ты ж правой ручонкой держись за ужу, абы сподручней було и пояс животь не давил, да к груди не поджимал.
– Будяшь нам вуказывать, ручонку леву уверх держати, – добавил Былята и голос его дрогнул, посему он начал дёргать вервь проверяючи ейну крепость, и туже завязывая на поясе мальца узел. – Как хватить спускать тобе опустишь руку униз… Коль надоть спешно вытащить уверх вскинешь и помашешь из сторону у сторону. А ежели ищё надоть опущать схватишьси за ужу. Мы будям слёдить сверху… так, шо ты… ты… эвонто…
Былята смолк и тяжёло задышал, опосля унезапно схватил мальчугана за плечи и прижал к собе, словно свово дитя… вложив у тот порыв увесь отцовский страх за жизть Борилки.
– Дядька Былята, – выныривая из объятий и чувствуя, як зашевелились у очах крупны капли слёзинок, откликнулси мальчонка да порывисто моргнул, изгнав у ту слабость из глаз и души. – Опущать мене надобно как можно нижее… и ежели я руку удол не вопущаю значить ни чё… терплю… усё значить ладно. А тяперича дяржите ужу крепче, оно як мене надоть ищё невзирая ни на чё освободить из полону Валу… у то я ему обесчал.
Борила взял вервь у праву руку да вложив у широку пясть Быляты, кивнул ему. И немедля ни мига направилси к краю бездны, остановившись, почитай на рубеже оземи и отвесно уходящей униз стёны… сице, шо носы его сапог вже выглянули за ту кромку и нависли над пропастью, а мальчик почувствовал, аки натянулась справа от негось ужа, потянув за собой пояс. Подошедший к нему Крас, встал подле да глянув у евось лико, обнадёживающе вулыбнулси и прогутарил:
– Я буду за тобой присматривать… И ежели чё не так.
– Ты помнишь, – перьбил парня малец, и зекнул у его голубо-серые очи в оных будто у водице отражались огоньки выбивающихся с под низу рдяных струй. – Кады-то ты мене страшилси пущать у Подземный мир? Обаче я прошёл ту торенку и посему… посему днесь, Крас, живы дядьки Былята, Сом и Гуша. Поелику ноне мы с тобой стоим туто-ва на краю эвонтой бездны. Выходить не зря тадыличи ты мене пустил у тот лаз. Невдолге… невдолге я буду сызнова туто-ва… вы токась спущайте мене нижее, абы полканы, – и Боренька, обернулси, обозрел удерживающих ужу воинов, выстроившихся у рядь: Быляту, Сеслава, Сома, Гордыню и Орла, а позади них увидал Раму и Керу, кои, по-видимому, жёлая усё сами лицезреть, неторопливо шли в направлении пропасти, пояти чуток правее уступа идеже стояли робятки. – Да, – дополнил отрок и наново выззарилси на Краса, – абы полканы ничаво, ничаво не слыхали. Ну, а я тадыкась пойду…
И вяще не балабоня Борюша резво присел на корточки, ухватилси руками за кромку уступа да соскользнул удол, принявшись промеж того правой рукой, обмотанной у ручник, шарить уверху во поисках ужи, а очами неотступно созерцать меч Индры воткнутый почитай до трети у серебряно возвышение. Ярый свет от горящих рек резко вдарил ему у очи, жар пыхнул у лицо, покрыв сверху волосы и вечи крохотной капелью водицы, верно исторгнутой кожей. Ужа слегка съехала униз, а Борила, напоследях нащупавши, ухватилси за верёвку правой рукой, и посем, шоб малешенько ослабить потянувшийся увысь пояс, мгновенно надавивший на рёбра, взялси за неё левой.
– Ну, ты, як? – вскликнул обеспокоенным гласом Крас.
– Усё, усё ладненько, опущайте мене униз, – успокаиваючи молвил малец и вздев голову выззарилси у лицо парня, голова и ноли до стана тело которого нависало над ним, выглядываючи с под краю уступа.
Крас торопливо кивнул, и поднял увыспрь праву руку, и мальчишечка абие поехал на уже удол… так потихонечку… по капелюшечке… по махонечке… по крупиночке… И эвонтова махоточка, крупиночка, капелюшечка с кажным мигом усё шибче и шибче обдавала с под низу мальчугана жаром, курила у лицо долетающим жгучим паром, ударялась о подошвы сапог бусенками огня отскакивающих от лопнувших огромных бурлящих пузырей и булдырей. Борила впившись в ужу руками, обхватив ейну ребристость перстами, неотрывно глазел на рукоять меча, обдумывая кады ж надоть остановитьси и як прогикать у то имя… Имя подсказанное ему самим Асуром Ра. Ведь из того, шо було поведано, спущано по радуге, явствовало, чё имя мечу Индра дал своё. Не то, шоб просто величалси меч – Индрой, а содержал у себе значение имени Бога.
