На краю стою
Наконец его обогнал армейский грузовик с крытым брезентовым кузовом, и солдаты, сидевшие в кузове, узнали Андрея, застучали по кабине водителя. Тот остановил машину.
Несколько солдат выпрыгнули из кузова, откинули задний борт, подняли в кузов Андрея и его кресло. И грузовик покатил вверх, к перевалу.
На перевале Андрей попросил высадить его. Солдаты спустили его вместе с креслом на обочину и уехали, а он откатил от шоссе к обрыву и остановился, глядя на горы, за которыми начинался рассвет.
Это было красиво! Мощно! Огромно!
Утреннее солнце, медленно восходящее за острыми снежными и ледяными вершинами Тянь-Шаня, сначала окрасило небо в нежно-сиреневые тона, затем добавило охры, потом – золота, и только тогда, когда огромная вселенная вобрала в себя эти краски, а небо стало бездонно прозрачным, только тогда сквозь узорчатый гребень Тянь-шаньских гор высветился пламенный край солнечного диска. Его Величество Солнце восходило над миром, и навстречу ему уже летели орлы и грифы, жаворонки и стрекозы.
Андрей сидел в кресле на высоком утесе Бричулинского перевала – вровень с острыми снежными вершинами, один в сияющем мироздании. Поднимаясь над ним, солнечный диск словно наполнял вселенную не только огнем своей исполинской топки, но и какой-то мощной органной музыкой, величественной и безграничной, как жизнь. И по сравнению с этими вечными горами, этими вечными ледниками и реками и этим вечным солнцем что наши мелкие беды, скандалы, неурядицы и даже увечья? Жить! Жить!!! Видеть небо! Слышать воду, бегущую по камням! Дышать ароматом трав и листьев! Жить и любить…
* * *…Она сидела за столиком на летней веранде кафе-мороженого «Алые паруса». Это было знаменитое в Привольске молодежное кафе на Золотом озере в городском парке. Упругой молодой походкой Андрей взбежал по арочному мостику от берега к кафе, стремительно прошел меж столиков к грибку, под которым она сидела с книжкой и мороженым, и с ходу громко спросил:
– У вас не занято? Можно сесть?
Соседи повернули головы на эту бесцеремонность.
Она пожала плечами:
– Садитесь.
Он сел и, не понижая голоса, тут же выпалил:
– Девушка, вам говорили, что у вас красивые глаза?
Она подняла глаза:
– У вас при себе «шапочки»? Н-ну… презервативы?
Соседи за соседними столиками изумленно раскрыли рты.
Андрей поперхнулся:
– Гм…
– Что? – спросила она.
– Нет, ничего. Мне нравится ваша прямота.
– А в сексе вам что нравится? Как вы любите?
Соседи остолбенели в шоке, но Андрей и Алеся не обращали внимания на соседей.
– Ну, это как поведет, – ответил он. – Я не знаю заранее…
– А я знаю, – сказала она уверенно. – Во-первых, мне нравится, когда мне покусывают вот здесь, за плечами. Я от этого так завожусь! До крика! Вас это смущает?
Кто-то из соседей возмущенно встал, ушел за администратором. Но они продолжали как ни в чем не бывало.
– Вообще-то, – сказал он, – у меня дома толстые стены. Но сейчас лето, окна открыты. А вы можете не кричать?
– Нет! – заявила она. – И еще я люблю, когда мне целуют грудь. У меня от этого просто крыша едет. Вы будете целовать мне грудь?
Он улыбнулся:
– Не знаю, я еще не видел ее.
– А я вам покажу. Вот, смотрите…
Она сунула руку за пазуху, соседи возмущенно зашумели, и Андрей не выдержал, вскочил:
– Пошли отсюда! Быстро!
Схватив Алесю за руку, он бегом потащил ее из кафе – и вовремя: навстречу им уже шли администратор с милиционером.
Но они с хохотом выскочили из кафе, пробежали по арке навесного мостика.
– Дуреха, ты доиграешься! – говорил на ходу Андрей, обнимая Алесю.
