Ось времени. Игры разумных

– Бред, но с сюжетом. Действия происходили в двух веках: нынешнем и двадцатом. Я люблю этот век за полёт мысли. Видимо, когда крышу снесло, меня замкнуло на этом времени.

– И о чем Дневник? – проверяя что-то на мониторе прибора, стоявшего на столе, спросил Мишка.

– О любви. Точнее та, часть, в которой описывала двадцатый век. Знаешь, занятная история вышла, про обман, желание воспользоваться тем, чем обладал человек до прихода в его жизнь других людей, желающих получить от него какие-то ценности. Рассказ о веке текущем шел от лица той же выдуманной девушки. Ей приходили видения о полёте в космосе, проблемах, возникших в нём. Жаль, есть одно «Но»…

– «Но»? – брови Мишки поползли на лоб, пока он устраивал на моей голове нечто похожее на шлем. Эта штуковина была привязана проводами к прибору и застегивалась под подбородком. – И в чем оно состоит?

– История получилась слишком банальная, – хмыкнула я, а друг расхохотался, и ничего не сказал.

Тестирование провели быстро и, судя по Мишкиному виду, результаты его порадовали.

– Скажи, – уткнувшись взором в серебристую панель экрана планшета начал Мишка, – а у тебя во время работы или расчетов всё на том же уровне? Или ты долго размышляешь над формулами?

– Тут действительно наметились изменения. Я стала быстрее находить решения и вижу огрехи в своих расчетах. Раньше могла часами биться над каким-то опытом и не понимать, почему результаты не соответствуют наработкам. Теперь с этим проблем не возникает. Я даже хотела спросить у тебя, не добавил ли ты мне в мозг чего-то дополнительно к «базовому комплекту»? Ну, так, чтобы стала умнее. Или это смерть сделала из меня счётную машинку?

– М-да, – почесал подбородок Мишка и как-то странно посмотрел на меня.

Ох, не понравился мне этот взгляд, но от вопросов воздержалась.

Даже подумать не могла, что раньше так много времени тратила на дополнительные телодвижения, суету, чувства. Теперь я четко определяла, что нужно сделать и, выстроив алгоритм, шла к цели наикратчайшим путём. После своеобразной реинкарнации находились силы на всё, но главное – я могла их правильно распределить.

С Максимом вскоре дела тоже наладились. Я будто взглянула на него по-иному. В голове созрел четкий план по устранению любовницы. Всего и надо было правильно расставить приоритеты и заставить возлюбленного в них поверить. Максим вернулся ко мне и снова смотрел горящим взглядом. Но не принесло мне это морального удовлетворения. Словно что-то я потеряла.

Я крутила и вертела парнем, и знала твердо: он влюбился на этот раз по-настоящему, только мне это уже ни к чему. И дело не в шоке, который испытала, узнав о планах Брайтона на меня, а скорее от бесперспективности этих отношений.

Это случилось не так давно. Максим сам завел разговор о моих возможностях, достижениях, перспективах. Сам же и покаялся, рассказав о решении Брайтона таким образом шпионить за мной. Максим целовал мне ноги, гладил икры и болтал-болтал, а я слушала, и мне было всё равно. В моих дальнейших планах появилась цель и состояла она в том, чтобы оставить однажды Ила Брайтона в дураках. Пока не знала, как это сделать, но жизнь умела преподносить сюрпризы, а значит, шанс есть всегда.

Очередной визит к Зигу начался с хорошей новости:

– Да-да, смерть пошла на пользу, – рассеянно кивнул Мишка.

Слова друга выдернули меня из размышлений. Я наигранно нахмурилась и сказала:

– Докатилась, теперь только и берут, что в подопытные кролики.

– Перестань. Никакой ты не кролик, а научный удавшийся опыт. Я горжусь тем, что смог во благо употребить свои разработки. Ты ведь тоже не отстаешь. Наслышан от Брайтона о твоем приборе. Он действительно может вскрыть пространство и опрокинуть нас на несколько мгновений назад?