Индра – лунный, иной Ра – утак следовало кликать меч… А значить мальчик был прав, кумекая, шо имечко меча казало о той Лунной торенке, по коей шествовал Бог. Токмо не ведал отрок, шо и само величание Индры вобрало у собе тот овринг. Лунный отличный от Солнечного… иной… другой… Не мудрено, тяперича, шо тако имя меча было никому ни знамо, никому окромя самого Асура и его – вечно зрящего за усем на Бел Свете, солнечным Богом Ра. Ибо усякий воин, взявший творённый меч у руки, нарекал его лишь у присутствии восходящих во небесну твердь златых волов, влачащих воз с сияющим Ра. Выкликнув у то величание, воин казуя лучам красна солнышка своё орудие, просил от ярого, кипучего и жизнеутверждающего Асура скрепить тайну связь меж человеком и мечом… другами, соратниками, соотчичами коими враз они становились.
Покуда Борила занятый теми думками, терпел, отвлекаючи собе от полымя излетающего из огненной бездны, ужа помалешенько спускала его униз. Жар становилси усё паче невыносимым, а густой, словно марево палящий пар витающий вкруг мальчика, казалось сжимал его у своих пылких объятьях. Жгучий воздух проникал у ноздри, давил своей горячностью на грудь. Под рубахой и штанами усё вжесь давно взмокло, удол по коже струились ручьи солёной водицы. Со лба на нос скатывались почти с ноготок капли пота, иноредь они замирали над очами, удерживаясь густыми, чорными бровьми мальца. Обаче вскоре перьполнив у те волосья своей обильностью, перьпрыгиваючи, стекали дальче, закатываясь у сами очи. Борилка тады ж прерывчато моргал, сгоняя застилающу глаза водицу, стремительно дул собе на нос и уста, идеже на тупом егось кончике и по краю верхней губёнки скапливалась широкими полосами испарина.
Мальчик продолжал крепитси, занеже всяк раз, оторвав взгляд от пляшущих потоков смагло-кумачовых огненных рек выкатывающих свои воды на серебряно возвышение, и вздевши голову увысь, явственно видел, немногось правее от уступа, на каковом возлежал беспокойно глазеющий на него Крас, чётко зримые лица Рама и Керы. Полканы внимательно следили за его спуском, склонив низко свои станы над бездной, точно жёлая усё слышать.
Токмо туто-ва, у самой пропасти, гулко бурлящие, пламенеющими, водами реки выпускали из собе пронзительно дребезжащий звук, пыхая булькающими булдырями вони источали резкое шипение и плюханье, а струи огня казалось и вовсе оглушительно свистели, подавляя у той зычностью усё о чём перьговаривались меж собой полканы и широкось раззевая рот гикал Крас.
Неприятный кислый дух стал долетать с под низу и вкупе с жаром не давал возможности вдохнуть по-глубже, отчавось Борила стал дышать порывисто и почасту чрез рот, и вдыхая воздух сквозе небольшу щель, выпускал евось из носу. Мелкие капли, отрывавшиеся от булдырей и поверхности огнища, усё чаще и чаще проносились мимо лица мальчишечки, устремляясь увысь. Овые из них опускались на штанины, дырявили тама прорехи, а засим, чрез таки ездовиты места, ныряли унутрь да обжигали кожу ног. Болезненность от у тех ожжённых мест инде перькашивала лицо отрока. У скорести колико проскальзывающих горящих крошек резко возросло… и вони стали приземлятьси не тока на штанины, но и на рубаху. Они начали цеплятьси за волосья, которые уначале спуска взмокли, а тяперича, как-то разом, просохнув, наполнились хрустом, будто сушняк подкидываемый у костерок.
А у тама, на рябистой поверхности, огня стали появлятьси редрые пятна, они словно выныривали из глубин и растекаясь у разны сторонки пущали увыспрь задхлый, закисший дух, отвратительно-удушливый. Выходящие мелко-струйчаты потоки огня, изливаясь плавно и медленно, осыпали окрестъ собе искры паче крупные чем у те, оные лётели у направлении мальца. И у то было добре, шо в основном били те потоки позади серебристого бугра, и их струи не доставали до Борилки.