– Ты проиграл! – хохотала она. – Ты струсил!
– Я подписал контракт с армией. Еду зарабатывать нам на квартиру.
– Я с тобой.
– Нет, эта Гюльфара хрен знает где – в Средней Азии.
– Если ты меня не возьмешь, я тоже завербуюсь. К подводникам.
…И снова Андрей побирался на своей «точке» – на перекрестке проспекта Свободной Азии и улицы Алишера Навои. Пот градом катил по его лицу, волосы слиплись, выхлопы газов забивали дыхание. Ослы и верблюды, проходя, роняли «лепешки» на мостовую. Но руки в изодранных перчатках с обрезанными пальцами продолжали толкать колеса инвалидного кресла – навстречу «нестиям», «Жигулям» и иномаркам, чиновникам и бандитам, хамам, жмотам и щедрецам. Цена каждого выпрошенного рубля, доллара и гюльфаринки – виртуозная эквилибристика на инвалидном кресле в узком проходе меж двух потоков транспорта…
А где-то в небе очередной пассажирский «Як-40» привычным курсом пролетел меж горных пиков, снизился над Гюльфарой и зашел на посадку, приземлился в местном аэропорту. Пассажиры – и среди них сорокапятилетняя русая женщина с двумя сумками в руках – спустились по трапу. Оглядываясь на горы и потея от жары, женщина вышла на привокзальную площадь, заполненную торговой среднеазиатской толчеей и шумом, разномастными машинами и нахрапистыми местными таксистами.
Поколебавшись, женщина сдалась одному из них и села в раздолбанную пыльную «девятку» с гордой надписью «ВИП-ТАКСИ».
Спустя полчаса «ВИП»-такси, сделав крюк через полгорода, остановилось у дома Андрея и Алеси. Счетчик показал 200 гюльфари. Русая женщина, отвернувшись от таксиста, достала из потайного, на теле, загашника сто российских рублей и отдала водителю.
– А чаевые? – сказал тот.
– Воду пей. «Чаевые»! – усмехнулась женщина, выходя из машины.
Таксист, выругавшись, уехал, обдав клубами пыли и женщину, и детей, игравших возле дома.
Женщина спросила у этих детей, где живут Стаховы, дети показали, и женщина вошла в подъезд, постучала в квартиру на первом этаже. Но никто не ответил. Женщина тронула дверь, и та открылась. Она осторожно заглянула внутрь, сказала негромко:
– Алло! Кто дома?
Никто не ответил.
Женщина вошла, поставила сумки на пол, оглядела крохотную прихожую и – через дверь – кухню-гостиную с фотографиями на стенах. На одном из этих фото была она сама, только чуть моложе, а на других – молодожены Андрей и Алеся…
Женщина сняла пыльные туфли и, не найдя тапочек, босиком прошла в квартиру. Но едва она заглянула в спальню, как Алеся, спавшая там после работы, разом – словно от толчка – открыла глаза.
– Мама?!
Стоя в двери спальни, женщина разглядывала свою дочь.
Алеся рывком села в кровати, сказала испуганно:
– Ма, чё случилось?
Но женщина продолжала молчать.
– Ма, я его не брошу, – предупредила Алеся.
Мать не отвечала.
– Зачем ты приехала? – спросила Алеся.
– Я не приехала, – негромко сообщила мать. – Я прилетела.
– Все равно! Я его не брошу, имей в виду!
– Ну хорошо, хорошо. Я же еще ничего не сказала… – мягко произнесла женщина и подошла наконец к Алесе. – Доченька…
Они обнялись.
– Мама, только не надо! – снова сказала Алеся. – Я знаю, зачем ты прилетела. Но я не могу… Я не могу его бросить…
Женщина погладила дочку по голове, сказала вкрадчиво, как больной:
– Милая, думаешь, я не понимаю?..
Но Алеся резко оттолкнула мать.
– Нет, мама! Всё! Я не хочу слушать! Вы меня достали! Все!
