Догоняя время

Глава 3

***

– Ну, рассказывай, – начала Мила, когда они поели и попили крепкий душистый чай с сушеной апельсиновой цедрой, которую Мила все время мелко нарезала и высушивала на подносе, а потом добавляла в заварку для аромата.

– Что рассказывать-то?

– Ну, все с самого начала. Почему ты здесь? Как ты сюда попал? Подробнее…

– Задачку ты мне задала. Сложно будет так рассказать, чтобы ты все поняла. И чтобы не с бухты-барахты.

– Нет, ты «отключи» ученого своего. Расскажи просто.

– Та—а—а—к, с чего же начать-то?.. Надо ведь по порядку.

– Ну, ты же сам говорил – фантастика, фантастика. Вот и расскажи, как фантастику.

– А ты поверишь?

– Тебе – да. Поверю.

– Ну, все-таки давай начнем с маленького ликбеза? Как и собирались… Обо всем понемногу. А зачем я здесь… Об этом позже. Хорошо?

– Ой, боюсь, это для меня будет сложно…

– Ничего, напряги немножко свои замечательные мозги. Считается, что мы используем свой мозг всего лишь на пять-десять процентов. Представляешь? Всего-то… Как сказал в свое время все тот же академик Бехтерев, надо свой мозг всегда держать в тонусе. И вообще, мыслить крупномасштабно. И тогда обязательно достигнешь своей цели.

– Я попытаюсь.

– Слушай, почему ты не веришь в себя?

– В смысле? Что ты имеешь в виду?

– «Боюсь, что сложно», «Я попытаюсь», —передразнил Милу Глеб.– Я тебя очень прошу – поверь в свою уникальность, в свою ценность. И вообще, исключи из своего лексикона это слово – попытаюсь. Если кто-то пытается что-то сделать, он может продолжать пытаться всю свою жизнь. А надо делать! Делать хоть что-нибудь! А так – у тебя всегда есть причина для отговорки: вроде того, что моя попытка не увенчалась успехом. Поэтому – никаких попыток. «Я сделаю!» – вот что ты должна говорить. И никаких сомнений! Никаких: «У меня не получится». Все получится! И не позволяй никому убедить тебя в обратном. Верь в себя! Ну, ладно, давай начнем наш небольшой ликбез.

– Давай. С Эйнштейна?

– Да, пожалуй, с него. Ведь он – гений. Настоящий гений! Именно его теория перевернула представление о мире. Совершенно перевернула! Если бы Эйнштейн не сформулировал в самом начале двадцатого века специальную теорию относительности, ее бы сформулировали другие лет через пять-десять. Но…

– Подожди, как специальную теорию относительности? Есть еще и специальная? Я слышала про общую…

– Да. Но общая теория относительности – это нечто другое. Я это и хотел сказать. Именно она заложила основы современной астрономии, например. Так вот, если бы не Эйнштейн, то, боюсь, мы бы до сих пор не имели о многом ни малейшего представления. Я в этом уверен! Представь себе, что воображение ученого добралось до самых границ видимого Космоса! Именно теория относительности и открыла дверь в Космос, рассказала о пространстве и о времени, о телах, которые сжимались при движении, и о часах, стрелки которых замедлялись.

– А вот с этого места поподробнее, пожалуйста, и попонятнее.

– Будут тебе подробности. Я просто хочу, чтобы ты поняла – труды Эйнштейна положили начало изучению таких неслыханных явлений, как путешествия во времени, как черные дыры, гравитационные линзы, расширение Вселенной.

– И, к сожалению, бомбы, способные уничтожить весь мир.

– Да, и, к сожалению, бомбы. Но вместе с тем, следуя именно логике Эйнштейна, мы можем сейчас отправлять мгновенные послания на другой конец планеты, пользоваться GPS—навигацией…

– Ты хочешь сказать, что сотовая связь тоже как-то с этим связана?

– Конечно! И не только сотовая связь. Многое и теперь выглядит для нас весьма странно и порой непостижимо, но в этом виноват лишь наш ограниченный опыт, наши стереотипы и представления. Ведь в привычном для нас мире Ньютона и Галилея каждое событие отзывается во всем пространстве, имеет для него значение, и поэтому понятие одномоментности, одновременности имеет смысл. Оно вполне обосновано. Но в мире относительности, в мире Эйнштейна такая степень согласованности абсолютно невозможна, понимаешь?