Пристально обозревая пропасть нежданнно-негаданно мальчику покумекалось, шо и сами реки точно живо существо, кые также, аки и он, тягостно дышить, то подымаючи увыспрь свои воды, то сызнова опускаючи к долу. Раскатистый треск, гул и нарастающее бренчание наполняло усё кругом него, а смешивающееся с чуть ощущаемым гулом прерывистое дрожание ужи мерещелось веянием… духом той приглубой… приглубой бездны. От яркого света и постоянного движения текущей огненной водицы у Борюши закружилась голова, а миг спустя его замутило, хотя последний раз он жамкал днём. Нестерпимый, вжесь почитай неперьносимый жар обхватил тело мальчугана и мощно сжал так, шо затрещали кости, а ноги у сапогах, кажись, вспламенились… Опосля ж того, кажись, запылали на нём и штаны, и рубаха, и волосья. Торопливо покачав головой, и проморгавши, оно как от того огнища, у очах, засверкали рыжие жернова, отрок опустил леву руку и ощупал собе, проведя дланью и перстами по вещам, лицу и волосьям… вельми горячими, но не горящими.
«Ох!» – успокоительно дохнул Боренька, успокоившись тому чё вон на самом деле не пылаеть.
Одначе стоило ему отпустить левой рукой ужу, як не мешкая движение его у пропасть прекратилось. Мучительно и туго дыша, пропуская ядрёный, затхлый воздух скрезь тонку щель обожжённых уст, мальчуган задрал голову и посотрел выспрь. Чрез навернувшиеся на иссохшие, от жгучести, очи крупны капли слёз вон узрел блистающее своей белизной лико Керы, словно ярка пежина, выступающее средь тугой порхающей мары. До Керы было далече… не так вестимо як до меча, но усё ж и не близко… не близко… А посему стоило попробовать призвать меч.
Смрадное полымя, витающее у бездне, наполнило не токмо усю её, оно, сице пригрезелось Борилке, залезло и в него самого. Поелику кады он, наново вперившись очами у меч и протянувши руку удол раскрыл широко пясть, да приотворил роть, оттедась… изо рта вышло мало облачко серо-жёлтого дыму, а охрипший глас отрока не громко молвил:
– Индра – лунный, иной Ра.
Обжигающий пар заскочил у роть мальчишечки и укусил его за вялый, лениво-ворочающийся язык, облизал рьяной пылкостью горло, и, достав до лёгких, пыхнул у них своим пламенем. От энтой резкой боли Борюша на мгновение сомкнул очи и тягостно вздрогнул телом, а пред глазьми евойными заплясали у хороводе червлёные лоскутки огнища. Морг спустя, мальчонка вроде як оправилси от боли, отворил сухи глазёнки с опаленными на них ресничками и всмотрелси в возвышение. Одначе, меч оставалси на прежднем месте… вон даже не шелохнулси, васнь не слышал зова отрока.
Широкось растопырив перста на левой руке, и выпустив из правой ужу, мальчуган маленечко перьклонилси, и повиснув на поясе, опустилси ближее к серебристому бугру. Кипящая водица нежданно плесканула поток на возвышение и зычно заурчав, кинула столп пара у лицо мальчика. Такового горячущего, шо кадыкась он окатил Борилку, тому почудилось чё у лико плеснули вар.
– Ы… ы… ы. – Мучительно застенал Боренька и отворив роть громко гикнул, – Индра – лунный, иной Ра!
И абие зримо заколебалси меч. Вон изогнулси у бок, опосля дрогнул, а по его гладкому клинку пробёгла мала така рябь, то… по-видимому, он утак изгибалси, стараясь вырватьси из полона, в оном удерживало его серебристое возвышение. От того душного, спёртого воздуха у отрока чавой-то крепко застучало во лбу… засвербило в носу, а посем из правой ноздри выкатилась яркая, жёлтая капля юшки и сорвавшись, полётела униз, будто жаждая попасть на рукоять меча. Но кровь не вуспев коснутьси меча, резко обернулась малешенькой бчёлкой, каковая чичас же взмыла выспрь, и, зависнув над головой Борилы, тихонько жужжа, принялась тулитьси к волосам.
А Борюша унезапно почуял, як затряслось усё его тело от выдыхаемой бездной жарыни, кожа ноли уся покрылась мелкими мурашками и волоски на ней встали дыбом… И токмо зачур, дарёный Валу, крепко прильнув к коже у там, гдесь бьётси сердце, холодило его, да точно сдерживало пронзительно-звонки удары.
