Евгений Мартынов. Белокрылый полёт
А что касается конкретных моих воспоминаний, то они относятся к самой ранней заре творчества Евгения, когда он ещё в 1973 году предложил мне первой только что им написанную “Балладу о материˮ. К сожалению, по ряду причин я так и не исполнила эту прекрасную песню, за что себя и поныне упрекаю, так как это могло бы стать фундаментом нашей творческой дружбы (такой, например, как у Жени с Софией Ротару, ставшей первой исполнительницей и “Баллады о материˮ, и “Лебединой верностиˮ, и многих других его замечательных песен, к которым я отношусь с большой симпатией и уважением). В 1985 году нам довелось вместе с Евгением в составе творческой делегации представлять советскую эстраду за рубежом, выступать в одном из самых престижных концертных залов мира – Карнеги-Холле в Нью-Йорке. И там интерес к его творчеству был велик: я постоянно видела Женю в компании с известными артистами – и зарубежными, и нашими земляками, уехавшими за рубеж…
Сейчас стало нормой (и почти модой) отдавать должное деятелям культуры вдогонку, post factum, не скупясь на соболезнования, восхищения и премии. Получи столько внимания при жизни, не умирали бы наши любимые артисты в 42 года. Однако я уверена, Евгений Мартынов никогда не чувствовал себя обделённым судьбой. И как артистка знаю, что Жене дороже любых громких похвал и высоких званий была та любовь, которую ему дарили многочисленные поклонники его таланта».
Юрий Саульский:
«Евгений Мартынов… Талантливый, лиричный – от Земли – человек, создавший так много прекрасных песенных мелодий!
Я помню его первые шаги в песне, помню и то, как он, уже популярный в народе композитор-песенник, долго-долго не был признан официальными музыкальными кругами. Да один ли он? И всегда ли мы чутко и вовремя поддерживаем талант? Невольно такие невесёлые мысли приходят, когда вспоминаешь Женю, его искреннее творчество, его удивительное умение донести свои песни до слушателя. И хотя в дальнейшем он стал членом Союза композиторов, признанным мастером песни, мне кажется, что горький осадок от переживаний своей творческой молодости у него сохранился на всю жизнь.
Я хочу верить, что вдохновенные песни Евгения Мартынова ещё очень долго будут согревать человеческие сердца».
Арутюн Акопян:
«Кто бы мог подумать, что об этом талантливейшем, молодом, красивом композиторе придётся сказать жестокое слово “былˮ?!
В последний раз мы с Женей выступали в одном концерте в Колонном зале Дома союзов. Он очень любил фокусы и, как ребёнок, восторгался ими. При каждой нашей встрече ему персонально за кулисами я показывал свой новый фокус. Лицо Жени озарялось при этом необыкновенно счастливой улыбкой. Таким я его и запомнил…
А его прекрасная, светлая, певучая музыка навсегда останется в “золотом фондеˮ наших сердец».
Людмила Зыкина:
«С Женей Мартыновым мне довелось впервые встретиться на песенном фестивале в Нижнем Новгороде (тогда – Горьком). Молодой, обаятельный певец с красивым, нежным голосом проникновенно исполнял песни, которые покорили всех в зале и за кулисами. Я не могла даже предположить, что этот светловолосый юноша к тому же композитор, автор спетых им песен. А песни действительно были настолько красивы и целомудренны, что сразу запали в душу. Обычно это происходит от искренних и душевных слов, а здесь было наоборот – от мелодии.
Вечером в гостинице Евгений робко подошёл ко мне, наговорил много лестного в мой адрес и вдруг, улыбнувшись, сказал:
– А ведь я не бескорыстно, я хотел бы предложить вам свои песни.
И когда он стал петь, я ему честно призналась:
– Ваши песни лучше вас никто не споёт!..
Вот так состоялось наше знакомство, так завязалась наша творческая и человеческая дружба. Впоследствии я перепела в концертах много Жениных песен, снялась с ними в кино и на телевидении, записала их на радио, включила в свои грампластинки. И неизменно от работы над ними испытывала истинное духовное удовлетворение, потому что эти песни открыли мне широкий простор для моего творческого самовыражения.
