Вскормить Скрума

Он пощупал письмо в кармане гимнастерки. Всего несколько строк о плохом самочувствии и слишком жаркой погоде. Но они непременно дадут далекому начальству понять, что благоприятной прохлады в ближайшее время не предвидится, что местный главный доктор преисполнен намерений его комиссовать, хотя сил и желания работать осталось много, и он может оказаться очень полезным на своем месте, ибо не далек тот день, когда он сможет самостоятельно преодолеть недуг народными средствами и встать в один срой со своими боевыми товарищами.

На скамейке клубного крыльца неожиданно обнаружился сморщенный старичок монгольской наружности, несмотря на страшную жару, облаченный в драную телогрейку. Он курил настолько вонючие папиросы, что от их дыма тут же запершило в горле.

– Простите, вы не подскажете, где тут почта? – поинтересовался у него Витя.

– Чего? – поднял на него свои водянистые глаза дед.

– Я спрашиваю: почта тут где? Письмо нужно отправить, – уточнил требование военный.

– Таки отродясь её тут никогда не было, – равнодушно ответил старик.

– А как же письмо отправить? – развел руки офицер.

– Таки на пошту сдать, – прошамкал незнакомец.

– Так ее тут нет, – удивился Витя, – Куда сдать то?

Старик выдержал долгую паузу, словно подбирая нужное слово. Видимо военный задал совершенно глупый вопрос.

– Ты, добрый человек, или не слушаешь или не понимаешь, – наконец констатировал он, – Таки я тебе объясню. Вон там, видишь, домишко стоит? – указал он в сторону кирпичного двухэтажного здания, – Видишь? – собеседник кивнул головой согласно, – Таки это Правление, которое выше. Внизу фактория, то бишь магазин, по-вашему, и склад. Таки вот у него с боку синий ящик привинчен. «Пошта» написано. Таки ты в ящик письмишко сунь, оно, глядишь, и дойдет. Понял? – он курнул едким белым облаком, отчего молодой человек закашлялся и, благодарственно мотая головой, побежал с письмом в указанном направлении.

– Эх, молодежь… – вздохнул дед, глядя ему вслед, – Простые вещи, а не понимает.

Действительно, почтовый ящик оказался на месте. Только он настолько зарос паутиной, что Мухин сразу заподозрил неладное. Или это муляж, или им не пользовались по назначению без малого лет десять. Однако, других вариантов дать о себе знать пока не предвиделось, и он сунул конверт в узкую щель, прорвав плотную паучью сетку.

Обратная дорога к клубу показалось значительно короче и легче. Ноги сами его несли, словно освободившиеся от тяжкой ноши. Во всяком случае, одну из поставленных задач он, кажется, благополучно разрешил. Письмо отправил и никто, кроме странного старика в телогрейке, этого не заметил. Связь с Большой землей, по всей видимости, с этого дня установлена. Теперь он настоящий разведчик.

* * *

Мухин устроился на скамейке клубного крыльца. Тощий дед в потрепанной телогрейке по-прежнему сидел рядом. Поздоровались. Познакомились. Закурили. Витя свои – ментоловые с двойным фильтром, Михеич, как старичка величали, – свой ядреный самосад. Он оказался ночным деревенским сторожем. Вверенное ему двухэтажное здание, с почтовым ящиком на боку, чернело невдалеке от клуба и старику не составляло особого труда одновременно нести караульную службу и оставаться при обществе. Ему нравилось наблюдать со стороны молодежное гулянье. Однако, он не отказывал себе в удовольствии и слегка пофилософствовать на вечернем закате в надвигающуюся темную глубину звездного неба. На этой теме они и разговорились. Обсудили перспективы развития человечества, возможности освоения далеких галактик, сложности установления контакта с обитателями неведомых планет.

– Говорят, тарелки у вас тут иногда летают, – затронул Витя любимую тему.

– Это какие? – поинтересовался Михеич.

– Которые с инопланетянами, – уточнил собеседник.

– Таки разные ночью летают. Самолет ночью летает. Вертолет ночью летает. Еще и эти ночью летают, – глубокомысленно заметил старик, – А которые из них с ними будут, где ж тут увидишь?

– А эти – это кто? – улыбнулся молодой офицер.

– Таки круглые такие со старый пятак и святятся, – пояснил дед, будто речь шла о чем-то совершенно обыденном.

– Какие такие круглые с пятак? – опешил Мухин.

– Обыкновенные, – курнул дед.

– И часто ты их тут видишь?

– Считай каждый день, – как бы между прочим сообщил ночной сторож.

– Я тут уже месяц, а еще ни одной такой ни разу не видел, – едва не выронил от удивления сигарету Витя.

– Таки это куды смотреть, – заиграл старик хитрой улыбкой и окутал собеседника густым, едким табачным дымом.

– А куды смотреть? – закашлялся молодой человек.

– Куды, куды… ясно дело куды. На небо смотреть надо. Не в подушку. В подушке мало чего увидишь. В подушке только свой нос и увидишь. И то, если его набок своротить. На небо смотреть надо. Туда смотри и увидишь. Они все там, – обстоятельно пояснил Михеич.

