Колодезная пыль
– Он, я знаю! Ваш Заяц.
– Что вы знаете?!
– С ханжеской поповской улыбочкой воткнул! Нож! В спину!
– Улыбочкой? На себя посмотрите, Зина! Втыкать не во что!
– Зиночка, вам не стыдно?
– И вы с ним заодно?! Снюхались! Подмазали кое-кого в мэрии. Мазью имени вашего папочки. А? Что скажете, госпожа Вишневская?
– Латет ангуис ин херба!
– Что вы сказали?!
От боевого визга Резиновой Зины кровь застыла в жилах у Валентина Юрьевича.
– Вась! Вася-а! – волновалась за мужа Оленька, улёгшись пышной грудью на подоконник и вытянув шею. С ней Ключик от растерянности даже не поздоровался. Судьба несчастного философа-водопроводчика висела на нитке. «Некстати он о змее, любая из мойр примет на свой счёт», – подумал Валентин и спустился во двор, держа развёрнутое письмо как белый флаг миротворца.
– Деус экс махина! – провозгласил Василий, приветственно подняв руку. Широчайшая улыбка осветила его лицо.
– Я? Секс махина?! – оскорбилась Резиновая Зина, однако, проследив за взглядом философа, заметила Ключика и его белый флаг.
– А-а! – выкрикнула она и ринулась к Валентину.
– А-а! А! – Екатерина Антоновна и Ядвига Адамовна тоже не удержались от восклицаний.
Ключик вздрогнул, попятился, однако бросаться на него, прокусывать шею и пить кровь соседки не стали.
– Юра! И ты получил?! – выкрикнула Зинаида Исааковна, хватаясь за письмо. От возбуждения она опять перепутала отца и сына. Письмо пришлось отдать.
– Ке эси текнон Бруте! – с усталой улыбкой перевёл Василий.
– Так это по вашей жалобе нас признали аварийными? – холодно спросила Екатерина Антоновна, гречанка более чем наполовину.
– Да, точно такое же письмо, – кивая с видом эксперта, сообщила Зинаида Исааковна Гольц.
– В это я не верю, – пропела контральтово Ядвига Адамовна. – Валя, ведь это не вы?
– Что бы сказал бедный твой папа, – горестно кивая, проговорила Резиновая Зина, потом вскинулась: «А-а! Знаю! Это она, та змея!» – и, тыча в лицо Ключика развёрнутым письмом, зашипела:
– Мы твоей жёнушке этим обязаны?!
Ленку Викторовну со дня свадьбы невзлюбила товарищ Гольц и не упускала случая вонзить булавку.
Собрание загомонило: «Да, эта могла!» «И всё равно я не верю!» «Фуренс куид фемина пассыт!» «Василий Степанович! Не выражайтесь при женщинах!» «Валя, скажите же что-нибудь!» «Не Ленка ли действительно накатала телегу?» – подумал Ключик, припомнив отношение жены к дому на улице Девичьей. И в этот пренеприятный для него миг случилось в безобразном спектакле ещё одно явление. Бесшумно отворилась дверь шестой квартиры, на пороге возник её хозяин. Подсел к Василию Степановичу и, возложив на плечо философу руку, заговорил отнюдь не шёпотом. Лицо его, освещённое уходящим солнцем наполовину, дёргалось, кривился рот. Вельзевул. Разные слухи ходили об этом человеке. Был он то ли цыган, то ли армянин, то ли еврей, а скорее – кровей в нём, как и в самом Ключике, намешано было понемногу. Говорили, что некогда работал в цирке с лошадьми. А может, не в цирке, а на ипподроме. А может, не работал, а играл, и не на ипподроме, а в джазовом оркестре на саксофоне. Зинаида Исааковна звала его Гариком, но имя это шло ему, как ирокез панка православному священнослужителю. Вельзевулом за глаза именовала его пани Ядвига, потому что в любое время года, где бы ни появлялся владелец шестой квартиры, тотчас обнаруживались неизвестно откуда взявшиеся мухи. Остальные предпочитали вслух не звать его никак, и вообще избегать по возможности, ибо в тёмном взгляде соседа чудились умыслы тайные, которые, стань они явными, ввергли бы в трепет.
