Полночное солнце. Любовный детектив

Глава 1

Выйдя из подъезда, Андрей кинул сумки на асфальт и застыл в недоумении, не в силах сообразить, куда ему дальше податься.

– И долго мы будем так стоять? – не выдержала, прервала его размышления Неточка.

– Мы? – рассеянно взглянул на неё, не понимая, Горячев. – Что я буду делать, не знаю: скорее всего, вернусь обратно. У меня ни копейки в кармане, последние деньги на такси истратил, чтобы сюда добраться. Не на что даже позвонить, да и куда звонить? Как говорится, был один друг, да и тот весь вышел.

– Надо было попросить у него взаймы. Думаешь, не дал бы? – Неточка тяжело вздохнула, с трудом удержавшись от назидательных упрёков.

– Даст ещё, куда он денется? Просто я до последнего оттягивал, не хотел унижаться.

– Надеялся, что сам предложит? Но откуда ему знать, что при таких деньжищах, которые прошли через твои руки, ты сейчас беднее церковной мыши? Андрей, ей-богу, такое даже в страшном сне не может присниться.

Горячев разозлился, посмотрел на Неточку с досадой.

– Знаешь, дорогуша, я совсем не расположен выслушивать сейчас какие-либо нравоучения. Тем более от тебя. Да и вообще, деньги ты получила, страхи твои позади, что тебе их не заплатят. Теперь ты хоть поверила, что Геннадий не из тех, кто может обмануть? Чего тебе ещё надо? Или по-прежнему считаешь всех вокруг поголовно мошенниками?

Неточка казалась непривычно уверенной в себе, даже заважничала.

– Что мне надо? Ну, во-первых, чтобы ты проводил меня до дому. Ты же знаешь, какая я трусиха, а три тысячи долларов – целое состояние, плохонькая, но машина. Я со страху умру с такими капиталами в кармане.

– А они у тебя действительно в кармане? – ехидно поинтересовался Андрей. Над Неточкой просто невозможно было лишний раз не поиздеваться.

– Нет, в другом месте, – спокойно ответила девушка. – Но это не твоего ума дело. Во-вторых, огромная просьба больше не называть меня Неточкой. Мне это прозвище изрядно надоело. Буквально осточертело.

Андрей ухмыльнулся.

– Как же тогда? «Косточки», «26 Дней», как Анюта тебя называла? Или вот ещё: раз Неточка, значит, Незванова, а коли Незванова, то Хуже Татарина. По-моему, эти три прозвища куда обиднее. Да и зачем, собственно, мне вообще тебя как-то называть? Я так думаю: коли мы никогда больше не увидимся, что за необходимость нам представляться друг другу в новом качестве? Хотя до дому я тебя, конечно, провожу, вот только поднимусь сейчас к Геннадию, стрельну у него хотя бы сотню. Да, а может, ты хочешь, чтобы я называл тебя Аней, Аннет, Анютою, твоим настоящим именем? Только как же я тогда вас с моей ненаглядной соавторшей буду различать? Может, по весу, габаритам? Это подойдёт, можно определить невооружённым взглядом, кто есть кто. Кстати, есть ещё «в-третьих»? Или пакет предложений и условий наконец исчерпан?

Неточка не выдержала, отвернулась, в глазах у неё стояли злые непрошеные слезы.

– Какая же ты сволочь, Андрей! Неужели то, что было между нами последние полгода, для тебя совсем ничего не значит?

– А что между нами было? – холодно поинтересовался Андрей. – Напомни, если не трудно.

– Ну, например, что мы спали с тобой. И то, что ты слова мне шептал порой нежные, задушевные. Что я помогала тебе, когда ты писал лучший свой роман. И ты написал его, а мог бы и не написать.

– Что, претендуешь на соавторство? – в последний раз попытался сострить Андрей, прекрасно понимая, что ведёт себя далеко не лучшим образом и пора бы ему остановиться. Но Косточки есть Косточки, Горячев ни у кого ещё не встречал такого дара обнажать в людях самые низменные инстинкты. Просто «агнец для заклания». И как только ей это удаётся?

– Нет, разумеется, я ни на что не претендую. Куда мне. Что касается, «в-третьих» – просто могу предложить тебе взаймы.

Она поспешно, как бы боясь, что Горячев откажется, вынула из лифчика толстую скрутку сторублёвок.