О Евгении Мартынове – композиторе и певце – можно говорить и писать много и с удовольствием. Но скажу коротко. Он жил, как творил – красиво и просто, ярко и талантливо. Он любил людей и отвечал добром на добро, неся людям свет и надежду. Горько и досадно осознавать то, что чудесный Женин голос не будет больше звучать на концертных эстрадах, давая крылья новым песням. Но я уверена, что его прекрасные, похожие на русских лебедей песни, разлетевшись по свету, будут дарить людям радость, а артисты и слушатели новых поколений найдут в них ещё больше красоты и достоинств, чем Женины современники. Ибо в этих песнях есть всё: и любовь, и верность, и боль, и улыбка. А самое главное, в них есть любовь к той Земле, которая его родила, – к России».
С Людмилой Зыкиной, поэтом Михаилом Пляцковским и народным артистом РСФСР Виктором Гридиным
После съёмок «Песни-87».
Слева направо: Марина Мигуля, Владимир Мигуля, Наталья Пляцковская, Оскар Фельцман, Евгений Мартынов
Иосиф Кобзон:
«Женя, мой дорогой земляк! Я вспоминаю фестиваль в Донбассе: мы все молодые, народ гостеприимный, доброта светится на лицах. От друзей узнаю, что тут же выступает какой-то молодой певец и композитор – по их словам, “музыкант – просто конец света!ˮ Я решил посмотреть на это чудо. И вот пришёл мой земляк (мы с Евгением выросли в Донбассе) – молодой, красивый, улыбчивый, запел свои песни. И сразу же стал близким и родным. Уж очень он был открытым и, я бы даже сказал, распахнутым для всех!..
Мне кажется, сердце Жени не выдержало сегодняшней озлобленности в обществе, чёрствости и равнодушия. Он жил для добрых людей и аккумулировал их доброту в своём творчестве. Погас источник света. Но, я думаю, в наших сумерках голос Жени, его песни помогали и помогают многим жить, бороться и надеяться».
Валентина Толкунова:
«С Женей мы были знакомы с 1972 года. Наша первая поездка, помнится, была на Дальний Восток. А концертная бригада состояла из молодых Жени Мартынова, Вали Толкуновой, Льва Лещенко, Светланы Моргуновой и Геннадия Хазанова…
Женя всегда был очень импульсивным, весёлым и добродушным человеком. Он умел ладить с людьми, умел шутить, умел быть коммуникабельным и иногда ужасно смешным.
Сейчас у нас очень мало положительной, “симпатичнойˮ энергии идёт от певцов и музыкантов. От Жени Мартынова такая энергия шла. И она вселяла в души людей огромную надежду на смысл и радость существования».
Илья Резник:
«Именно с ним – с Евгением Мартыновым – написал я свои счастливые песни, – так уж сложилась их “биографияˮ. На берегу Адриатического моря на чудесную Женину мелодию я сочинил “Яблони в цветуˮ, которые принесли нам с Женей первую удачу. Ко всему, что связано с этой песней, применимы слова “перваяˮ, “впервыеˮ: с неё мы начали своё сотрудничество, Женя первый из советских представителей участвовал в международном конкурсе эстрадной песни “Братиславская лираˮ, и впервые “золотоˮ присудили посланцу нашей страны. А потом была наша песня “Я тебе весь мир подарюˮ, которую спел в Сопоте Яак Йоала, и она тоже принесла победу… И так получилось, что последнюю песню Женя создал тоже на мои стихи – шутливую, милую, игривую “Марьину рощуˮ.
Последняя песня. Как тяжело это произносить! Как трудно поверить, что Женя, этот “большой ребёнокˮ, трогательный своей добротой, наивностью, непосредственностью восприятия мира – таким я всегда его видел – больше никогда не будет обсуждать со мной творческие и житейские проблемы, спорить, соглашаться. Никогда не раздастся в моём доме телефонный звонок и не прозвучат в трубке характерные Женины интонации: “Илюша, здорово! Давай увидимся – у меня классная мелодия для тебя!ˮ
Нет. Последняя песня… Последняя страница жизни…»
Владимир Мигуля:
«Говорят, что сквозь сердце поэта проходят все трещины мира. Женя в своём творчестве был истинным поэтом, и потому его сердце болело обо всём, что происходило вокруг.
