Дети железной дороги

Глава III. Старый джентльмен

После того, что приключилось с Питером на станции, дети решили больше не ходить туда, но они просто не могли держаться вдали от железной дороги. Всю свою жизнь Питер, Бобби и Филлис провели рядом с шумными городскими улицами, где были слышны грохот колёс кэбов и омнибусов, а также многочисленных тележек, которые могли появиться из неоткуда и сбить вас с ног. Это были тележки торговцев мясом, пирожками, подсвечниками. (Кстати, вы когда-нибудь видели сами подсвечники на их тележках? Я – нет!) Здесь, в тишине размеренной сельской жизни, единственное, что напоминало им о старой жизни, – это грохочущие поезда. На склоне холма, расположенного напротив «Трёх Труб», шесть детских ножек ежедневно вытаптывали тропинку в сухом дёрне. Дети уже знали время прибытия всех поездов и даже дали каждому имя.

Направляющийся на юг поезд, который делал остановку в девять пятнадцать утра, назывался Зелёным Драконом. Поезд, шедший на север с остановкой в семь минут одиннадцатого, получил прозвище Червь из Уонтли. Полуночный городской экспресс, пронзительный свит которого иногда заставлял детей просыпаться посреди ночи, они прозвали Ужасным Ночным Летуном. В одну из таких ночей Питер при холодном свете звёзд увидел мчащийся экспресс и сразу же придумал ему такое название.

Именно на Зелёном Драконе прибывал один старый джентльмен. У него было очень доброе лицо – одно из тех лиц, глядя на которые можно сразу же определить, что перед тобой хороший человек. Он всегда был гладко выбрит, со здоровым румянцем и седыми волосами, выглядывающими из-под необычного цилиндра – такие не часто увидишь. А ещё у него был необычного кроя воротничок. Конечно, дети сначала не замечали этого. Первое, на что они обратили внимание в старом джентльмене, была его рука.

Это было как-то утром, когда они втроём сидели на подоконнике в ожидании Зелёного Дракона, который, если верить часам Питера – подарку на день рождения, опаздывал на три минуты.

– Зелёный Дракон едет к папе, – сказала Филлис. – Если бы это и вправду был дракон, то есть живое существо, мы бы могли остановить его и попросить передать папе, что мы его очень любим.

– Драконы ничего не передают, – покачал головой Питер. – Они выше этого.

– А вот и не правда, – не согласилась Филлис. – Просто для начала их следует приручить. Тогда они будут слушаться команд «возьми» и «принеси». Меня беспокоит, почему же папа не пишет нам.

– Мама говорит, что он сейчас очень занят, – сказала Бобби, – но скоро он сможет нам написать.

– А давайте все вместе махнём к Зелёному Дракону! – предложила Филлис. – Если он волшебный, то он поймёт нас и передаст папе, как мы его любим. Но если это не так, то ничего страшного, просто помашем ему вслед.

И вот, когда Зелёный Дракон вырвался со свистом из своего тёмного логова-туннеля, они втроём уже стояли на соседнем пути и изо всех сил махали ему своими карманными платочками. В тот момент их совсем не беспокоило, были ли чистыми их платки или нет (по правде говоря, не были).

Вдруг из вагона первого класса им в ответ помахала чья-то рука. У пассажира была очень чистая рука, и в ней он держал газету. Это была рука старого джентльмена.

С тех самых пор у них вошло в обычай махать поезду, приходившему в четверть десятого.

И детям, особенно девочкам, нравилось думать, что, возможно, старый джентльмен знает папу и, встретившись с ним по важному делу, расскажет ему, как его дети стоят на рельсах и передают ему свои приветствия каждое утро независимо от того, светит ли солнце или льёт дождь.

Да, теперь они могли выходить из дома, не спрашивая разрешения. Даже в такую ненастную погоду, в которую в городе им бы не позволили даже переступить за порог. Всё благодаря их тёте Эмме. Пусть она и не были самой ласковой тётей в мире, зато она купила им тяжеленные ботинки и водонепроницаемые дождевики, которые теперь очень пригодились. А ведь сначала дети только смеялись над этими вещами!

Мама почти всё время была занята и непрестанно писала. Она отправляла множество своих рассказов в длинных голубых конвертах, а с почты ей то и дело приносили большие конверты другого формата и цвета. Иногда она вздыхала, когда открывала их, и говорила:

– Мой рассказ вернулся в родной дом. Жаль, конечно! – И дети жалели об этом вместе с мамой.

Но иногда она начинала махать конвертом и восклицать:

– Ура, ура! Вот толковый редактор! Вот здесь его одобрение!