– Что же это радар наш их не замечает? – хлопнул глазами радиоэлектронщик.

– Радар то? – старик на мгновение задумался, – Радар что? Радар железяка. Разве железяка может чего увидеть. Говорят, у этих, американцы которые, такой самолет есть. Таки его радар не видит. Нечто Эти американцев глупее будут?

– Логично, – согласился Витя, – И в каком месте они чаще всего появляются?

– Да вот там, – затряс ладонью старик, словно выловленный карась на крючке, показывая в сторону созвездия Большой медведицы, – Над Чертовым озером… Чего они там летают? Чего им там надо? Чего-то стало быть им там надо… – вздохнул он глубокомысленно, будто над этой сложной проблемой размышлял не один день.

– Что это еще у вас тут за Чертово озеро? – заинтересовался офицер.

– А-а… – кисло сморщился дед и отмахнулся, – Есть место такое… – ему явно не нравилась эта тема и Витя продолжил о своем, о близком:

– И откуда вы их наблюдаете?

– Отсюда и наблюдаю. Тута моя обсерватория. Сижу и наблюдаю. Я сижу. Они летают. Каждую ночь, считай, видимся…

– Это в котором часу?.. – молодой человек почувствовал подкатывающийся от волнения комок к горлу.

– Да как перевалит чуток за полночь, так они и начинают шастать: туда – сюда, туда – сюда, – заводил дед рукой из стороны в сторону перед носом, – Так и шмыгают. Так и шмыгают.

– Очень интересно…

Из распахнутых настежь дверей клуба кубарем выкатились кинозрители. Местные и постарше тут же разошлись по домам. Молодежь осталась толпиться на крыльце и дружно закурила. Надвигался час танцев. Стемнело. Включилась одинокая лампочка фонаря. Желтая и тоскливая. Громыхнула первая музыка.

Витя не любил подобные увеселения. Они вызвали в нем глубокое отвращение. Пляски карликов на лунной поляне вокруг обглоданных костей. Дикие проявления первобытного сознания. Каким низким уровнем общего развития нужно обладать, чтобы находить удовольствие в подобного рода времяпрепровождении. В обществе подобных дрыгающихся недоумков он всегда чувствовал себя лишним и скованным. Гораздо больше ему нравилось проводить вечер наедине с книгой или затягивающей глубиной звездного неба. Там, среди бесконечного потока вселенных находилась некая, потаенная планета, населенная близкими ему сущностями: одухотворенными, интеллектуальными, чистыми. Он верил в неразрывную связь с ними и чувствовал полное свое одиночество среди боевых товарищей, чье непосредственное происхождение от приматов с каждым днем становилось все более очевидным.

Темное небо сдавило желтый свет фонаря до узкого кольца вокруг тесного крыльца. Поднялся холодный ветерок. Становилось немного прохладно. Но в шумное, прокуренное насквозь помещение уходить не хотелось. Разговор завязался больно уже интересный, интригующий, волнительный…

Однако, прервали – диким визгом и грязной руганью. Спрессованными плотными кубами табачного дыма они вылетели из распахнутых настежь дверей клуба прямо на крыльцо к ногам ответственного офицера.

Пришлось встать и пойти разбираться.

Представшее перед ним зрелище произвело на Мухина неизгладимое впечатление. Он словно очутился в эпицентре уголовного гульбища и даже попытался прекратить безкультурно-массовое мероприятие, наивно полагая, что как старший по званию имеет какой-то авторитет и властные полномочия. Однако вынырнувший из живой человеческой массы сержант Цыбуля, изрядно вкусивший прелестей этого вечера, ему сразу и доходчиво объяснил, грубовато вытолкав на улицу и притиснув к холодной стенке тыльной стороны клуба, что если молодой лейтенант будет и дальше выпендриваться, то немедленно получит «по рогам», а если захочет усугубить ситуацию и попытается настучать майору, то чего доброго и вовсе может по дороге пропасть, как его доблестные предшественники, добрая им память, отличавшиеся неправильным пониманием текущего момента. Так что если кому-то где-то что-то не нравится, то ему лучше посидеть в сторонке на теплой лавочке и не портить прекрасный вечер прекрасным парням, желающим светлой любви с прекрасными девушками. Со своей же стороны они обещают больше не нарушать музыкальную гармонию ночи дикими криками и нехорошими словами.

После такого откровенного и доверительного разговора молодой офицер посчитал благоразумным до поры до времени больше не вмешиваться в заведенный порядок культурного проведения досуга, а с сержантом Цыбулей поговорить отдельно в другом месте и при других, более благоприятных обстоятельствах. Ну, не затевать же с сержантом драку в присутствии подчиненных и при явном физическом преимуществе на стороне противника?

* * *

Пережевав поскрипывающими зубами гнусное настроение, лейтенант вернулся обратно на лавочку в надежде продолжить печально прерванный разговор с Михеичем.

