«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг.

География нового места жительства

Кончилась подготовка к жизни и началась жизнь

Загадочная Самара.

По пути из Иваново в Куйбышев, я зашел в Министерство Авиационной промышленности, где мне подробно рассказали, как добраться до завода.

Завод находится не на Красной Глинке, как нам сказали в спец. части института, а рядом – в пяти километрах от нее, в поселке Управленческий – административном центре Красноглинского района. Поселок изолирован от города лесным массивом и как нельзя лучше подходил для изоляции в нем спец. контингента.

Поезд до Куйбышева от Москвы шел 36 часов. В Куйбышев я приехал в 5 часов утра 29-го марта 1952-го года. В министерстве меня предупредили, что первый автобус отправляется в 6 утра и надо часик подождать в вокзале. Город встретил пассажиров сильным морозом (за 20 градусов); автобусы в то время не отапливались, и пока ехали, у меня в моих новых хромовых сапогах, в которые меня одел папа, очень замерзли ноги – я отчаянно стучал ими друг о друга, пытаясь хоть как-то их согреть. Слышу разговор пассажиров с кондуктором о том, что из-за вчерашнего бурана автобус пойдет «через Безымянку», т. к. Новосемейкинское шоссе (теперь Московский проспект) еще не расчищено.

Расположен поселок в лесу почти над Волгой. С южной стороны он примыкает к «Коптевскому» оврагу, с северной стороны к отрогам оврагов, за которыми раскинулась Красная Глинка. От города (от Хлебной площади, где когда-то была почтовая станция, и все расстояния отмерялись от нее, и откуда же отходили автобусы) до поселка по автомобильной дороге 30 км, автобусы ходят раз в час. Летом можно добраться по Волге на водном трамвайчике, от городской пристани до пристани «Коптевский овраг». По Волге это 18 км. Водное сообщение было регулярным, пристанью был небольшой дебаркадер, с кассой, залом ожидания и туалетом.

И на автобусе, и на водном трамвайчике дорога занимала чуть больше шестидесяти минут. От пристани к поселку, который расположен на высоком берегу, вели 400 ступенек лестницы с резными беседками на площадках для отдыха. Лестница от пристани подходила к «здравнице» – санаторию «Красная Глинка». Санаторий располагался в красивом белом здании с колонами и портиками.

Когда я, знакомясь с поселком, на следующий день подошел к здравнице, то на противоположном склоне Коптевского оврага ещё катались на лыжах, выделывая зигзаги, а через день по улицам Безымянки, куда я приехал становиться на военный учет, сплошным потоком текла талая вода.

Кроме лестницы наверх от Волги вела серпантином красивая дорога, сооруженная, судя по вделанной в камень чугунной надписи на подпорной стене, к 1917-м году. Подпорные стены были на четырех поворотах. Эта дорога, рядом с которой в 30-тые годы построили здравницу, наверху шла к лесной просеке, часть которой позже стала центральной улицей городка. Дубы, растущие вдоль центральной улицы – Сергея Лазо, это остатки леса. За пределами городка центральная улица продолжается дорогой по лесной просеке. Эта дорога вблизи Управленческого покрыта бутом – дорога «каменка». В лесу дорога обустроена кюветами и обрывается примерно в четырех, пяти километрах от Управленческого городка. Дорога от Волги прокладывалась в годы Первой Мировой войны к Водинскому месторождению серы, чтобы вывозить серу по Волге баржами. Когда я приехал, еще были на берегу остатки фундаментов складов для хранения серы. С началом Гражданской войны строительство прекратилось.

Подпорную стену строили из местного камня, добываемого в Коптевском овраге. До сих пор видны остатки двух маленьких карьеров и, когда я приехал, на них были остатки металлических конструкции для погрузки камня на подводы.

Дорога в самом овраге вела с Волги в Самару через деревню Сорокины хутора. В Коптевском поселке, на входе в овраг с Волги, в дореволюционные времена формировались обозы из санных повозок, прибывших по льду из Ширяева, Большой Царевщины, Красной Глинки и с Гавриловой поляны, чтобы по Коптевскому оврагу и далее до деревни Сорокины хутора, пройти большой группой, т.к. в Коптевском овраге пошаливали. В Сорокиных хуторах была последняя остановка обозов перед Самарой. Это мне рассказывал лесник Николай Иванович Игошин, который помнил рассказы старожил. До недавнего времени в деревне сохранялась большая коновязь – длинное бревно на метровых стойках. Название оврага «Коптевский» вроде бы произошло от промысла местных жителей по производству дегтя и древесного угля.

Волга в давние времена была и зимой, и летом основной транспортной магистралью. Летом грузы и люди по Волге доходили до самого города.

