На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения

У католиков там еще много интересного. Они, например, считают, что Дева Мария безгрешна. Православные считают, что это ересь. Они считают, что кроме ада и рая существует чистилище. Православные считают, что это ересь. Всего в католицизме около полусотни таких утверждений, которые мы считаем ересями, а католики – безупречными истинами, которые православные не желают принять лишь из ослиного упрямства. Так чью же сторону принять? Неужели мы сможем самостоятельно разобраться в вопросах, о которые ломали мозги величайшие христианские мыслители?

Мне кажется, человек, который станет сравнивать и оценивать православную и католическую догматику, уже без пяти минут еретик. Если он такой самостоятельный, ему наверняка что-нибудь не понравится и у тех, и у этих. Таков путь лютеров и кальвинов, но не наш.

Итак, существуют ли объективные критерии, опираясь на которые, мы можем утверждать, что православная догматика безупречна, а католическая – ущербна? Да, существуют. Эти критерии лично я нашел в области истории христианской мысли.

Основные догматы были сформулированы на семи вселенских соборах (IV-VIII века). Все, что приняли эти соборы в борьбе с ересями было согласно утверждено как западной, так и восточной церквями. Догматика вселенских соборов – это наша западно-восточная сумма. Согласившись на это, мы были едины. Так вот православные до сих пор придерживаются догматики семи соборов, не прибавив к ней ни одной запятой, а католики ввели много новых изобретений.

Православные – не на восточной точке зрения, а как раз на западно-восточной, то есть на универсальной. Католики на чисто западной точке зрения. Православные после VII вселенского собора ни каких новых догматов не изобретали, католики наизобретали полсотни. Принципиально неправильно считать, что в XI веке наши церкви разошлись в разные стороны. Нет, православные продолжают движение по той самой прямой, по которой мы раньше двигались вместе с Западом, а Запад отклонился в сторону.

Это не оценочное суждение, это исторический и богословский факт, с которым в принципе не спорят и сами католики. Они при всем желании не могут назвать нас еретиками и ни когда не называют, потому что знают: у нас ни один догмат не искажен. Они называют нас схизматиками, то есть раскольниками, на том основании, что мы не желаем подчиняться римскому папе. Вот по сути единственный католический упрек в адрес православия. Мы заморочены вопросами веры, а они – вопросами власти. Теперь уже легче выбирать?

Оставаясь в православии, я не становлюсь еретиком даже с католической точки зрения. А вот, перейдя в католицизм, я стану еретиком не только с восточной, но и с западно-восточной точки зрения, какой она была на момент завершения вселенских соборов.

В Православной Церкви я вместе и со св. Патриком, и с бл. Августином, и с римским папой Львом Великим, потому что все они – православные. У меня не возникает необходимости противопоставлять себя великому православному Западу.

Сегодня многие наши соотечественники поддаются соблазну протестантизма, уходят в различные протестантские общины, чаще всего – к харизматам. Я этого соблазна никогда не испытывал. Действующий ныне в России американизированный протестантизм дышит такой вопиющей безвкусицей, что я чувствую от него просто рефлекторное отторжение. Их безвкусица во всем – в слащаво-графоманских текстах религиозных песнопений, в проповедях, рассчитанных на интеллектуальный уровень неандертальца, в религиозных шоу, не сделавших бы чести самому зачуханному любительскому театру.

Но дело, конечно, не в этом. Если бы у наших протестантов была правда, их убого-фальшивую эстетику пришлось бы потерпеть. То что в православной эстетике идет от XVIII века мне тоже не очень близко, но ведь терплю же. Так что давайте не будем судить по поверхности, а обратимся к главному. Главное же в любой религии – сотериология, то есть учение о спасении души.

Что надо сделать для того, чтобы спасти душу, то есть по-простому говоря, чтобы после смерти было хорошо? Если вы спросите об этом православных, они ответят вам… целой библиотекой. Даже если наши дадут короткий, концентрированный теоретический ответ, вы поймете, что на практике все очень не просто. Спасение души – до чрезвычайности сложная творческая задача. Впрочем, к православной сотериологии мы еще вернемся, а пока спросим о том же самом протестантов.

