Пиратский остров; Молодые невольники

Глава I. Американская тюрьма

Уже много лет минуло с тех пор, как нога моя в первый раз ступила в долину Миссисипи. Я прибыл туда молодым и полным энтузиазма путешественником, и двигала мной исключительно жажда приключений.

И вскоре я убедился, что это то самое место, где эту жажду легко удовлетворить. Среди дивной и величественной природы этой страны, среди ее кипящих жизнью городов и прихотливого смешения рас и характеров редкий день проходил без какого-нибудь интересного случая, редкая неделя – без памятного эпизода. Теперь, когда я вспоминаю прошлое, некоторые из этих эпизодов, имевших тогда для меня особенное значение, живо встают в моей памяти и принимают свойственную воспоминаниям романтическую окраску.

Многие из них могут показаться невероятными читателю, не знакомому с нравами и обычаями племен, населявших в описываемое мною время долину Миссисипи. Тогда Дикий Запад еще не отодвинулся от великой реки, и ее города еще не перестали служить убежищем отбросам общества, не признававшим никакого закона, кроме закона «око за око», никакого суда, кроме суда Линча.

Вопреки большинству путников, следующих по долине Миссисипи, я начал свое путешествие не с севера, а с юга, то есть с устья реки. Первый город, где я остановился, был Новый Орлеан.

Я приехал туда уже поздней весной. Через некоторое время на дверях прибрежных домиков показались красные кресты. Это означало, что эпидемия «болотной лихорадки», свирепствующая здесь каждое лето, уже появилась.

Я счел благоразумным распроститься с этим любопытным городом, решив вернуться туда, когда первые холода прогонят болезнь, и направился далее на север, останавливаясь то там, то здесь, по воле случая или по собственному желанию. Так я добрался до Огайо, и следуя вверх по течению этой реки, оказался в столице штата Теннесси.

Путешествие это длилось довольно долго, к тому времени кроны деревьев подернулись желтым и листья стали облетать.

В «Городе утесов»[1] я не задержался. Решил вернуться на юг, но уже не на пароходе, как прибыл сюда, а верхом. Этот способ передвижения я предпочел потому, что так легче познакомиться со страной, через которую проезжаешь.

Запасшись выносливым конем и приторочив позади седла небольшой саквояж, я пустился в дорогу. Мне предстояло долгое путешествие, настолько долгое, что скажи я, какое расстояние мне нужно было проехать до цели, меня бы обвинили в преувеличении или, по крайней мере, сочли бы хвастуном.

К такому же выводу и пришел один путник, который нагнал меня вскоре по дороге.

Не успел я отъехать и нескольких миль по пыльному тракту, как означенный всадник поравнялся со мной и молча поехал рядом. Под ним был иноходец, и он легко мог бы меня обогнать, но, видимо, нарочно сдерживал коня. Я исподволь оглядел попутчика. На нем были куртка и брюки из белого льна, на голове широкая панама, на ногах – изящные сапоги.

«Плантатор. Или сын плантатора», – подумал я, поскольку молодому человеку явно не исполнилось еще и двадцати.

Мы молча доехали до каких-то домов, стоявших справа от дороги. Тогда незнакомец первым прервал молчание.

– Это тюрьма, – сказал он, видя, что я разглядываю здание. – Вы, конечно, там были?

Вопрос показался мне настолько странным, что я невольно рассмеялся. Однако я понял, что он просто не совсем точно выразился и вовсе не хотел сделать на мой счет какое-нибудь оскорбительное предположение. Поняв, в свою очередь, какой смысл можно придать его вопросу, он тоже засмеялся.

– Виноват, – сказал он. – Но вы, вероятно, поняли о чем я. По-видимому, вы иностранец, и я подумал, что вам интересно познакомиться с тюрьмой одного из американских штатов.

– Благодарю вас, – ответил я. – Я действительно иностранец и, кроме того, турист. Я был бы вам признателен, если бы вы мне о ней рассказали.

– С удовольствием. Не хотите ли посетить ее? Я знаком с начальником тюрьмы. Это довольно интересно – один Маррел чего стоит!

– Кто он, этот Маррел?