– Примерно так, – хитро прищурилась я. – Но скорее это больше похоже на телепортацию, чем путешествие во времени. Да и телепортацией не особенно пахнет. Так, передвижение предметов на крайне короткие расстояния. Тебе интересно?

– Конечно, ведь мне надо понять, в какой момент взорвётся бомба твоего исполнения, которую возьмём на борт, чтобы успеть влезть в спасательный модуль. Авось пронесёт.

– Не переживай, взрыва не будет. Только ускорение или замедление, как пойдёт…

Видя недоумение на лице друга, я расхохоталась. Мишка, театрально нахмурился и поджал губы.

– Миша, излучение, которое стало основой моей работы, уникально. Оно поможет нащупать Космическую струну и не только её. Представляешь, какое это открытие? Прибор позволяющий отыскивать такие вот объекты! Не думала, что занимаясь чем-то узконаправленным, я смогу продвинуться дальше и получить много больше от проекта.

– А что дальше, Юль? Вот скажи, что будет, как обнаружишь свою «струну»? Что будет, когда сможешь переслать данные излучения для расшифровки на Землю?

– Ты как врач интересуешься? Думаешь, меня может заклинить в самый ответственный момент? Сойду с ума, например. Или так… ради праздного любопытства?

– И то и другое верно. И еще… кто надоумил тебя сопоставить открытие излучения и прощупывание этим прибором космической струны?

– Никто меня не надоумливал, дружище. Все сама, вот этой вот головкой, что на плечах.

– Ты не ответила на другие поставленные вопросы. Тебе их повторить?

Мишка бывал невыносим. Но я и Сашка мирились с этим, ведь все мы, учёные, одним миром мазанные. Я вздохнула и ответила:

– Мне интересно понять, что такое пространство-время и можно ли его обмануть или проникнуть с помощью него в другое измерение. Представь себе плоский лист бумаги – двумерное евклидово пространство…

Я схватила лист бумаги, лежащей на столе, и повертела перед носом у Миши, будто фокусник и продолжила:

– Вырежем из него сектор, скажем, в десять градусов. Свернём лист в конус так, чтобы концы сектора прилегали один к другому.

Я свернула небольшой кусок листа и разгладила. Затем провела ногтями по сгибу и, расправив лист, оторвала кусочек. Уж и не знаю, сколько градусов я выдрала, но для меня важна наглядность. Теперь лист бумаги не выглядел ровным.

– Мы вновь получим двумерное, но уже неевклидово, пространство, – встретившись взглядом с Мишей, невольно улыбнулась. – Точнее, оно будет евклидовым везде, за исключением одной точки – вершины конуса. Обход по любому замкнутому контуру, не охватывающему вершину, приводит к повороту на триста шестьдесят градусов, а если обойти конус вокруг его вершины, оборот будет на триста пятьдесят градусов. Это и есть одна из характеристик неевклидовости пространства.

– Да, и что дальше? – почесав нос, произнес Мишка.

– Нечто подобное возникает и в нашем трехмерном пространстве в непосредственной близости от струны. Вершина каждого конуса лежит на струне, только «вырезанный» ею сектор мал – около двух с половиной угловых минут. Именно на такой угол струна своей огромной массой искривляет пространство, и на этом угловом расстоянии. Мало того, если присмотреться к космическим телам через микроскоп, то можно увидеть две звезды вместо одной.

– Космический мираж? – пододвинув кресло и присев рядом со мной, произнес друг.

– Абсолютно верно. Самое интересное, что эффект гравитационной линзы на струне можно увидеть и без телескопа: разрешающая способность человеческого глаза – примерно половина угловой минуты. Этого вполне достаточно. Нужно только знать, где искать, и отличать «миражи» от реальных объектов. Причём это открытие о «миражах» было сделано еще в двадцатом веке.

– Потому ты так любишь это время?

– Да, – разгладив несуществующую складку на своих брюках, сказала я.