Они ответят, что для спасения души надо поверить в то, что Иисус Христос есть Сын Божий. Если ты поверил в Христа, если ты принял Его, значит ты уже спасен, твое имя автоматически заносится в "книгу жизни", то есть после смерти место в Царстве Небесном тебе уже гарантировано.

Просто? Нет, не просто. Примитивно. Религиозное легкомыслие протестантов более, чем поразительно, от него душа содрогается. Оказывается, для спасения души ни чего не надо делать. Надо верить. Вера спасает. Хорошо, верю. А дальше что делать? Что делал, то и делай. Деньги делай.

Последние слова – отнюдь не шутка. Протестанты действительно считают, что богатство – первый признак любви Божией. Если Бог дал тебе много денег, значит Он тебя любит. Представители одной из протестантских общин говорили: "Вы посмотрите, наш пастор – человек небедный, трехэтажный дом себе построил, значит он настоящий верующий».

Не хочу даже с этим спорить. Мне кажется, любому нормальному человеку понятно, что такое с позволения сказать «богословие» – признак полного нравственного разложения. Поэтому я не принимаю протестантизм. Это такая религиозная система, которая практически устраняет религию из жизни человека. Если я принял Христа, как своего личного Спасителя, значит место в раю для меня уже забронировано, то есть спасение души перестает быть для меня задачей, и я могу полностью отдать себя земным делам.

Говорят, что протестантская деловая этика весьма способствовала развитию капитализма на Западе. Логично. Говорят, еще, что в России именно православие тормозит развитие капитализма. Проще говоря, из-за православия у нас ниже уровень жизни. Возможно, не без этого. Только, господа, цыплят по осени считают. А осень наступит тогда, когда душа разлучится с телом. Уверен, что тогда протестантов ожидают очень неприятные сюрпризы. Если ты не решал задачу, полагая ее уже решенной… жди проблем.

Неправославный православный

А надо ли вообще выбирать между различными направлениями христианства? Может быть, в каждом из них есть что-то хорошее, они дополняют друг друга и каждому лучше оставаться в той религиозной традиции, в которой он родился? А может, вообще не надо ни каких традиций? Веришь в Бога и достаточно? Есть такая точка зрения.

Как-то одна моя знакомая сказала: «Я христианка, но ни к какой конфессии не принадлежу, не считаю это нужным. Я признаю 10 заповедей и считаю это достаточным, потому что заповеди – от Бога, а остальное придумали люди». Я ответил: «Если вы признаете только 10 заповедей, то вы на самом деле исповедуете не христианство, а иудаизм. Эти заповеди были даны Богом еще Моисею на горе Синай. Воля ваша, но зачем тогда называть себя христианкой?»

Это очень простой случай неразвитого, примитивного религиозного сознания. Если человек не знает, когда и откуда появились 10 заповедей, значит религия его вообще не интересует. Но бывают случаи и по сложнее.

Служил у нас в Вологде архиепископ Михаил (Мудьюгин). Это был человек очень развитый, опытный, умный, хорошо образованный. Когда ему было уже 80 лет, ясности его мышления могли молодые позавидовать. Я познакомился с ним незадолго до того, как он оставил вологодскую кафедру. Сам я тогда очень мало понимал в православии, но душа горела, хотелось писать о вере. И вот в разговоре с ним я пренебрежительно отозвался о протестантах, которым, по-моему убеждению, необходимо «противостоять». И тогда владыка, умудренный старец, счел необходимым меня на сей счет просветить. Он сказал, что с представителями других религий «нам почти не о чем спорить», у многих из них «очень высокий уровень религиозного сознания», например, у иудеев. Что же касается представителей других христианских конфессий «с ними нам вообще не о чем спорить».

То, что закавычено, привожу абсолютно дословно. Все это я слово в слово помню 20 лет. А тогда я был ошарашен и обескуражен, только и смог, глядя в стол, растерянно проговорить:

– Но как же, владыка, ведь сказано же: «Кому Церковь не мать, тому и Бог не Отец».

– Это правильно сказано, – умудренно улыбнулся владыка, – но и у них церковь истинная, и у нас истинная.