В его песнях поёт наше время, наша молодость. В них поёт наша жизнь».
Римма Казакова:
«Женя – светлый, как ребёнок, – очаровал меня. Мне хотелось с ним работать. Чтобы хоть так прикасаться к чуду его творчества и восприятия мира.
Я любила его и люблю – как умного, сильного, доброго и добро творящего.
Я никогда не слышала от него плохого слова о товарищах по “ремеслуˮ. Он не умел завидовать – он восхищался чужим успехом!..
Только одну песню я успела написать с ним – “Медовый августˮ. И в этой песне так много доброты и тепла!»
Лев Лещенко:
«Я был свидетелем творческого начала Жени Мартынова, когда он, совсем молодой, покорил нас всех своим необыкновенно мягким, тембристым голосом, виртуозным владением фортепьяно. Громадной неожиданностью было ещё и то, что он пел для нас “своиˮ песни: писал их “на себяˮ, а пела их вся страна.
Личность по-настоящему талантливая, Женя находился в непрерывном поиске гармонии души и музыки – и это у него выходило великолепно.
Однако самым большим для всех нас являлось то, что он был красивым и нежным человеком».
Владимир Винокур:
«С Женей у меня связаны самые светлые минуты моей жизни. Потому что он, несмотря на своё величие и громадную популярность, был человеком “земнымˮ и обладал огромным чувством юмора – тем, что редко присуще людям с больным самолюбием (значит, у него оно было здоровым). Будучи в делах и творчестве человеком очень серьёзным, Женя не просто понимал шутку, но с удовольствием в ней сам участвовал, даже если она касалась его самого.
Женя навсегда останется в моей жизни и памяти светлым и добрым человеком – человеком с музыкой в душе и улыбкой на лице».
София Ротару:
«Я благодарю Бога за то, что Он подарил мне Женю Мартынова и его удивительные, чистые песни. Такие песни не забываются, так же как навсегда в моём сердце останутся те тёплые, дружеские отношения, которые связывали нас с ним по жизни.
Для меня Женя – это “Яблони в цветуˮ, “Отчий домˮ, “Баллада о материˮ… Для меня Женя – это моя “Лебединая верностьˮ».
Александр Серов:
«Первое прикосновение к творчеству Евгения Мартынова для меня произошло в 1975 году. Как человек глубоко эмоциональный, я был тогда просто потрясён его песнями “Яблони в цветуˮ и “Лебединая верностьˮ. Наверно, причина этого заключалась не только в достоинствах самих песен, но и в яркой исполнительской индивидуальности их автора, творчество которого, как певца, мне было очень близко – родственно и по манере исполнения, и по эмоциональной наполненности. Его пение буквально пронзило (образно выражаясь) мою душу!
Спустя 8 лет я познакомился с Евгением лично и до сих пор глубоко признателен ему за то, что он доверил мне, почти никому не известному тогда певцу, исполнение на Центральном телевидении своей песни “Эхо первой любвиˮ. Это фактически преобразило вскоре всю мою жизнь, заставило меня поверить в свои силы, помогло мне состояться как личности в эстрадной музыке.
Я благодарен Жене ещё и за то, что он всегда, до последних своих дней проявлял неподдельную заинтересованность и человечность по отношению ко мне и моему скромному творчеству.
Евгений Мартынов – это моя молодость, это мой путь, это для меня образец вдохновения и профессионализма на эстраде».
Екатерина Шаврина:
«Когда думаешь о Жене и его солнечном творчестве, душа наполняется теплом и светом.
Попросту говоря, Евгений Мартынов – это, без преувеличения, Есенин советской эстрады!
И пожалуй, к сказанному можно ничего больше не добавлять».
Краткая автобиография[2]
Я, Мартынов Евгений Григорьевич, русский, родился 22 мая 1948 года в городе Камышине Волгоградской области в семье служащих, участников Великой Отечественной войны.
В 1950 году наша семья переехала в город Артёмовск Донецкой области, где я в 1963 году закончил среднюю восьмилетнюю школу.
В 1965 году вступил в члены ВЛКСМ.
После окончания средней школы поступил в Артёмовское государственное музыкальное училище на дирижёрско-духовое отделение и закончил его в 1967 году.
