Сказки Белой Горы

© Александр Глухов, 2020

ISBN 978-5-4498-2849-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Проверки

От проверок есть три спасения: дождь, мороз и личная убогая ущербность. Дождик выручает гораздо чаще, чем лютый холод, а что касается инвалидности, лучше обладать приличным здоровьем, чем валяться неизлечимо больным на койке. Проверки проводятся дважды в день, однообразно и… весело.

Если ветер дует со стороны свинарника, или похожего объекта, мы, с вежливой брезгливостью принюхиваемся друг к другу. Во все остальные дни, народ нашего барака балаболит во время пересчета, или решает наболевшие вопросы.

Мы выходим нарочито медленно, всем своим видом демонстрируя презрение к контролерам, режимникам и прочим представителям надзорно-карательного ведомства. В нашем отряде больше 120 человек, он самый большой и авторитетный в нашей «черной» зоне, официально числится под номером семь, но все его именуют девятым. Когда я попал сюда в конце лета 2017 года, меня здорово удивило почти полное отсутствие физиономий ломброзовского типа и явный избыток лиц, испорченных интеллектом. В каждом бараке как минимум один сумасшедший, которых старательно избегает администрация и охрана лагеря. Дебилов, учеников коррекционных школ и шизофреников не считаем. Что они здесь делают – вопрос. Мы выстраиваемся в колонны по пять человек между футбольным полем и церковью. Средний возраст зеков тридцать пять лет, средний срок отсидки 10—12. Наибольшие оптимисты – старики и те, кому сидеть больше двенадцати лет. В полный контраст с ними – малосрочники, кому пребывать на «Белой горе» от трех до пяти лет, которые сплошь пессимисты и паникеры.

Пенсионеров трое – Амфибрахий, Кучак и я. У всех литературные прозвища. Амфибрахий, в миру Сергей Михайлович Румянцев, озорной и языкастый старичок, получил свое «погоняло» от способа стихосложения, что, как известно, означает – сильный, или главный в центре. Александр Владимирович Глаголев, земляк Сереги и знакомый еще по «Ясногорской воле», почти полная копия героя известного романа Георгия Тушкана «Джура», Кучака. Он невысок ростом, полноват, имеет длинные, довольно умелые руки и благообразную внешность почти святого. Он замечательный слушатель, не лишенный юмора и здравого ума…

Слева от меня стоит Дима Агапов, по прозвищам «Учитель» и «Неуловимый Джо», с которым мы вместе приехали этапом из Нижнего Новгорода, а, ранее, сидели в «Бутырке», но, в разных камерах. Он постоянно пропадает на работе в «швейке», в церкви, а еще, в церковной библиотеке. Слева от него, или позади встает Руслан. Срок у него больше двадцати четырех лет, из которых два с лишним десятка отбыто. Он близок к религии и за то, что когда-то якшался с сектантами, весь лагерь зовет его «Баптист».

Позади меня Костя «Медведь», знакомый еще по карантину. Справа, с задумчивой хитринкой улыбается Кучак, прислушиваясь к стоящему позади Сереге, который травит анекдот:

– На чемпионате мира по забиванию гвоздей лбом, в финал вышли лучшие «долбочесы» планеты. У них, как на подбор массивные квадратные челюсти, низкие твердокостные лбы, о которые ломают руки боксеры и глаза кафрского буйвола, не выражающие ничего, помимо агрессии.

Выходит, француз и забивает здоровенный гвоздь «на сто пятьдесят» с двенадцати ударов. За ним наступает очередь англичанина, который, презрительно оглядев соперников, заколачивает цилиндрическую железяку с десяти ударов. Немец затрачивает на эту нехитрую, но болезненную операцию девять, а американец восемь ударов. Еще лучше выступают японец и китаец, которые выполняют соответственно пять и два тычка лбом.

Появляется русский, размером чуть крупнее горной гориллы, задалбливает гвоздь с семи ударов и ему тут же присуждают первое место.

