Сплетение судеб

Глава 8

На берегу Яика, напротив крепости выстроилось войско Пугачёва. Из-за крепостного частокола выглядывали защитники, следя за всем, что происходит. Среди солдат, готовящихся больше к смерти, чем к сопротивлению, находился и комендант Нижне-Озёрной крепости – майор Харлов.

Перед казачьим войском стоял сам Пугачёв, а рядом с ним полковники и советники из его «свиты».

– Браты! – крикнул «государь» растроганным голосом. – Вот ещё одна твердыня встала на нашем пути! Но нутро у неё гнилое. Все казаки из крепости уже к нам перетекли. А те, кто за стенами остался, – знать не желают под мои знамёна идти! Господь им судья. Знать, жить не хотят, вороги! Сейчас мы сильны, потому что стоим за дело правое!

Пугачёв снял шапку и, подняв глаза к небу, сказал:

– Господь! Ты зришь нас, стоявших здесь! Ты ведашь, что не со зла мы тут стоим, и пришли мы не зло сотворять, а добро выручать! Пошли нам благословенье своё, Господи!

– Государь, – сказал Андрей Овчинников, – не изволь беспокоиться. Ещё к полудню мы эту крепостицу по брёвнышкам разнесём! А сейчас порадуем коменданта Харлова сурпризом!

Он махнул рукой, и один из казаков вскочил на коня. К нему подвели лошадь с привязанным к седлу мёртвым седоком, и казак поскакал к крепостным воротам, увлекая лошадь следом за собой.

«Ну вот, случилось самое худшее! – подумал майор Харлов, разглядев привязанного к седлу капитана Сурина. – Хорошо хоть супругу свою в Татищево к тестю отправил, а не то…»

Харлов с сожалением посмотрел на свой жалкий гарнизон и обречённо вздохнул. «Если из Татищева подмога не подойдёт, то к вечеру все мы погибнем!» Комендант пребывал в отчаянии, но твёрдо решил обороняться до конца. Четыре офицера и горстка солдат – вот и всё, что он собирался противопоставить войску бунтовщиков.

Но бунтовщики почему-то не спешили атаковать крепость. Они расположились лагерем, развели костры и вели себя тихо.

Остаток дня майор провёл, как голый на сковородке. А когда над крепостью начали сгущаться сумерки, он не выдержал.

– Орудия к бою! – приказал он канонирам. И те нехотя запалили фитили.

До лагеря мятежного войска было далеко. И Харлов знал, что ядра из пушек едва ли долетят до цели. Но ради успокоения ропщущего гарнизона он решил хотя бы стрелять в сторону противника вхолостую. «Может, одумаются и уйдут? – думал Харлов, закладывая в жерла пушек “картузы” с порохом. – А не уйдут, так…» – мысли спутались после грянувшего залпа, а сердце сжалось от тягостного предчувствия.

В стенах крепости Татищево бригадир Билов растерял остатки храбрости. Комендант Елагин и его дочь, которая являлась женой майора Харлова, безуспешно уговаривали его двинуться с отрядом к Нижне-Озёрной. Барон был непреклонен.

– Тут дело не шуточное, – отбрыкивался Билов. – Харлову теперь сам Бог не поможет, а нам о себе предстоит позаботиться!

Но Лидия не оставляла попыток хоть как-то воздействовать на трусливую душонку бригадира. Она умоляла Билова двинуть отряд на выручку Харлова. Но Билов упорствовал, что люди ему самому нужны и что они ненадёжны.

Полковник Елагин тоже не оставался в стороне.

– Злодей заливает степь кровью, – настаивал он. – А казаки? Они чуют безнаказанность самозванца и стекаются к нему, как мухи на мёд. Ведь если бунтовщики разгромят Нижне-Озёрную, так они всенепременно двинут на нас!

– Знаю, – сказал сердито Билов. – Губернатор укоряет меня в бездействии. Вы тоже. Видит Бог, с меня довольно. Отряд мой мал по численности, и я не собираюсь гробить солдат в поле! И Корф, подлюга, не спешит на помощь. А почему? Он выжидает! Бунтовщики разгромят мой отряд и кто виноват будет?