На берегу рядом с Управленческим городком был до середины пятидесятых годов гипсовый завод. Известняк для него добывали наверху и по металлической трубе спускали вниз к заводу. Гипс вывозили по Волге баржами. Я еще застал два или три сезона вывозкой баржами. Позже завод ликвидировали и в карьере добывали щебенку, которую вывозили автомобилями. Там я детям показывал камнедробильные машины. Сейчас на месте карьера построили коттеджи.

До революции о сохранении красоты не думали. Вдоль всех Жигулей добывали известняк. Экскаваторов тогда не было – вручную рыли штольни или брали то, что выходило наружу из горы, и тут же перерабатывали. В Ширяеве долго сохранялась красивая высокая труба, оставшаяся от завода по переработке известняка. Труба была отнесена к памятникам материальной культуры, но когда критерием духовности стали деньги, какая-то чиновница, ответственная за сохранность этих памятников, или не достаточно умная, или достаточно подлая, разрешила её кому-то уничтожить.

Над Волгой, между Коптевским оврагом и Студеным оврагом стоит миниатюрная печь для обжига известняка. У туристов это место так и называется «Печка».

Волга в районе Управленческого отделена от основного русла островом Зелененький. В протоке организовали затон для разделки плотов, которые приходили с Камы. Лес был нужен для строительства ГЭС. Наверху, рядом с Управленческим построили ДОК – дерево обрабатывающий комбинат. Бревна к нему с берега поднимали брёвнотаской – тележкой на рельсах.

Поселок назван Управленческий, т.к. предполагалось, что в нем будет расположено управление строительством Куйбышевской ГЭС. Один из корпусов завода был построен изогнутым, так, чтобы воспроизвести часть русла Волги для проведения в этом корпусе гидравлических испытаний, на мой взгляд, он имитировал русло от Жигулевских ворот до Студеного оврага. По довоенному проекту Волгу собирались перекрыть у Красной Глинки. К Красной Глинке подвели железную дорогу и для сооружения гидростанции начали строить завод «Электрощит». Под гигантскую высоковольтную мачту для передачи электроэнергии при строительстве ГЭС, с одного берега на другой, до войны успели соорудить громадные железобетонные опоры с торчащими из них крепежными болтами. За время войны их подмыло. При нас одна из них торчала одним краем из воды рядом с Красноглинским пляжем и за несколько лет совсем ушла под воду, бесследно замывшись песком. На снимке видны две опоры.

Волга все время меняет русло. В конце XIX века основное русло шло вдоль нашего берега, а нынешнее судоходное русло называлось Серной Волжкой, потому что в горах в очень небольших количествах местные жители, может быть, речные пираты (по преданию казаки Стеньки Разина, а может быть, Барабашки – это местный атаман) добывали серу для изготовления пороха, чтобы грабить купцов.

В округе размещались окруженные заборами со сторожевыми вышками лагери будущих «строителей» ГЭС. Недалеко от Управленческого, в лесу оборудовали амональный склад, где хранили взрывчатку для производства взрывных работ. Я еще застал остатки пороховых погребов и громадную стальную мачту громоотвода. Потом мачта упала, а территорию, ограниченную по периметру глубокой канавой (рвом), раскопали под картошку.

После войны место для строительства ГЭС изменили, а поселок Управленческий остался. Остались и лагери для заключенных, которые должны были строить ГЭС. Лагерь в самом городке через несколько лет после моего приезда ликвидировали, а лагерь рядом с городком у автобусной остановки «Школа ГУЛАГа», до сих пор функционирует. При Хрущеве политических заключенных отпустили и реабилитировали. В лагерях сидят уголовники. Я как-то проезжаю на «Запорожце» вдоль забора школы ГУЛАГа и вижу: стоит у забора такси, а женщина в длинном платье и платке бросает через забор пачки чая. Увидев меня села в такси, и машина уехала. Там, где дорога «каменка», когда-то прокладываемая к Водино, сворачивает с просеки, являющейся продолжением улицы Сергея Лазо, и поворачивает на отрезок, идущий в северном направлении, расположено кладбище заключенных. На некоторых могилах памятники, установленные родственниками, остальные отмечены только табличками с номерами.

Говорили, что, то ли в лагере, который находился в городке, то ли в «учебных классах» школы ГУЛАГа сразу после войны сидела знаменитая актриса Русланова, которую посадили, обвинив в мародерстве, за то, что она, мол, из поверженной Германии вывезла целый вагон всевозможного добра (это не умаляет её таланта великой русской певицы). Я говорю только о том, что так говорили, а как-то на радио кто-то говорил, что он беседовал с человеком, который сам видел Русланову в заключении на Колыме. Я не биограф Руслановой и не знаю, сидела ли она где-либо.