В зале свист, команды подают апелляции. Судебная коллегия разъясняет:

– Да, действительно, представитель России затратил семь ударов, но забивал он гвоздь шляпкой вперед…

– Но это же больно – протискивается сзади Мишка Касоян, парень двадцати четырех лет, наивный очкарик интеллигентного вида. Вопреки внешности, его знания и манеры приближаются к нулю.

Мишке скоро выходить на свободу, и он одержим идеей-фикс научится какой-либо специальности дней за пять-семь, на большее время у него не хватает терпения. Он подходит вплотную к Амфибрахию, снимает очки и подслеповато глядя задает вопрос:

– Почему ты на работу не ходишь? Ты же сам говорил, что металлист.

– Металлург – поправляет Сергей.

– Ну, все равно, деньги заработал бы, а, может и пораньше отпустят.

– Свят, свят, свят, я же православный мусульманский иудей, буддистского толка -Амфибрахий стаскивает казенную шапку и поднимает глаза к небу, не задирая головы. Это он нарочно дразнит Мишку, зная о его бездумно-почтительной позиции в отношении религии. Тот носитель армянской фамилии, является потомком выходцев из иранского Курдистана, но не мусульман, а огнепоклонников. Мишке с детства внушали страх перед любой религией, и он полон изумлением от нашего стариковского атеизма.

За бокалом чая, который он с удовольствием выпивает в нашей возрастной компании, а к ароматному напитку всегда прилагаются конфеты, печенье и пряники, и прочая халва, мы исподволь, ненавязчиво и постепенно разрушаем его восприятие любой веры. Мишка злиться, но потихоньку поддается. Однажды я его уговорил посмотреть в нашей церкви портрет Никоса Сафронова в образе Иисуса Христа, который он долго рассматривал с ворчливым недоверием и чуть не начал спорить в храме, призывая несчастья и недуги на голову местного богомаза. Дело в том, что лицо Сафронова Мишке знакомо, я недавно показывал ему журнал со статьей о нашумевшем художнике и мне пришлось успокаивать его:

– Ты еще не видел автопортрет Альберта Дюрера в виде богочеловека…

Контролер Никита, тридцатилетний малый с нарушенной координацией движений, дважды нас пересчитывает, спотыкается о кошку и долго стоит, складывая в уме, вознеся бездумный взгляд в небо. Он никогда не кричит на нас, поразительно напоминая выражением лица доброго душевнобольного, но рапорта, особенно первое время службы, строчил регулярно.

Вокруг меня стоят люди сплошь без татуировок. На воле, нередко, будучи на пляже, я разглядывал покрытых наколками с головы до ног личностей и думал, что передо мной бывшие авторитетные зеки. В лагере эта наивная уверенность сошла на нет.

Прихожане лагерной церкви усиленно тянули меня в свой коллектив, видимо чувствуя мое добродушие и лояльность, совершенно при этом не пытаясь заманить в свои сети Серегу с Саньком. На Пасху я был поставлен перед фактом: участие в крестном ходе не обсуждается. Пришлось выкинуть номер. Я написал на листе бумаги формата А-4 плакатик сомнительного содержания: «Граждане, будьте бдительны – берегите свои яйца на Пасху!» Конечно, пронести и продемонстрировать такую ересь мне не позволили, но посмеялись сами и, опека надо мной не стала столь назойливой…

Неугомонный Мишка надоедливо талдычит, уже в который раз, что, мол мы давно должны были подобрать ему работу и научить чему-либо. Амфибрахий с Кучаком отмахиваются, а я по мягкотелости пытаюсь втолковать армяно-русскому курду основы механики, металлообработки и деревообработки. Прока от обучения нет, ему становится скучно максимум через двадцать минут. Мишка закончил русскую школу в Ельце, Липецкой области, блестяще говорит на московском диалекте, владеет курдским и армянским языками, понимает фарси, но техника оставляет его равнодушным. Прогресс заметен только в литературе – мы его пристрастили к чтению, и он уже не может оторваться от книг Дюма, Пикуля, Дрюона и Юрия Полякова.