– Иван Карлович, помилосердствуйте! – наседал Елагин. – Как бы то ни было, мы должны усмирить и разгромить бунтовщиков, потому что они поднялись против государыни. И у меня сердце кровью обливается, когда вижу, как народ в отчаянии теряет голову, а самозванец громит одну крепость за другой!

– Хорошо, – сдался наконец Билов. – Бунт надобно подавить, согласен, ибо в казаков вселился Сатана. Мы выступим ночью.

– Ночью?

– Да, – ответил решительно бригадир. – Мы постараемся проскочить в крепость ночью, чтобы не сражаться в степи. А сейчас всем готовиться к походу!

Поздно вечером отряд Билова построился в походную колонну. Офицеры заняли свои места, и по приказу бригадира отряд вышел за ворота крепости.

Осенняя ночь. По небу медленно ползут тяжёлые тучи, ветер гуляет по степи. В темноте, словно светлячки, светятся угли затухающих костров. Казаки из мятежного войска Пугачёва тихо дремлют, уронив головы на грудь, но не выпуская из рук оружия. Иногда между ними проходят караульные…

В шатре посреди лагеря расположился Пугачёв со своей «свитой». «Государь» греет руки над костром и смотрит на огонь, а у входа сидит Иван Зарубин-Чика, не сводя взгляда с крепости.

Около Пугачёва сидят двое. На подстилке из овчины – Егор Бочков. Перед ним на земле, обняв руками колени и вперив взгляд в «ампиратора», Никита Караваев.

– Чего мы выжидам, обскажите мне на милость, господа советники? – проговорил Пугачёв. – Зазря день минул. Сейчас бы уже в крепостице пировали.

Караваев улыбнулся.

– А что плохого в том? Ведь не кровушку льём напрасно? – спросил он. – Нам бояться нечего! Крепость обречена, и мы все про это очень хорошо знаем!

– Тогда чего выжидам?! – вспылил Пугачёв.

– Государь, – сказал Караваев, – ты настоящий вождь, ты великий человек, ты лучше всех себе подобных! Народ почитает тебя чуть ли не святым, сошедшим к ним с небес на землю. А знаешь ли ты, государь, что я собираюсь сказать, о чём ты даже и не мыслишь? Мы, все твои полковники и советники, посовещались и решили…

– Что, уже без меня совещаетесь и решате?

– Людям, воинам твоим толчок нужен! – мягко продолжил Караваев. – Завтра, перед боем ты, государь, перед войском выступишь. Что говорить будешь – подскажем!

– Постой, а для какова ляду в том надобность приспела? – удивился Пугачёв. – Я поди зараз перед каждой баталией слово говорю. И для чего войску толчок давать?

– Чтобы дисциплина не страдала, государь, – вступил в разговор Егор Бочков. – Нас настораживает, что войско твоё на вольных сабарманов походить начинает. Пропадёт дисциплина – тогда погибель! Казаки поменьше бы карманы себе набивали и мародёрствовали безнаказанно, а всё, что захвачено, не добычей называли, а трофеями и в казну «государеву» сдавали!

– И что я делать должен? – задумался Пугачёв.

– Ещё раз дать понять всем, что ты царь, Петр Фёдорович Третий, – продолжил Караваев. – Надо всегда держать войско в кулаке, чтобы люди не привыкли к тебе как к какому-нибудь атаману, а всегда почитали, боялись и уважали как императора!

– А что, разве эдак быть могёт? – вскинул брови Пугачёв.

– Могёт, но не будет, – усмехнулся Караваев. – С утра перед войском объяви, что Военную коллегию открываешь. В неё судья войти должен, писарь, дьяк…

– Ишь ты! – восхищённо воскликнул «ампиратор», уважительно посмотрев на своих советников. – А почто спозаранку, перед боем, сеё выкрикивать?

– Для того чтобы войско взбодрилось и грозной силушкой себя почувствовало! – посмотрев на Караваева, высказался Бочков. – А те, кто за крепостными стенами отсиживаются, лишний раз прочувствуют мощь твою и затрясутся от страха, натиска ожидаючи!