– Я же еще ничего не сказала…
– Уже сказала! Уже! Я люблю его, понимаешь?!
– Конечно, понимаю, – снова мягко сказала женщина. – Но он же… А тебе нужны дети, тебе двадцать лет…
– Хватит! Я это слышу каждый день! Уезжай!
Женщина обиженно поджала губы:
– Ты чё? Я из Донецка летела…
– Ты не можешь тут быть! Ты будешь смотреть на него! А он же все понимает! Он сделает что-нибудь с собой! Пожалуйста, уезжай! Прошу тебя!
– Что? Прямо сейчас? – изумилась женщина.
– Да! Сейчас! Сейчас, пока его нет! Где твои вещи?
– Ну знаешь! Ты все-таки думай, что говоришь! Я двое суток в дороге…
– А ты у меня спросила? – выкрикнула Алеся. – Ты же приехала увезти меня! Вот тебе! Это ты отца бросила, и он спился…
– Он еще раньше пил, – сказала женщина.
– А твоя мама дедушку бросила, и он в забое метаном надышался! Я порву эту генетику! Я не брошу Андрея!!! Не брошу!!!
Этот крик вырвался из открытых окон, и дети, игравшие во дворе, услышав его, перестали играть, застыли на месте.
И только когда Алесина мать вышла из подъезда со своими сумками и, глядя в землю, пошла к автобусной остановке, дети, проводив ее осуждающими взглядами, вновь запрыгали по «классам».
А в квартире Алеся, упав на колени, негромко выла:
– Господи! Что мне делать?! Я не хочу другого! Я мужа хочу!
В горном кишлаке, во дворе, затененном подвесным виноградом, юный гончар в яркой тюбетейке босой ногой вращал гончарный круг, вытягивая на нем высокое горло глиняного кувшина. Рядом разгуливали куры, гулькал индюк и маленький ослик помахивал хвостом, отгоняя назойливых мух.
А в тени крепкого инжирного дерева слепая ясновидящая старуха водила рукой по лицам Андрея и Алеси.
– Я вижу важное известие… Потом деньги… А потом… Ой! Трое детей!
Андрей отшатнулся.
– Дура, что ты несешь?
– Почему дура?! – обиделась старуха. – Я хорошо вижу. У вас будут два мальчика и девочка…
– Да пошла ты!
Резко развернув свое кресло, он покатил со двора к поджидавшему их такси. Алеся побежала за ним.
– Эй, а деньги?! – крикнула старуха.
Алеся догнала Андрея.
– Андрей, так нельзя, мы должны заплатить…
– За что? – выкрикнул он на ходу. – За то, что ты родишь не знаю от кого?!
А юный гончар, внук ясновидящей, подошел к своей бабке, зашептал ей что-то на ухо.
Но та изумленно воскликнула:
– Да она от него родит! Клянусь! Я же вижу!
Нестерпимое солнце огненным шаром висело над Гюльфарой.
«Форд» учительницы Фирузы выехал на тот перекресток, где побирался Андрей, и притормозил. Фируза огляделась по сторонам.
Мимо нее катили машины, гудели, останавливались у светофора и ехали дальше. Но Андрея нигде не было видно.
Фируза подошла к мальчишке, торгующему горячими лепешками, упрятанными в детскую коляску, спросила, где Андрей, но пацан лишь развел руками.
Тем не менее еще через час «форд» остановился у дома, где жили Андрей и Алеся. Фируза вышла из машины, поговорила с женщиной, выбивавшей ковер, и зашла в подъезд. Но, как и матери Алеси, никто не ответил на ее стук. И она толкнула дверь:
– Можно?
Странный беспорядок открылся ее глазам – в прихожей перевернутое инвалидное кресло, пыль, на полу гимнастерка с медалями, а на стуле коробка с недоеденной пиццей и мухами над ней. И тишина.
