Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Немцы привлекли к этой деятельности немало ярких личностей. Так, главным диктором службы вещания Radio Berlin на литературном арабском языке работал иракский журналист Юнус Бахри462. Бахри (тогда ему было под сорок) прибыл в столицу Германии в начале 1939 года и сразу же начал работать в Цеезене. «Берлин вряд ли мог найти более подходящего кандидата на роль основного проводника радиопропаганды,– сообщалось в докладе британской разведки.– Этот человек известен своим грязным языком и склонностью к интригам, это лжец и возмутитель спокойствия, причем, и это самое главное,– он готов служить всем, кто заплатит хорошую цену»463. Бахри был пламенным борцом против колониализма. Он много лет путешествовал по исламскому миру, занимался политической публицистикой в Голландской Ост-Индии, а затем поселился в Ираке, где издавал газету и работал диктором на государственном радио. Резкий голос, агрессивные речи и склонность говорить на повышенных тонах – всё это вскоре сделало его эфиры «фирменным знаком» арабской службы. Пожилой Макс фон Оппенгейм, которому Бахри представили в Берлине во время войны, позже написал: «Он был полудиким человеком, довольно ярким, с хорошим голосом для радио. Он очень любил окружать себя молодыми немецкими девушками – больше, чем другие арабы в Берлине. Вспыльчивый и буйный, он постоянно измывался над своими коллегами, раздавая им пощечины»464.

Хотя Бахри был наиболее известным арабским диктором Radio Berlin, немцы использовали и других ведущих, причем со всех регионов арабского мира. Среди них был религиозный деятель – марокканский богослов, мыслитель панисламистского толка и активист антиколониального движения Такиаддин аль-Хилали (после войны он достиг всемирной славы как переводчик Корана на английский язык)465. Аль-Хилали учился у Рашида Риды, а потом переехал на учебу в Германию, где в итоге и перешел работать на Radio Berlin по рекомендации Рихарда Хартмана и других востоковедов. Он тоже вскоре стал одним из самых известных арабских пропагандистов радиоэфира.

Хотя немцы сами определяли содержание программ, дикторы-арабы имели некоторую свободу действий. Вскоре после первых эфиров эксперт МИДа по Ближнему Востоку жаловался, что некоторые ведущие-мусульмане, «прежде всего иракский диктор Юнус Бахри», придают программам «личный оттенок», что «не всегда в наших интересах»466. Немцы сами предоставляли пропагандистские тексты и тщательно контролировали как переводчиков, так и дикторов, но Бахри нередко удавалось ввернуть в сценарии собственные идеи. «Не секрет, что диктор Юнус Бахри регулярно меняет тексты, которые ему дают», – возмущался чиновник. Поскольку эти изменения обычно оказывались незначительными, Алимджан Идрис, проверявший записанные радиопередачи до их выхода в эфир, предпочитал не вмешиваться в процесс. Более того, фаза модуляции – период до начала официальной программы, когда настраивали длину волны,– предоставляла дикторам еще один шанс для самоуправства. Хотя по правилам в то время они должны были отвечать на письма слушателей, Юнус Бахри часто использовал эту паузу для выражения собственного мнения467. По мемуарам Бахри может сложиться впечатление, что он почти самолично руководил радиостанцией: он называет себя «ведущим руководителем немецкого иностранного радиовещания» и принижает, например, Идриса, «туркестанского муджтахида» [богослова], называя его «дежурным переводчиком» своей службы468.

Вещание на литературном арабском языке немцы считали особенно важным, так как оно покрывало аудиторию не только на Ближнем Востоке, но и во многих районах Магриба. Сценарии программ предоставляют историку богатый источник информации о содержании нацистской пропаганды, направленной на Северную Африку и Ближний Восток469. Поскольку общий обзор программ уже написан, ниже я сосредоточусь на отдельных случаях – чтобы подчеркнуть то значение, которое религиозные лозунги, терминология и риторика имели для этих передач470.

Программа цеезенского радио на литературном арабском отличалась от вещания других работающих в регионе радиостанций своим резким тоном и сенсационностью. Эфиры всегда начинались с зачитывания стихов Корана (эту идею первоначально выдвинул Алимджан Идрис)471. Пропагандисты министерства иностранных дел стремились использовать для этого записи Корана из исламских стран, полагая, что они будут более убедительными, нежели сделанные в рейхе. После оккупации Туниса МИД почти сразу же обзавелся записями Корана, подготовленными местными имамами472.