– Вообрази, Вася, – пронзительным голосом равнодушного к чужому мнению человека говорил Вельзевул. – Раз-два и готово дело. В лучшем виде. В два дня сделали сертификат, ещё день на регистрацию прав, вчера договор с брокером, а сегодня… Х-ха!
Вельзевул звучно хлопнул Василия Степановича по тощему плечу. Тот тогда только понял – кто-то сел рядом, он что-то говорит, – и повернул голову.
– А! И что? – сказал он. Пребывая в безмятежном расположении духа, страха перед соседом не испытывал, а может, просто не смог установить, с кем говорит.
– А то, что я с деньгами, Вася. Знаешь, сколько отвалили за мою халупу?
Вельзевул зыркнул на Валентина и потянулся к уху Василия Степановича, словно хотел укусить. Муха, до этого времени беспрепятственно ползавшая у него по щеке, поднялась в воздух и закружилась над головою. Логическая цепочка составилась сама собой: сертификат, халупа, деньги. Вельзевул успел получить за логово компенсацию раньше, чем остальные получили письма о признании дома аварийным. Стало быть, от него и поступила в муниципалитет жалоба. Какое возмещение получено, Валентин не расслышал, заметил только, что на Василия Степановича оглашение суммы повлияло благотворно – взгляд стал осмысленным.
– Та ты шо?! – весело изумился он.
– Это дело надо обмыть! – в тон предложил Вельзевул.
Заполучить душу Василия Степановича Вельможного оказалось несложно. Вельзевул уволок его в логово, никому более не предложив разделить радость. Душу Ключко Валентина Юрьевича язвило нехорошее предчувствие. Пререканий соседок он больше не слушал, на вопросы не отвечал, письмо у Зинаиды Исааковны беспрепятственно отобрал. «Что-то случится, – думал он, поднимаясь по лестнице обречённого дома. – Что-то уже случилось. Склочничаем. Рассобачились. Что же будет?»
***
Ну что могло случиться после склоки? Много чего. Первым исчез Вельзевул. Отметив с Василием продажу, на следующий день бесследно пропал, словно растворился в воздухе. Ключа не оставил; куда делся, не узнал никто, даже Ольга Александровна, которая утром следующего дня горела желанием встретиться с «этим мерзавчиком» и покарать его за ввергнутого в адский запой мужа. Всезнающая Зинаида Исааковна уверяла, что Гарика забрали за какие-то старые дела в органы, но это вряд ли. Вельзевул пришёл ниоткуда и ушёл в никуда; на Девичью улицу завернул по дороге, чтобы изничтожить десятый дом. Следом за ним потянулись остальные. Каким-то образом стало известно, что Ключик покидать квартиру не торопится, потому что не хочет, и бывшие соседи, приходя прощаться, оставляли ему ключи. Связка росла, набирала вес. Неделю тому назад Лиса Вельможная принесла последний ключ, унылое развлечение, начавшееся склокой, ею же и окончилось.
***
Стоя у тёмного окна, Валентин перебирал ключи. Разные соседи и прощались по-разному, но конец один – нету их. «Вот так вот – выманят из дому и готово дело. Пропаду, как Вельзевул, вместе с ключами». Ключика за сердце схватил страх. «Глупости, – уговаривал он себя. – Обменяет Ленка квартиру, будет вид на реку и отдельная мастерская, столица будет, в театры ездить будем по вечерам». Но не так-то просто заболтать страх, когда он уже ухватил за сердце. Шаг за порог. Рушится дом: падает крыша, складываются внутрь стены, гибнут книги, синюю тарелку давят в пыль кирпичные зубы, а обездомевшего хозяина высасывает, как устрицу, пустота… Нет!
Ключик схватил воздуха, чуть продышался, хотел открыть окно, взял с подоконника телефон, и тут, как будто граната разорвалась прямо в руках, грянул вызов. Валентин Юрьевич от неожиданности чуть было не выронил трубку, но справился, в клавишу попал с первого раза. Пока нёс телефон к уху, в нём пиликала музычка.