– Вот и видно, что вы не из Теннесси. Его здесь все знают. Знаменитый пират и бандит с Миссисипи! Он приобрел печальную известность на реках и дорогах. На его совести десятки убийств; три или четыре из них вполне доказаны, но тем не менее его приговорили всего к десяти годам, и ему теперь осталось отсидеть всего четыре. Не хотите ли на него взглянуть?

– Да лучше на него посмотреть в тюрьме, чем встретить на дороге, – ответил я.

Мы свернули и поехали к тюрьме. Нас очень любезно принял сам начальник и показал все здания. Они были похожи скорее на какую-нибудь обширную фабрику, чем на тюрьму. Тут были представлены едва ли не все отрасли промышленности. Мы увидели и шляпников, и портных, и сапожников, и слесарей, и кузнецов, и булочников. Нам даже показалось, что все эти люди были всецело поглощены своим мирным трудом.

Среди кузнецов мне показали убийцу Маррела. Хотя лицо его покрывал слой угольной пыли, по выражению его я понял, что оно вполне соответствует ужасной репутации злодея.

Мне рассказали его историю. Изначально он был кузнецом, но променял свое ремесло на более прибыльное занятие и стал промышлять пиратством, но не где-нибудь в открытом море, а в долине Миссисипи. Вместо кораблей добычей ему служили плоты, шлюпки и барки, шедшие с грузом в Новый Орлеан или возвращающиеся с вырученными за товары наличными. Поймать Маррела было очень трудно, а уличить – еще труднее. Сообщников у него насчитывались десятки. Среди них были коммерсанты, плантаторы, мировые судьи и даже лица духовного звания.

Потому его и приговорили к заключению всего на десять лет, хотя он и совершил раз в десять больше разбоев и убийств.

Я никогда не забуду отвращения, с которым смотрел на этого дьявола в человеческом обличье. К счастью, в тюрьме я пробыл недолго и почувствовал какое-то облегчение, когда сел на лошадь.

Но несколько фактов стали мне вознаграждением за этот жуткий визит.

Я понял, что если труд в тюрьме и не перевоспитает преступника, то хотя бы избавит честных граждан от многих неприятностей.

Эту истину я уяснил себе далеко не сразу после упомянутого визита. Тогда я был слишком молод, беззаботен, и меня мало волновали вопросы политической экономии.

Лишь спустя много лет я понял смысл перевоспитания трудом. Поймут ли это и другие государства и последуют ли примеру штата Теннесси?

Глава II. Любезное приглашение

– А теперь куда вы поедете? – спросил мой спутник, когда мы снова выехали на тракт.

– В Новый Орлеан.

– Верхом?

– Верхом.

– Но ведь отсюда тысяча миль! Это займет по меньшей мере месяц пути! На пароходе и то нужно плыть целую неделю.

– Я знаю.

– О, видимо, на то у вас есть свои причины. Вы, наверное, занимаетесь торговлей?

Он взглянул на мою дорожную сумку, но это не сильно помогло. Она совсем не походила на кладь коммивояжера.

– Нет, – ответил я, – к сожалению, не могу сказать, чтобы причина, по которой я избрал этот способ путешествия, была так серьезна.

– Я знаю, – продолжал незнакомец, – что многие ездят верхом до Мемфиса, когда Камберленд мелеет и нельзя найти лодки; но верхом до Нового Орлеана… Признаюсь, я не верю своим ушам. Вы, вероятно, шутите?

– Вовсе нет!

– Простите меня за нескромность и настойчивость. Я спрашиваю потому, что мне кажется невероятным предпринимать такое длинное и тяжелое путешествие без важных причин.

– С удовольствием постараюсь объяснить причины моего решения. Я приехал из Нового Орлеана в Нэшвилл на пароходе. Все, вынесенное из этого путешествия, я мог бы узнать, если бы сидел в своем номере в любой гостинице. А мне хочется познакомиться ближе с вашей прекрасной страной, потому я и еду верхом. А с парохода что увидишь?

– О, теперь я вас понимаю! Без сомнения, вы правы. Так как вы незнакомы с нашей страной…

– Совсем незнаком, – подтвердил я.

– И так как вы путешествуете лишь для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, то вы, конечно, не особенно торопитесь. Я уже показал вам тюрьму штата Теннесси; надеюсь, вы позволите мне теперь показать вам нечто менее мрачное: хлопковую плантацию, например… Но, может, вы их уже видели?

– Нет.

– Отлично. Я уверен, что это вас заинтересует.