Как и в печатной пропаганде, религия использовалась в радиопередачах для того, чтобы изобразить Британскую империю, Соединенные Штаты, большевизм и еврейство врагами ислама. Как представляется, чаще всего повторялись призывы противостоять британскому владычеству. 29 июля 1942 года, когда танки Роммеля продвигались к Каиру, немецкие радиопередачи наставляли: «Когда британцы упорствуют в своих злых делах и притеснениях, долг мусульман – призывать имя Аллаха, чтобы сражаться с ними»473. Арабская служба Radio Berlin делала все возможное, чтобы ни один мусульманин не забыл об этих «злых делах», постоянно рассказывая, как британцы угнетают правоверных по всему миру. Она оплакивала казнь «мученика» в Палестине – «героя, который своей борьбой за свободу напоминает нам о сподвижниках Пророка»474. Радио распространяло истории о якобы происходящих в Индии репрессиях против мусульман и заявляло, что «главные враги ислама – британцы»475. Оно рассказывало о подавлении исламских религиозных движений в Египте, утверждая, что англичане «сеют безнравственность» в мусульманских странах и несут ответственность за «преступное притеснение ислама»476. Среди наиболее частых тем радиопередач можно также назвать неуважение англичан к мечетям и святым местам. Зимой 1942 года немцы сообщили, что англичане, из-за своего страха перед концентрацией множества мусульман в одном месте, мешали египетским и индийским паломникам совершить хадж477.

Цеезен также опровергал обвинения британского радио в том, что немецкие подводные лодки готовы топить корабли с паломниками. По случаю следующего сезона хаджа, в сентябре 1943 года, Великобританию обвинили в том, что она не позволяет палестинским и индийским паломникам покидать свои страны478. Месяц спустя Radio Berlin объявляло: «Голлисты, эти шарлатаны, которым англичане дали власть в Сирии, приняли решение запретить паломничество и по суше, и по морю»479. Таким образом, слушателям внушалось, что «Свободная Франция» ничем не отличается от британцев в своей «ненависти не только к мусульманам, но и к исламской религии».

Основными выгодоприобретателями от британских (и вообще европейских) атак на ислам, были, по мнению дикторов Цеезена, евреи. Чем ближе войска Роммеля подходили к Каиру, тем более яростной становилась антиеврейская пропаганда. В начале июля 1942 года, когда Роммель пересек египетскую границу, арабский ведущий утверждал, что евреи бегут из страны: «Еще раз благодарим Бога за очищение Египта от этих ядовитых рептилий»480. В тот же месяц, когда итальянско-немецкая танковая армия приближалась к центру Египта, Radio Berlin вещало: «Евреи планируют обесчестить ваших женщин, убить ваших детей и уничтожить вас. Согласно мусульманской религии, защита вашей жизни – это долг, который может быть исполнен только путем уничтожения евреев»481. Ведущий откровенно призывал к насилию: «Убивайте евреев, пока они не убили вас». Radio Berlin продолжало транслировать такого рода антисемитские тирады до самого конца вещания в 1945 году. Возможно, самым ярким примером такой риторики стала печально известная речь аль-Хусейни, произнесенная 1 марта 1944 года. Он буквально задыхался от ярости: «Убивайте евреев, где бы вы их ни находили, из любви к Богу, истории и религии»482. Важно отметить, что Radio Berlin не только раздувало страхи по поводу еврейской колонизации Палестины, но выходило далеко за пределы этой темы, используя обычные нацистские нарративы, стереотипы и теории заговора на еврейскую тему; в конечном счете радио призывало их уничтожать. Немецкая пропаганда добилась слияния ислама с антиеврейской пропагандой до уровня, ранее неведомого в современном мусульманском мире.

Антиамериканская пропаганда на радио в целом была менее «религиозной». Лишь изредка ведущие ссылались на ислам – как правило, чтобы изобразить американцев отсталыми в моральном и культурном отношении. Арабская служба обвиняла американцев в том, что эти «рабы денежного мешка» эксплуатируют других и чужды морали. Утверждалось, что «усилия американцев разобьются о твердую скалу – скалу ислама»483.