– Вас приветствует электронный муниципалитет, здравствуйте Валентин Юрьевич!
«Таким голосом только о лотерейных выигрышах сообщать» – подумал Ключик и сказал:
– Здравствуйте.
– Переключаю вас на информационный отдел службы быстрого реагирования.
Что-то щёлкнуло, лотерейная девушка уступила место мужественному мужчине.
– Гражданин Ключко Валентин Юрьевич? – спросил тот.
– Послушайте…
В трубке щёлкнуло, тот же мужчина снова спросил:
– Гражданин Ключко Валентин Юрьевич?
«Автомат», – понял Ключик и ответил:
– Да.
– По запросу юриста общества с ограниченной ответственностью «Би Би Элефант», господина Старицкого Владимира Александровича, вам присвоен статус «потерпевший». Входящий номер запроса…
Пока автомат читал цифры входящего номера, Ключик подскочил к письменному столу, зашарил в поисках ручки, нашёл, стал искать, на чём записать. Автомат тем временем прочёл регистрационный номер дела. Бумагу получилось найти только когда: «… этот номер. Щёлк! За справками обращайтесь в информационный отдел службы быстрого реагирования по телефону…»
Телефон записать удалось, и тут же – тут, тут, тут – разговор закончился гудки. Служба быстрого реагирования справилась с задачей блестяще – гражданин Ключко Валентин Юрьевич почувствовал себя потерпевшим.
Глава четвёртая
Голод не лучший советчик. Голод – слишком сильно сказано, всего-то половина девятого вечера, завтракал Валентин часов двенадцать назад, но казалось, прошла неделя. Кто чувствовал себя потерпевшим, знает: любое мелкое неудобство представляется настоящим бедствием, если рассматриваешь его сквозь линзу жалости к себе самому.
В голове Ключика крутилась тошная муть. Бросить всё и дезертировать через окно Вельможных? Нет, ноги моей там не будет. Нельзя! Из дома выйдешь – всё пропало. Есть хочу, не могу. Лезть в окно? Я быстро, туда и обратно. Нет, нельзя. Потерпевший? Пускай тогда доставляют еду эти, которые быстрого реагирования. Должны же. Или не должны? Хочу есть. Обозвали потерпевшим, бросили трубку. Но есть телефон. Позвонить им? Или в какую-нибудь доставку на дом. Чего угодно доставку: суши, пиццы, блинов – всё пусть везут. Привезти-то они привезут, но как войдут? Котлован… Подстёгиваемое аппетитом воображение разыгралось. Колонна фургонов. На крышах реклама: гигантская банка пива, пицца для Гаргантюа, – Ключик сглотнул слюну, – тарелка с блинами, сёмга и лосось, роллы с икрой, улыбчивый жареный поросёнок, но – стоп! С банкой пива фургон передними колёсами ухает в яму, в зад ему бьёт пицца-гаргантюа, блинчики наезжают, за ними роллы, в икру суётся поросячье рыло. Орёт прямо под окном клаксонами провизия для потерпевшего, а сам он из окна видит оком, но зубом – никак. Но к Вельможным – нет. Ни за что. Говорите, потерпевший? Тогда доставляйте хоть автовышкой. Срочно. Потому что есть хочу, умираю.
Гражданин Ключко схватился за телефон и мигом набрал номер службы быстрого реагирования. Тоже автомат. Да. Да. Нет. Ключко. Да. Валентин Юрьевич. Да. Регистрационный номер? Не помню. Нет, только не преключайте… А, чёрт! Ладно, ещё раз. Да. Да. Да. Ключко. Да. Валентин Юрьевич. Нет. Господи, опять эта идиотская музычка! Эвакуация? Нет! То есть… Не переключай!.. О, небо! Пройдя по кругу в четвёртый раз, Ключик нащупал лазейку: «другие вопросы». Минутное прослушивание всё той же баркаролы, – и потерпевшему предложили наговорить после сигнала, чего он хочет от службы быстрого реагирования.