От крепостных стен грохнул залп нескольких орудий. Пугачёв поднял глаза, а Зарубин-Чика выскочил из шатра на улицу.

– Государь! – крикнул вбежавший Андрей Овчинников. – Комендант Харлов по нам из пушек палит! Может, войско строить прикажешь?

– Обожди, – сказал Пугачёв, – сперва вызнать надо б, пошто это комендант так шибко осерчал на нас? – Он посмотрел на Бочкова и Караваева: – Видать, коллегию ужо в крепостице огласим. А сейчас…

В шатёр вбежал Чика, приведя с собой небольшого щуплого человечка. Тот сразу же бухнулся на колени:

– Из Татищева войско вышло. Голов пятьсот почитай будет! Барон Билов ведёт его!

– Что ж, мы и его «приветим» с Божьей помощью, – сказал Пугачёв и взглянул на Чику: – Ивашка, выдюжишь?

– Не сумлевайся, государь! – расцвёл тот радостной улыбкой. – И в хвост и в гриву расчахвостим!

Андрей Овчинников зажёг факел и покрутил им над головой. Словно в ответ на это от стен крепости снова послышался залп орудий. Затем зазвучали ружейные выстрелы в лагере Пугачёва. Послышался барабанный бой.

Лагерь ожил. Кругом копошились люди. В степи развернули пушки, и тут же ответный залп обрушил снаряды на стены крепости.

– Вперёд! – закричал Пугачёв, подскакав к передовым отрядам.

Войско двинулось на штурм.

– А ну стой! – крикнул Пугачёв полковникам, проскакав вдоль рядов.

Спустя несколько минут все военачальники собрались возле «государя».

– Господа! – сказал он. – Шибче глядите за казаками, чтоб не осрамиться зараз! Те, кто за забором, в остервенении пребывают и палят по нам, не жалеючи пороха!

– Всё исполним, государь! – бодро воскликнули возбуждённые предстоящим боем полковники. – Мы им покажем почём фунт лиха!

– Тогда вперёд, с Господом! – Пугачёв снял шапку и перекрестился. – Да исполнится воля твоя…

Увидев, как всполошился лагерь бунтовщиков, майор Харлов выстроил всех защитников крепости перед воротами и обратился к попу.

– Батюшка! – крикнул он. – Отпусти мне и всем защитникам грехи наши! Жену я отправил к отцу в Татищево. Там она в безопасности. А теперь я свободен и готов ко всему! Благослови меня, батюшка, на бой с антихристом!

– Бог благословит тебя и всех вас, воины! – заговорил поп ровным, спокойным голосом. – И теперь только Господь укажет вам правильный путь. Верьте в себя и в то, что вам небесами уготовлено! А теперь идите к стенам, воины, да пусть оберегают вас ангелы небесные своими крыльями! Может, нам и не придётся свидеться больше, но мои горячие молитвы будут сопровождать вас!

Молча, как на верную смерть, защитники крепости обнимались и шли к стенам.

«Прощайте, люди! – смахнул слезу комендант. – Прощай, жена, прощайте все, кто меня любил и любит! А теперь я отдаю свой долг. Кому? На небесах и без меня в этом разберутся!»

Майор Харлов прицелился и нажал на курок. Грянул выстрел. Казак за стеной схватился за грудь и рухнул навзничь, а его конь взбесился и понёс, волоча за собой застрявшего в стремени полумёртвого всадника.

Из-за частокола выстрелы вспыхивали один за другим, как молнии, и прямо в гущу войска казаков. Тут падает конь, там выпадает из седла всадник; казаки пришли в замешательство, громко матерились и выкрикивали грозные проклятия. Забор крепости был высок, но казаки были на конях.

– Браты, на стены! – подгонял их в ночи громкий голос Андрея Овчинникова.

Но из-за частокола блеснули дула ружей. Огонь из них срезал казаков с сёдел. Над крепостной стеной и воротами нависла туча дыма, в котором едва можно было различить почерневшие, окровавленные фигуры ожесточённо рвущихся на частокол казаков.