Наконец, арабская служба Цеезена использовала ислам в антисоветской агитации. Накануне битвы при Эль-Аламейне, когда немецкие танки наступали на Северном Кавказе, диктор заявил: «Мы должны бороться с большевизмом, как мы сражались с евреями и империалистами»484. После отступления вермахта с Кавказа, несколько месяцев спустя, Берлин рассказывал ужасные истории о преследованиях кавказских мусульман в Советском Союзе: «В святых для мусульман местах, в мечетях и религиозных школах, где имамы выполняли свои обязанности, их вешали или расстреливали на глазах учеников и родственников». Более того, истории о репрессиях Сталина против мусульман и уничтожении ислама в Советском Союзе передавались в эфир каждые несколько недель. В конце 1943 года, предупреждая о советском проникновении в Северную Африку и на Ближний Восток, Radio Berlin уверяло слушателей: Сталин понял, что ислам является «мощной преградой» для его планов, поскольку большевистские и исламские принципы «диаметрально противоположны»485. Даже в августе 1944 года ведущие все еще заявляли, что Москва «уничтожает мечети», «сжигает Коран» и «запрещает мусульманам исповедовать свою религию» – «большевизм противоречит исламу»486.

Немцев же радиопропаганда описывала – по контрасту – как наиболее надежных защитников мусульманской веры. За «Арабской прокламацией» от 5 декабря 1940 года вскоре последовало более подробное заявление о дружбе Германии с арабским миром и исламом; в нем подчеркивалась традиция немецких научных исследований Корана и исламской истории, а также пиетет Германии перед мусульманами. «Немецкие ученые проявляют особый интерес к фигуре Пророка и его жизни»,– похвалялся диктор487. В радиопередачах также упоминались принципы, якобы объединяющие ислам и нацизм. 22 мая 1943 года в передаче «Ислам и национал-социализм» подчеркивался идеал порядка, который якобы присущ как Корану, так и доктрине национал-социализма – наряду с безусловной «любовью к силе»488. Все более важную роль играли передачи о жизни мусульман под немецкой оккупацией в разных регионах, в частности на Балканах и на оккупированных восточных территориях.

Использование Германией ислама в радиопропаганде для арабского мира выходило за рамки простого противопоставления друзей и врагов ислама. Radio Berlin также передавало обычные программы на тему религии, так называемые еженедельные беседы о религии (religiöser Wochentalk). Политика там обсуждалась только между строк или вообще не затрагивалась. В своей служебной записке Герд Рюле объяснял, что такие передачи в первую очередь направлены на то, чтобы заинтересовать мусульман немецким радио. Впрочем, добавлял он, передачи затрагивали религиозную тематику еще и для того, чтобы подчеркнуть необходимость сопротивления владычеству иностранных держав489. «Еженедельные беседы о религии» обычно начинались с призыва к слушателям: «О магометане!» или «О слуги Аллаха!» – эти лозунги повторялись в каждом эфире. Вообще, передачи были призваны давать мусульманам моральные наставления, учить их решать этические вопросы и следовать религиозным ценностям. Они изобиловали ссылками на Коран, жизнь пророка Мухаммада и раннюю исламскую историю и фактически были выстроены в жанре проповеди. Беседы о «благочестии», «правдивости», «правильном обращении со слугами, рабами и животными», «правдивости и силе веры», «паломничестве» наставляли мусульманских слушателей в набожности, призывали вернуться к традициям времен пророка Мухаммада и следовать идее общины правоверных490. Многие из этих дикторских текстов предполагали, что мусульмане стали слабыми, потому что отклонились от истинного пути ислама, и только религиозное возрождение помогло бы им снова стать могущественными. Другим повторяющимся мотивом было утверждение о том, что враги ислама сознательно держат мусульман необразованными и суеверными. В передаче «Знания и образование» ведущий сокрушался по поводу того, что многие мусульмане недостаточно знакомы со своей верой, и обличал тех, кто сознательно оставляет их необразованными, чтобы лучше подавлять их и управлять ими491. Лишь немногие сценарии этих религиозных передач пережили войну и хранятся сегодня в немецких архивах – в США записей почти не велось. Тем не менее официальные лица в Вашингтоне хорошо знали о них. «Как обычно, одна из передач Radio Berlin на арабском прямо-таки сочилась религиозными песнопениями, отрывками из Корана и сладкими, елейными речами»,– так весной 1942 года ехидничал в своем отчете492 офицер-разведчик из Управления военной информации США493.