– Да уж…

– Ну, давай попробуем разобраться. Сразу тебе говорю, буду объяснять очень коротко. Если что, перебивай, задавай вопросы. Постараюсь, как можно проще. Итак, поехали!

– Ты, как Гагарин.

– Ну, что же, в каком-то смысле я тоже первооткрыватель. Так вот, Эйнштейн объяснил, что когда два объекта движутся с постоянной скоростью, следует рассматривать их движение друг относительно друга, вместо того чтобы принять один из них в качестве абсолютной системы отсчета.

– Да—а—а… Ты слишком высокого мнения о моих умственных способностях, – расстроенно протянула Мила.

– Сосредоточься! Не так уж это и сложно для понимания. Еще раз: согласно Эйнштейну, во всех существующих системах отсчета, которые двигаются в отношении друг друга с постоянной скоростью и не меняют направление, действуют одни и те же законы. Это понятно?

Мила кивнула.

– Эйнштейн вывел формулу, которая соединила в себе энергию с массой. Эта формула знакома любому школьнику, увлекающемуся физикой, да и визуально ее узнает, наверное, любой мыслящий человек, даже если не сможет объяснить. Ты ее тоже наверняка сто раз видела. Так ведь?

– Видела, видела, – нетерпеливо вновь закивала Мила.

– А сейчас внимательно послушай: согласно теории этого гениального ученого, когда скорость тела увеличивается, приближаясь к скорости света, увеличивается и его масса. То есть чем быстрее движется объект, тем тяжелее он становится. Ясно это? В случае достижения скорости света, масса тела, равно как и его энергия, становятся бесконечными. Но чем тяжелее тело, тем сложнее увеличить его скорость. Для ускорения тела с бесконечной массой требуется бесконечное количество энергии, именно поэтому материальным объектам достичь скорости света невозможно. Это как тебе?

– Понятно, – буркнула Мила, – но ведь это как раз и опрокидывает какие-то смелые фантастические предположения.

– Слава Богу, что понятно! Но подожди немного. Итак, один из принципов теории ученого – принцип скорости света, которая одинакова для всех объектов и не имеет зависимости от скорости их движения. Это высшая скорость, и ничто в природе не имеет скорость бОльшую. Именно поэтому мы говорим, что «одновременность относительна». Если мы измеряем две вещи, которые должны произойти одновременно, то тот, кто движется с другой скоростью или в другом направлении, не сможет их измерить одинаково с нами. Это понятно?

– Ну, так более или менее…

– Ну, пойдем дальше, – недоверчиво вздохнул Глеб, – время и длина не являются абсолютными величинами. У нас есть часы, и мы умеем пользоваться линейкой. И нам кажется, что эти величины безусловны, то есть секунды и м иллиметры должны быть одинаковы как для всех нас, так и для тех, кто обитает, скажем, на Альфа Центавре. Ведь так?

– Ну, да, думаю, именно так мы и считаем. Но судя по твоему вопросу, здесь есть какая-то засада?

– Да, ты права. Предположим, некто, пусть это будет космонавт, летает по Галактике с невероятной скоростью, быть может, со скоростью света. Ну, предположим…

– А какая, кстати, скорость света? Я забыла.

– Почти триста тысяч километров в секунду, да простят меня физики за это «почти». Так вот, если этот космонавт пронесется мимо на такой скорости, и мы сравним показания наших часов и измерительных приборов, то линейка космонавта будет меньше, а часы его будут идти медленнее. На первый взгляд, это кажется невозможным, потому что человеческий глаз просто не в состоянии замечать что-либо на такой скорости. Пока наш космонавт путешествует в Космосе, ему кажется, что ничего не меняется. Эти изменения можно заметить только в том случае, если у нас будет возможность сравнить показания приборов на Земле и в космосе. Готова слушать дальше?

– Всегда готова! – бодро заверила Мила.

– Рассуждая об этих открытиях Эйнштейна, упоминают о парадоксе близнецов.

– Что это такое?

– Ты наверняка об этом слышала или видела в каком-нибудь фантастическом фильме. Просто забыла или не придала значения. Предположим, что существуют некие братья-близнецы, один из которых живет себе где-нибудь преспокойно, а другой стал космонавтом и отправляется в двадцать пять лет в Космос, где совершает свое путешествие со скоростью, близкой к скорости света. Тот самый космонавт, про которого мы только что говорили, – пошутил Глеб.– После десяти лет такого полета он возвращается на Землю. Ко времени его приземления по своим космическим часам, ну, тем, которые на его корабле, он определяет, что прошло двадцать лет. Получается, что сейчас ему сорок пять лет. Если бы он не знал теорию относительности, он бы очень удивился, увидев своего брата. Потому что на этот момент тот значительно старше.