– Как видишь, я и там, в Коктебеле, по ресторанам не ходила, экономила, как могла, те деньги, что мне от тебя перепадали как секретарше. Сколько тебе? Сто, двести, пятьсот рублей? Волей-неволей, но встретиться нам хотя бы ещё раз придётся.

Андрей задумался, затем развёл руками: выбора у него действительно не было.

– Пятьсот хватит. Ладно, давай поищем такси, Нюрок. Надеюсь, против такого имени ты не возражаешь?

– А может, лучше на метро? – робко попыталась возразить девушка. – Чего миллионеров-то из себя корчить?

– Ох, не верю я, что ты у самого метро живёшь, а мне ещё – вокзал, электричка, раньше, чем к ночи, домой не доберусь. Кстати, как тебе деньги вернуть? Может, по почте выслать?

– Да они мне не к спеху вовсе. Всё равно пойдут на учёбу. Адрес твой я знаю: списала, когда оформляла билеты на самолёт, так что достану из-под земли, если вдруг вздумаешь обмануть бедную девочку.

Очень хотелось есть, но ничего съестного в квартире, разумеется, не было. В числе прочего исчез и сам холодильник. Не говоря уже о стиральной машине, телевизоре и прочих атрибутах домашнего уюта. Андрей понимал, что так даже лучше, иначе вообще бы ничего не осталось: сейчас не те времена, чтобы квартира могла простоять с чем-либо более или менее ценным целых три года без хозяев. Кухонный стол, две табуретки, старенький, продавленный диван. Ещё письменный стол со стоявшей на нём «Олимпией», подаренной Светланой. Несколько полок с книгами. Ясно, что Галина не всё взяла с собой в Москву, просто по чисто женской злобе что-то раздала знакомым, что-то даже и на помойку выбросила. Ладно, бог с нею, с Галиной. У Андрея не было никакого желания ворошить тот момент своей жизни, неприятных воспоминаний на сегодня у него и так было предостаточно. Впрочем, уснул он как убитый: подействовали усталость, уныние, резкая перемена климата.

Нельзя сказать, чтобы его слишком уж выбил из колеи неожиданный отъезд Принесённой Ветром, как Неточка, в отместку за издевательства над ней, предпочитала называть Анюту, мрачно предрекая: «Когда-нибудь этот чёртов ветер всё-таки переменится, и мы все вздохнём с облегчением: – Ах, Мэри Поппинс (о, вери, вери биг – в смысле, очень большая – попинс!), до свидания! А ещё лучше – прощай, чтобы никогда, никогда больше эту твою проклятую „вери биг“ в самом страшном сне не увидеть». С самого первого дня их сотрудничества Андрей и Леди Совершенство (если уж Мэри Поппинс, пусть даже «биг», то непременно «Биг Леди» или «Биг Совершенство») постоянно ссорились, но неизменно мирились: Принесённая Ветром знала мужскую психологию как свои пять пальцев, и противостоять этому урагану в юбке было совершенно невозможно. Как бы то ни было, сотрудничество их было необычайно плодотворным: писалось Андрею так же «ураганно», как и гулялось. К счастью, «ветер переменился» не в начале, а незадолго до завершения работы над их очередным «бестселлером», и Горячев, пусть и с помощью Косточек (26 Дней, Хуже Татарина), смог его сдать вовремя и на вполне сносном уровне. Ну а затем на присланный гонорар просуществовать ещё полгода. Впрочем, это было именно «существование», потому что после того, как черти (не ветер, нет, нет, конечно же, только черти, и спасибо им!) унесли Анюту, началась запоздалая реакция на их совместные с Андреем похождения, и как ни отстаивала, ни пыталась оправдать Неточка своего шефа, они вынуждены были уехать из Коктебеля. Дурная слава катилась за ними чуть ли не до самой Ялты, и лишь в Гурзуфе им повезло: нашёлся сердобольный старичок, который даже счёл за честь, что его посетила такая «знаменитость». Именно там Андрей и написал свой лучший и оказавшийся теперь никому не нужным роман.

Голод с утра не отпустил, а лишь усилился. Но в куда больший ужас привели Андрея счета за коммунальные услуги. Отключён был не только телефон, но даже электричество. Конечно, можно было призанять у кого-нибудь из знакомых, именно знакомых, потому что друзей Андрей давно растерял, однако чем отдавать, когда отдавать? Ведь все теперь считали его звездой, баловнем судьбы, впору у него самого денежками разжиться. Одет Андрей был действительно не просто модно, а ультрамодно, а уж со свежим южным загаром смотрелся даже респектабельно: что-что, а своё дело Принесённая Ветром знала хорошо и о кавалере заботилась не меньше, чем о себе, вот только где в его родном городе было обменять эту респектабельность хотя бы на самый неприхотливый ужин? Разве только понадеяться на бога?