Докладывать командиру части о неприятном инциденте с сержантом Цыбулей он пока не собирался. Не потому что испугался угроз со стороны нахального недоумка. Хотя по его мнению, они вполне могли иметь под собой определенные основания. Просто решил немного отложить выяснение отношений до более удобного времени. В конце концов, не столь важно поставить на место чересчур разгулявшегося дембеля, нежели установить истину. Попранное самолюбие может и подождать, а преждевременное разбирательство, не подкрепленное убедительными фактами, только навредит важному делу. Кроме того, некрасиво офицеру жаловаться на сержанта с первых же дней службы. Пока все взаимосвязи не будут установлены, следует больше наблюдать и слушать, по возможности избегая вмешательства в естественный ход развития событий. Тем более, что, судя по всему, некий механизм уже активизирован.

Закурили.

– Так, ты, говоришь, шастают? – Витя попытался вернуть мысли в нужное русло.

– Шастают, – кивнул головой старик.

– Часто?

– Часто.

– Много?

– Много.

– Это хорошо…

Она вышла из самой глубины ночи, что-то протянула Михеичу и, прервав оживленную беседу, тихим голосом произнесла:

– Принимайте по одной ложке перед едой.

– Спасибо, дочка, – улыбнулся старик, беря в руки пузырек с мутной жидкостью, – Что-то ты припозднилась сегодня. Чего не танцуешь? Смотри, как гуляют? Так и просидишь в девках до старости.

Девушка смутилась, захотела нырнуть обратно в темноту, но, увидев кучку вывалившихся их клуба солдат, присела рядом со сторожем, переждать пока пройдут мимо. Не прошли. Заметили. Остановились.

Большеглазая, черноволосая, стройная, с гордым прямым тонким носом и притягательной линий розовых губ, она словно спустилась с небес и прожигала пронзительным взглядом фиолетовый сумрак ночи. Казалось невероятным, что такую неземную красавицу укрывал простой старомодный ситцевый платочек с набивным мелким цветочком.

Она сидела совсем рядом. Он слышал биение ее сердца. Или это его взволнованное сердце бешено отбивало двойной такт, заглушая собой ритмичную дробь ошалевшего ударника?

Спокойное выражение лица, полное безразличие к тому, что происходит там, в плотных клубах табачного дыма и в грохоте дикой музыки, делали ее присутствие здесь неуместным, лишним, опасным.

Кто-то из рядовых присвистнул и гнусным голосом распоясавшего подростка выпалил на всю улицу:

– Ха-ха, лапуля! Давно ждем. Пойдем, пожахаемся, – и пакостно заржал.

Но девушка совершенно не обратила на него внимания. Во всяком случае, никак не отреагировала на грязное предложение, и когда тот захотел нагло схватить ее за руку, резко поднялась с места и громко обратилась к присутствующему офицеру:

– Вы не могли бы меня проводить до дома? Уже поздно. Тут не далеко.

– Охотно, – подскочил Витя на месте.

Она демонстративно взяла его под руку, и он вывел ее сквозь группу захмелевших солдат на пустынную деревенскую улицу.

В спину воткнулись пошлые смешки и грязные намеки. Но на них и внимание обращать не стоит.

– Лекарство поздно привезли, а дедушке принимать надо, – словно оправдываясь, прервала она молчание, – Пришлось сюда занести.

– Конечно, – кивнул он.

– Дедушка много курит. А ему это вредно, – добавила она.

– Это точно, – согласился он.

– В прошлом году его чуть было в больницу не положили на операцию. Думали рак легких. Но оказался хронический бронхит, – сообщила она.

– Надо же…, – поддержал он разговор.

– Он вообще такой беспечный. Совсем о своем здоровье не думает. А ему уже за семьдесят, – заметила она.

– Неужели? – удивился он, – С виду не скажешь. Хорошо выглядит. На все шестьдесят пять.

Шутка явно не вышла и тихо шлепнулась наземь.

Разговор почему-то не клеился. Мимо трех дворов проследовали молча. Обошли широкую лужу или пруд, кто его разберет в такой темноте?

– Странный вы какой-то, – снова заговорила она, – Девушку провожаете и молчите. Чего молчите? Может быть, вы меня боитесь?

– Что вы! Почему боюсь?

– Что же тогда ничего не рассказываете?

– А чего рассказывать? – смутился он

– Рассказали бы о себе. Кстати, – она остановилась, повернулась к нему лицом и по мужски твердо, протянула руку для знакомства:

– Нина.

– Очень приятно. Виктор, – пожал он ее прохладную изящную, узкую ладошку. Даже дрожь пробежала по всему телу, словно электрическим током пробило с макушки до самых пят.

– Ну, и чем вы там у себя занимаетесь, Виктор? – блеснула она озорными глазками.

– Военная тайна, – улыбнулся он своей новой невеселой шутке. И куда только подевалось все его остроумие? Отупение нашло полное. Почти ступор.

Она вела его темными, тихими закоулками. Ее теплое, плотно сбитое тело настолько взволновало его, вселило такие близкие надежды на возможность продолжения знакомства, что даже горло судорогой сперло, и он весь взмок от смущения и новизны не ведомых ранее переживаний.