Этот разговор был одним из тех толчков, которые побудили меня детально разобраться как в различии религий вообще, так и в различии христианских конфессий в частности. Слова владыки и тогда мне не понравились, а сейчас я могу уверенно сказать, что он ошибался. Он ошибался страшно, трагически, катастрофически.

То, что православие, католицизм и протестантизм существуют в разных обрядовых вариантах, имеют различные внешние формы благочестия – это действительно имеет мало значения, об этом и правда нет смысла спорить. Суть каждой религии – сотериология, а три различные направления христианства имеют принципиально различные непримиримые представления о спасении души.

Протестанты, как мы уже говорили, считают, что для спасения достаточно веры во Христа. Католики, полемизируя с ними, утверждают, что для спасения необходимы добрые дела, они и есть «пропуск в рай», одной веры не достаточно. Православные утверждают, что для спасения необходимо очистить душу от греховных страстей. Вера, конечно, необходима, но не достаточна. И «бесы веруют и трепещут». Добрые дела тоже необходимы, но тоже недостаточны. Даже законченный негодяй может творить добро, если будет знать, что ему это выгодно. Главное – не внешнее, а внутреннее. Не очистив душу, ты не сможешь после смерти пребывать со Христом, потому что Царство Небесное будет для тебя чужеродной средой. То есть православие предписывает тяжелейшую, сложнейшую работу над собой.

Неужели не понятно, что эти три сотериологии взаимоисключающи, тут надо выбирать, тут невозможно избежать выбора. Тут слова «все по-своему правы» звучат не просто абсурдно, но издевательски. Либо веры достаточно, либо нет. Либо добрых дел достаточно, либо нет. Либо совершенствование души обязательно, либо нет. Эти три концепции невозможно принять одновременно. Правильно указывает путь в Царство Небесное только одна из них.

А владыка Михаил, умнейший и образованнейший человек, он же все это знал. Как же он мог говорить то, что говорил? Я все ни как не мог понять, как устроена его голова, что у него в душе? И вот уже после смерти владыки протоирей Василий Павлов (ныне так же покойный) открыл эту тайну. По словам отца Василия владыка Михаил придерживался протестантского взгляда на этот вопрос, то есть считал что веры для спасения достаточно. Значит, г-н Мудьюгин все-таки сделал свой выбор. Он говорил о том, что «все церкви одинаково полезны», а на самом деле придерживался протестантской концепции. Не давила ли ему после этого на грудь панагия православного епископа? Не знаю. А, возможно, и ни кто не знает.

Отец Василий вспомнил один очень щемящий диалог с владыкой. Однажды, последний сказал ему, что хотел бы пострадать за Христа. Отец Василий по этому поводу иронично заметил: «Владыка, вы же не сомневаетесь в спасении своей души, однако, считаете не лишним так же и пострадать?» Владыка помолчал и задумчиво ответил: «Считаю не лишним».

Этот диалог дышит страшной подлинностью и такой пронзительной тоской, что просто слеза набегает. Мне показалось, что я почувствовал весь внутренний трагизм религиозного сознания владыки. Что-то очень православное было глубоко запрятано в его протестантской душе. Зачем человеку страдать, если он уверен, что его душа и так спасена? Бессмыслица. И вдруг из самой глубины сердца тихо выходят эти страшные и трагические слова: «Считаю не лишним».

Зачем он так мудрил? Почему не хотел принять истину православия всю целиком, безо всяких исключений? До чего же сильны эти демоны ложного миролюбия, побуждающие назвать еретика единомышленником. Человек вроде бы смиряет себя, утверждая, что чужие убеждения не хуже его собственных, он усматривает в этом путь по всеобщему примирению. На самом деле он провозглашает равноправие истины и лжи. Не желая обижать заблуждающегося, он попирает истину.

Обижать и правда ни кого не надо. Если я говорю, что моя вера – истинная, а вера вот этого человека – ложная, я не говорю, что я лучше его, вполне допускаю, что он лучше меня. И я могу любить этого человека, он может быть моим другом. Но еще язычник Аристотель вполне был способен подняться до понимания того, что надо разделять отношение к человеку и его убеждениям: «Платон мне друг, но истина дороже».

Я не судья владыке Михаилу. Но не хотел бы я оказаться на его месте. И ни кому бы этого не пожелал.