Бог внимательно выслушал Горячева и довольно быстро послал ему объявление на палатке: «Требуется сторож». Бог знал, что делает: в тот же вечер, не тратя времени на раздумье, Андрей приступил к работе, подменив какого-то парня-студента, рвавшегося в отпуск. Другого его сменщика – старичка-пенсионера – отпуска совсем не интересовали, так что работа была только на месяц, да и оплачивалась нищенски. Ну а, собственно, что там было делать? Спать?

Однако в ту же ночь Андрей был разбужен каким-то психом, изо всех сил колотившим по бронированному стеклу кувалдой. Горячев включил сирену, позвонил хозяину и только после этого с газовым пистолетиком в руках решился выскочить наружу. «Псих» уже сверкал подошвами кроссовок в отдалении, и его не удалось разглядеть.

Прибежавший хозяин, живший неподалёку, поспешил успокоить Андрея:

– Проверяли на прочность: тебя и стекло. Узнали, что новый сторож. А с новичками часто бывает: смену примет, несколько часов посидит, а потом домой спать уходит – под утро потягивается, почёсывается, как будто и в самом деле ночь без сна провел. А ты ничего парень, я в тебе не ошибся. Кстати, так и не спросил: кто ты по профессии?

Андрей хотел было соврать, но город маленький, «слава» ведь всё равно докатится.

– Писатель, – неохотно пробурчал он себе под нос, – неудачливый писатель.

– А, – кивнул хозяин, озабоченно разглядывая брызнувшую во все стороны трещинами оконную «броню», – тогда тебе такая работа в самый раз. – И тут же полностью переключился на следы кувалды: – Видел? Одно и то же место, третья по счёту попытка. Нет, на этот раз ничего менять не буду, пусть так и остаётся. На них, сволочей, не напасёшься.

Как бы то ни было, Андрею удалось выпросить небольшой аванс, и он соорудил себе «завтрак аристократа»: яичницу из двух яиц, чай, бутерброды с сыром и маслом. Хотел было прилечь, выспаться, однако тщательно замурованный в памяти эпизод двухдневной давности легко пробил свежую кладку и вышел наружу. Как же так получилось, что в одночасье он потерял всё?

Глава 2

Первое, что его поразило тогда, в злополучный день приезда – дверь в квартире Геннадия ему открыла Галина. Была она в хорошо знакомом Андрею халатике, вот только домашние тапочки были другие – не те прежние, совсем стоптанные. Жена нисколько не удивилась приезду «любимого мужа», просто равнодушно кивнула: а, явился, наконец! И удалилась на кухню, предоставив мужчинам самим выяснять их весьма запутавшиеся отношения.

Геннадий долго молчал, не зная, по видимости, с чего начать разговор, но и виноватым себя явно не чувствовал. Он терпеливо ждал реакции Андрея, но тот был слишком потрясён увиденным, чтобы вымолвить хоть слово. Наконец вспомнил:

– Косточки!

Гринин явно оторопел, подозревая в загорелом и сверкавшем глазами «мавре» потенциального или уже состоявшегося пациента печально известного заведения.

– Какие «косточки»?

– Ну, те, что ты просил прислать, помнишь? Знаменитая твоя фраза: «Пришлите хотя бы косточки, маме и жениху». Или 26 Дней, как её ещё прозвали. Кто прозвал, ты, наверное, уже догадываешься. Тоже твой сюрприз.

– 26 Дней, почему 26 Дней? Странное прозвище, – недоумённо спросила появившаяся из кухни Галина.

– Ну, одна наша о-очень хорошая знакомая объясняла это так: «У всех 30—31 день в месяце, минимум 28, а у этой только 26». Понятно? – попытался съязвить Андрей.

– Нет, непонятно, – совершенно серьёзно ответила его бывшая супруга.

– Господи, солнышко, да не воспринимай ты всерьёз эти бредни, – поспешил вмешаться в разговор Геннадий, – ты что, своего бывшего не знаешь? Он, как всегда, в любимом репертуаре. Просто был такой эпизод в жизни Фёдора Михайловича нашего приснопамятного, когда за 26 дней ему нужно было написать новую вещь, аж на 12 печатных листах, иначе по условиям договора он попадал в вечную кабалу к одному негодяю, издателю Фёдору Тимофеевичу Стелловскому. Так и был произведён на свет божий роман «Игрок»…

– Одна из самых бездарных его вещей, которую в одноимённом фильме не сумел спасти даже гениальнейший актёр всех времен и народов Жерар Филип.