– Вперёд, с Господом! – выкрикивал приказы Пугачёв, находящийся в самой гуще боя.

И конница бросалась к частоколу. Казаки вскакивали на сёдла и перепрыгивали через стену. Выбитые из сёдел, раненые, они вовсе не спешили зализывать раны, а взбирались на стену, цепляясь пальцами с обломанными ногтями за брёвна, орали, падали, стонали…

Пушки крепости вдруг смолкли. Это подбодрило войско бунтовщиков, и оно усилило натиск.

Со двора послышались сердитые выкрики:

– На поклон айда, братцы! Не выдюжим мы супротив казаков!

«А вот теперь всё кончено!» – подумал майор и поспешил к орудиям.

Молодой офицер Мишин помогал коменданту заряжать и наводить орудия, а тот палил по войску казаков ядрами и картечью. Благодаря стараниям Харлова и Мишина пушки гремели не переставая. Но они уже грохотали вслепую.

В этой суматохе комендант даже не заметил, как пугачёвцы разбили ворота и ворвались в крепость.

– Бог мой! Что же это, братцы! – закричал в отчаянии майор, увидев возле себя лишь четырёх офицеров и ни одного солдата. – Братцы! Да вы…

Войско Пугачёва наводнило крепость. Харлов выхватил из ножен саблю и с отвагой обречённого ринулся на врага. Взмахнув саблей, он увидел одного из своих солдат, который тыкал в его сторону пальцем и орал:

– Вот он, антихрист! Убейте его!

– Убьём подлюгу! – заорали казаки, и несколько пик разом вонзились в тело коменданта.

– Да что вы, рехнулись? – И майор, отступая, успел заметить, что оборонявшие с ним крепость солдаты действовали уже сообща с бунтовщиками.

Глаз Харлова выскочил от удара пики из глазницы и мотался на толстом нерве, как ужасный маятник.

– Вы что, рехнулись, братцы? – ещё раз воскликнул майор, держа наготове саблю.

– Не рехнулися, а образумились! – захохотал кто-то из предавших его солдат. – Хватаем его, братцы, чтоб государь с нас спросил поменьше!

Толпа бывших «защитников» крепости накинулась на коменданта. Харлов ударом сабли рассёк одного, другого, но кто-то бросился ему под ноги. Майор споткнулся и упал; разъярённая толпа окружила его и стала вязать верёвками.

– А теперя к царю его снесём. Он нас помилует, а его «наградит» верёвкой!

Взбешенная толпа солдат переколола всех офицеров, а майора Харлова, израненного и окровавленного, поволокла к Пугачёву, который наблюдал за происходящим в крепости.

Полковник Елагин вскочил с кровати как ошпаренный. Набросив на плечи мундир, подбежал к окну. С улицы в комнату ворвалась барабанная дробь. Отрывистая глухая барабанная дробь казалась не торжественной, а какой-то тревожной.

Елагин выглянул наружу. В комнату вбежал капитан Берёзкин, медлительный, внешне невыразительный офицер, а следом за ним вбежала дочь, Лидия Фёдоровна. Она подбежала к отцу.

– Что это? Что там случилось? – истерично выкрикивала она, кивая на окно и боясь к нему приблизиться.

Полковник, замерший в неподвижности возле стола и весь превратившийся в слух, встряхнул головой и коротко ответил:

– Солдаты. Если это не подкрепление из Оренбурга, значит, Билов вернулся, чтоб сгореть ему, немчуре трусливому, в геенне огненной!

Лидия испуганно вздрогнула. Взгляд её снова обратился на отца, который вернулся к окну и хмуро, но спокойно глядел на улицу.

А у крепостных ворот разрастался шум. Спящая крепость вдруг ожила. Люди выбегали из домов и окликали друг друга, спрашивая, что случилось. Все стекались к воротам, которые стражники не спешили открывать без приказа коменданта. Все застыли у ворот, и шум на мгновение смолк.

Это был действительно отряд бригадира Билова, который вернулся обратно в крепость этой же ночью с половины пути.