– Благодарю, – ответил я, – тем более что мне и так хотелось посмотреть на такую плантацию.

– Вы позволите мне теперь показать вам нечто менее мрачное

Любезность моего спутника очаровывала меня все больше и больше.

– Итак, если вы согласны, я буду счастлив показать вам мою плантацию, или, вернее, плантацию моего отца. Она не очень велика. Тут вообще нет таких больших имений, как на юге, в Алабаме или в штате Миссисипи. Мы на самом севере зоны, еще пригодной для обработки хлопка, и потому хлопок часто страдает от морозов. Но все же вы сможете составить себе точное представление о главном богатстве Теннесси. Я же с большим удовольствием послужу вам гидом.

Я не колеблясь принял это любезное приглашение – случай осмотреть плантацию, который я искал и сам, не стоило упускать.

Я уже детально осмотрел на юге сахарные и табачные плантации, но не имел ни малейшего представления о разведении и обработке хлопка, который составляет главный предмет торговли южных штатов.

Я поспешил еще раз поблагодарить своего спутника за любезность, тем более что он меня совсем не знал.

Он загадочно усмехнулся в ответ на мои слова и произнес:

– Я, может быть, нехорошо сделал, не сказав вам сразу, что вы мне, если позволите, не вполне не знакомы, хотя я знаю вас только по рассказам.

– По рассказам? Но что вы могли обо мне слышать?

– Мне кажется, по крайней мере, что я вас узнал. Если не ошибаюсь – вы плыли около месяца тому назад вверх по Миссисипи на пароходе «Султанша»?

– Совершенно верно.

– Не заметили ли вы среди ваших спутников молодой девушки – ее зовут мисс Вудли?

Я не забыл мисс Вудли уже хотя бы потому, что, однажды увидев, ее нельзя было забыть. А я имел возможность видеть ее довольно часто, так как проплыл с ней на одном пароходе более тысячи миль. Она села на пристани, расположенной по Миссисипи ниже Виксбурга. До пристани ее сопровождал брат, а потом она плыла одна до Нэшвилла, пересев, так же как и я, на другое судно в устье Камберленда. Но хотя она и путешествовала одна, нельзя было сказать, что она одинока. Как на «Султанше», так и на небольшом пароходе, на который мы сели потом, она притягивала к себе все взгляды. По крайней мере дюжине пассажиров путешествие показалось слишком коротким, и я, откровенно говоря, тоже был из их числа.

Я имел честь быть представленным прелестной мисс капитаном «Султанши», моим соотечественником. Но она была окружена таким количеством поклонников, что на мою долю выпадали лишь редкие минуты познакомиться с ней несколько ближе.

Сходя в Нэшвилле, я простился с ней, потому как не думал, что когда-либо увижу ее снова. Она жила милях в пятидесяти от Нэшвилла. Мисс Вудли сама мне это сказала, но, разумеется, не приглашала меня к своим родителям.

После этих объяснений читатель не удивится, что имя мисс Вудли, произнесенное моим любезным спутником, заставило меня привстать в седле и посмотреть с интересом на незнакомца.

– Да-да, – ответил я, – мы плыли с мисс Вудли на одном пароходе.

– Я так и думал, – ответил незнакомец. – Она очень точно вас описала. Я увидел, как вы выезжали из города, и поспешил за вами.

Мне стало интересно, откуда мой спутник знает прекрасную пассажирку «Султанши». Я предположил, что он живет с ней по соседству, и этим объяснил то обстоятельство, что ему обо мне уже рассказывали.

Мне не хотелось думать, что это ее жених. Он был слишком красив для того, чтобы мне могло быть приятно такое предположение.

Не успев даже спросить, я уже получил ответ из его уст:

– Я очень рад, что вы приняли мое приглашение! Уверен, сестра также рада будет вас видеть.

– Так вы, значит, брат мисс Вудли?

– Да, у нее двое братьев. Я – младший, а старший, Генри, не живет с нами: у него плантация по Миссисипи, ниже Виксбурга. Сестра проводит там зиму, а летние месяцы живет с нами.

Я тут же подумал с тайной радостью, что лето еще не миновало.

Мы ехали рядом мелкой рысью. И время от времени, как старые знакомые, перекидывались несколькими словами.