В том же году поступил в Киевскую государственную консерваторию (на оркестровый факультет), но вскоре по семейным обстоятельствам был вынужден перевестись в Донецкий государственный музыкально-педагогический институт, который окончил досрочно (за 4 года) в 1971 году.
С 1971 года по 1972 год работал руководителем эстрадного оркестра Донецкого Всесоюзного научно-исследовательского института взрывобезопасного электрооборудования.
С 1973 года по 1976 год работал солистом московского эстрадного оркестра «Советская песня» при Государственном концертно-гастрольном объединении «Росконцерт». За эти годы принял участие в нескольких всесоюзных и международных конкурсах эстрадной песни (в качестве исполнителя и композитора) и стал их лауреатом.
В 1975 году переехал на постоянное жительство в Москву.
С 1976 года, занимаясь преимущественно творческой деятельностью, работал в издательстве ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», где состоял в штате до 1988 года музыкальным редактором.
В 1980 году принят в члены КПСС. В том же году удостоен звания лауреата премии Московского комсомола, а за год до этого стал лауреатом премии Калининского комсомола.
В 1984 году вступил в Союз композиторов СССР.
В 1987 году был удостоен звания лауреата премии Ленинского комсомола.
С 1988 года состою в штате редакции журнала «Крестьянка» (издательства ЦК КПСС «Правда») – музыкальным редактором-консультантом.
За период с 1973 года по настоящее время неоднократно выезжал за рубеж по официальным линиям Министерства культуры СССР, ЦК ВЛКСМ, общества «Родина», Спорткомитета, Союза композиторов, а также в составе туристских групп.
С 1978 года женат. Жена – Мартынова Эвелина Константиновна (в девичестве – Старенченко), украинка, 1959 года рождения, преподаватель московской вечерней музыкальной школы № 1, имеет высшее музыкально-педагогическое образование, беспартийная[3].
Сын – Мартынов Сергей Евгеньевич, 1984 года рождения.
Мать – Мартынова Нина Трофимовна, 1924 года рождения, русская, пенсионер, беспартийная, до ухода на пенсию по трудовой инвалидности работала секретарём-машинисткой в Артёмовском линейном суде Северо-Донецкой железной дороги.
Отец – Мартынов Григорий Иванович, 1913 года рождения, украинец, пенсионер, беспартийный, до ухода на пенсию вследствие инвалидности ВОВ работал учителем пения в артёмовской средней школе.
В настоящее время родители проживают в городе Артёмовске Донецкой области.
Е.Г. МАРТЫНОВ
27 июля 1989 г.
Вместо окончания автобиографии
(неопубликованные записки Евгения Мартынова)
Слово автораЧуть больше года оставалось прожить Евгению Мартынову с той даты, которая значится под приведённой выше автобиографией. Как и положено такого рода документам, автобиография написана сухим и недвусмысленно простым языком, констатирующим официальные факты из жизни человека. Факты максимально «заземлённые» и уплотнённые до объёма одной-двух страниц. И тем не менее этот далеко не художественный опус написан не чьей-то рукой, а самим «автором своей биографии», и потому может представлять ценность неизмеримо большую, чем пространные художественные домыслы сторонних биографов-наблюдателей.
За месяц до своей кончины композитор набросал на бумагу конспективные заметки-размышления (оказавшиеся для него последними) о происходивших вокруг переменах, о надеждах и сомнениях, о наболевшем. И, несмотря на то что стиль языка, темп повествования и, главное, цель написания этих заметок совершенно противоположны тем, которые наличествуют в автобиографии, они – написанные той же рукой – воспринимаются как своеобразная дописка к автобиографии, её логическое завершение.
В августе 1989-го
Прежде чем представить вниманию читателя последние публицистические записки брата, никогда до времени написания этих строк целиком не публиковавшиеся, я сделаю некоторые пояснения относительно причины их появления на свет и истории оформления в окончательном, то есть приводимом здесь, виде.