Сначала дети думали, что «одобрение» означает письмо, написанное толковым редактором, но вскоре они узнали, что этим словом мама называла листы бумаги с напечатанным на них рассказом.

Всякий раз, когда редактор оказывался толковым, у них к пятичасовому чаю подавался десерт в виде вкусных булочек.

Однажды Питер отправился в деревенскую лавку за булочками, чтобы отпраздновать толковость редактора «Детского глобуса», и встретил начальника станции.

У Питера было время подумать о своём недавнем поведении, и теперь он стушевался. Мальчику совсем не хотелось здороваться с начальником станции: слишком уж неловко ему было – даже уши покраснели от мысли, что начальник станции станет разговаривать с тем, кто совершил столь дурной поступок, как кража. «Кража» – это страшное и унизительное слово, но Питер чувствовал, что оно было правильным. Именно поэтому он низко опустил голову.

Но начальник станции поздоровался первым:

– Доброе утро!

И Питер ответил:

– Доброе утро.

Ему в голову пришла мысль, что, возможно, начальник станции его просто не узнал. Ведь если бы узнал, то точно бы не стал здороваться.

Эта мысль была настолько неприятной, что Питер бросился за мужчиной. Тот остановился, услышав позади себя быструю поступь мальчишеских ботинок, и, обернувшись, увидел красноухого Питера, который от быстрого бега даже немного задыхался.

– Вы напрасно были со мной вежливы. Если бы вы меня узнали, то не стали бы здороваться.

– Хм, – недоумённо хмыкнул начальник станции.

– Я был уверен, что вы меня не узнали, когда поздоровались со мной… Это ведь я… взял у вас уголь, – продолжал Питер. – Мне жаль, что так получилось. Вот.

– Ах, ты об этом, – понимающе сказал начальник станции, – уверяю тебя, я и не думал об угле, когда с тобой поздоровался. Это в прошлом. А куда это ты так спешишь?

– Меня послали купить булочки к чаю, – ответил Питер.

– Ты же говорил, что вы бедны, – заметил начальник станции.

– Так и есть, – заверил его Питер. – Но, когда мама продаёт рассказ или стихотворение в журнал, она всегда даёт каждому из нас полпенса, чтобы купить десерт к чаю.

– О, значит твоя мама – писательница?

– Да, мамины истории самые лучшие на свете! – с гордостью признался Питер.

– Ты должен гордиться тем, что у тебя такая умная мама, – сказал начальник станции.

Питер кивнул:

– Я горжусь ей, только вот раньше, когда она не была такой умной, она с нами часто играла.

– Вот оно что… Я сейчас спешу по одному делу. Но вы с сёстрами можете приходить на станцию, когда захотите. А что касается угля, так предлагаю просто забыть об этом и больше не упоминать тот случай, договорились?

– Спасибо, – поблагодарил Питер. – Я очень рад, что между нами всё разрешилось!

И после этой встречи Питер вприпрыжку побежал через мост, проходящий через канал, к лавке пекаря. Мальчик почти летел и чувствовал невероятную лёгкость впервые с того самого дня, как был схвачен посреди кучи угля.

На следующий день, после того, как они снова послали своё троекратное приветствие Зелёному Дракону и старый джентльмен помахал им в ответ, Питер с гордым видом повёл сестёр на станцию.

– Разве нам туда можно? – сомневалась Бобби.

– После той истории с углём, – пояснила Филлис.

Питер сделал вид, будто не услышал слова Филлис, и как ни в чём не бывало сказал:

– Вчера я повстречал начальника станции. Он заверил меня, что мы можем приходить на станцию в любой день, когда пожелаем.

– После той истории с углём? – повторила Филлис. – Стойте! Мой шнурок снова развязался.

– Он у тебя вечно развязан, – проворчал Питер. – Да будет вам известно, что начальник станции и вовсе забыл об угле! Он настоящий джентльмен, и вам следует взять с него пример и тоже забыть о том случае.

Филлис молча завязала шнурок и продолжила путь, но старшая сестра увидела, как затряслись её плечи и большая слеза скатилась с носа и упала на рельсу.

– Что тебя так расстроило, милая? – спросила она, остановившись и взяв её за руку.

– Питер сказал, что я веду себя не как джентльмен, – рыдала Филлис. – А я ведь никогда не говорила, что он ведёт себя не как леди, даже когда он привязал мою любимую куклу Клоринду к столбу и сжёг её на костре, играя в мучеников!

Питер действительно учинил подобное злодеяние год или два тому назад.