Обессилевшего от ран майора Харлова повесили сразу же. Прохор Бурнов с каменным лицом набросил на шею коменданта петлю, с невозмутимым видом вышиб у него из-под ног скамейку и лишь после этого мрачно улыбнулся, с затаённым удовольствием наблюдая, как дёргается в агонии тело.

Бурнов повесил ещё прапорщиков Фагнера и Кабалерова. Испытав повторно огромное, но тщательно скрываемое удовольствие, Бурнов повесил ещё писаря и татарина Бикбая, который перекрестился и сам одел себе на шею петлю. Бурнов готов был казнить ещё хоть сотню человек! Вот только приговорённых больше не оказалось, и Прохор был вынужден отойти прочь от «государя», который начал принимать присягу жителей и гарнизона.

Некоторое время спустя к Пугачёву подошёл Иван Зарубин-Чика.

– Ого-го… Да ты ли это, Ванюшка?! – воскликнул «государь», даже повеселев при виде уставшего с дороги Чики. – Спешишь похвастать своеми ратными успехами?

– Да куда там, – угрюмо ответил тот. – Я ворога и в глаза не зрил. Вернулся Билов зараз в Татищево, дажа меня не дождавшись!

– И что, путь на Татищево свободен? – спросил Пугачёв.

– Нам более нечего опасаться, – ответил Чика. – Путь до Татищевой чист. Можно хоть сейчас без опаски идтить на крепость!

– Хорошо, – сказал «государь», – завтра спозаранку и двинемся.

В это время послышался громкий плач.

– Что такое? – И Пугачёв вскочил.

К нему подбежала молодая казачка.

– Государь, подсоби! – взмолилась она, упав на колени и заломив руки. – В мою избу ворвался ваш казак и забрал всё, что у меня было!

– Кто это был? – вспылил Пугачёв, вспомнив слова советников и ища взглядом Давилина.

– Вот он, государь, – ответил тот и хлопнул в ладоши.

Из толпы два казака выволокли отчаянно сопротивлявшегося человека.

– Кто он? – спросил Пугачёв.

– Михайло Воротников, – ответил тот, пытаясь упасть на колени, но конвоировавшие его казаки удержали злодея на ногах.

– Не нашенский он, – равнодушно пояснил Давилин. – Ещё вчарась али позавчарась к нам из крепости этой перебег.

– Вздёрнуть его здесь же, с офицерами в компании, – распорядился раздражённо Пугачёв. – Чтоб отныне каждая душа ведала, что за воровство её впредь ожидат!

Воротников закричал, но через несколько минут его тело уже болталось на виселице рядом с комендантом гарнизона.

Пугачёв обвёл всех присутствующих тяжёлым взглядом и объявил:

– С этого дня Военную коллегию при себе и войске открываю! Чтоб за порядком в войске пригляд был! Судьёй назначаю Андрейку Витошнова, писарем Максима Горшкова. А вот дьяком – Ивашку Почиталина! Знайте все, что за воровство и мародёрство – казнить без пощады стану! Мы не для грабежей воюем, а справедливости ради! Упреждаю о сеем всех, кто не уяснил того ещё!

Глава 9

Строительством церкви Архип руководил лично сам, а Ерофею Злобину и Матвею Беспалову доверил возводить дома. Казаки проявляли на непривычном для себя поприще большую энергию и умение.

– Я только сейчас уразумел, что горазд и охоч к строительству! – сказал как-то Злобин Архипу.

– К зиме бы поспеть, – вздохнул тот, с тоскою глядя на отстраиваемый посёлок.

– В струнку вытянемся, но поспеем! – заверил всех Беспалов. – Кабы вот небеса только надолго не прохудились!

Но «небеса прохудились» долгим обложным дождём, который сыпал, не переставая, дни и ночи напролёт. Земля, перенасыщенная влагой, превратилась в жидкую грязь, и подводы с трудом перевозили из леса в посёлок мокрые тяжёлые брёвна. Хотя стройка шла рядом с лесом, леса не хватало. Казаки уже повырубили поблизости все пригодные для строительства деревья.