Фируза осторожно зашла в квартиру, свернула на кухню и… в ужасе отшатнулась, наткнувшись на Андрея, валявшегося на полу рядом с пустой бутылкой водки. Действительно, сверху это тело без ног с оголенными культями и мозолями под коленями производило ужасное впечатление. Фируза застыла от неожиданности и только теперь встретилась взглядом с глазами Андрея. На небритом лице со спутанными и нечесаными волосами алкаша его совершенно трезвые (и оттого еще более ужасные) глаза смотрели на нее снизу вверх и – в упор. Просто два клинка, режущие болью своего отчаяния.
– Что с вами? Вам помочь? – наклонилась к нему Фируза.
– Да. Помоги, – произнес он хрипло.
– Как? Вас поднять? – Она оглянулась в поисках стула или кресла.
– Нет.
– А как? Где ваша жена?
– Закрой окно.
Фируза послушно подошла к открытому окну и закрыла его.
– Плотнее, – сказал он и сел на полу.
Фируза притянула створки плотнее.
– Так?
– Да. Спасибо. А теперь включи газ и уходи.
– Псих! – возмутилась она и тут же распахнула окно. – Где твоя жена?
– Я ее выгнал.
– Что-о?! Как выгнал?
– А так, – сказал он с хмельной самодовольной усмешкой. – По-хорошему не уходила – набил морду и выгнал.
– Идиот…
– Нет, я Чинарик! – закричал он. – Зачем ты меня спасла? Что я могу? Это? – Он показал ей палец. – Сделать тебе?
Фируза резко повернулась и пошла прочь из квартиры.
А он в истерике все кричал ей вслед:
– Да! Я Чинарик! Обрубок! А ты думала – герой? Нет! Иди и скажи своим детям, что герой повесился!
Выходя, Фируза хлопнула дверью, но тут же вернулась, на пороге нервно открыла свою сумочку.
– Ну? Что еще? – закричал Андрей. – Зачем пришла?
Фируза выхватила из сумочки несколько газетных вырезок, швырнула их на пол и выбежала из дома.
Сидя на полу, он слышал, как за окном заработал мотор ее «форда» и как укатила машина. Не вставая, на локтях он подполз к одной из газетных вырезок, прочел заголовок:
КИТАЙЦУ ПЕРЕСАДИЛИ ДОНОРСКИЙ
ДЕТОРОДНЫЙ ОРГАН
Врачи китайского города Гуанчжоу провели операцию по пересадке донорского пениса. Операция по пересадке органа, взятого у двадцатилетнего погибшего донора, продолжалась 15 часов и завершилась полным успехом. Спустя 10 дней после операции было отмечено полное восстановление кровоснабжения пересаженного органа, у больного нормализовалось мочеиспускание, восстановилась эрекция…
Андрей остолбенело перечитал текст еще раз, затем поспешно переполз на локтях к следующей вырезке и прочел:
ИНДИЙСКИЕ ВРАЧИ ПЕРЕСАДИЛИ ПАЦИЕНТУ ПЕНИСХирурги из больницы города Калькутта осуществили успешную операцию по пересадке пениса. Пенис был взят от ребенка, родившегося с двумя аналогичными органами, и пересажен мальчику, не имеющему ни одного. Операция по пересадке заняла три часа. Родители спасенного для нормальной жизни ребенка объясняют случившееся Божьим промыслом. Сейчас врачи несут бессменную вахту у постели обоих поправляющихся детей…
Минут через двадцать он уже что есть сил катил по улицам Гюльфары. Без медалей, расхристанный, в помятой гимнастерке, под обжигающим солнцем. Но это было не важно! Так на фронте идут в лобовую атаку, так Рокки шел на ринг, так Ромео летел к Джульетте! Гудели и шарахались встречные машины, матерились водители, палило солнце – Андрей, не обращая внимания ни на что, ожесточенно толкал колеса своего кресла и знакомым путем спешил в центр города.
Вены вздувались на шее, мускулы – на плечах…
Гимнастерка взмокла от пота…
Наконец он на всех парах подкатил к парадному входу казино «Памир».
– Куда? Стой! – сказал охранник Билл.