– И какой из этого можно сделать вывод?

– А вот какой: космические путешествия на скорости, близкой к скорости света, – это путешествия во времени! Фантасты об этом пишут книги, режиссеры снимают фильмы! Но это может быть и реальностью! – восторженно заключил Глеб.

– Значит, и сюда ты попал таким же образом, развивая скорость, выше скорости света?

– Ну, со мной немного по-другому. Это вообще покажется тебе за гранью.

– Да осознать это, честно говоря, сложно. Остается только принять. Это как вера в Бога. Его же никто не видел. Но мы в него верим… Так и здесь…

– Ну, если тебе так легче, прими, как данность, без всяких доказательств, – рассмеялся Глеб.

– Что же именно поэтому получается, что все в мире относительно?

– Не совсем. Но это долго объяснять. Да и незачем. Ты просто пойми, что специальная теория относительности Эйнштейна связывает временные промежутки и пространство. В материальной, то есть в нашей Вселенной существует три измерения пространства: вправо и влево, вперед и назад, вверх и вниз. Так ведь? А если добавить к ним другое измерение, называемое временным, то это составит основу пространственно—временного континуума.

– А, да, да, да, что-то такое я слышала, конечно.

– Конечно, слышала, иначе и быть не могло. Теперь давай пойдем дальше. Или устала?

– Нет-нет, давай, пока я настроилась.

– Хорошо, ты знаешь, за что Эйнштейн получил Нобелевскую премию?

– Ну, если честно, нет, толком не знаю. Я думала, что за теорию относительности и получил.

– Так, ладно, а такое понятие, как квантовая механика, тебе известно?

– Ну, я же не совсем дремучая. Не как Фрося Бурлакова из известного кинофильма, при всем к ней уважении… Известно, конечно. Это часть квантовой физики. Она изучает законы микромира, а не макромира, в котором мы живем. И часто совершенно невозможно представить себе, что происходит с мелкими частицами, ну, с электронами и фотонами в этом самом микромире, до того фантастичными бывают результаты. Там проводились какие-то эксперименты…

– Да ты умница! Действительно, вот тебе один из примеров: если мы положим что—либо в одну из двух, допустим, коробок, то вторая останется пустой. Правильно?

– Ну, да…

– Но это в нашем, как ты правильно сказала, макромире. А в микромире, если вместо нашего предмета, будет атом, то он может находиться одновременно в обеих коробках.

– Действительно фантастика.

– Но это на самом деле подтверждалось экспериментами. Тут ты опять права. Или, например, ты же любишь фотографировать, вот если ты фотографируешь движущийся предмет, что получится?

– Я поняла, куда ты клонишь… Да, получится как бы линия, то есть как будто предмет, допустим, машина или бегун, или еще что-то находится одновременно в разных точках пространства, в то время, как это что-то находится в одном конкретном месте.

– Правильно, – довольно рассмеялся Глеб, – Именно так. Потому что в микромире электрон находится одновременно во всех сферах точки вокруг ядра атома.

– Ну ладно, с этим разобрались. Ты говорил про Нобелевскую премию. Это тоже связано с квантовой механикой?

– Да, именно с ней и связано. Хотя, смотри, если квантовая механика – это достижение целой плеяды великолепных ученых, среди которых, кстати, и Эйнштейн, то теория относительности – это плод работы одного человека. И все же еще более важным было другое: Эйнштейн понял, что свет – это не только волна. Если поставить руку напротив свечи, то на стене будет не чёткая тень от руки, а с расплывающимися контурами, как бы волнами. Так?

– Ну, да…

– Но иногда свет ведет себя и как частица, которая излучается порциями, квантами. Но и электроны, как и свет, тоже могут иметь волновую природу, то есть могут интерферировать.

– Попрошу не выражаться… – пошутила Мила

– Вообще, чтобы это лучше понять, надо абстрагироваться от всего, что ты знаешь из классической физики. Потому что и теория относительности, и квантовая механика навсегда изменили те объяснения мира, которые основывались, казалось бы, на здравом смысле и на повседневных наблюдениях – одновременности, положении в пространстве или скорости. Если Ньютон превратил окружающий нас мир в часовой механизм, которым можно было управлять по желанию и в соответствии с нуждами промышленной революции, то Эйнштейн превратил нашу реальность в то пространство, где можно мечтать о невозможном. И независимо, насколько были понятны в свое время его идеи, их эхо и сейчас слышится повсюду. Так что про свои школьные знания забудь.