– Пожалуйста, если вас не затруднит, я хотел бы чтобы каким-нибудь образом… Ну, вы понимаете, я не могу выйти, потому что рядом с домом вырыли котлован эти… Строительная компания… Подождите, я ещё не!
В трубке гудки. Пришлось опять набирать номер и по лабиринту возможностей пробираться к «другим вопросам». На этот раз потерпевший Ключко вёл себя умнее.
– Еды! С доставкой к месту происшествия! И мусор чтобы. С доставкой от. А еды вот какой… Сейчас я подумаю. Э-э… Пиццы я не хо… Да стойте же!
– Ваше сообщение будет передано диспетчеру, – пообещал автомат и повесил трубку.
«А ну их. Не всё ли равно? Пусть хоть чего-нибудь привезут», – решил голодный артмастер и больше по «другим вопросам» звонить не стал. Собирался жене звякнуть, но трубка вновь подала голос. Вызов. «На ловца и зверь бежит», – подумал Валентин Юрьевич и оказался прав.
– Что там у вас? – мужской унылый голос спросил. – Говорите, слушаю.
«Диспетчер! Живой!» – обрадовался Ключик. Диспетчер попался полуживой; впечатление было такое, будто разговаривает, борясь из чувства долга с жестоким приступом зубной боли. Он не перебивал, трубку не бросал, всё выслушал: про котлован и разговор с застройщиком, про то, что из дому выйти теперь решительно невозможно, про то, что жена в столице как раз занимается поиском новой квартиры, про срочный заказ и…
– Понятно, – оборвал поток жалоб диспетчер. – Я направляю представления в прокуратуру и надзорные органы. Срок рассмотрения – не более семи рабочих дней. Строительство будет временно приостановлено. Спасибо вам за сигнал. Всего хорошего.
– А еда? – поинтересовался потерпевший.
– Тут, тут, тут, – ответила трубка.
«Не тут-тут, а неизвестно где», – огорчился Ключик, повесил трубку, но она ожила снова. «Кто теперь?»
– Пиццу заказывали? – пробасил телефон раздражённо.
– Пи… пиццу? Да!
– Девичья десять?
– Да.
– Ну и как я к вам заеду?! Заказываете, а мне тыркаться. Не заедешь, не дозвонишься, а вы потом жалуетесь, что опоздал. Ну! Заехать как?!
– А вы где стоите? – спросил Валентин, открывая окно. Ожидал увидеть синюю машину спасателей или на худой конец автовышку электриков. Уличный фонарь не горел, в окно дохнуло сыростью. Дождь?
– Да возле дома вашего, рядом с ямой. Забор не могли поставить? Я чуть машину туда не уронил.
Какой-то фургон с видом утомлённой от долгих странствий серой улитки мок у края дороги. Больше машин на улице не было.
– Доставка пиццы, – прочёл Валентин надпись на заляпанном грязью борту.
– А вы чего ждали? Катафалк? – мрачно огрызнулся бас. – Где вы там?
– Окно второго этажа, – ответил Ключик.
– А, уже вижу.
Из тьмы вынырнула фигура, видная в скудном оконном свете плохо. Экспедитор.
– И что дальше? – спросил он, задравши голову. – Ты спрыгнешь или мне взлететь?
В руках у него Валентин увидел гигантских размеров коробку, подумал сглотнув слюну: «Для Гаргантюа маловато, но мне в самый раз».
– Вас разве не предупредили? Я не могу выйти, потому что… Ну, вы сами видели. И спуститься не могу.
– Так соседей попроси, чтоб через окно забрали.
– Нет там никого и войти туда я не могу. То есть, могу, ключи есть, но…
– Слушай, не парь мне мозги! Есть ключи – открывай. Нет – я поехал. Ты у меня последний сегодня. Ну! Будешь забирать или нет?
Валентину судорогой схватило живот от голода.
– Да! – крикнул он. – Буду! Сейчас! Только не уезжай!