Никогда я не чувствовал такого сильного желания посетить хлопковую плантацию и ознакомиться во всех подробностях с разведением и обработкой хлопка.

Глава III. Нат Брэдли

В течение нескольких часов я все ждал, что мой спутник вот-вот въедет в какие-нибудь из попадавшихся нам по пути ворота, украшенные затейливыми надписями и ведущие на плантацию или в жилой дом.

– Далеко нам еще ехать? – спросил я как можно более равнодушно, чтобы скрыть свое нетерпение.

– Еще очень далеко. По крайней мере, миль пятьдесят. До ночи мы туда не доберемся, а потому лучше переночевать в Колумбии.

– А далеко до нее?

– Не близко. Видите ли, в этой части страны нет земли, пригодной для разведения хлопка. Здесь слишком холодно и, как я говорил, холод часто убивает молодые кусты. Плантация моего отца расположена довольно далеко от большой дороги, на одной из малых рек, впадающих в Дак-Ривер. Там очень хорошая почва для хлопка. Однако приходится слишком далеко возить его к пристаням. В этом году мы хотим отправить весь сбор в Новый Орлеан на собственной барже. Отец считает, что экономия покроет расходы по постройке судна, и уже строит баржу. Понимаете, речка проходит как раз посередине наших владений. Она достаточно глубока, чтобы по ней можно было сплавить лодку до Дак-Ривер. А оттуда уже ничего не стоит транспортировать урожай до Огайо и далее по Миссисипи. Это вполне разумно. После сбора неграм совершенно нечего делать, а полдюжины под командой опытного лодочника смогут довезти груз до Нового Орлеана без больших издержек. На пароходе дорого, да и перевозка до причала немало стоит. Ближайшая к нашей плантации пристань находится за тридцать миль. На повозку не положишь больше четырех тюков, а мы собираем ежегодно до ста пятидесяти. Судите сами, какой огромный обоз. А заимев баржу, мы сможем грузиться в нескольких футах от пресса, на собственной земле.

Все эти подробности так заинтересовали меня, что я почти совсем забыл о другой причине, которая влекла меня на плантацию.

В этом способе вести дело было что-то оригинальное, чисто американское. Весь урожай, полученный в самом центре территории, в месте, окруженном густыми непроходимыми лесами, перевозился на рынок, находившийся более чем за тысячу миль от места сбора, – но не по железной дороге, не на пароходе, не через комиссионера, берущего известный процент с рыночной цены, а собственными силами землевладельца. Он, таким образом, напрямую выходил на потребителя. Где такое увидишь, кроме Америки?

Погруженный в размышления об этой важной и интересной экономической задаче, решавшейся так просто, я забыл на время о своем спутнике, который пробудил во мне эти мысли. Его громкий голос вывел меня из задумчивости. Он поздоровался с человеком, ехавшим нам навстречу. У этого человека тоже был вид путешественника: лошадь его покрывали пот и пыль, а к седлу крепились две набитые седельные сумки. На вид всаднику было лет двадцать пять.

Одет он был как плантатор, но не так, как молодой Вудли. На незнакомце тоже была панама, но вместо белой льняной куртки он носил свободного кроя рубашку на пуговицах из голубой ткани и такого же цвета брюки. Так одевались креолы из штата Луизиана, а от них и другие американцы, которые переселялись вниз по Миссисипи, переняли этот стиль.

– Едешь из Нэшвилла, Уолт? – обратился незнакомец к моему спутнику.

– Нат Брэдли! – воскликнул молодой плантатор, явно удивленный неожиданной встречей.

– Да, он самый!

– Но как ты здесь оказался? Откуда ты?

Тот засмеялся.

– Я побывал на родине. И знаете, подумал в который раз: хорошо я сделал, что когда-то уехал отсюда! Безумие – оставаться здесь. Вот Миссисипи – другое дело, там деньги! А здесь… Ну, стоит ли разводить хлопок тут? Я просто уверен, что каждый из моих негров соберет два тюка, пока вы один наскребете!

– Да, молва дошла и сюда, что у Ната Брэдли дела идут хорошо.

– А все равно мне мало дела до хлопка! Я не таков! Мне подавай возможность сразу нажиться… Ну, а у вас как? Хороший будет урожай?

– Надеюсь.

– Сколько тюков?

– Отец предполагает, что соберем тюков двести.