Но практически все, кому посчастливилось остаться живым и кого демобилизовали прямо в Германии, что-либо везли. Гурченко рассказывает, что ее отец привез аккордеон, наш заводской коллега привез пианино. У нас в студенческом общежитии ходила байка, что самый умный привез из Германии «чемодан» швейных иголок на продажу поштучно. Наша власть и командование не мешали этому. Всё везли в Россию, где ничего не было. Ничего нет греховного в том, что солдат вышедший живым из боя, как вознаграждение, возьмет этот маленький трофей.

Но когда Сталин узнал, ЧТО везли люди известные, он был возмущен до глубины души: Этим-то чего не хватает? Сейчас я прочитал, что ближайший сподвижник Жукова – генерал Телегин – вез целый эшелон, в котором среди прочего были художественные ценности, в том числе изделий из серебра и золота больше пуда. Генерала, как и Русланову, посадили, хотя он предоставил справки, что все это он «купил» по ценам, которые, может быть, сам устанавливал. Телегин был конторский генерал, и его исчезновения ни солдаты, ни народ не заметили (Комсомолка 10.09.04.).

Жуков привез себе, если не врет Комсомолка, «4000метров тканей! 323 шкуры дорогих мехов! 55 ценных картин классической живописи больших размеров! 7 ящиков дорогостоящих сервизов столовой и чайной посуды»! Может быть, в этом не было стяжательства и стремления обеспечить своих потомков средствами через комиссионные магазины. Может быть, он все это собирался раздаривать? Может быть, награждать своих подчиненных за отличную службу? Уж не узнаешь. Сталину лично ничего не было нужно – он владел всей империей, а по оценке объективных историков – сам он был аскет. Он полагал, что и его сподвижникам не должно быть что-то нужно. Их жизнь была обеспечена комфортом, а их дети, как и его, сами должны заработать себе на кусок хлеба с маслом. И так жили все его ближайшие соратники – они были единомышленниками и наследства детям не оставили, может быть, и хотели, да боялись. А Жуков захотел, и не побоялся. Но Жукова Сталин посадить не мог. Это бы бросило тень на нашу победу, ведь с именем Жукова связаны: оборона Ленинграда, разгром немцев под Москвой, разгром немцев под Сталинградом – на его полководческий талант не должна была пасть тень. Взятие Берлина, в конце концов, – жертвы тогда не считали, важна была победа, хоть и любой ценой, а у Жукова потери были особенно велики. Сталин и как личность уважал и ценил Жукова. Жуков рассказал Симонову, а тот редактору «Красной Звезды» Ортенбергу:

«Однажды полушутя – полусерьезно, обратившись к двум присутствующим при нашем разговоре членам Политбюро, Сталин сказал:

– Что с вами говорить? Вам что ни скажешь, вы все: «Да, товарищ Сталин» «Конечно, товарищ Сталин» «Вы приняли мудрое решение, товарищ Сталин». Только один Жуков спорит со мной…»

Когда поутихло победное ликование, убрал он Жукова с глаз долой (вроде бы, в Одессу командующим округом), неприятно ему было разочарование.

После смерти Сталина число заключенных существенно уменьшилось, и большинство лагерей вокруг Управленческого было ликвидировано, осталась «Школа ГУЛАГа». Не исключено, что среди заключенных были солдаты, освобожденные из плена, поведение которых в плену проверяющие органы сочли заслуживающим осуждения. Ненавистники истории России пишут, что чуть ли не все освобожденные из плена, из немецких лагерей были отправлены в наши. Солженицин в «Архипелаге» пишет: «миллионы и миллионы». Юрий Нерсесов, в своей книге «Продажная история» (2012 г.), приводит данные, из которых следует, что было арестовано менее 7% от общего числа освобожденных (272 687 из 4,2млн.), и может быть, кто-то из них сидел в наших лагерях, вокруг которых шумел родной русский лес.

Весь Красноглинский район, состоящий в то время из трех поселков: Красная Глинка, Мехзавод и Управленческий, расположен в лесу. Этот лес от Сока до города разбит на кварталы. Контора лесничества или лесхоза на Управленческом. До 90-х годов осуществлялось грамотное лесопользование, и проводились регулярные поквартальные рубки леса. Крупные стволы на Горелом хуторе разделывали на доски, а из маломерных стволиков вытачивали пробки для деревянных пивных бочек и кругляшки для крепления на оштукатуренных стенах выключателей и розеток. С липовых стволов сдирали кору и мочили ее, чтобы отстал луб, из которого шили мочалки. Озеро недалеко от Управы так и называется «Мочальное». Я еще застал липовую кору, опущенную с берега в воду. Господи, как недавно это еще было: амональный склад, мочальное озеро, липовая кора в воде у берега и мочалки из коры липы, которыми мы мылись. Это был основной вид мочалок. Какое-то время городок был закрытым. У гаража, на ответвлении Красноглинского шоссе в городок, стоял шлагбаум. Это место долго называлось: «у шлагбаума». Во время войны на заводе производили вооружение, вроде бы минометы или мины для них.