– Если честно, то ты его расстроила, снова начав разговор об угле, – честно сказала Бобби. – Может, каждый из вас признает, что был неправ, и простит другому обиду?

– Если Питер согласен, то и я согласна, – решила Филлис, всхлипнув.

– Хорошо, – сказал Питер. – Я – за. Фил, пожалуйста, возьми мой носовой платок! Похоже, свой ты опять где-то оставила. И как только ты умудряешься их всё время терять?

– Ты же сам взял мой платок, чтобы подвязать им дверцу в крольчатнике! – возмутилась Филлис. – Какой же ты жестокий! В одной книге стихов совершенно справедливо говорится о том, что жестоко обижать беззубого малыша, но ещё более жестоко называть его беззубым. Так нам объяснила мисс Лоу.

– Хорошо! – согласился Питер, потеряв терпение. – Я прошу прощения! Теперь вы пойдёте на станцию?

На станции дети познакомились с носильщиком и провели вместе с ним два весёлых часа. Он был достойным человеком и, казалось, не уставал отвечать на их бесчисленные «почему», которые так быстро надоедали взрослым из светского общества.

От него дети узнали много нового, о чём раньше им никто не рассказывал, например, что штуки, которые сцепляют вагоны, называются муфтами, а трубки над муфтами, похожие на больших змей, нужны, чтобы останавливать поезд.

– Представьте, мчится поезд. Если дёрнете за эту ручку, то он резко остановится. А вы когда-нибудь видели в вагонах такой кран, над которым написано, что если вы им воспользуетесь без необходимости, то вас оштрафуют на пять фунтов?

– А что будет, если воспользоваться им без необходимости? – спросила Роберта.

– Поезд остановится, – объяснил носильщик. – Но стоп-кран можно сорвать только в том случае, если вам грозит опасность. Однажды была история: над старушкой подшутили, сказав ей, что если дёрнуть кран, то откроется комната отдыха. Она и дёрнула за него, хотя её жизни ничего не угрожало – она просто была голодной. Когда поезд остановился и в вагон вошёл полицейский, чтобы узнать, что случилось, она встретила его словами: «О, принесите мне, пожалуйста, вино и бутерброды». Тогда поезд опоздал на семь минут.

– Что же полицейский ответил пожилой леди?

– Я не знаю, – признался носильщик, – но бьюсь об заклад, его слова, какими бы они ни были, она никогда не забудет.

За столь увлекательными беседами время на станции пролетало незаметно.

Начальник станции выходил иногда из своей уютной святыни за закрытыми дверями (то есть из кабинета рядом с кассой, где продают билеты) и присоединялся к их разговору, искренне радуясь обществу детей.

– Как будто он и не поймал нас на воровстве угля, – прошептала Филлис своей сестре.

Он дал каждому из них апельсин и пообещал как-нибудь показать сигнальную коробку, когда не будет сильно занят.

Несколько поездов промчались мимо не останавливаясь, и Питер впервые заметил, что у них, как и у кэбов, есть номера.

– Верно, – подтвердил носильщик его наблюдение, – я даже знавал одного молодого человека, который взял из оптового магазина своего отца зелёную тетрадь с серебряными уголками – и всё для того, чтобы записывать в ней номера поездов.

Питер рассудил, что он тоже может записывать номера поездов. Конечно, у его папы не было оптового магазина и мальчику неоткуда было достать зелёную тетрадь с серебряными уголками, но зато носильщик с радостью дал ему жёлтый конверт, на котором Питер сразу записал следующее:

379

663

Он сразу понял, что это будет очень интересная коллекция.

За чаем Питер спросил у мамы, нет ли у них дома тетради в зелёной обложке с серебряными уголками. Мама ответила, что именно такой тетради нет. Но когда он поведал ей, зачем ему понадобилась тетрадь, она вручила ему чёрную записную книжку.

– Отсюда вырвано несколько страниц, – сказала она, – но всё равно сюда поместится много номеров. Когда ты её испишешь, скажи мне, и я дам тебе другую. Я очень рада, что вам полюбилась железная дорога. Только прошу вас не ходить по шпалам.

– Даже если встречный поезд ещё очень далеко? – с отчаянием в голосе спросил Питер.

– Нет, всё равно нельзя.

И тогда Филлис спросила:

– Мама, неужели ты никогда не ходила по путям, когда была маленькой?

Их мама всегда говорила правду, поэтому она ответила:

– Да, я ходила по путям.

– Тогда ты должна понять нас, – заметила Филлис.

– Мои дорогие, вы даже не представляете, как сильно я люблю вас. Что я буду делать, если вы пострадаете?