Деревьев было много, но лиственница, используемая в строительстве, встречалась всё реже. Зато преобладали нестроевые породы. Хорошие участки лиственницы были найдены на значительном расстоянии от умёта, в двух десятках вёрст.

Чтобы не останавливать стройку, было решено срочно наладить лесозаготовку и перебросить лиственницу в посёлок на подводах. Архип понял – не останься казаки в умёте, со строительством ему бы ни за что не справиться.

Невзирая на дождь и сырость, работа в лесу кипела. Казаки, зная, что «зима спросит, чем летом занимались», работали не покладая рук.

Во время обеда казаки перемигивались, незлобно переругивались, разговаривали сдержанно. Но, набив пищей желудки, все без приглашения спешили в лес на валку деревьев.

В этот день Архип промок и промёрз насквозь. Сырой стремительный ветер непрерывно пронизывал его, и тело под влажной одеждой ныло от холода. Надвигались сумерки. Уставшие и промокшие не меньше его казаки собирали инструмент и готовились к возвращению в посёлок.

Гружёные лесом телеги тронулись в путь.

Верст через пять от места вырубки первая подвода остановилась. Правивший ею Гафур Ураев стоял рядом, озабоченно покачивая головой. Дело было дрянь. В повозке сломалась ось, и она не могла двигаться дальше.

Окружившие её казаки, смачно поматерившись, разбрелись к своим повозкам и поехали дальше в посёлок.

Архип остался с Ураевым. Они облегчили повозку, сбросив с неё брёвна.

– Ничего, с утречка починим, – сказал Архип, осмотрев поломку. – А до умёту так, лошадьми доташшим…

Стоявший в стороне Гафур вдруг вскрикнул и отскочил от кустов, возле которых справлял малую нужду.

– О Аллах, что это? – пробормотал он, присаживаясь.

Архип поспешил к нему и присел рядом. Из кустов виднелись ноги, обутые в сапоги: одна подвёрнута, другая вытянута.

– Сдаётся мне, что сапоги татарские, как у Салима, – предположил Гафур.

– Я тожа узнал их, – хриплым голосом согласился Архип. – Так вот где нашёл свой конец Салим.

Морщась и чертыхаясь, они вытащили полуистлевший труп Салима из кустов.

– Может, обратно его зашвырнём? – спросил Гафур. – А в умёте обмозгуем, что с ним опосля делать.

Вскоре вернулись казаки, озабоченные долгим отсутствием Архипа и Ураева. Они окружили труп.

– Негоже оставлять ево здесь, – сказал Архип. – Казаки, грузите его в телегу.

– А может, опосля? – спросил Гафур, бледнея.

– Свезём в умёт и захороним, – отрезал Архип. – Средь нас проживал и плохого не сотворял, как… – Он вспомнил про Чубатого и замолчал, нахмурившись.

Труп Салима уложили в телегу поверх брёвен. Поехали. Повозка скрипела и вздрагивала на ухабах. При каждом толчке труп хрустел и ломался.

Ураев нервно дёргал за вожжи, мертвея от суеверного страха. Труп «ворочался» сзади, как живой. Дымка тумана клубилась вокруг. Жуть… Хоть бросай всё и беги впереди телеги.

И вдруг – треск, толчок, телега осела посреди огромной лужи. Гафур спрыгнул и по колени провалился в воду. Колёса повозки наполовину скрылись под водой, а труп…

Ушедшие вперёд казаки вернулись снова.

– А ну подсоби! – крикнул Архип, подойдя к телеге и берясь за колесо.

Казаки окружили повозку, нехотя войдя в воду. Ураев взял в руки вожжи. Но засевшая в жидкую грязь телега не двигалась с места.

Упираясь в скользкое дно лужи промокшими сапогами, казаки дружно раскачивали повозку. И вскоре их усилия увенчались успехом.

Измотанные, обессилившие люди выбрались из лужи, которая прямо на глазах увеличивалась в размерах, превращаясь в озеро. Матерясь и чертыхаясь, они побрели вперёд. Сушиться было некогда, да и негде.