***

Попутно тут возникает еще один вопрос – о нашем отношении к иерархии. Кто-то из отцов церкви сказал: «Следите за тем, православно ли проповедуют ваши епископы, а в остальном находитесь у них в послушании». Задумайтесь, какой тяжелый долг возлагается на мирян: следить за православностью своих архиереев. Это ж надо самому во всем разобраться. Да, надо. А иначе встретится на вашем церковном пути такой вот архиепископ Михаил, и вы будете слепо доверять его словам, и вместе с ним предадите православие. Вы не считаете для себя возможным разобраться в богословских тонкостях, вам проще «все делать так, как батюшка сказал»? Помоги вам Бог. Не сомневаюсь, что Бог поможет вам остаться в церковной ограде. Вы только поймите, что это очень важно.

Зачем нужна догматика?

А догматика? Настолько ли действительно важны различия в тонких, умозрительных догматических вопросах? Ну, мы же все христиане. Мы признаем один и тот же «Новый завет», там же ясно сказано, как жить. Стоит ли мучить себя едва уловимыми оттенками догматических формулировок? Одна ли во Христе природа – божественная, или две – божественная и человеческая? Если две, то в каких отношениях они находятся? А ипостась у Христа одна или две? А воля одна или две? Чем отличаются друг от друга и от православных монофизиты, монофелиты и несториане, имеющие по этим вопросам различные суждения? Не идет ли тут речь о таких богословских тонкостях, которые вообще не имеют ни какого реального значения, то есть не оказывают влияния на самое главное – на спасение нашей души? Зачем на вселенских соборах с таким ожесточением спорили об этих тонкостях, хотя прекрасно понимали, что земной разум все равно не может постичь эти предметы до конца? Не пора ли прекратить эти споры? Не пора ли перестать разделяться из-за их результатов? И не заявить ли наконец о полном единении и согласии с монофизитскими церквями Эфиопии, Армении и Египта?

Нет, никогда. Так почему же православные так упираются из-за незначительных, казалось бы, расхождений по таким вопросам, которые и понять-то способны лишь немногие? Да потому что мы знаем некоторые законы духовного мира. Мы можем вообще не понимать, как именно эти законы работают, но мы твердо знаем, что действуют они неумолимо. Маленькое, казалось бы, незначительное отступление в отвлеченном умозрительном вопросе, рано или поздно приведет к духовной и нравственной катастрофе.

Вспоминаю свой разговор со следующим вологодским архиереем, владыкой Максимилианом. В частной беседе он однажды спросил меня:

– Как вы думаете, что первично, догматические отступления или нравственные?

До сих пор не могу понять, как я умудрился навскидку дать очень неожиданный для меня самого ответ:

– Этот вопрос, владыка, равен вопросу о том, что было раньше, курица или яйцо?

Владыка немного помолчал, потом внимательно посмотрел на меня и, понимающе улыбнувшись, кивнул. Мы поняли друг друга без слов. С тех пор, вспоминая этот диалог, начинаю блаженно улыбаться. Постараюсь выразить словами безмолвную часть нашего разговора.

Я сразу понял, что владыка хотел сказать: искажения догматов влекут за собой нравственные искажения, ересь порождает безнравственность. И это воистину так. Но все чуточку сложнее. Желание исказить догмат тоже само по себе ни откуда не берется, оно уже является следствием некоторых нравственных искажений. И вот теперь поди разберись, что было в начале. Ересь и безнравственность диалектически переплетены, являясь по отношению друг к другу то причиной, то следствием.

Вот пример. Зачем католики ввели «филиокве» – еретическое искажение догмата о Святой Троице? Ведь они же, начиная с первого вселенского собора, несколько столетий строго держались никео-цареградского символа, всегда сами утверждали, что символ веры, соборно выраженный и позднее принятый соборным разумом Церкви, ни каким изменениям и улучшениям не подлежит. И вдруг неожиданно с Запада прозвучало: «А мы тут немножко подправили. По нашему суждению, отношения между Лицами Святой Троицы несколько иные». Веками Церковь считала, что Дух Святой исходит от Отца, а они вдруг говорят: «Не только от Отца, но и от Сына». Что с ними случилось? Впали в грех интеллектуальной гордыни. Горстка умников поставила свое мнение выше суждения Церкви.