Наконец, Берлин по максимуму использовал события религиозного календаря. Передачи, транслируемые по случаю мусульманских праздников, сочетали размышления о торжествах с риторикой войны. Уже в январе 1941 года радиожурналисты поздравили верующих с Курбан-байрамом, не забыв поделиться размышлениями об идеале «жертвенности» в борьбе с врагом, воздать уважение «мужественности и героизму», а также силе религии как оружия против неприятеля: «Воистину, Бог с верующими»494. На следующий исламский Новый год (он приурочен к датам переселения, или хиджры, пророка Мухаммада из Мекки в Медину), арабская служба Radio Berlin не только передала поздравления, но и выразила надежду на ниспровержение колониальных угнетателей, ссылаясь на восьмую суру Корана: «Победа может быть только от Бога» (8:10). Одна из примечательных в этом контексте программ вышла в эфир в связи с празднованием мавлида (дня рождения пророка Мухаммада) в марте 1944 года. В нее был включен рассказ о берлинской мечети. Американский офицер, занимавшийся мониторингом немецкого радио, описал передачу следующим образом:

Диктор сказал, что празднование в этом году отличается от прошлогоднего – на нем лежит печать горя и скорби, поскольку недавно варварскими налетами союзников была уничтожена мечеть. Союзники мало заботятся о неприкосновенности религиозных памятников – они просто скоты. Мечеть бомбили 13 февраля. Затем диктор анонсировал короткую пьесу, изображающую события того памятного дня. После небольшой паузы мы услышали шейха мечети, зачитывающего аяты Корана низким и спокойным голосом. Фрагменты, которые он читал, представляли собой обращение к Аллаху с просьбой защитить жизнь мусульман и благосостояние ислама. На заднем плане ревели самолеты, время от времени раздавались звуки падающих бомб и взрывов, но на протяжении всего налета шейх продолжал читать Коран тем же спокойным голосом. Затем вновь заговорил диктор, сообщив, что на следующий день после бомбежки шейх мечети стоял на холоде и ветру, однако все равно читал Коран. Снова раздался голос шейха, декламировавшего: «Бог велик, Аллах велик!» и зачитавшего еще несколько аятов спокойным тоном. Затем снова появился диктор и сказал, что голос шейха – это голос истины, рассказывающий исламскому миру о том, что враги ислама не откажутся от своих усилий до тех пор, пока ислам не рухнет. Диктор добавил, что мавлид празднуется на развалинах, но тем не менее мусульмане собрались, чтобы поздравить друг друга, и в эфире были слышны их голоса495.

В целом, как и в печатной пропаганде, немецкому радио ислам предоставлял язык, метафоры и призывы, которые использовались пропагандистами в политических интересах. Нацистские агитаторы работали с религиозными понятиями, а также концепциями и ссылками на священные тексты. Антибританская, антибольшевистская и антиеврейская агитация часто сопровождалась цитатами из Корана. Иногда даже нерелигиозные термины трактовались на языке веры: например, понятие «пикирующий бомбардировщик» (Stuka, сокращенно от Sturzkampfflugzeug) было переведено на арабский как «самолет, который, подобно орлу Пророка, слетает с неба и уничтожает врага на земле»496. Более того, радиопропаганда на литературном арабском постоянно использовала панисламистские темы – в частности, в рассказах об исламе в СССР, Индии и Германии. Одновременно радио продвигало идею глобальной войны ислама, которую тот якобы ведет плечом к плечу со странами Оси.

Программы Radio Berlin на магрибском диалекте арабского (дариже) отличались той же религиозно-политической направленностью, хотя и имели североафриканскую региональную специфику. То же самое относится к арабским программам Radio Athens и Radio Paris-Mondial. Так, парижское радио рассказывало о жизни мусульман в оккупированной Франции. Например, в начале 1943 года там вышла документальная передача, подготовленная главным диктором парижской службы вещания на арабском – Мухаммадом Бузидом, марокканцем из Рифа. Передача повествовала о рабочих-мусульманах на атлантическом побережье, восторгающихся Гитлером497.