– Значит, ты любишь нас больше, чем твоя мама любила тебя, когда ты была маленькая? – допытывалась Филлис.

Бобби старательно посылала знаки младшей сестрёнке, чтобы та замолчала, но Филлис, похоже, её не понимала.

Мама с минуту просто молчала. Она поднялась, чтобы налить воду в чайник, и, вернувшись, ответила:

– Никто и никогда не любил никого сильнее, чем моя мама любила меня.

Потом она вновь замолчала и Бобби воспользовалась этим, чтобы пнуть младшую сестру под столом. Она была старше и понимала, что маму взволновали воспоминания о детстве, когда весь мир её мамы заключался в ней одной. Всем известно, что, когда происходит что-то плохое, нужно бежать за помощью к своей маме, даже если ты уже давно вырос. Бобби могла представить, как должно быть грустно, когда не к кому бежать.

Поэтому она ещё раз пнула Филлис, на что та спросила её:

– Почему ты пинаешь меня, Бобби?

Мама слегка улыбнулась и, вздохнув, сказала:

– Вы должны быть уверены в том, куда и по каким путям идут поезда. И не выходите на рельсы возле туннеля и на опасные места, где пересекаются пути.

– Поезда, как и повозки, придерживаются левой стороны, – сказал Питер. – Поэтому, если мы будем держаться правее, мы обязательно их увидим.

– Ну хорошо, – согласилась мама.

Вы наверняка удивитесь её ответу и, возможно, даже решите, что ей не следовало давать своё согласие, но она вспомнила то время, когда сама была малышкой; и ни вы, ни дети – никто не сможет оценить, чего ей стоило согласиться. Лишь немногие чувствительные натуры, например Бобби, смогут отчасти её понять.

На следующий день маме пришлось остаться в постели, потому что у неё раскалывалась голова. Поднялась температура, в горле першило, и она отказалась от еды.

– На вашем месте, душа моя, я бы незамедлительно послала за доктором, – сказала миссис Вайни. – Даже с простудой нельзя быть беспечными. Взять хотя бы мою старшую сестру: она перенесла грипп на ногах и потом получила осложнения… Два года назад переболела, под Рождество, а всё ещё не вполне пришла в себя.

Мама долго не соглашалась, но вечером ей стало гораздо хуже. Питера послали в дом, где возле калитки росли три лавра, а на медной дощечке было написано: «Доктор У.У. Форрест».

Мистер Форрест незамедлительно отправился осмотреть больную. По дороге он вёл беседу с Питером. Он показался мальчику самым обаятельным и здравомыслящим человеком, интересующимся железными дорогами, кроликами и другими действительно важными вещами.

После осмотра он сразу же сообщил, что у мамы грипп.

– А теперь, маленькая леди, – обратился он в холле к Бобби, – полагаю, вы захотите исполнить роль старшей медсестры.

– Конечно, – незамедлительно согласилась девочка.

– Хорошо, тогда вскоре я пришлю вам лекарства. Обязательно поддерживайте в печи огонь. Приготовьте крепкий говяжий бульон, чтобы дать его больной, как только температура опустится. А сейчас она должна есть виноград, говядину и молоко с содой. Также советую вам купить бутылку бренди. Лучшего бренди. Дешёвый бренди хуже яда.

Девочка попросила его записать все назначения на бумагу, что доктор и сделал.

Когда Бобби показал этот список маме, та рассмеялась. По крайней мере, слабый и странный звук, который вырвался из маминого горла, напомнил Бобби смех.

– Чепуха! – воскликнула мама, лёжа в постели с блестящими, как яркие бусины, глазами. – Я не могу позволить себе всё это. Скажи миссис Вайни сварить два фунта шеи барашка, вам достанется мясо, а я выпью немного бульона. И принеси побольше воды, доченька. И ещё. Ты не могла бы протереть мои руки и ноги губкой?

Роберта послушно выполнила мамины просьбы. Когда она сделала всё, что могла, она направилась к брату и сестре. Щёки у неё горели, губы были сжаты, а глаза сверкали почти так же ярко, как у мамы.

Она передала младшим слова доктора и то, что сказала после этого мама.

– А теперь мы должны что-то сделать, – заключила она. – Никто, кроме нас, нам не поможет. У меня есть только шиллинг, который мама дала на покупку баранины.

– Мы можем обойтись без этой чёртовой баранины! – воскликнул Питер. – Мы легко проживём на одном хлебе с маслом. Люди, попадающие на необитаемый остров, едят намного меньше, и ничего.

– Конечно, – кивнула Бобби.

И дети послали миссис Вайни в деревню за бренди, содой и ингредиентами для говяжьего бульона, дав ей на расходы единственный шиллинг.