Метнуться по коридору, скатиться по лестнице, отыскать ключ, отпереть – минутное дело. Свет зажёгся только в прихожей, оконные задвижки Валентин искал ощупью, матерно кроя тех, кто обрезал в гостиной Вельможных люстру. Нашёл, открыл. На подоконник лёг жиденький свет, в сумраке искрами посверкивали дождевые капли. Валентин высунулся из окна, щурясь вгляделся. Экспедитор прятался от дождя у стены, под свесом крыши. Ростом метра два, широкоплеч, сутуловат, челюсть квадратная. Вид у него был такой – сожрал бы, но сыт. Добродушный огр. При иных обстоятельствах, например ночью в подворотне, мог бы и напугать.
– Давай сюда. Дай! – попросил Валентин, пожирая глазами коробку.
– Дай уехал в Китай, – буркнул огр. – Распишись сначала.
Коробка перекочевала на подоконник, поверх неё лёг мятый влажноватый лист, потом ручка. Картонная крышка была мягкая, тёплая, и пахло же от неё!..
Валентин торопливо расписался и сунул ручку огру.
– Ни хрена не видно, – ворчал тот. – Света у вас тут нет, что ли?
– Люстру обрезали под потолок, – сообщил Ключик. Поискал, куда бы девать пиццу, чтобы закрыть окно, в итоге на полу пристроил.
– Уроды, – прокомментировал огр. – С одной стороны улицу перекрыли, с другой знак висит, односторонка. Никак не заехать. Тебе звоню – занято. Злость меня взяла. Третий заказ, думаю, псу под хвост. Против шерсти поехал. Сюда заезжаю – яма. Ну, думаю… Ты извини, что наорал. Злость взяла. Куда всё катится? Это что же – три заказа обратно на базу везти? Нет, думаю. Или сам сожру, или…
– Обратно везти? У тебя в машине ещё что-то осталось? – с надеждой спросил Ключик.
– Ну да. Пицца – раз. Ещё пицца – два. Борщ украинский с пампушками – три. Кола…
– Давай! Всё давай, что осталось!
– А как же…
– Наличными, наличными!
– Ага, – сказал огр, исчез в дожде и мигом вернулся, волоча коробки и судки. – Э-э… Там салат ещё.
– Всё неси.
– Ага, – сказал огр и снова исчез.
Ключик принял у него салат и бутылки с колой, расплатился. Огр заметно повеселел. Суя деньги без счёта в карман, спросил:
– Вот скажи, чего народ так распадлючился, а? То не так, это не эдак. На три минуты опоздаешь – визгу, ровно свинью режут. Чуть что – жалоба. А сами? То улицу раскопают, а забор не поставят, то ещё чего. Или вот как у тебя – люстру под потолок, чтоб кто-то после них корячился.
Валентин присел на подоконник боком, обхватил плечи руками – зябко, сыро у открытого окна. Ноябрь.
– Не знаю, – задумчиво сказал он. – Как-то так получилось, что всем на всех плевать. Товарно-денежные отношения.
– Да какие там товарные и денежные! Гадские отношения, вот что я тебе скажу. По себе вижу: те уроды денег не дали, я их матюгами, ты денег за них дал – мы с тобой как лепшие друзья за жизнь болтаем. Не так, скажешь? Вот то-то. Ладно, раз такое дело, я домой. Хватит на сегодня. Меня жена ждёт. Поеду, пока дорогу и с этой стороны не перекопали.
Он махнул рукой и нырнул в дождь.
– Будь здоров, приятного аппетита! – услышал Валентин и крикнул в ответ:
– Спасибо!