Летом 1990 года главный редактор журнала «Пульс» (правопреемника «Комсомольской жизни») предложил нам с Женей поделиться с читателями журнала своими раздумьями о происходивших тогда перестроечных процессах в советском искусстве и музыкальной эстраде в частности. Наш довольно объёмистый публицистический труд планировалось поместить в двух ближайших выпусках. Однако по объективным причинам – горьким для сотрудников журнала и трагическим для авторов – в начале сентября редакции пришлось спешно втиснуть «горящий материал» в уже верстаемый номер журнала вместо какого-то другого материала (наверно, только «дымящегося»). И наша статья-диалог вышла в очень сжатом, наскоро откорректированном виде и с Жениным портретом в траурной рамке. О том, в каком цейтноте верстался октябрьский выпуск «Пульса», можно судить по портрету: он был напечатан в обратной фотопроекции, или, говоря проще, с правым пробором на Жениной голове вместо левого.
Впоследствии, вчитываясь в исчёрканные конспективно-черновые записи, сделанные рукой брата и мной с его слов, отбрасывая свои, в данном случае не столь ценные мысли, я почувствовал, что слово Евгения Мартынова может быть так же интересно и полезно людям, как и его музыка, а «неопубликованные записки» по прошествии лет после смерти их автора остались не менее актуальными, чем были в год своего рождения. Поэтому я решил заново их скомпоновать и вынести на свет божий, адресовав как поклонникам Евгения Мартынова, так и всем почитателям отечественной эстрады и ценителям русской песни.
До настоящего издания «записки» не раз публиковались в сокращённой форме (в частности, общенациональной газетой «Культура» в 1991 году), выборочно цитировались в статьях, теле- и радиопередачах, посвящённых памяти и творчеству композитора, а также частично использовались при составлении буклетов и написании аннотаций к различным мемориально-культурным акциям, связанным с именем артиста.
«Единственный судья – совесть»Перестройка в политике, перестройка в экономике, перестройка в обществе, перестройка в культуре… Вольно или невольно участвуя в происходящих перестроечных процессах, мы всё серьёзнее и трезвее глядим на их результаты, словно дегустируем их плоды: так ли они сладки, как предвкушалось, и вообще, те ли это плоды, которые взращивались… Слов и проектов в воздухе всё больше, а дел и реализаций в жизни пока не так много, как хотелось бы. В прошлом многое наболело, а сегодня болит ещё сильнее. Старые ботинки, извините, жали, а новые еле на ногу налезают. Растопчутся ли? Станут ли новые песни милее старых? И кто творцы этих новых песен, ботинок, стратегий, идеологий?..
Как хочется верить, что наш нынешний разлад – реальность объективная и закономерная, но временная и переходная: весенний ледоход и паводок, после которых река жизни войдёт в своё естественное русло и её берега зазеленеют буйными травами и густой листвой, украсятся душистыми цветами и плодоносными деревьями! А люди, счастливые от воцарившейся гармонии и красоты, в ладном ансамбле друг с другом тоже запоют красивыми и стройными голосами красивые и чистые песни…
Душа мечтает, а разум – хочешь не хочешь – сомневается. Ибо если верно марксистско-ленинское определение искусства как «зеркала жизни», то, посмотрев вокруг, ловишь себя на мысли: недалеко же мы ушли от послевоенной разрухи «донэповских» времён! И песни почти те же, и побирающиеся инвалиды – как в «революционных» кинофильмах, и шапка для сбора подаяния – словно сохранившаяся с тех времён, и всё такое же вокруг безразличие к судьбе «нищего музыканта» – как со стороны Советов, так и со стороны Комитетов.
Сейчас, из-за множества трудностей, внезапно свалившихся на головы советских людей, из-за проблем самых разных, включая совершенно мелочные, ранее перед нами не стоявшие, как то: дефицит мыла и сахара (а также нотной бумаги), карточно-талонная система распродажи товаров, железнодорожный и воздушно-транспортный бум, – сейчас из-за всего этого интерес людей к серьёзному искусству заметно ослаб, и в эстраде усталые люди всё больше ищут временного забытья от житейских неурядиц, порой требуя только развлечений, увеселений и внешне эффектных зрелищ. Такая обстановка способствует восхождению фиктивных эстрадных «звёзд», дефективных рок-бунтарей и духовно бедных поп-идолов, которых, в свою очередь, искусственно раскручивают «акулы» нового бизнеса, интернационально именуемого «шоу», и преследуют при этом единственную, теперь даже не скрываемую цель – прибыль и только прибыль, любой ценой.