– Слушай, раз так всё просто, то зачем тебе излучение? Ты сама сказала, что струны можно обнаружить едва ли не взглянув на небо…

– Ты невнимательно меня слушал, дружище. Я сказала про космическую струну, но добавила: и не только. Существует Теория зеркального мира. До сих пор она только на стадии теоретического высказывания. А у меня теперь появилась возможность сделать теорию открытием. Представь, что у каждого сорта элементарных частиц существует партнер. Другими словами, могут существовать структуры типа двойных звезд, в которых один компонент – обычная звезда нашего мира, а другой – звезда из мира зеркального, которая для нас невидима. Такие пары звезд действительно наблюдаются, и невидимый компонент обычно считают «черной дырой» или нейтронной звездой, которые не излучают света. Однако он может оказаться звездой из зеркального вещества. И если эта теория справедлива, то есть проход из одного мира в другой: пролет сквозь кольцо равноценен повороту частиц на сто восемьдесят градусов, их зеркальному отражению. Пройдя через кольцо, меняем зеркальность, попадаем в другой мир и исчезаем из нашего.

– Хорошо, предположим, нащупали космическую струну, что дальше?

– Излучение, помнишь про него? – подняла я указательный палец вверх.

Миша кивнул, а я хитро улыбнулась:

– И я отвечу на вопрос: «Что дальше?». Я хочу разобраться во всём и понять, как можно посмеяться над временем в обоих мирах. Это – прорыв, и от него вряд ли откажется человечество.

– А если не получится?

Я пожала плечами. Стала немного уставать от объяснений, отчего-то захотелось быстрее покинуть лабораторию и уйти к себе домой.

– Я слаб в теории, в физике, роботостроении и, наверное, в жизни, – тяжело вздохнул друг. – Но в твоем любимом двадцатом веке была сформирована еще одна теория: «Принцип самосогласованности». Я тебя удивил? Тоже иногда почитываю литературу. «Что было – то уже состоялось». И знаешь, что ужасно? Твоя смерть уже состоялась без перехода в Зазеркалье. Вселенная, в которой ты родилась, жила и умерла, запомнила и записала этот факт к себе в бесконечную книгу. И то, что я не смог как-то это предотвратить, меня угнетает. Прости меня, Юля, прости.

– О чём ты? – нахмурилась я, а потом ободряюще улыбнулась. – Не понимаю. Ты и Сашка всё время просите у меня прощение, только не ясно, за что?

Но Зиг как будто не слышал меня. Мишка выглядел человеком полным раскаяния, отрешенным, погруженным в себя.

– Я должен был это предвидеть, но не смог. Ты умерла для всех и даже для самой себя. Если однажды ты обманешь время, ты снова будешь стоять на том окне, и ничто тебя не застрахует от падения.

– Ты к чему клонишь?

– Я пропишу тебе таблетки, – словно опомнился друг. – Пей их, пожалуйста. Они помогут избавиться от ненужных видений, если таковые возникнут.

– Видения? Они меня не мучают. Если только… Я стала бояться темноты, представляешь?

– Как дела у Саши? – перевел разговор Мишка. Вероятно, я слишком его утомила. – Сиропов так перенервничал из-за тебя. Кричал, бросался в лабораторию. Пришлось двери закрыть – так он ломился в них. Закончилось тем, что военные вмешались.

– Он занят, но для меня пару минут нашел. У него все нормально. Зовет отметить мое воскрешение. Ты как на это смотришь?

Мишка смотрел в пол, а не слушал мои вопросы. На лбу залегла глубокая морщина. Вид растерянный. Я тихонько позвала друга по имени, но ответа не последовало. Что его так озадачило?

Наконец, Мишка очнулся, точно ото сна, и занялся застежкой шлема, чтобы его снять. Руки друга заметно дрожали. Я накрыла своей ладонью его пальцы. Зиг поднял на меня взор, и я успела прочитать в нем страх и подавленность.

– Что, Миша? Что?