Огр благодарственного слова не дождался. Стукнула дверца, прочихался и взревел двигатель. Жёлтые огни габаритов поёрзали туда-сюда в облаках пара, вспыхнули и погасли стопы, фургон развернулся, на миг ослепив Ключика фарами, рванул с места и скрылся там, где некогда был перекрёсток с Черноглазовской, а теперь зиял бетонный рот нижнего яруса дорожной развязки. Прежде чем закрыть окно, Валентин выглянул наружу, опираясь на подоконник. Темнотища. Странно, что напротив нет света в окнах. В девятом номере, когда ни глянь, хоть в три часа ночи, обязательно два-три горят. А теперь нет их. Уличный фонарь почему-то отключен. Жерло тоннеля светится, да ещё какие-то красные лампы слева. Там котлован. Почему не поставили перед ямой забор? Тот, из службы спасения, сказал, что приостановят стройку. Приостановят, и дальше что? Прокуратура, то да сё, но мне легче не станет. Семь дней срок рассмотрения жалобы. За семь дней мир можно сотворить. Да ладно, чего я парюсь, пусть с голубыми слонами прокуратура разбирается, мне-то что. Неделя так неделя. Жратву привозят, что ещё нужно? Эти из службы спасения – хороши гуси. Спасли. Накатали жалобу и заказали пиццу за мой счёт. С плеч долой, из сердца вон. Ну и ладно. Главное что?
Валентин захлопнул окно, защёлкнул задвижки и, нагружаясь коробками, судками и бутылками, провозгласил:
– Главное – есть что есть. Самое время поесть. На голодный желудок думалось плохо, а после еды мозги отказались работать вовсе. Правду сказать, сгоряча Ключик перестарался. Набил брюхо так, что и потерпевшим себя перестал чувствовать, и к артмастерингу оказался категорически непригодным. Какой артмастеринг, когда в башке вместо мозгов желе, руки как из сырого теста, и одного хочется – растечься по ложу. Хоть на полчасика.
– Часик вздремну, – пробормотал Ключик, борясь с зевотой; сходил в гостиную за телефоном (вдруг Ленка), дотащился до кровати, кое-как постелил, через силу разделся (можно было и не, пару часиков всего), и провалился в сон.
***
Он был и его не было. Осями пронизывал он место, где хотел быть, осматривался, бесплотным телом брал ветер, пробовал грунт. Он хотел быть наперекор всему. Склон давит – ничего, подпорную стену туда. Жидковато под ростверком – надо отрастить подлиннее сваи, вцепиться в твёрдь. Всю жижицу, всю мочу выдавить в дрены, прочь. Только бы занять в мире место. Он привязался осями к сторонам света и горизонту. Пора. Хватит прикидывать, надо быть. Его нервы пронизали грунт там, где быть сваям, он ощутил зуд в бесплотных пальцах – миллиарды бессчётные разбирателей взялись за дело, грунт поплыл, стал проваливаться. Заработал дренаж, всасывая жидкую бесполезную грязь, а в растворе уже зародились собиратели. Карбоновые нити вдоль нервов возникли в жаркой силикатной жиже. Быть! Он уперся в склон подпорной стеной, остатки грунта сползли в гигантский желудок-котлован. Быстрее! Когти держат, можно стать твёрдо. Громада ростверка обозначилась в котловане, навалилась на свайное поле, прижала. Хорошо! Ещё бетона, ещё! Зуд всё выше и выше поднимался вдоль осей колонн, костенел бактобетонный скелет; позвоночными столбами росли шахты лифтов, вздёргивались перемычки, и рёбрами, строго по горизонтальным осям, топорщились монолитные плиты. Голодно ему было – ещё бетона! Сухо – ещё воды! Тяжко было не упасть, удержать себя. Микроскопические жилы карбоновой арматуры напряглись, стянули тело, он ощутил упругую свою мощь. Плёнками стен оделся скелет. Под ростверком просел грунт, ветер давил, но всё это пустяки. Надо быть!
Тесно, расти некуда. На юг нельзя, запрет. На запад? В свой черёд. На север? Можно бы… Позже, позже. Ох, как тесно! На востоке у цоколя мелочь, скорлупка. Тоже нельзя?
Артерии и вены снизу доверху пронизали его, вознося к самой макушке воду и унося нечистоты прочь. Мало воды. Сухо в артериях. Если бы не скорлупка на востоке… Он глянул на присосавшегося к водной артерии смешного клопика в дурацкой серой шапке о четырёх углах. Никто такого уже не носит. Из-за него не дают пить. Клоп живой ещё? Если подмыть грунт с этой стороны и поднажать слегка…
Он стал теснить клопа. Треснули скорлупные стены. Ещё! Чтобы разъехались подстропильные балки и схлопнулась кровля. Ну же! Потом растереть в крошку и съесть, а деревянные кости сплюнуть… Кто там копошится?