– Ну, это совсем неплохо, тем более, если вам удастся доставить их в сохранности на рынок! Я слышал, вы хотите их везти на барже?

– Да, она уже строится.

– Одобряю. Это хорошо и практично придумано. Расход небольшой, зато вы не платите ни за перевозку, ни за страховку. Да и эти пароходы не так уж надежны. То ли дело прежние плоскодонные баржи! Я, по крайней мере, всегда ими пользуюсь; в последний раз сэкономил вдвое против того, что мне стоила бы перевозка на пароходе… Вы прямо из Нэшвилла?

– Да.

– Не слыхали, не идет ли пароход вниз?

– Нет, не слыхал.

– Хорошо, если бы шел, – мне нужно в Миссисипи. Да, а Корнелия здесь?

– Да, сестра у нас.

– Жаль, что я ее не увидел, но ведь мы с вашим отцом не слишком большие друзья, с тех пор как… ну знаете… Однако чертовски жарко!

Последнее замечание, видимо, было сделано для того, чтобы переменить разговор, так как мой спутник, по-видимому, был недоволен тем оборотом, который приняла беседа.

– Да, жарко, – согласился он.

– Невыносимо жарко. Лучше убраться отсюда поскорее. Вы прямо к себе на плантацию?

– Да, туда.

По тону вопроса Брэдли и по тому, как он при этом взглянул на меня, видно было, что он ожидал другого ответа. В этом быстром и беглом взгляде я прочел инстинктивную подозрительность и антипатию.

– Ну, до встречи, Вудли, – произнес он, слегка отвернувшись, чтобы скрыть свое раздражение.

И, бросив на меня снова быстрый взгляд, на который, однако, я ответил тем же, Нат Брэдли пришпорил лошадь и вскоре исчез на нэшвиллской дороге.

Глава IV. Скользкий тип

Эта встреча произвела на меня неприятное впечатление, даже тягостное. В манерах только что встреченного нами человека было что-то возмутительное, приводившее меня в негодование. Это чувство зародилось почти сразу же, как я встретил его.

Хотя мы ни слова не сказали друг другу, в его взгляде я прочел безотчетную неприязнь, и уверен, что и он в моем ее тоже почувствовал.

Я сразу понял, что он был тем, кого в Южных Штатах кличут «задирой». И слова, и весь его тон говорили об этом. Но его нахальство не могло замаскировать ту низость, которая сквозила во всех его чертах. В его круглых и несколько сутуловатых плечах, в короткой и толстой шее было что-то, говорившее, что он, не задумываясь, сможет пойти на любое преступление. Не требовалось видеть ни рукоятки пистолета, торчавшей из-за его пояса, ни кинжала, чтобы понять, что он готов по малейшему поводу и даже без всякого повода пустить в дело это оружие.

Вид этого совершенно излишнего вооружения сразу возбудил во мне отвращение. Оно еще больше усилилось, когда я услышал, каким тоном Брэдли говорил с моим спутником, обращавшимся с ним намного вежливее.

А когда Брэдли заговорил о сестре молодого плантатора, когда я заметил досаду последнего и, наконец, те взгляды, которые бросал на меня Брэдли, я готов был вызвать его на ссору, и, может быть, между нами произошла бы какая-нибудь неприятность, задержись он немного долее.

– Это ваш приятель? – спросил я Вудли.

– О нет!

– Значит – друг вашего отца?

– Отец его терпеть не может.

– Видимо, это просто ваш старый знакомый: он как будто хорошо осведомлен обо всех ваших делах.

Говоря это, я все думал о мисс Вудли. Почему Брэдли сказал, что не видел ее? Почему моему спутнику так не понравилось, что он о ней заговорил?

– Да, – ответил молодой плантатор, – это старое знакомство. Он хорошо знал наши дела, по крайней мере, до последнего времени. Я должен вам сказать, что мы даже воспитывались вместе. Его плантация была по соседству, теперь же большая ее часть входит в состав нашей. Потому-то он и сказал, что посетил свою родину.

– А теперь он уже не ваш сосед?

– Нет, он все продал.