Хотя власти Германии считали, что программы на арабском языке имеют первостепенное значение для Северной Африки и Ближнего Востока, они также увеличили число передач на турецком, персидском и урду. Интересно, однако, что в передачах на турецком исламские сюжеты использовались крайне редко498. Когда, в самом начале войны, в Берлине попытались задействовать религиозную тематику в пропагандистских передачах, турецкая пресса мгновенно отреагировала на это хлесткой критикой. Турки подчеркивали, что религия никогда не должна применяться в политической пропаганде, а робкие попытки немцев делать это они высмеивали как признак их нечистоплотности; вспомнили даже о неудачных планах Вильгельма II использовать ислам499. Франц фон Папен, посол Германии в Анкаре, предупреждал, что «призыв к религиозным чувствам», если и привлекателен, то лишь для «низших классов»; однако даже низы общества вряд ли воспримут религиозную пропаганду, исходящую из «культурного центра Запада»500. Тем не менее через год немецкие официальные лица задумались о создании пиратской радиостанции, которая ругала бы светскость, секуляризм и подавление ислама в Турции501. Впрочем, Турция, официально светская страна, для немецких экспертов по Востоку оставалась особым случаем – как и в довоенных дискуссиях.

Напротив, персидская служба, укомплектованная такими одиозными пропагандистами, как главный диктор Шах-Бахран Шахрух, оппозиционер Незамеддин Ахави и Давуд Моншизаде (после войны последний создаст в Иране Национал-социалистическую рабочую партию), все больше и больше использовала религиозную риторику. После оккупации Ирана летом 1941 года немецкая пропаганда постоянно обвиняла союзников в осквернении культовых зданий и оскорблении чувств верующих. Среди стандартных пропагандистских лозунгов можно упомянуть обвинение «англо-советских войск» в том, что они «надругались над мечетями в Иране»502. Когда летом 1942 года немцы шли по южным районам Советского Союза, приближаясь к иранской границе, пропагандисты получили новые инструкции. В дополнение к обычным лозунгам они должны были осуждать британскую и советскую «политику угнетения» в «других магометанских странах»503. Radio Berlin обвиняло Вашингтон в организации «миссионерской деятельности» в Иране, Лондон – в том, что он вмешивается не только в «политические», но и в «религиозные» вопросы, а Москву – в общей «враждебности по отношению к религии»504.

Особенно популярным источником вдохновения для немецкой пропаганды на фарси выступали мессианские настроения шиитов. Еще в феврале 1941 года Эрвин Эттель, тогда занимавший пост посланника в Тегеране, сделал конкретные предложения в этом отношении. Из иранской столицы он сообщил, что многочисленные шиитские «духовные лица» говорят с народом «о древних пророчествах и снах, толкуя их в том смысле, что двенадцатый имам505 был послан в мир Аллахом в облике Адольфа Гитлера»506. Эттель предложил поддержать эти тенденции и сделать упор на «борьбу Мухаммада против евреев в прошлом, а фюрера – в наше время. Уравнивание англичан с евреями позволило бы вести среди иранских шиитов чрезвычайно эффективную антианглийскую пропаганду». Эттель предложил использовать знаменитый аят Корана (5:82/85, см. выше) наряду с цитатой из «Майн кампф» («Поэтому сегодня я верю, что действую в соответствии с волей Всемогущего Творца: защищая себя от евреев, я борюсь за дело Господне»), чтобы доказать, что мусульмане и нацисты преследуют «одни и те же цели в борьбе». Ответственный за пропаганду сотрудник посольства Германии в Тегеране собрал материалы по этому вопросу. Немецкие пропагандисты должны были затрагивать мессианские сюжеты в своих радиопередачах, а в случае позитивной реакции развивать их в печатных материалах. Тем не менее Эттель призывал к осторожности, поскольку «грубая пропаганда может оскорбить чувства верующих». Местные каналы казались наиболее подходящими для распространения пропагандистских сообщений. Эттель особенно подчеркивал политическую роль духовенства в Иране, обращая внимание на наличие у него эффективной информационно-пропагандистской сети с центрами в Мешхеде и Куме, которую немецким пропагандистам следовало использовать507. Коллеги Эттеля вполне разделяли его взгляды. Оценивая немецкую пропаганду в Иране, Ганс Александр Винклер, работавший атташе по культуре в немецком посольстве в Тегеране до вторжения союзников, в начале 1942 года писал, что наиболее перспективными темами пропаганды в этой стране должны выступать религиозные верования и чаяния персов, в частности ожидавшееся ими возвращение двенадцатого имама508. Винклер утверждал, что среди сельского населения и городской интеллигенции приход к власти Адольфа Гитлера нередко связывают с возвращением Махди. Даже само шиитское духовенство, по словам дипломата, культивировало подобные идеи. Учитывая «склонность простого иранца к религиозному фанатизму», Винклер видел в таких убеждениях «мощную силу», которую могла бы использовать немецкая пропаганда – в идеале привязывая сюда и антисемитизм. Немецкая пропаганда действительно представляла Гитлера как спасителя, посланного Богом509. Вскоре даже новый шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви публично выразил обеспокоенность по поводу радиопередач Оси, изображающих немецкого диктатора как религиозную фигуру и защитника ислама510.