Другие отряды стоят в нервном ожидании конца проверки, перебирая ногами по асфальту. Нам спешить некуда, всегда найдутся темы для принужденных бесед и озорных авантюр. Александр Васильевич «Кучак» на год старше нас с Серегой, уравновешенно-предсказуемый, престарелый любитель боевиков. В разговор он вступает нечасто и всегда понятно, что от него можно ожидать. Мы же с Амфибрахием способны в любую минуту выкинуть фортель. Под ногами валяются бычки от сигарет, обгорелые спички и шелуха от семечек – признак недавнего ларька. Кошки, числом пять-шесть, с ленцой пытаются поймать снующих тут и там голубей.

– Ну что, придумали чем мне заняться? Мишка пристально смотрит на Серегу Румянцева – Я давно дал вам задание.

Амфибрахий никогда не теряется, он шепчет на ухо Кучаку, чтобы тот не испортил комедии, подмигивает мне и с видом глубокой задумчивости выдает:

– Как говорил Гоголь – редкий баран долетит до середины Днепра – оттого и погибнет.

Мишка интуитивно сознает, что фраза двусмысленная и как-то его задевает, но ему и в голову не приходит мысль, о нашей способности перевернуть до неузнаваемости высказывания классиков.

Чтобы очкарик брюнет не допер до истинного смысла, я включаюсь в игру:

– Нашли мы работу. Тебе подойдет, только нас потом не забудь.

Мишка, по-восточному цветисто, клянется нас отблагодарить, а Серега, в этот момент, делает страшные глаза Кучаку, смотрящему на меня с изумлением.

– Твоя внешность подойдет идеально, только выучишь хинди, а, еще лучше, английский.

– Да ну, учить еще языки – разочарованно тянет курд.

– Не перебивай, а слушай внимательно. В индии пятьдесят миллионов коров, они там священные животные и никто их не ест и не трогает. Ты являешься в коровий рай и заявляешь, что хочешь быть адептом индуизма, что миллионы людей готовы следовать за тобой. Говори с главными индуистами уважительно, у тебя получится. Бей на то, что мол, надо делиться святостью, то есть коровами.

– А что я делать буду с ними, их же не едят?

– Погонишь через границу – вступает в разговор Амфибрахий.

– Штук сто голов дадут? – Мишка явно заинтересовался.

Я обрушиваю на него информацию, ошеломляющую:

– Из-за какой-то сотни облезлых животных нечего бодягу разводить. В крупном деле – крупные цифры, меньше пяти миллионов ихних Зебу не проси, а то они сразу распознают в тебе афериста. Придется привлечь помощников, которые перегонят стада через границу.

– Сколько километров до Индии, это дальше, чем от Ельца до Москвы? А кормить их чем?

– Мишель! Не задавай наивных вопросов, а только слушай:

– Перегонять крупных рогатых святых придется зимой, лучше ранней. Травы в это время полно, температура плюс двадцать – сплошной комфорт. Главный вопрос – как продавать? Можно живьем, пересек границу и тут же сбыл по дешевке. Только лучше загнать их за хорошую цену, это посложнее, но доходнее. Часть можно обратить в консервы и продать в ту же Индию под видом деликатесных оленей, но тут нужно как следует продумать детали.

Мишкин взгляд становится отсутствующим, он напряженно пытается что-то понять и, наконец спрашивает:

– Сколько денег на этом можно взять?

Александр Васильевич, как человек близкий к сельскому хозяйству, уверенно и авторитетно заявляет:

Положим по двести килограмм на голову чистого мяса. Теперь сам считай.

Подопечный с математикой не в ладах; прихожу ему на помощь:

– Пять миллионов умножим на двести килограммов, получим миллион тонн. Дальше умножаем на пятьсот рублей за килограмм мяса, получаем пятьсот миллиардов рублей, или больше восьми миллиардов долларов.

Мишка стоит в полупараличе. Амфибрахий приплетает для убедительности:

– Еще с таможней надо договорится, шкуры, рога, хвосты и прочие копыта придется оставить таможенному населению или властям, консервные заводы арендовать…

Курд восторгается:

– Вот это да! А почему ни один дурак раньше до такого не додумался?