– Вот оно что…

– Да. Нат считался здесь тем, кого мы в Теннесси зовем сорвиголовой, если не хуже. Он мало работал, тратил много денег, бывал в сомнительных местах и вращался в не менее сомнительном обществе, как и его отец. В один прекрасный день Брэдли вынужден был все продать, чтобы уплатить долги. Так как его земля граничила с нашей, то мы купили большую ее часть и нескольких его невольников. Эти негры рассказывают про Ната ужасные истории. Если они хоть наполовину верны, его следует избегать и опасаться. Меня особенно удивляет, что мой брат бывает у него и сам его частенько принимает.

– Ваш брат?

– Да, его плантация в Миссисипи, недалеко от той, о которой говорил Брэдли. Кажется, он в самом деле зарабатывает много денег, как писал мне брат. У него около сотни негров, и его карманы всегда набиты золотом. Никто не знает, что ему помогло выбраться на поверхность. Но мне думается, что Нат добывает средства в игорных домах Нового Орлеана. Мой брат Генри пишет, что он ездит туда зимой, живет там некоторое время и возвращается всегда с деньгами. В прошлом году он купил для своей плантации около пятидесяти негров, я уж не говорю о том, что владения его тоже расширились. Вы вроде бы говорили, что были в Новом Орлеане?

– Был.

– Много там играют?

– Да, очень много.

– Тогда не удивительно, что Брэдли составил себе состояние игрой. Если при этом играют в покер, то, конечно, он всех обыгрывает. Еще ребенком он обставлял в эту игру негров своего отца.

– Он играл с неграми?

– Он может играть с кем угодно, лишь бы у соперника было что проиграть. Это было еще до того, как он отсюда уехал. Он довольно долго ошивался здесь, даже после того, как потерял плантацию. Чего только не происходило – петушиные бои, пьянство, драки – некоторые говорили о худшем. Не удивляйтесь, почему я был с ним так холоден, хотя мы и школьные товарищи.

– Я ничуть этому не удивляюсь. По-моему, вы вправе держать его от себя на еще большем расстоянии.

– Да, наверное. Хотел бы я, чтобы мой брат поступал так же!

– Но что же их связывает?

– О, многое! Генри принимает его у себя, а этот мерзавец может там свободно говорить с Корнелией, как он называет нашу сестру. В Миссисипи довольно странные нравы. Как вы знаете, там большинство земель принадлежит всевозможным спекулянтам, которые ничуть не заботятся о том, с кем они имеют дело, лишь бы те платили. Брат мой – славный малый, но неразборчив в знакомствах – ему бы только было с кем поохотиться. Страсть к охоте и заставила его поселиться там, хотя он в этом и не признается. В наших краях редко встретишь медведя, а серны и антилопы почти совсем перевелись, на берегах же Миссисипи много и пушного зверя, и пернатой дичи.

– Да, я тоже слышал об этом.

– Но извините, я вам порядком, должно быть, надоел своими разговорами, да и наши лошади подустали. Вот гостиница старого Спайсера; если угодно, мы там пообедаем и отдохнем, а вечером, когда спадет жара, поедем дальше в Колумбию.

Мы сошли с лошадей перед воротами гостиницы «Лафайет» и, обменявшись любезностями с хозяином – майором Спайсером (в Теннесси все содержатели гостиниц – по меньшей мере майоры), передали лошадей вышедшим неграм. В гостинице нам подали жареный картофель и поросенка. Этого было достаточно, чтобы подкрепиться, а вечером, после отдыха, мы снова пустились в путь.

Глава V. На плантации

Из всех эпизодов моей жизни я ни об одном не вспоминаю с таким удовольствием, как о моем кратком пребывании на хлопковой плантации Вудли.

Мне показали зеленые зерна хлопкового растения, покрытые как бы легким пухом. Показали, как их сеять, как отделять сорняки от молодых побегов. Я видел, как растение принимает сначала форму белоснежного цветка, как потом лопается плодовая коробка, появляется кусок белого хлопка. Я познакомился также и со сбором хлопка, со способом его прессовки, упаковки и окончательного приготовления к отправке на рынок.

Все это мне в основном рассказывал Уолтер Вудли, но и его очаровательная сестра участвовала в этих беседах, которые я, наверное, никогда не забуду. Они были настолько интересны, что я с удовольствием прослушал бы их еще раз и остался бы для этого даже до следующего сбора урожая, но в своем положении случайного гостя я, конечно, не мог этого себе позволить. Поэтому, пробыв на плантации неделю, я уехал.