Ищё водна капля юшки выкатилась из ноздри и не долетев до рукояти меча сувсем немножко, обернулась бчёлкой. Выпорхнувшая с под возвышения малюсенькая горяща брызга молниеносно вдарилась у бчёлку, опалив её своим жаром, и та, будто падуча звезда, впала у пылающие воды. Чавой-то, в там, у реке заскворчало, запыхтело, и, бахнув, выбросило увысь высоку волну, коя накатив на серебристо возвышенье и молниеносно схлынув обратно, воставило на поверхности бугра и на самом клинке меча мельчайши искорки. У те, раскалённы капли яро зашипев, без задержу, словно втянулись унутрь серебра и блистающего клинка. А у мальчика вдругорядь пред очами усё заколыхалось, або може у то закачалась гладь огненной водицы. В голове, чтой-то вельми мощно звякнуло… вжесь вроде варган, затрепетавши, выдал низкий чуть глуховатый звук. Засим мальчишечка припомнил бело лицо Керы, со сведёнными уместе тонкими бровьми, и его чуть сиплый с отдышкой голос, кый произнёс: «И запомни Борил, совсем, не важно, ведаешь ли ты имя меча, не важно, сможешь ли удержать. Если в тебе не течёт кровь благородного Асура Индры, меч твоим не станет».
«Юшка!» – эвонто слово, пролетев у егось главе, точно вернуло силы Борилке, и вон проследил взглядом за третьей каплей крови, которая покинув нос, обернувшись бчёлкой, впав униз, погибла у пламени.
Вот оно, шо, дотумкал мальчуган. Усё дельце в крови, в у ней, посему и стремились те капли впасть на меч, верно, ведая, чё тока так могуть освободить его из возвышения. Точно у тот серебристый бугор выпустит из собе клинок, лишь тады, внегда меч убедитьси, шо за ним явилси потомок Индры… тот у каковом течёть, усё ищё течёть евойна юшка.
И не мешкаючи отрок сызнова ухватилси правой рукой за вервь, подтянул собе уверх и вскинув леву также взялси за ужу, повелевая беросам спущать его ниже. Прошёл лишь морг… у тако мало времечко… и Боренька вдругорядь поехал удол. Напрягаючись из последних сил, вон крепилси, чуя просто невыносимый, будто объявший пламенем сапоги, жар таковой, шо перьстались ощущатьси ноги. Спустившись немноженько униз, и вжесь невмочь терпеть мальчик скинул с верёвки леву руку, и погодя, кадысь движение прекратилось, отпустил ужу и правой. Вон вновь изогнулси и повиснув на поясе, исклонившись улево, протянул к колеблющемуся мечу леву руку да на чуть-чуть замер. Из носа, прям, единожды, с обеих ноздрей, неторопливо выкатились крупны, жёлты капли юшки. Они, на сиг задержавшись, повисли на вздёрнутой верхней губёнке отрока, медленно, точно набухши почки, качнулись, да, напоследях, сорвавшись, стремительно полётели к мечу.
И Борила следя взором за у теми капельками, утретий раз зычно кликнул: «Индра – лунный, иной Ра!»
Да чичас же захлебнулси вдарившим у рот, нос и глаза накалённым паром, от коего мальца нежданно закачало из стороны у сторону. Капли юшки, меж тем, долетев до возвышения приземлились на егойну серебристу поверхность и в виде малюсеньких голышей, у которые обернулись, скатились по у той залащенности к огненным водам. Водна ж из у тех крох крови впала на саму рукоять, верней, на грибовидное навершие у каковом лучисто пылал алый яхонт.
Жёлта капелька притулилась, прям, на грань эвонтого яхонта и словно робея… вяло потекла по рукояти к массивному перькрестию. Ащё мгновение и юшка вроде як впиталась у рукоять, поглощённая им.
И тогды меч, судя по сему, жаждая, али ожидая у той крови, перьстал трепыхатьси, вон застыл, а засим удруг светозарно вспыхнул каким-то ярко рдяным с фиолетовым отливом цветом. Он засиял тем светом, а вжесь чрез сиг потух… И абие послышалси раскатистый грохот, и показалось висящему на уже у приглубой пропасти Бореньке, шо заходила ходором уся бездна, вздыбились, вспенились у ней огненны воды, зашатались и сами стены, а серебристо возвышение дрожмя задрожав махом ушло униз у горящи реки, аль можеть у то лишь воды нахлынули на него. Борила, глаза которого от иссушающего жара наполнились слезьми, не смог то разобрать. Обаче он явственно увидал, як нежданно меч Бога изогнулси почитай, шо дугой, и резко дёрнувшись мгновенно подалси выспрь, бабахнувшись своей холодной, точно льдяной рукоятью об длань мальчонки, на крохотку прильнув к ней. От сей унезапности мальчуган ажно расстерялси и тяжело вздрогнул, отчавось сызнова закачалась ужа, а вкупе с ней и он… тудысь… сюдысь… одначе, меч усё ж дотюмкал схватить, прижав его могутну рукоять перстами к пясти.