Я уверенно заявляю, глядя на начинающее покрываться звездами небо:

– Не каждому дураку такое по силам. Лучшие умы —«сидят», а интеллект и способности чиновников, ничего, кроме удручающего сарказма не вызывают. Главное нас не забудь, когда выйдешь и долю стариков-консультантов отложи.

Мишку уже начинает одолевать жадность:

– Каждый из вас получит по квартире и машине. Главное сделать, а советы давать каждый может.

Мы, как по команде, одновременно презрительно-разочаровано морщимся втроем и взываем к его совести. Вокруг беззастенчиво ржут, или отворачиваются.

– Ладно, ладно – смягчается «бизнесмен», я вас не забуду, а вы мне еще идей подкиньте.

Раздается звонок – проверка закончена; основная масса устремляется в тепло двухэтажного барака. После проверки, пятиминутная словесная разминка и наша банда юмористических анархистов отправляется на вечернее чаепитие. Главных чаепитий два, после утренней и вечерней проверок, а, бывает, что усаживаемся в неурочное время. Мы, молодые пенсионеры, можем себе позволить подобное баловство – нас выручает пенсия, на которую покупаются сласти, сыр, колбаса и прочий ларечный ассортимент.

Рано утром, часов в шесть, или пять минут седьмого, мою кровать начинает трясти «Кучак» с требованием, чтобы я встал и шел на завтрак. Торопиться некуда, завтрак не убежит, и я ворчливо отворачиваюсь. Конечно, он укладывается спать, когда начинаются вечерние новости – около восьми часов и, естественно, к пяти утра высыпается, с кряхтением бродит и усиленно мешает самым сладким утренним снам зеков.

Ко мне, увы, сновидения не возвращаются и, ворочаясь с бока на бок, костеря мысленно неугомонного Кучака, вспоминаю, что сегодня в столовой дают рисовую кашу, любимую еду Мишки Касояна. Иду будить юного балбеса – сам он проснуться вовремя не в состоянии. Разбудить его – целая наука, спросонья он начинает пинаться ногами, поэтому пришлось разработать конструктивное противоядие. Я кипячу воду в бокале под чай, или кофе, беру горячий кипятильник и направляюсь к койке очкарика. Осторожно бужу его, чтобы не попасть под дрыгающие ноги самому и выставляю в виде мишени огонный нагревательный прибор. Действует безотказно. Я настолько его выдрессировал, что можно уже обходиться без пыточных средств. Мишка вскакивает со злобным полупсовым рычанием:

– У-ух, эти конструкторы, сталевары, пивовары! Я бы вас, стариков на цепи держал – никакого уважения к людям…

На утренней проверке уточняются детали говяжьей авантюры, которые к вечеру отшлифовываются окончательно.

Проходят еще пару дней. В бараке шмон. Довольно необычный. На среднестатистическом шмоне ищут «запреты» – телефоны, заточки, брагу или самогонку, ложки из нержавейки и прочее, с чем на текущий момент идет борьба.

Трудно сказать, какой гениальный дурень и на каком этаже власти придумывает с чем бороться в этом месяце, квартале, или году, но, иной раз фсиновцы способны изумить самых спокойных и толстокоже-непробиваемых.

На сей раз борьба с книгами. После крика стоящих «на расходе»: «шмон в секторе», к нам забегают три запыхавшихся офицера. Сержантов и прапорщиков «на подхвате» не привлекли и обошлись без личного обыска. Старший объявляет:

– Внимание! Сейчас будет производится проверка на запрещенную литературу. Все книги будут изъяты, потом, после проверки, мы их вернем.

Опережая события скажу, что никто литературную продукцию, естественно, возвращать нам не собирался – это такой дешевый прием, чтобы держать контингент в постоянном нервном напряжении.

На моей тумбочке лежат пять библиотечных книг. Я начинаю апеллировать к старшему:

– Они же не краденые, на первой странице стоит штамп учреждения, значит цензурная комиссия их проверяла.

Тот лениво отвечает:

– Разберемся. Кстати, больше одной книги не положено.