Пеленой забвения покрылось военное прошлое городка.

(Писал я это давно, а в 2011 году вышла подробная книга С.А.Ильинского – «Управленческий», написанная по архивным материалам, а я пишу о том, что сам видел или слышал, поэтому возможны разногласия).

Березовую рощу посадили военные курсанты. В лесу недалеко от городка я застал еще следы кладбища военнопленных, куда студенты мединститута – ровесники моих детей, ходили добывать кости (черепа) для изучения анатомии. Могилки были очень мелкие. Небольшой холмик и под ним кости. Крестиков на могилках давно уже не было. Несколько десятилетий тому назад (возможно в 1955 году в связи с визитом в СССР Аденауэра) возник вариант посещения этого кладбища немцами и вокруг него возвели маленький (примерно полметра) заборчик. Позже я уже на него не натыкался, когда ходил по грибы. Сейчас и с той, и с другой стороны идет шум о том, что надо реанимировать старые захоронения. Не надо. Не надо будить шовинизм ни с той, ни с другой стороны. Ни с той, ни с другой!

Наташа Иванова (в замужестве Кутумова) рассказывает, что мимо их огорода пленных немцев под конвоем с собаками водили на работу. Так дети (Наташе в ту пору было 7 лет) дергали на своих огородах морковку и, стараясь быть подальше от собак, давали в руки эту морковку крайним в колоне немцам. Ни родители, ни конвоиры этому не мешали!!! Пленные были живыми людьми. Голодными. Их было жалко. Читал я так же и о расконвоированных немцах, которые на берегу Волги работали без конвоя, а в свободное время на базаре приторговывали сделанными в лагере поделками. Читал я в местной газете воспоминание об том времени, автора, который был тогда мальчишкой, что они с отцом что-то делали на берегу Волги, и у них из-за недостатка сил, что-то не получалось, Идущие мимо работающие на берегу расконвоированные немцы им помогли.

Люди к людям относятся по-людски.

Вся склока, которая идет сейчас по поводу перемещения или сохранения захоронений и памятников, поднимаемая и с той, и с другой стороны, ведет только к отчуждению народов, к реанимации вражды. Кто-то это считает нужным подогревать, чтобы, проявляя заботу о костях, было легче управлять живыми, и посылать людей на новые полигоны смерти.

Нашим друзьям – Ольге Лиоренцевич пришло сообщение, что найдено место гибели её отца. В лесных, заболоченных дебрях смоленского края поисковиком энтузиастом Андреем Мясниковым был обнаружен окопчик с двумя останками. При одном из них был полусгнивший медальончик, по которому определили, что принадлежит он Георгию Николаевичу Лиоренцевичу. Косточки собрали и положили в гробы. Его детям пришло приглашение на торжественное перезахоронение. Теперь, вспоминая отца, его дети представляют себе место его гибели и его могилу.

Более полувека тому назад, там шли жестокие бои, высотки переходили из рук в руки, погибшие оставались на месте гибели на чужой стороне. За прошедшее время на месте боев вырос лес, и в этом лесу Андрей нашел пропавших без вести, но нашелся медальончик Георгия Николаевича, и он, хоть и через 55 лет, вышел из безвестности, а его товарищ так и ушел в неизвестность.

Обуянная чувствами Ольга написала отцу письмо, она рассказала не только о себе, но и о его внуках и даже правнуках, все подробно ей хотелось ему поведать, взрыв эмоций вылился в стихо творение – с её разрешения привожу это письмо целиком.

Рассказывая в письме о потомках Георгия Николаевича – о его детях, внуках и правнуках, Ольга рассказывает и о нашей стране, о том, как, приложив старания, дети фронтовой вдовы имели возможность получить образование и достойно продолжить его родословную.

А я только что сказал, что не надо реанимировать старые захоронения, что это будит шовинизм. Жизнь противоречива. В потомках Георгия Николаевича перезахоронение его останков шовинизм не возбудило, а души обласкало и облагородило.

Склоку поднимают, и шовинизм будят руководители государств. Особенно это касается захоронений по горячим следам на площадях освобожденных городов. Конечно, хоронить людей на чужой городской площади – это как поставить веху своего присутствия. Памятники можно ставить где угодно, а вот хоронить следует на кладбище. Но что сделано, то сделано, и это уже не вехи, а памятники истории. Тем более что это сделано по горячим следам, как реакция на только что прошедшие битвы.

Я знаю только три места, где захоронения на городской площади исторически оправданы – это Марсово поле в Петрограде, как веха свержения самодержавия, Красная площадь в Москве, как веха Великого эксперимента, и центр Берлина, как веха конца Мировых войн. Это я знаю только три места.

Завод.

Германский контингент