Особой деликатности требовала пропаганда, нацеленная на мусульман Британской Индии – области, также входившей в сферу ответственности «Восточного отдела» радио. Цеезен готовил три ежедневные программы для Индии, в том числе Azad Muslim («Свободные мусульмане») на языке урду. Тем не менее в 1943 году немцы вещали на Индию только пятнадцать минут в день. Вместо обращения к отдельным религиозным группам индийская служба обычно обвиняла Англию в разжигании религиозной ненависти511. Поскольку Субхас Чандра Бос, главный индийский союзник Гитлера, официально проводил политику единства между индусами и мусульманами, Radio Berlin не могло проповедовать индийцам джихад. Однако по ходу войны даже в случае Индии немецкая пропаганда все чаще взывала к исламу. Одним из наиболее заметных примеров стало выступление муфтия, переведенное на урду и выданное в эфир в воскресенье, 23 августа 1942 года. Аль-Хусейни обращался к мусульманам, осуждал враждебность Лондона к исламу во всем мире и призывал сопротивляться британскому владычеству512. Лондон быстро отреагировал на это в своем арабском вещании, заверив слушателей в верности индийских мусульман делу союзников513. Спустя месяц индийская служба итальянского радио передала в эфир обращение легендарного вождя пуштунов Мирзы Али-хана (известного как «факир из Ипи»), поднявшего мощное восстание против британцев в Вазиристане в 1936– 1939 годах. Мирза Али-хан поддержал выступление аль-Хусейни и объявил, что враги Оси – это враги ислама и Индии514. Однако на самом деле текст прокламации Мирзы Али-хана был написан не в горах северного Вазиристана, а в кабинетах итальянской пропагандистской службы в Риме515.

Немцы, впрочем, действительно поддерживали связь с Мирзой Али-ханом и его последователями на Северо-Западной границе, которая с XIX века оставалась для Британской Индии очагом напряженности516. В 1920–1940‐е годы Али-хан стал самым известным руководителем бунтующих племен; как и многие его предшественники, он был не просто политическим лидером, но и религиозным деятелем, призывавшим к джихаду против империалистов. Чтобы усмирять повстанцев и предотвращать нападения на свои военные и гражданские объекты, британцы держали в регионе крупный контингент индийской армии. Немцы внимательно изучали ситуацию на северо-западной границе. В докладе на пятьдесят две страницы, написанном в 1941 году, подчеркивалось стратегическое значение не только суннитского большинства, «неистовых врагов англичан», но и их «религиозного фанатизма»517. Примерно в это же время Берлин совместно с Римом начал оказывать систематическую поддержку Мирзе Али-хану, снабжая его деньгами, оружием и боеприпасами518. Немецкие документы свидетельствуют, что поставки были организованы с помощью миссии рейха в Кабуле. Руководил ею опытный дипломат Ганс Пильгер, широко привлекавший местных связных. Донесения британской разведки показывают, с каким опасением в Лондоне относились к этим контактам519. Судя по документам власти Афганистана пытались задерживать немецкие грузы, пересекающие линию Дюранда (границу между Афганистаном и Пакистаном)520. По ходу войны англичане все жестче блокировали поставки, пока в 1942 году их поток вообще не иссяк. Осенью 1942 года Али-хан обратился к аль-Хусейни и аль-Гайлани с письмом, где обещал и дальше бороться с англичанами, несмотря на дефицит оружия и боеприпасов521 – письмо передал в Кабул один из его эмиссаров. Для немецкой публики он был «героем-освободителем Вазиристана»522.