Я вглядывалась в лицо друга, пытаясь понять, в чем проблемы. Его мучила какая-то мысль или вопрос, но он не желал делиться ею.

Мы распрощались как-то странно. Мишка долго не отпускал мою руку и просил меня пригласить Сашку пожить к себе. Мол, слишком дружок перенервничал, а мне пора отдохнуть от своего возлюбленного.

По-моему, так чушь собачья. Не понимала, зачем все это нужно Зигу? Почему он мелил эти глупости с печатью страдания на лице, но я сделала, как он хотел. Позвонила Сашке и пригласила к себе в гости. Но переселения не состоялось. Через три дня он погиб на моих глазах.

Я пришла к нему в лабораторию по приглашению. Сашка хотел поговорить со мной о чем-то важном. Он и раньше пытался связаться со мной, и только оставил сообщение в сети, что согласен пожить у меня какое-то время. К тому же намекнул о каком-то важном решении, а я должна была выслушать его. Но я на три дня зависла в собственной лаборатории.

Идя по коридору, вдруг услышала за спиной шаги. Оглянувшись, увидела Ила Брайтона.

– Как хорошо, что я вас встретил, – начал федерал. – Меня впечатляют ваши результаты, и я понимаю, что мы близки к реализации проекта.

– Спасибо, – пожала плечами я и сунула руки в карманы рабочего комбинезона.

Не знаю, отчего-то в последнее время я себя чувствовала как-то неуверенно рядом с Илом. Раньше относилась к нему по-разному, но такого дискомфорта и желания сбежать не испытывала. Возможно, это последствия моего «воскрешения». Вероятно, следовало об этих проблемах сказать Зигу.

– Вы идете к господину Сиропову? Тогда я с вами.

Мне ничего не оставалось, как пожать плечами и в сопровождении Брайтона дойти до двери Сашкиной лаборатории.

– Сиропов, – позвала я, но в ответ тишина.

Я подошла к двери между комнатами и потянулась к ручке. Пальцы отчего-то дрожали, хоть я совсем не волновалась. Кожа казалась белой, мокрой. Я толкнула дверь и огляделась. Сашкины ноги торчали из-за огромного металлического ящика. Сердце пропустило удар, в голове появился ворох ненужных мыслей. Внутри меня начала зарождаться паника.

Я бросилась к другу и оторопела от увиденного. Сразу даже не поняла, почему вокруг его тела столько красной жидкости растеклось.

Руками Сашка сжимал живот, а точнее то, что из него торчало. Я сделала шаг и наклонилась, а потом резко отшатнулась, больно ударившись локтем и плечом о ящик. Сашкины кишки безобразной массой были зажаты в его ладонях.

Меня затрясло и я, прикрыв ладонью рот, бросилась в коридор, едва не сбив Ила. Я бежала, не убирая руки от лица. Спустившись по технической лестнице, на несколько пролетов остановилась, чтобы отдышаться. Изо рта вырвался всхлип, дыхание стало прерывистым, глаза щипало. Меня разрывала изнутри истерика, потому я дала волю слезам.

Через некоторое время я перестала плакать. Кожа на лице болела, когда дотрагивалась до нее и казалась горячей. Я одернула футболку, провела по волосам руками. Это придало мне уверенности, помогло почувствовать в себе силу. Я направилась в лабораторию к Зигу. По его лицу я сразу поняла, что случилось, но сердце отказывалось верить. Мишка обнял меня за плечи, а я уткнулась в его грудь. Слёз не было, только боль между ребрами и понимание, что прежнего друга не будет.

– Он был еще жив, и я сделаю всё возможное, – произнес Зиг.

Мише удалось воскресить геолога, но при взгляде на бывшего друга я понимала: он теперь другой. Это был биологически тот же человек, но взгляд иной, манера говорить, улыбка. Хотя именно после смерти Сашка, наконец, стал мне родной и понятный. Возможно, психологическое состояние, и я подсознательно искала подобных себе, тех, кому довелось пройти через то же, что и я.