Я возражаю, что сильно распаляет стоящего до сей поры безмолвно лейтенанта. У него карикатурный вид карлика-переростка – короткие ноги, утиная, вперевалку походка и лицо тронутое послечернобыльской мутацией. Он орет, явно провоцируя меня на психический срыв и агрессию:

– Сейчас все скину, разорву и растопчу!

Верхняя книга лежит перевернутой – переднюю обложку не видно. Это показное, независимо-угодливое произведение известного журналиста и телеведущего Владимира Соловьева —«Путин, политический портрет». Я кладу книгу так, что нельзя не увидеть портрета Путина и ее названия. Никакого эффекта. Говорю:

– Это же книга о главе государства.

В ответ раздается матерное утверждение о нетрадиционном сексуальном контакте с президентом и добавляется нечто в мой адрес.

Я хватаю книгу и подаю дерзкому правоохранителю:

– Ну ка покажи, как ты ее будешь рвать и топтать.

До зарвавшегося кретина доходит смысл им же сказанного.

Я приседаю у тумбочки, достаю авторучку и тетради с литературными записями:

– Ваша фамилия, имя, должность?

– Я зам ДПНК – он пытается брать на горло, но звучит не очень убедительно; потом замолкает и его лицо становится серовато-бледным.

Конечно, я не собирался писать на олуха донос, ибо отношение к правящему режиму в местах заключения, мягко выражаясь – негативное…

Поздняя осенняя пора отличается не только рано сгущающимися сумерками, но и ощутимой прохладой. Вечерняя проверка вновь затянулась – не хватает одного и нас пересчитывают вновь и вновь. Потом окажется, что это безумный «Таракан» прячется в сушилке. Но, даже получасовая задержка нас не обескураживает – мы очень плодотворно провели эти томительные для других минуты.

Мишка не надел куртку, мерзнет, лязгая зубами, засунув руки в карманы и втянув голову в плечи, просит подкинуть еще темы, для добычи денег. Нам-то проще, мы старые волки, прошедшие огни, воды и трубы не только медные, но и железобетонные, одеты и обуты по погоде, ничуть не озябли и готовы «травить баланду» еще хоть целый час. Моя мыслительная машина заводится моментально:

– Теперь переключаемся на Китай, где огромный дефицит деликатесных продуктов. Главная тема – икра.

– Да ну вас! Где ее брать-то?

Быстрота мыслей Амфибрахия, это нечто среднее между зигзагом молнии и полетом стрижа. Я близок к нему по скорости раздумий, а шустрость мозга Кучака не уступает воробьиной, когда дерзкий серый разбойник лихо опережает голубей во время кормежки хлебными крошками. Мы выкрикиваем одновременно:

– В пруду!

Я растолковываю:

– Лягушачья икра в Китае очень дорого стоит, а в России два миллиона прудов. Сам посчитай, сколько продукта можно отправить. Главное, уметь правильно засолить, лучше со специями, но, не слишком острыми – она не хуже черной икры пойдет, которая нам останется со всеми осетрами, белугой, севрюгой. А лягушек – во Францию. Только лучше продавать французским посредникам прямо около прудов. Дешево, зато проблем нет с заморозкой, таможней…

– А что, неужели купят? Сколько на этом денег срубим?

– Больше миллиарда не взять – отвечаю я. Мишка разочарован:

– Маловато, что-нибудь еще подкиньте.

Кучак заботливо вставляет:

– Подскажу. Когда деньги закончатся, можно второй визит в Индию предпринять, святости мол, не хватило, но чревато, добавить могут кое-что другое.

Я оцениваю сообразительность Александра Васильевича и предлагаю:

– В твоем облике – сплошная святость, не пора ли тебя объявить богом Шурой. Богатых дур в Москве и области не перечесть, они на тебя непременно клюнут. Городи любую белиберду, а я переведу поклонницам, что, мол, бог Шура просит пару миллионов евро на карманные расходы. Тем более, что место вакантно – камера в Бутырке пустует, после бога Кузи. Чем ты хуже? У тебя имя гораздо солидней звучит.

Раздается долгожданная длинная трель звонка. Толпа, давясь в проходе, мчится в комфортный уют барака.

Наши будни