– К жене!
– Ее тут нет.
– Как нет?
– А мы ее уволили. Еще вчера, – усмехнулся Билл. – Пришла с фонарем под глазом – кто ж ее будет держать?! Так что вали отсюда, Чинарик!
– Козел… – отъезжая, бросил ему в сердцах Андрей.
– Что?! – возмутился вспыльчивый Билл. – Я те счас рыло намылю!
Андрей резко повернул к нему кресло, по-боксерски поднял кулаки:
– Ну давай! Давай! Иди сюда!
Но Билл отмахнулся:
– Да пошел ты!..
Через час Андрей устало катил по кривым и пыльным окраинным улицам.
Навстречу ему плелись ишаки, груженные тяжелыми мешками, ехали раздолбанные «Нивы», армейские вездеходы, инкассаторский броневичок…
Потом асфальтовая мостовая закончилась, а по пыльной грунтовой дороге колеса его инвалидного кресла проходили с трудом, и он уже начал выбиваться из сил. Но никто не обращал на него внимания, и он продолжал устало толкать колеса своего кресла руками, на которые, в спешке покидая квартиру, он позабыл надеть перчатки. Теперь руки были уже оцарапаны, кровоточили. Но он все катил – вдоль какого-то грязного арыка, глухих глиняных заборов, над которыми торчали ветки алычи, тутовника и карагачей, и – наконец! – все ближе к небольшому восточному рынку. Тут, перед воротами рынка, стало куда многолюднее и ярче: с бесчисленных повозок, лотков и прилавков торговали пестрой восточной мелочью, фруктами, арбузами, кумысом, солнцезащитными очками, носками, хамсой, пестрыми халатами и еще бог знает чем. Среди этого многолюдья шныряли парни в джинсах и пестрых тюбетейках. Почти не таясь, они громким шепотом предлагали встречным мужчинам и женщинам: «Анаша, гашиш, героин. Двинуться хочешь?.. Анаша, гашиш, героин. Всё есть, двинуться хочешь?..»
При входе на рынок, у ворот, еще не старая таджичка сидела подле тандыра, отбивала тесто и забрасывала его в тандыр, на раскаленную внутреннюю стенку.
– Лепешки! Лепешки! Горячий лепешки!
Андрей миновал рынок и соседнюю с ним чайхану над арыком. И насторожился – в чайхане, в глубине, под тенью миндального дерева сидели Лысый и чабан Файзи, пили чай. Увидев проезжавшего по улице Андрея, Лысый, прервав разговор, обменялся коротким взглядом с чабаном и жестом подозвал двух парней, стоявших у него за спиной, отдал им короткое приказание.
Андрей, конечно, заметил это, но деваться ему было некуда, и он, не подавая виду, прокатил дальше.
Два парня, сунув руки в карманы, вышли из чайханы и не спеша пошли следом за Андреем, выжидая, когда он отъедет подальше от рынка. Затем, когда он свернул за угол и выкатил на безлюдную окраину, побежали за ним, на ходу выдергивая из карманов обнаженные «финки».
Казалось, сейчас они на бегу всадят ему ножи в спину.
Тут Андрей резко развернул свое кресло им навстречу и не то зарычал, не то взревел, как безоружный дикарь при нападении тигров.
От неожиданности парни отскочили, но тут же, ухмыляясь и забавляясь, стали дразнить его своими ножами, подходя все ближе. Как загнанного зверя. А он, как затравленный зверь, крутил свое кресло то навстречу одному, то навстречу другому. И ревел обреченно.
Неожиданно послышался рев мощного мотора, из-за угла выскочил армейский БТР, на полной скорости он летел по улице, и казалось, сейчас он просто раздавит и Андрея, и его палачей.
Парни с ножами бросились наутек.
БТР, гася скорость, свернул в двух шагах от Андрея и врезался в глиняный забор. Из вездехода выскочили двое дюжих погранцов, одного из них Андрей тут же узнал – это был рыжий увалень, с которым он лежал в госпитале. Оба стали орать на Андрея:
– Какого хрена ты один тут ездишь, мудак?! Мы еле успели! Они б тут тебя зарезали на хрен!