– Ну не слушай, не слушай ты его, Гала. Иначе непременно сподобишься усвоить какую-нибудь чушь. Он просто ёрничает, – Геннадий потрепал Галину по руке, лежавшей на его плече. – Для него, видите ли, нет авторитетов.

«Гала!», – подумал с усмешкой Горячев. – С кем же он себя сравнивает? С Сальвадором Дали? Это у него была жена Гала, в миру Елена Дмитриевна Дьяконова, которую он отбил у своего приятеля, поэта Поля Элюара, вот только для полного сходства надо бы делать ударение не на первом, а на втором слоге, тогда получилось бы Gala – торжество, празднество». Но вслух ответил:

– Почему нет! Тот же «Идиот» – вещь совершенно потрясающая. Кстати, одна из самых моих любимых.

– Замечательное объяснение. С ума можно сойти, как вы красиво ругаетесь. Но начало вполне обнадёживающее, при всех вариантах не самое страшное. Признаться, я боялась, что вы подерётесь, – чтобы поддержать общий тон, хлопнула пару раз в ладоши Галина.

– Дорогая, – со значением произнёс это слово Геннадий, – ты не дослушала самого главного в этой истории: Фёдору Михайловичу помогла взять сей неприступный редут молоденькая стенографистка Анна Григорьевна Сниткина, большая поклонница и будущая вторая, уже «по гроб жизни», жена великого классика.

– Ага, Косточки, – догадливо кивнула супруга сразу двух «потенциально великих», но пока ещё далёких от признания «гениев». – В таком случае я обязательно должна на неё посмотреть. Ну а вы – марш на кухню чай пить, моцарты!

Вскоре на «авансцене» предстала и порядком иззябшая, жалкая, прыщавая героиня предшествовавшего разговора. Она тут же принялась делать возмущённые знаки, показывать Андрею свои маленькие кулачки, пока Геннадий буквально силой не усадил её за стол. Дальше чаепитие происходило без слов, хотя и несколько шумно, опять же с подачи Андрея, с блюдечком в трясущихся руках изображавшего подгулявшего купчика в трактире. Затем Геннадий увёл Неточку в свой кабинет, предоставив всё-таки Галине возможность первой объясниться со своим пока ещё настоящим мужем. Однако та упорно делала вид, что вообще не замечает Горячева, всё из той же чисто женской стервозности даже не предложив ему поужинать. Неточка между тем вернулась возбуждённая, с блестящими глазами и невероятно болтливая.

– Ты её что там… удовлетворил? – поинтересовалась удивлённая Галина, как-то внезапно, будто само собой разумеющееся, усвоив, что с Косточками можно не церемониться.

– На все сто! – бодро отрапортовал Геннадий.

– Действительно, две кости и кружка крови, – покачала головой, всё-таки ревнуя немного (правда, непонятно к кому и к чему), непонятно чья жена.

На этом месте Неточка чуть было не взбеленилась.

– Добавьте сюда ещё и прыщи! – проникновенно произнесла она. – Раньше они были у меня не только на лице, но ещё и на груди, а больше всего на спине. Спасибо вашему бывшему мужу – очень помог мне. У него такие вещи на редкость хорошо получаются.

– О, Господи, и с этой! Андрюша, ты всё больше опускаешься. Бедненький, как мне тебя жаль! – со стоном воздела руки к небу «Гала». Они с Геннадием облегчённо переглянулись, радуясь, что произошёл перелом в их сторону и что грядущее объяснение никакими мало-мальски неприятными последствиями, им уже не грозит.

Андрей с нескрываемой злобой посмотрел на Святую Простоту, которая с полным правом могла добавить сейчас в свой арсенал ещё одно прозвище – Хуже Воровства. Вообще трудно было представить, чего она могла быть лучше. Как минимум двух шариков в её миленькой, а точнее сказать маленькой, головке определённо не хватало. Горячев понял, что любые попытки выяснения отношений теперь будут выглядеть глупо, они ничего не изменят в создавшейся ситуации. Имели значение только детали. А их не было никакой срочности обговаривать. И тем не менее… Галина ничего не стала откладывать на потом. Видимо, ей доставляло особое удовольствие резать по живому.