– Но даже если мы начнём голодать, – сказала Филлис, – мы всё равно не сможем собрать нужную сумму, чтобы купить всё, что в списке.

– Верно, – согласилась Бобби, нахмурившись, – мы должны найти какой-то другой выход. Давайте хорошенько подумаем, что нам делать.

Поразмыслив над этим, дети обменивались друг с другом идеями. А позже, когда Бобби направилась в комнату мамы, чтобы быть поблизости на случай, если ей что-то понадобится, её брат и сестра достали ножницы, белые листы бумаги, кисти и горшок с чёрной краской, которую миссис Вайни использовала, чтобы красить каминные решётки. У них не получилось с первого раза то, что они задумали, и им пришлось достать ещё один лист. В тот момент они не боялись того, что портят листы, которые стоят больших денег, потому что были уверены: они делают единственно правильное дело. А вот что именно они делали, вы узнаете чуть позже.

Кровать Бобби перенесли в комнату мамы. Несколько раз за ночь девочка вставала, чтобы не дать огню в печи погаснуть и поднести к маминым губам молоко с содой. Мама много бормотала во сне, но Бобби не могла различить, что именно она говорит. А однажды мама внезапно проснулась и крикнула:

– Мама, мама!

И Бобби знала, что она зовёт бабушку и что из-за жара она совершенно забыла, что бабушка умерла.

Рано утром Бобби услышала, как мама вновь зовёт, но на этот раз её. Девочка подбежала к маминой кровати.

– Ох, я думала, во сне я звала тебя, – сказала мама. – Мой бедный утёночек, как же ты, наверное, устала! У тебя со мной столько хлопот!

– Забота о тебе для меня не хлопоты! – сквозь слёзы проговорила Бобби.

– Ах, не плачь, сладкая, – попросила мама. – Я буду в порядке через пару дней.

Бобби попыталась улыбнуться:

– Конечно, мама.

Если вы привыкли крепко спать по десять часов в день и вдруг вам пришлось просыпаться по три-четыре раза за ночь, чтобы проведать больного, то вам наверняка будет казаться, будто вы вовсе не смыкали глаз. Бобби пошатывало, она страдала от рези в глазах, но, несмотря на это, всё-таки заставила себя убрать комнату к приходу доктора.

Он пришёл в половине девятого.

– Как у вас дела, старшая медсестра? – спросил он у входной двери. – Вы приобрели бренди?

– Да, – ответила Бобби, – вон он в маленькой бутылочке.

– Так, а что-то я не вижу виноград и бульон! – возмутился он.

– Да, сейчас их нет, – твёрдо сказала Бобби, – но завтра обязательно будет. А мясо для бульона уже тушится в печи.

– Где ты научилась готовить? – спросил доктор.

– Я видела, как это делала мама, когда Фил болела свинкой.

– Отлично! – воскликнул мистер Форрест. – А сейчас скажите вашей помощнице по дому, пусть посидит с нашей больной, а вы должны будете хорошенько поесть и поспать до ужина. Мы не можем позволить захворать нашей старшей медсестре.

Он был действительно хорошим доктором.

Когда поезд в четверть десятого выехал из туннеля, старый джентльмен отложил свою газету и приготовился помахать трём детям, которые всегда выходили на путь. Но сегодня он увидел лишь одного из них. И это был Питер.

И что ещё более необычно, Питер не стоял на соседнем пути. Он стоял в стороне, и поза у него была как у дрессировщика, который выступает с животными в цирке, или как у священнослужителя, показывающего указкой на сцены из Евангелия при свете волшебного фонаря.

Питер тоже указывал на что-то. Рядом с ним висел приклеенный к стеклу плакат. На нём крупными чёрными буквами было что-то написано.

Конечно, некоторые из букв были кривыми, потому что Филлис ещё плохо владела кисточкой, но всё равно прочесть послание было совсем не трудно.

Вот что старый джентльмен и ещё несколько пассажиров поезда прочли на плакате:

ВЫГЛЯНИТЕ ИЗ ОКНА НА СТАНЦИИ.

Многие последовали этому указанию и, когда поезд остановился на станции, были разочарованы, ибо не увидели ничего необычного. Старый джентльмен тоже выглянул наружу, и поначалу он тоже не увидел ничего необычного: кругом лежал всё тот же гравий, освещённый солнечным светом, и росли незабудки по краям газона. И лишь когда поезд начал пыхтеть и качнулся, чтобы продолжить свой путь, он заметил Филлис. Запыхавшись, она только что прибежала на станцию.