За миг до того как рухнули стропила жалкой коробёнки, он понял: там, на скате шиферной крыши – это же я!
***
Перед глазами белое. Не вода в висках, а кровь. Душно. «Хватит орать, это был сон, – подумал Ключик. – Опять в шлеме вчера пересидел. Белое – это потолок. В спальне я, а не на крыше. Господи, ну и бред!»
Рядом с ухом заверещал вызов, в мозг воткнулся буравчиком. «От него и проснулся», – понял Валентин. Нащупал телефон, ватной рукой понёс к уху.
– Валя? – в трубке шелестнул незнакомый голос. Ключик заставил себя узнать жену. Что-то случилось?
– Валя, нам нужно серьёзно поговорить.
Влентин Юрьевич что-то промычал в ответ. Серьёзно? В такую рань?.. Он повернул голову, глянул на часы. Десять утра. Не такая и рань. Голова никуда не годится, бутовый камень, железобетон ржавоармированный. Поговорить, да ещё серьёзно?
– Говори, – сказал он хрипло.
– Валя, ты должен меня понять. Можно и без объяснений обойтись, но я так не хочу. Ты никогда меня не понимал, Валя. Собой одним занят был и фантазиями своими. Я не могла так: ты дни и ночи с дурацким горшком на голове, вокруг грязь, пыль, старьё. И старичьё одно. Соседи твои жуткие. А я ведь ещё не старуха, Валя, мне жить хочется!
Ключик молчал, силясь понять, чего от него хочет жена. «Жить? А мы что делаем?»
– Молчишь, Валя? Слов от тебя не дождёшься, разве что раз в месяц ради праздника. Зря я тебе позвонила, Женечка был прав. О чём тут говорить? Я отправила тебе требование, найди его в почте, подпиши и отправь обратно.
– Какое требование? – с трудом ворочая языком, спросил Валентин Юрьевич.
– Ты не понял ещё? Знаешь, раньше ты казался умнее. Женя сегодня ночью сделал мне предложение. Я не смогла… и не захотела отказать. Я долго терпела, но после вчерашней грубости решила – хватит.
В голове Ключика мешанина, обрывки мыслей: «Какое предложение? Обмен? Терпела она, терпела, но не смогла ему отказать. Сегодня ночью, после вчерашней грубости. Кто-то вчера был с ней груб. Я? Не помню. Нет, помню. К чёрту послал её и всех остальных. Все остались, она пошла. Какое предложение?»
Очевидно, последний вопрос он ухитрился произнести вслух. Во всяком случае, Елена Викторовна ответила:
– Завидное предложение. Ты всё-таки решил меня помучить? Хочешь, чтобы я прямо сказала? Я развожусь с тобой и выхожу замуж за Женю. Требование я тебе прислала, подпиши.
Ключик положил телефон на подушку. В трубке шелестел Ленки Викторовны голос, но слушать всякую чушь не хотелось. Ключик сбросил вызов. Выдохнул, вдохнул. Телефон зазвонил снова. Прослушав пиликанье четыре раза, Ключик всё-таки поднял трубку.
– Не дури, Валя, не отключайся. Чего ты ещё от меня ждёшь, каких признаний? Не хотела я, ну ладно, получай. Я тебя никогда не любила, и даже не пыталась сделать вид, что люблю. Тебе же никто, кроме тебя самого, не нужен! Никого вокруг не замечаешь, сидишь себе… Как ты говорил? В башне из слоновой кости? Ты себе льстишь. Не из слоновой. В костлявой пыльной башне сидишь, в грязи по уши. Ну и сиди себе. Я, если хочешь знать, для того только за тебя вышла, чтобы не видеть больше никогда гнусную общагу. Вонючая конура три на три, в душевой под ногами ржавые потёки…