– Ну, я не так уж много и знаю.

– Но про корпускулярно-волновой дуализм помнишь?

– Да ты что?! Издеваешься? Понятия не имею, что это такое. Какая-то китайская грамота! Я же не на физмате училась!

– И вовсе не китайская, – рассмеялся Глеб. – Хотя и не совсем школьная программа, конечно. Ладно. Продолжаю тебе рассказывать об открытии Эйнштейна. Когда мы говорим о маленьких частицах микромира, то они могут быть одновременно и волнами, и частицами. Вот в чем весь фокус! Это сейчас мы уже точно знаем, что и свет, и электроны имеют квантовую природу, являются и волнами, и частицами одновременно. А в начале 20-го века результаты этих экспериментов были сенсацией. Поэтому Эйнштейн и был удостоен Нобелевской премии. Ну, как, не надоело еще?

***

– Да нет, давай уже разберемся…

– Осталось немного. Но теперь – внимание! Объекты нашего макромира могут находиться только в одном определенном месте и в одном определенном состоянии. Это мы с тобой уже выяснили, но квантовая частица существует по своим законам. Это значит, что любая квантовая частица находится, как правило, в нескольких состояниях или в нескольких точках пространства одновременно. Вот так-то! И это тоже экспериментально доказано. Нам остаётся просто признать это как аксиому. А теперь еще разочек напрягись, пожалуйста. Предположим, у нас есть электрон, и летит он себе в неопределённом состоянии, вектор его направлен и вверх, и вниз одновременно. Но нам надо измерить его состояние. Не вдумывайся, просто послушай! Вот тут неизбежно возникает вопрос: до измерения ведь у электрона не было какого-то конкретного направления, так? Летел он себе в пространстве и летел, Бог знает куда. Он ведь был во всех состояниях одновременно? В этом-то и заключается сенсация квантовой механики! Этакая ее своеобразная фишка!

– Поясни… потому что я ничего не поняла.

– Поясняю – пока мы не измеряем состояние квантового объекта, он может вращаться в любую сторону, иметь любое направление вектора, ну, не буду еще больше усложнять. Но в момент, когда мы измерили его состояние, он как будто, подумав, принимает решение, какой вектор ему принять. Вот такой крутой и непредсказуемый этот квантовый объект – сам принимает решение о своём состоянии! И мы не можем заранее определить, каким это решение будет, когда он влетит в магнитное поле, в котором мы его измеряем. Вероятность того, что он решит иметь вектор «вверх» или «вниз» – пятьдесят на пятьдесят. Но как только он это решил – все – он находится в определённом состоянии с конкретным направлением. И причиной его решения является наше измерение и ничто другое!

– Интересно! Хотя и не совсем понятно.

– Чтобы тебе стало понятно, расскажу об одном простом и известном эксперименте. У тебя есть монетка?

– Сейчас, – ответила Мила и полезла в сумку за кошельком.– Вот!

– Раскрути ее на ребре. Раскрути, раскрути, – предложил он Миле.

– Прямо сейчас?

– Конечно, прямо сейчас. Монетка – это наш квантовый объект. Когда она крутится, мы не знаем, орел будет или решка, но как только мы решим это выяснить, то есть прихлопнем монетку ладонью, сразу все станет ясно, – сказал Глеб и действительно прихлопнул монетку рукой. – Получается, что как бы сама монетка в этот момент принимает решение – все же орел или решка. Вот и электрон примерно также. Фантастика! Правда? Но это ещё не всё. Наконец-то, мы добрались до самого интересного.

– Ой—ой-ой!

– Есть такое понятие, как «квантовая запутанность», – не обращая внимания на Милин возглас, продолжал Глеб.– Оно появилось из теоретического предположения, вытекающего из уравнений квантовой механики. Оно означает вот что…

– Нет, знаешь, давай иначе как-то, – перебила его Мила.– Я вот в юности и Стругацких не всегда понимала – они так писали порой, что как бы подразумевали, что я должна уже все это знать. Так и ты сейчас говоришь мне все это, как человеку подготовленному. А я же гуманитарий.