Но вроде бы ни чего страшного не произошло? Это такой тонкий теоретический вопрос, который для широких церковных масс вообще не имеет значения, да не очень-то и понятен простым верующим. Вот только потом на Западе откуда-то взялась слишком примитивная, слишком юридическая, а следовательно искаженная сотериология. Но и опять вроде ни чего страшного. Для спасения души человек должен совершать добрые дела. Звучит вполне респектабельно, вполне нравственно. Но еретическое сознание, однажды уклонившись от истины, потом уклоняется от нее все больше и больше, логически развивая свои заблуждения.

Из теории «спасения делами» появляется теория «сверхдолжных заслуг». Логика такая: если для опасения нужны дела, то не трудно предположить, что достаточно определенного количества добрых дел. А святые совершили добрых дел гораздо больше, чем необходимо для спасения. Было бы обидно, если бы эти избыточные добрые дела, «сверхдолжные заслуги», пропали понапрасну, ведь кому-то не хватает. Если, скажем, входной билет стоит 100 рублей, при этом у одного в кармане 120, а у другого 80 – первый поделится, и оба пройдут. Так и святые, очевидно, не против поделиться добрыми делами с нами, грешными. А кто будет перебрасывать добрые дела со счета на счет? Самый главный, то есть римский папа. Ну, разумеется, за скромное добровольное пожертвование. Вот так появились индульгенции – самая омерзительная, совершенно безнравственная и откровенно антихристианская практика, какую только порождала латинская ересь.

Нам очень трудно проследить логическую цепочку, которая связывает филиокве и индульгенции, но эта цепочка существует, одно вытекает из другого. Вот какое огромное практическое значение постепенно приобретают «незначительные теоретические расхождения». А, казалось бы, что страшного в филиокве? Всего лишь усилили роль Второго лица Святой Троицы. Вот только, усилили ее за счет Третьего лица, умалив роль Святого Духа. А в итоге получилось, что спасение души уже не есть дело Святого Духа, это вопрос, который решается деньгами.

Вы скажете, что Рим давно уже не торгует индульгенциями? Разумеется. На еретической почве вырос сорняк настолько отвратительный, что его таки удалили. Но почва осталась еретической, и она породила другие сорняки, которым нет числа. Например, догмат о непогрешимости римского папы (1870), из которого следует, что папа имеет право единолично вводить или отменять любые догматы. То есть вероучительное значение папской буллы равно определению вселенского собора.

В определениях соборов отцы писали: «Изволилося нам и Духу Святу». Таково православное учение в том, что соборные определения продиктованы Духом Святым. Католикам это не надо. По их суждению, Дух Святой действует через папу. Вот тебе, бабушка, и филиокве. Сначала они принизили роль Духа Святого, а потом объявили одинокую фигуру римского понтифика самым надежным Его вместилищем. Это ужасно.

Кстати, протестанты, вышвырнув из католицизма половину его содержания, филиокве все же заглотили, очевидно, и внимания на него не обратив. В итоге сейчас они говорят, что богатство – показатель праведности. Чем больше нулей на банковском счете у человека, тем угоднее Богу этот человек. Приехали.

Итак, мы можем не понимать значения догматов, но мы должны понимать, что значение это огромно настолько, насколько огромна разница между различными направлениями христианства.

***

Таков мой личный опыт обоснования истинности православной веры. Когда я это писал, у меня за спиной была приличная православная библиотека, но я ни разу не заглянул ни в одну из книг, чтобы подтянуть дополнительную информацию или укрепить свои конструкции цитатами. Не из лености, поверьте, что во всех остальных случаях я не ленюсь это делать. Прежде, чем что-то писать я обычно долго и основательно конспектирую необходимую литературу. Сейчас- не стал. Мне хотелось, что бы сюда попало только то, что уже есть во мне, то что есть часть меня. Нет таких вместительных гробов, чтобы уложить туда библиотеку. А то, что сюда попало, пребудет со мной в вечности.

Это не богословская работа, для таковой у меня недостаточно знаний. Это тем более не проповедь. Не считаю себя имеющим моральное право обращаться к кому-либо с проповедью. Это из разговоров на кухне. Из «бессмысленных и беспощадных» разговоров на кухне. Это то, о чем я говорил бы, если бы мы встретились.