Убеждён, что на нашей почве – это недолговечные, преходящие явления, большей частью произрастающие не от родных корней, а занесённые к нам лихим ветром (вполне возможно, раздуваемым диверсионными спецслужбами из-за кордона, как ни покажется это кому-нибудь неправдоподобным). Но лучше пусть это будут просто издержки роста и происходящей перестройки – те самые щепки, которые летят при рубке леса.
Если же более конкретно и критически попытаться проанализировать современные процессы в эстрадном искусстве, сравнить сегодняшние и вчерашние «плюсы и минусы» в песенной культуре, то опять-таки однозначные выводы пока что делать трудно. В общем разбросе мнений, личных симпатий и антипатий, бытующих в стане моих коллег, для меня смешна позиция тех, кто с пеной у рта утверждает, будто вода в наше время была мокрее, а огонь горячее. Глупа и позиция других, утверждающих, что «совок» навсегда канул в Лету как хлам и профанация – вместе со своей культурой. Истина же, как ей и положено, всегда находится посередине. Она есть центр всех крайностей и ось всех круговоротов.
Ни в коей мере не противопоставляя себя обществу, а наоборот, чувствуя себя его неотъемлемой частицей, я полагаю, что нашему обществу (и человечеству в целом) не хватает прежде всего духовного богатства. Не открою новой истины, если скажу: человек богат добротой, а счастлив любовью. Этому учат и древние заповеди святых мудрецов, и трактаты философов, и классические произведения искусства. Однако многие концерты, призванные очищать и возвышать души, всё чаще превращаются в лучшем случае в дискотеки, а в худшем – в погромы после рок-фестивалей.
Эстрадные артисты нового поколения («новой волны», как теперь выражаются) всё реже ищут свой идеал в искусстве или пытаются создать имидж положительного героя в своём видении и понимании мира. Их творчество порой замыкается в кругу образов зла и насилия, глупости и вульгарности. Даже такие чисто профессиональные критерии и требования, как наличие голоса у певца или присутствие мелодии в песне, сейчас стали почти архаичными и вовсе необязательными. Ещё недавно слушатель, оценивая творчество исполнителя или автора, мог критически заявить: «Да у него же нет голоса» или «В этой песне нет мелодии». И такой слушательский приговор был чем-то вроде естественного отбора – отсева, начинавшегося уже с дворовой и школьной самодеятельности.
Сейчас же, когда на слушателей с эстрады обрушился буквально шквал хрипа и крика, шума и стука, я затрудняюсь утверждать, в какие времена было легче эстрадному артисту или автору-песеннику: в 70-е годы, когда я начинал свою карьеру, или нынче, когда, казалось бы, для свободного творчества нет преград. То были годы жёсткой цензуры, полновластия бюрократической машины, но одновременно, как ни странно, и годы компетентных художественных советов, большого внимания к художественным процессам, происходившим в обществе, внимания как «сверху», так и «снизу».
Хочется верить, что государственный эксперимент «Впервые без намордника» (прошу прощения за резкость) закончится в конце концов победой светлых сил, рождением нового, свободного, национального искусства. Однако это «новое» всё больше равняется на нэповские образцы типа «Мурки» или «Цыплёнка жареного», творческая свобода у некоторых артистов венчается снятием на сцене штанов (а то и нижнего белья), а понятие «национальное» для многих вообще звучит как «кантри» или «кантруха» и связывается скорее с прошлым, чем с настоящим, а тем более будущим. Да и русский язык многие поп- и рок-исполнители уже называют «совковым», считая языком будущего, конечно же, английский, а вернее – американский в вульгарно-уличном варианте.
«Национальное» в русском искусстве всегда было открытой и болезненной проблемой. Причём проблемой не для деятелей искусства – художников различных национальных корней и разного социального происхождения, слагавших и слагающих единую, «безгранично-многогранную» культуру, – а проблемой «деятелей вокруг культуры», опутывавших и продолжающих опутывать искусство призывами и лозунгами, разоблачениями и развенчаниями, классовостью и партийностью, самоокупаемостью и хозрасчётом, – бог знает какой ещё ерундой!