Андрей чуть не прослезился.
– Спасибо, ребята. А как вы тут?..
– Нас вчера с границы дернули, в Россию отводят, – сказал Рыжий и показал на вышку, торчавшую поодаль: – Вон наша база! Мы тебя еще когда засекли! Думаем, куда он едет, блин?! Ты куда едешь?
Андрей кивнул на дом за глинобитным забором, в который врезался БТР:
– Сюда. Жену ищу. – И крикнул через забор: – Анжела! Анжела! – И объяснил десантникам: – Тут у жены подруга живет. – И снова закричал: – Алеся! Анжела!
Но его не слышали – на заднем, за низеньким домом, дворе гремела телепередача «Жизнь прекрасна». Маленький телевизор, по которому шла передача, стоял на открытом окне, а под окном Анжела и Алеся чистили от косточек вишню и кизил и в медных тазиках варили на керогазах варенье.
– Ты на себя посмотри, ты себя в зеркале видела? – говорила при этом Анжела. – В гроб и то лучше кладут.
– Отстань… – отмахнулась Алеся.
– Да не отстану я! Сколько ты будешь мучиться? И зачем? У меня же средство есть. – Из кармана своего сарафана Алеся достала пакетик, ложку и шприц. – Один укольчик – и всё, и жизнь прекрасна! Будешь?
Алеся вздохнула:
– Давай.
– Умница!
Анжела поцеловала Алесю в голову, высыпала в ложку белый порошок и стала греть ложку на огне своей зажигалки.
Тут, в паузе между песнями передачи «Жизнь прекрасна», вдруг прорвался крик Андрея.
Алеся шепотом попросила Анжелу:
– Меня нет. Иди скажи, что меня нет.
Анжела бережно отложила ложку, обошла дом по выложенной камнями дорожке и вышла из калитки на улицу, сказала елейно:
– Ой, Андрюша! А ее нет. С чего ты?.. – Но, увидев свой забор, в который врезался БТР, закричала десантникам: – Вы что, охренели?! Вы забор сломали! Я вас судить…
– Да ладно, золото! – приобнял ее Рыжий. – Ты ж такая красавица…
– Убери руки, хмырь! – вырвалась Анжела и закричала во двор: – Аля! Алеся! Звони в милицию!
– Ну зачем милицию? – сказал Рыжий. – Ну слегка наехали. Глиной замажешь. Хошь, мы тебе поможем? Всем взводом поможем. – И включил рацию, сказал в микрофон: – База! База! Я седьмой! Прием!
– Я первый, прием, – хриплым басом ответила рация.
– Тут одной красавице нужно взводом помочь, – сказал Рыжий. – Прием.
– Да вижу я ее, – ответила рация. – Счас роту пришлю. Прием!
Рыжий снова приобнял Анжелу:
– Ну? Видишь? Счас всё решим…
Анжела оттолкнула его:
– Руки!
Тут из калитки вышла Алеся и увидела Андрея – совершенно измочаленного. Их взгляды встретились. Андрей, из последних сил толкнув колеса своего кресла, покатил к Алесе. Казалось, он сейчас грохнется о камни колесами кресла и выпадет из него. Алеся бросилась ему навстречу, поймала его в распахнутые руки.
– Подожди. – Он достал из кармана гимнастерки несколько газетных вырезок. – Читай!
– Ты хоть представляешь, сколько это может стоить? – спросила Алеся.
В крохотной ванной, совмещенной с туалетом, Андрей, блаженно закрыв глаза, расслабленно лежал в ванне по плечи в воде. Алеся мыла ему голову, потом – мочалкой – плечи и спину.
– Нет, – сказал он. – Но не дороже жизни. Подстриги меня.
В центре города в интернет-кафе Фируза и Алеся сидели у компьютера, искали сайты и телефоны китайской и индийской больниц, где были сделаны сенсационные операции.