Как-то одна протестантка спросила меня: «А почему вы, православные, думаете, что только вы правы?» Я немножко вспылил: «Мы думаем, что мы правы, потому что мы думаем. Много думаем».

На короткие и простые вопросы редко можно дать столь же короткие и простые ответы. Ну а сейчас я наконец сказал все, что имел сказать. Наконец-то меня ни кто не перебивал.

На этом я хотел закончить, но ведь вопросы по-настоящему еще только начались. Те вопросы, которыми терзали меня, те, которыми я сам себя терзал. Те вопросы, которыми действительно имеет смысл терзаться.

Часть II. Пограничные вопросы

Что дает вера?

Как-то меня спросили: «Что дает тебе вера?» И я опять вспылил: «Ни чего не дает. В том смысле, в каком вы спрашиваете, вера не дает мне ровным счетом ни чего. Одни только дополнительные проблемы и неприятности».

Я сказал неправду. Но не из вредности. Просто того, что дала мне вера, вопрошавшие ни когда и не хотели, а того, что они хотят, вера не дает.

Бабушка одна как-то сказала: «Ну вот сходила в церковь, поставила свечку, а что толку?» Она не получила от веры то, что хотела. А хотела она решения либо медицинской, либо жилищной, либо еще какой-нибудь бытовой проблемы. Проблема осталась не решенной и деньги, потраченные на свечку, пропали понапрасну. Бабушка сделала вывод: «Это не работает. Это неэффективно». И это был очень правильный вывод.

Было дело, я с огромным нервным напряжением ждал, когда мне дадут квартиру. Могли и не дать. Мне советуют: «Сходи в церковь, поставь самую дорогую свечку» (Тогда самые дорогие свечки в церкви были по рублю). Я ответил по-хамски: «Не имею надежды получить квартиру за рубль». Не стоило обижать человека, который желал мне добра, но я был уверен, что со свечкой – не сработает. И вряд ли я ошибался.

Если кто-то ждет от Церкви решения земных проблем, он может быть очень разочарован. Православие существует не для того, чтобы помочь нам поудобнее устроиться в этом мире. Другие религии порою настолько явно настроены на решение проблем нашего бытийного плана, что их и религиями-то трудно считать. А православие – нет. Оно помогает нам обустроиться в мире ином, а в этом мире порою лишь создает нам дополнительные проблемы. Путь к Богу очень труден. У тех, кто по этому пути не идет, трудностей иногда бывает гораздо меньше.

Но ведь в Церкви можно молиться о вполне земном здоровье? Да, конечно. Таинство соборования, например, кроме прочего призвано положительно воздействовать на здоровье. А можно и молебен о здравии заказать, можно на литургию подать записку. Но вот ведь какая штука – Церковь не гарантирует вам результата. Ни один священник не пообещает вам, что после совершения таинств и церковных молитв больной обязательно пойдет на поправку. Мы уверены только в одном – совершится воля Божия. Если Божья воля в том, что бы больной умер – он умрет, если в том, чтобы он продолжал болеть – он будет продолжать болеть. И ни какие наши молитвы о выздоровлении не окажут на процесс болезни ни какого воздействия. А в чем Божья воля, мы ни когда не знаем.

Еще мы твердо уверены в том, что Бог всем нам желает высшего блага и дает нам только то, что полезно для нашей души. Порою болезнь полезна для души, и тогда мы будем болеть. Но порою для души полезно выздоровление, и тогда Бог вернет человеку здоровье. По моему суждению, именно этим объясняется большое количество исцелений при мощах святых, у чудотворных икон и т.д. Бог возвратил этим людям здоровье не потому что наше телесное здоровье само по себе ценно. Наше здоровье – это тлен, это пыль на ветру. Но эти исцеления были полезны для души, во всяком случае – потенциально полезны. Они даровали или укрепляли веру, они побуждали исцеленных возносить благодарственные молитвы к Богу, то есть укрепляли связь с Богом. Телесные исцеления способствовали решению отнюдь не телесных, а духовных проблем, и только в этом их значение.