– Я смотрю, вы без меня так и молчали в тряпочку, – презрительно фыркнула она. – Друзья, называется. Ладно, придётся мне самой взять в руки инициативу.

Она повернулась лицом к Горячеву.

– Андрей, ты меня хорошо знаешь, раз я решилась на такое, значит, между нами всё кончено, обратной дороги нет. Измены, точнее даже трёх твоих измен, я тебе никогда не прощу. Кот ты есть, котом для меня на всю жизнь и останешься. А умрёшь – на могилку не приду, не надейся, разве что на холмик плюнуть. Свою половину квартиры я оставила не тебе, а Олегу. Если вдруг так получится, что ему совсем негде будет жить, придёт к тебе со своей наречённой. «Имущество» забрала, считаю, что так будет по справедливости. Здесь ты всегда можешь быть гостем, но только Геннадия, для меня же до конца дней своих останешься лишь пустым местом. Олег взрослый, сочтёт он возможным для себя видеться с тобой – его дело. Развод немедленно. Как видишь, – тут она показала на свой округлившийся животик, – время не терпит. Свадьба – без твоего присутствия, крестины – тоже. Вообще – любые праздники, отдых – без тебя. Кажется, всё? Теперь послушаем, что скажешь ты.

– Ничего, – пожал плечами Андрей. – Ничего не скажу. Меня вполне все твои условия устраивают.

– Хорошо, – ничуть не удивилась смирению бывшего мужа Галина. – Тогда я удаляюсь. Оставляю вас с Геннадием наедине.

Андрей, как он ни был ошарашен свалившимися на него сюрпризами, тем не менее не стал давать волю эмоциям, хорошо понимая всю их бесполезность.

– Как твои дела? – решился он наконец спросить друга. Бывшего? Это сейчас ему и предстояло выяснить. Жену он потерял точно, характер Галины Андрей успел изучить досконально, но неужели… он действительно всё потерял?

– Тебе не пора домой? – спросил он резко Неточку, видя некоторое замешательство Гринина. Им обоим хотелось объясниться без свидетелей, неужели эта дура не понимает?

– Нет пока, – ответила та столь же упрямо, резко.

– Тогда принеси папку и посиди потом немного с Галиной.

– Хорошо, – ответила ещё одна «бывшая», на этот раз – секретарша.

Геннадий, между тем, расслабился и подобрел, видя, что худшее позади.

– Дела? Как у всех. Вполне обыденные. Покончил с партизанщиной, устроился в солидное издательство – ну, то, хорошо тебе известное, что вас с Анютой издавало. Ребятам везёт, идут в гору сейчас, я им, чем могу, помогаю.

– Раньше, когда кто-нибудь из наших «усаживался в кресло», на вопрос «Чем занимаешься?» отвечал: «Гублю молодые дарования», – криво усмехнулся Андрей.

– Приблизительно так, – пожал плечами Геннадий, – с той лишь разницей, что тогда кого-то губили, а кому-то даже и помогали, ну а я сейчас гублю, топлю всех без разбора. Система отступников не прощает, а я в системе. И, по-видимому, уже до конца дней своих. Так что со мной всё в порядке, как видишь, Андрон. Поговорим лучше о твоих делах. Вот они действительно далеко не блестящи.

Андрей протестующе поднял руку.

– Нет, нет, предлагаю другой вариант: не будем перескакивать. Договорим о самом для меня важном сейчас – нашей дружбе.

Вошла Неточка, вручила Андрею папку и тотчас удалилась, зло фыркнув. Возможно, решила всё-таки поболтать с Галиной. Андрей проводил её грустным взглядом, в полной уверенности, что уж кто-кто, а «Нюсенька» точно без ужина не останется.

– О нашей дружбе? – задумчиво проговорил Геннадий. – Что я могу сказать? Всё от тебя зависит, Андрей. В семейном плане изменить что-либо невозможно. Это была не моя инициатива, но я очень счастлив и ни о чём не жалею. Как ты помнишь, я старомодный человек, в подобных вопросах мой девиз – «женщина выбирает». Будем исходить из того, что Галина выбрала меня со всеми вытекающими отсюда последствиями. В плане работы – приходи к нам хоть завтра. Такой профессионал, как ты, – кто ж откажется? Но всё с тем же непременным условием: ты играешь в команде и делаешь в точности то, что тебе приказывают.

– И что я получаю взамен? – поинтересовался Горячев.

