Триумф власти. Советская историософия Ялтинской конференции

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках государственной программы Российской Федерации «Развитие культуры и туризма в 2019 году».

© Шевченко О. К., 2019

© ООО «ТДА», 2019

© ООО «Издательство Родина», 2019

Введение

Триумф – блестящий успех, торжество…

Ялтинская конференция 1945 года – это последний международный форум с участием ведущих держав Объединенных Наций в доядерную эпоху. С ее окончанием завершился не просто очередной раунд дипломатических отношений между странами Антигитлеровской коалиции, но полностью исчерпал себя запас дипломатии Старого мира. Того самого мира, который ковался в Вестфалии в 1648 году, ярко проявлял себя в Париже в 1814-м, 1856-м и 1919-м годах. Ялтинская конференция 1945 года ознаменовала окончание тотальной европейской гегемонии и поставила ребром вопрос об объединении разнообразных стран на разных континентах в единую организацию. Организацию, сочетающую в себе решение экономических, политических, социальных и военно-полицейских проблем. Аккуратный зондаж этого вопроса на предыдущих встречах, как глав Большой Тройки, так и их полномочных представителей, завершился в Ялте проработкой конкретных документов, обеспечивающих технические детали осуществления этой идеи. Речь шла уже не о декларациях, хоть и стратегического характера, но совершенно необязательных к выполнению, а о практических нюансах работы создающейся Организации Объединенных Наций. Именно Ялта‑45 стала осью, вокруг которой завертелся послевоенный мир. Именно в Ялте‑45 были заложены многочисленные минные поля для будущих политических игроков на планете Земля: право вето членов Совета Безопасности ООН, новые границы между Польшей и Германией, территориальные приращения СССР на Дальнем Востоке за счет Японии, принципы политического обустройства послевоенной Восточной Европы, введение в ООН, как теоретически самостоятельных игроков, УССР и БССР. Перечень можно было продолжать на многих страницах. Ясно одно, в Ялте были сформированы основы нового миропорядка. Причем на самом кануне появления ядерного фактора в мировой политике. Потсдам‑45 лишь подтвердил ялтинские договоренности и жестко обозначил те минные поля, которые в феврале 1945 года смотрелись скорее как задумка лидеров Большой тройки, а летом того же года они стали фактором, с которым уже приходилось работать дипломатам разного уровня. И ядерная «дубинка для русских парней» никоим образом не изменила вектора движения геополитического экспресса, пущенного в феврале 1945 года, еще в безъядерную эпоху, на излете Вестфальско-Версальской системы мироустройства.

Обозначу1 те факторы бытия геополитического универсума, которые стали с 1945 года определять новые нормы для мирового сообщества.

Во-первых, это фактор времени. Творцы «Ялтинской системы координат» неоднократно подчеркивали, что создают временную структуру, целью которой являлась бы ликвидация возможности войны в Европе хотя бы на 50 лет. Об этом, пожалуй, одним из первых заявил американский президент – Ф. Рузвельт – 6 февраля 1945 года в Большом парадном зале Ливадийского дворца во время пленарного заседания, посвященного вопросам будущей ООН[1]. Чуть позже глава СССР И. Сталин, вступив в жесткую полемику с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем, привел как аргумент в пользу своей точки зрения фразу Рузвельта о 50 годах мира и безопасности, дав понять, что полностью разделяет его, американского президента, видение проблемы[2]. Черчилль промолчал, что, признаться, делал он крайне неохотно и редко. А спустя два дня, 8 февраля 1945 года, на дипломатическом обеде в Юсуповском дворце (поселок Кореиз) он в присущей ему экспрессивной манере поведения заявил свою точку зрения в форме застольного тоста:

«Я должен сказать, что еще ни разу за всю войну, даже в самые мрачные периоды, я не ощущал на себе такой большой ответственности, как сейчас на этой конференции. Теперь, по причинам, на которые указал маршал, мы понимаем, что достигли вершины холма и перед нами простирается открытая местность. Не будем преуменьшать трудности. В прошлом народы, товарищи по оружию, лет через 5–10 после войны расходились в разные стороны. Миллионы тружеников двигались, таким образом, по замкнутому кругу, падая в пропасть и затем снова поднимаясь лишь благодаря своим собственным жертвам. Теперь мы имеем возможность избежать ошибок прежних поколений и обеспечить прочный мир. Люди жаждут мира и радости. Соединятся ли вновь семьи? Вернется ли воин домой? Будут ли восстановлены разрушенные жилища? Увидит ли труженик свой дом? Защита своей страны – доблестное дело, но перед нами еще большие задачи. Нам предстоит претворить в жизнь мечту бедняков, чтобы они могли жить в мире, охраняемые нашей непобедимой мощью от агрессии и зла. Я возлагаю свои надежды на замечательного президента Соединенных Штатов и на маршала Сталина, в которых мы найдем поборников мира и которые, разбив наголову противника, поведут нас на борьбу против нищеты, беспорядков, хаоса, гнета. Я возлагаю на это надежды и от имени Англии заявляю, что мы не отстанем в наших усилиях. Мы неослабно будем поддерживать ваши усилия. Маршал говорил о будущем. Это самое главное. В противном случае океаны крови окажутся напрасными и поруганными. Я провозглашаю тост за яркий, солнечный свет победившего мира»[3].