Андрей сидел позади них в инвалидном кресле, напряженно ждал.
– Есть! – сказала наконец Фируза, списала с экрана телефон индийской больницы и тут же набрала этот номер на своем мобильном телефоне. – Good morning! My name is Feiruza, I’m calling you from abroad. May I talk to general manager of your clinic?.. Well, I would like to know, how much may it cost. The same surgery you performed recently on the seven-month boy… Yes, that is right… Yes, transplantation… No, to adult person, wounded… How much?![1]
Огорченно дав отбой, она опустила глаза.
– Сколько? – хрипло выдохнул Андрей.
– Сволочи… – сказала Фируза.
– Сколько?!
Фируза подняла глаза.
– Двести тысяч.
– Долларов? – изумилась Алеся.
Фируза молчала.
– А в Китае? – спросила Алеся.
Но Андрей уже развернул кресло и выкатил из кафе на многолюдную улицу с ювелирными магазинами, бутиками и восточными коврами у входов в дорогие рестораны. Стоял по-летнему светлый вечер, но жара уже спала, в воздухе плыл запах цветущего жасмина, спелого тутовника и по-южному огромных роз. По мостовой катили дорогие иномарки, а по тротуару фланировала модно одетая публика.
Навстречу этой публике катил Андрей с окаменевшим лицом и застывшими от безнадеги глазами. Фируза и Алеся медленно шли сзади.
Инкассаторский броневичок стоял у казино «Мираж», охранники в камуфляже и с автоматами преграждали дорогу пешеходам, инкассатор с тяжелым брезентовым мешком быстро прошел в казино…
– Ну, я думала, пять тысяч, ну десять. Я бы в школе пошла по родителям, – говорила на ходу Фируза и вдруг остановилась от новой идеи. – А может, через газету? Объявить сбор денег…
Алеся усмехнулась с сарказмом:
– Сбор денег на ЧТО?
Фируза, обескураженно выдохнув, двинулась дальше.
Алеся замедлила шаг у витрины магазина «Одежда для малышей». Тут ей навстречу вышла из магазина молодая мать с легкой детской коляской-строллером, в которой сидел полуторагодовалый малыш. Весело болтая ногами, он сосал палец и с интересом разглядывал Андрея в его инвалидном кресле. Андрей невольно посмотрел на болтающиеся ноги малыша.
Две молодые женщины – Алеся и мать ребенка – как-то разом углядели эту сцену, посмотрели друг другу в глаза и… Алеся, опустив взор, медленно прошла мимо. Но не удержалась и через несколько шагов оглянулась на эту счастливую мать с ребенком.
* * *На рассвете, когда над городом летел протяжный крик муэдзина и Алеся еще спала, Андрей выехал в инвалидном кресле из дома – как и прежде, в гимнастерке и при медалях. Прокатив привычным путем к центру города, он только на минуту задержался у ворот мясокомбината, поговорил с пожилым вахтером в стоптанных валенках. Тот поначалу отрицательно качал головой, потом пожал плечами. Но Андрея, как видно, устроил и такой ответ, он воодушевленно отъехал и в этот день с еще большим рвением попрошайничал в потоках машин на своем перекрестке.
А к вечеру, устало отъехав в какую-то подворотню, пересчитал выручку. Она была рекордной, но по дороге домой он вновь остановился у ворот мясокомбината и всю эту выручку отдал вахтеру. Тот снова пожал плечами и впустил Андрея на территорию мясокомбината, через двор и мимо разделочной пилы провел в цех забоя и разделки скота.
Здесь было темно и пусто.
Вахтер показал Андрею какой-то закуток, где Андрей мог спрятаться. Они закурили.
– И будешь тут всю ночь сидеть? – спросил вахтер. – На хрена тебе это надо?
– А ты, когда с бабой, кайф ловишь? – ответил Андрей.
– Спрашиваешь!
– А я уже нет. У меня другой кайф – смотреть, как овец режут, кур, коров. У меня от этого крыша плывет.