– Немало. Вполне приличную, во всяком случае достаточную при современной жизни, зарплату. Солидное положение. Возможность публиковать свои вещи: как ты знаешь, сейчас повсюду печатают только друг друга, система совершенно сложившаяся: «ты мне – я тебе». Я уже три книжки издал, причём под своим именем. Раньше, если ещё не забыл, мне это было недоступно. Естественно, никакой самодеятельности, всё должно быть подогнано под формат издательства. Ну а если хочешь начистоту, слушай внимательнее: ты не сознаешь главного, Андрей: ты вернулся совсем в другую страну, в другой мир, в другое тысячелетие. Да, да, за такой короткий срок здесь всё в корне переменилось, хотя далеко не все ещё в этом разобрались. Хочется тебе этого или нет, но времена так называемого «бандитского романтизма» безвозвратно умчались в прошлое. Сейчас чётко определились два полюса, два мира, две сферы, вне которых нет ничего. Чистые бандиты и бандиты-чиновники. А между ними – так, всякая шушера: бизнесмены, уголовники, все сплошь подлипалы и мошенники. Ещё ниже – уже их прислужники: клерки, менты, сутяги, судейские. Или вот ещё новая разновидность – так называемые «пиарщики», модное слово, производное от английского «public relations»: самое что ни на есть наибессовестнейшее и наиборзейшее племя, к ним-то я как раз и отношусь. Ну а ты, где ты тут себя видишь? В самом низу, среди так называемого «электората», то есть в дерьме по самые уши? «На горах»? «В лесах»? В армии Ковпака? Марк Аврелий, который, как тебе хорошо известно, был не только философом, но ещё и императором, причём неплохим, говаривал: «Измени отношение к вещам, которые тебя беспокоят, и ты будешь от них в безопасности». Как ты сам понимаешь, мне нелегко было прийти к подобным решениям, но я ими проникся. С учётом этого сам делай вывод: друг я тебе или нет. Но, как я уже сказал, у тебя сейчас есть дела поважнее. Ни гроша в кармане, хотя должен был вернуться Крезом. Нет имени, хотя совсем недавно был знаменитостью. Нет никакой возможности подзаработать: всё поставлено теперь в нашем деле на профессиональную основу – с человеком со стороны никто уже не станет связываться. То есть ты можешь войти в какую-то из систем, в этом и есть для тебя единственная возможность выбора, но ты не можешь быть вне системы: здесь выбора не дано.

«Тень Гамлета, уже даже не отца Гамлета. Тень человека, который по всем статьям ещё жив, но уже не в состоянии решать, решить ни одного вопроса. Всё решено до него, за него. Быть или не быть… Даже уходом своим он не в состоянии ничего изменить. Ни в своей судьбе, ни в любой из других, чужих, судеб. Глас его, подобно гласу вопиющего в пустыне, не слышим на самой людной площади, перо его давно уже не копьё. „Моё оружие слово, ваше – бессловесность“, но где оно, такое твоё слово? Скажи! „Истина пишется кровью“, но кровью она и перечёркивается. Одной пули достаточно, чтобы стереть с лица земли и тебя, и всё, что тобой написано, сказано. Политика! Нет, теперь это уже не политика. Жизнь? Что ж, Геннадий свой выбор сделал, почему бы и тебе не определиться с собой?»

– Это тебе, – протянул Андрей Геннадию рукопись перед уходом. – Я выполнил твой заказ.

– Нет, это не моё, ты за всё сполна со мной расплатился. Не стану скрывать, я заработал на тебе кучу денег, так что это лучше оставь себе.

– Ты даже не хочешь хотя бы чуть-чуть пошелестеть страницами?

– Зачем? Я и так знаю, что передо мной шедевр.

– Ладно, пока. Но не надейся так просто от меня отделаться. Я не перестану считать тебя своим другом ни при каких условиях.

– Что ж, очень рад, вот только боюсь, что нашей дружбе суждено будет, и довольно скоро, подвергнуться ещё одному, пожалуй, самому серьёзному, испытанию.

Глава 3

– Верю, охотно верю, – спокойно кивнул Андрей, уютно устроившись в кресле и вытянув перед собой ноги. – Было бы смешно предположить, что у директора такого огромного издательства день не расписан по минутам. Можете не проверять, – тут он с шутовским вздохом развёл руками, – моей фамилии действительно нет в книге приёмов. Да и вообще я не человек – скорее фантом, дух.