– Ох, Мила, Мила. Гуманита—а—а—рий, – протянул, передразнивая, Глеб. – Причем здесь гуманитарий ты или нет? Я и так, как для детсадовской группы рассказываю… Причем делаю это для того, чтобы ты ничему не удивлялась. А приняла как есть. Давай уж закончу. Ладно, не буду увлекаться, постараюсь попонятнее, попроще. Так вот: если две квантовые частицы оказываются взаимозависимыми, ну или как их называют, запутанными, то связь сохраняется, даже если их поместить в разные части Вселенной. Проще говоря, квантовые частицы могут быть связанными, несмотря на огромные расстояния, – пытался объяснять Глеб, видя широко и удивленно раскрытие глаза Милы.– Ну, например, по ошибке ты положила свои туфли в разные чемоданы. Один улетел в Турцию, другой во Владивосток или вообще, на Марс. Когда ты раскроешь свой чемодан в Турции, то сразу поймешь, что с тобой именно левый башмак, а правый – в другом месте и никак не наоборот. То есть измерение или определение состояния одной частицы влияет на состояние далеко расположенной от нее второй частицы так, как если бы расстояния между ними вообще не существовало. Так понятно объясняю? Такая связь на расстоянии кажется сверхъестественной, но она существует в действительности. И самое главное, что открытие этой квантовой запутанности в какой-то степени объясняет возможность телепортации.

– Ты хочешь сказать, что телепортация все-таки возможна?

– Конечно, голова ты моя садовая! А для чего я тебе все это так подробно рассказывал! Я, по-твоему, как здесь сейчас оказался?!

– А, значит, я все-таки правильно мыслила…

– Правильно-правильно. Ладно. Я все же тебя замучил. Давай перейдем к более практическим вопросам. Вот ты сказала, что не чувствуешь себя счастливой. А я и смотрю, что-то огонька твоего всегдашнего в глазах нет. Задор куда-то делся. И улыбка какая-то вымученная. Да и вид весь какой-то изнуренный, поникший. И чувствуешь себя наверняка не очень… Так вот. Давай попробуем поэкспериментировать. Ты сейчас попадешь в то время, в ту точку своей жизни, где ты, по-твоему, ошиблась. И сделаешь все иначе.

– Как это?

– Ну, вот так. Подумай, что именно ты бы хотела изменить. Где ты сделала неверный выбор, после которого твоя жизнь пошла совсем по-другому. Иными словами, вспомни, когда ты впервые почувствовала себя несчастной, но сбросила это ощущение или засунула его внутрь, и жила дальше. А потом просто к нему привыкла, срослась с ним. Ты попадешь в тот момент и сделаешь иначе. И можно будет посмотреть, что получится.

– Слушай, я все равно не совсем понимаю… ты предлагаешь мне перепрожить свою жизнь по-другому? Перезагрузку сделать, как компьютеру? Перепрошить ее, как телефон? И именно поэтому сделал меня молодой? Но если я изменю что-то в прошлом, изменится же и настоящее. Это же уже не фантастика, а постулат. Я даже уже и не спрашиваю, как ты это сделаешь, – грустно покачала головой Мила.

– Элементарно, Мила. Но к чему эти лишние вопросы? Ты просто посмотришь, что могло бы получиться. И вернешься опять в ту точку, в которой находишься сейчас. И подумаешь, что и как ты могла бы изменить в дальнейшей своей жизни. Исправить свою, так называемую ошибку. А как да что, если по-прежнему будет интересно, я тебе потом объясню.

– И что я с этими открытиями буду делать? А если я несколько раз в своей жизни делала что-то неправильно? Да нет, знаешь, я не хочу… В любом случае, мои перемены как-то невольно заденут и других, близких мне людей. Что тогда? Нет, наверное, не стоит проводить таких экспериментов. Значит, так и должно все быть, как есть. Раз я сделала именно такой, пусть и ошибочный выбор, значит, именно это и нужно было мне… моей душе. Чтобы что-то понять важное для себя, что-то осознать, как-то себя преодолеть, чему-то научиться. Чему-то главному. Любить, например. Поэтому… Что мне даст, что это изменит, если вдруг мне понравится то, что я увижу? Или наоборот, не понравится. Конечно, может быть, если бы я не была такой глупой, сделала бы все по-другому, то, может быть, была бы с тобой… Но принесло ли бы это счастье? Тебе или мне, или нам обоим. Вот – вопрос. И как тогда быть со всеми остальными? Или это, как черновичок такой получится гипотетический? Только для чего? Нет, – решительно заключила Мила.– Пусть все остается, как есть.