Во всей этой яркой речи философски и литературно одаренный британский джентльмен обозначил обычный предел мирных усилий после больших войн – 5–10 лет. Он однозначно желал и активно предпринимал усилия в Ялте, чтобы этот рубеж был преодолен, но как опытный интриган и коварный представитель парламентской демократии Британии отказывался говорить о верхней рамке мира. Впрочем, вся его речь была завязана как на поколении, прошедшем войну, так и на том, которое родилось непосредственно во время этой войны или сразу же после нее. Тем самым У. Черчилль дал понять, что рассчитывает на одно-два поколения мира, что вполне соответствует лапидарной точности прогноза Ф. Рузвельта и И. Сталина. О вечности или столетиях не грезил никто.

Во-вторых, это фактор Объединенных Наций. Ялтинская конференция прошла под знаком объединения свободных наций (в том числе и СССР!) на единой игровой площадке. На разных этапах переговорного процесса эта площадка называлась по-разному: и Объединенные Нации, и Организация Международной Безопасности – не суть важно. Речь шла о глобальном представительстве наций в создаваемом всемирном политическом клубе. Впервые в истории мира ключевыми игроками общепланетарной организации должны были стать страны Востока и Латинской Америки. Более того, в «Высшую лигу» с правом вето впервые приглашались Китай и СССР. Через три месяца после старта проекта «ООН» в г. Ялта на другом континенте в г. Сан-Франциско была созвана Конференция Объединенных Наций по созданию международной организации с участием представителей 50 государств, представлявших 80 процентов жителей планеты Земля. Никто и никогда не забывал, что без Ялтинской встречи Большой Тройки и без согласованных усилий по созданию столь сложной организации идея Объединенных Наций получила бы карликовое воплощение в формате настоящего дипломатического «недоразумения», подобного печально известной Лиге Наций (1919–1946 гг.), которая не столько способствовала миру, сколько его подтачивала, не столько объединяла нации, сколько обостряла противоречия между ними.

В-третьих, фактор границ. В Ялте были установлены новые границы в Европе и Азии. Границы, которые и по сей день остаются актуальными как для стран, сохранивших свою государственность, так и для правопреемниц уже не существующих держав. Сменялись политические режимы, изменялся социальный строй, отдельные регионы объединялись и распадались, менялись внутренние кордоны, но внешние границы остались и остаются незыблемыми с 1945 года. Это касается таких стран, как: СССР (в настоящий момент «Ялтинские границы» являются внешними границами Украины, Белоруссии и Российской Федерации), Польша, Федеративная Республика Германия, Япония. Помимо этого на конференции отрабатывались нюансы о территориальных проблемах на югославско-австрийской и югославско-итальянской границах. Уточнялись вопросы о статусе Ирана и Монголии.

По итогам Ялтинской встречи границы в Европе и Азии существенно трансформировались, а с изменением государственной принадлежности территорий более 5 миллионов человек эмигрировали со своей малой Родины на Родину большую. Не меньше людей сменили гражданство, а их дети и внуки поменяли язык, культуру, вступили в межэтнические браки и растворились в новой национальной среде, куда были включены их территории (наиболее яркий пример этому – ситуация с включением в состав Польши значительных частей «немецкой» Силезии)[4].

В-четвертых, была закреплена идея доминирования отдельных мировоззренческих, социально-экономических и политических систем на определенных территориях. То есть были сформированы четкие сферы влияния в Европе и Азии (Африка, Латинская Америка, Ближний и Средний Восток за исключением отдельных четко локализованных пространств были оставлены без жесткой привязки к той или иной системе). Именно распространение влияния СССР посредством коммунистической парадигмы от Австрии до Монголии (включая поддержку ряда мощных антиправительственных организаций на Ближнем и Среднем Востоке, активное участие, практически доминирование в китайском вопросе) явилось наиболее дискуссионной частью результатов Ялтинского мира в западном истеблишменте. Именно создание Советским Союзом пояса безопасности из дружественных и лояльных к нему стран до сих пор вызывает основную критику как наших отечественных ультралибералов, так и большинства западных политиков, от правых до левых включительно.

Представленные четыре фактора явились глобальными китами, на которых держался Ялтинский мир. В 1991 году один из творцов этого мира – СССР – прекратил свое существование. Символично, что произошло это спустя 46 лет после Ялтинских встреч. Одновременно рухнула его сфера влияния – четвертый столп Ялтинской мировой сетки координат.

Распад Чехословакии и объединение Германии нанесли удар по духу Ялтинских договоренностей2 (закрепленных серьезным международным Хельсинским договором о нерушимости границ в Европе). Третий столп был основательно раскачан и нравственно дискредитирован.

Серия Югославских войн 1991–1999 годов поставила под сомнение уже второй столп – международную систему безопасности. Агрессивная, захватническая война сил НАТО в нарушение устава ООН (Ирак – 2003–2011), а также масштабные искажения принятой резолюции ООН, превратившие гражданскую войну в интервенцию сил НАТО против суверенной державы (Ливия – 2011), окончательно дискредитировали смысл бытия Международной организации по обеспечению безопасности. Второй столп еще не разбит, но уже повален.

Спустя 50 лет после Ялтинских встреч построенный дипломатическим гением Большой Тройки мир рухнул. Фактически от него остались отдельные обломки, которые в силу своей величины и красоты создают имитацию жизни, но сколь-нибудь серьезной роли не играют. Ныне формируется новый мировой порядок, который создается динамичными региональными суперструктурами: НАТО, ЕС, ШОС, БРИКС, ЕАЭС. Это уже новый мир с другими правилами игры. Тем необычней и пикантней было наблюдать в канун 70-летия Ялтинской конференции массовые заявления о необходимости создания «Ялты-2». Рассуждения о важности и необходимости проведения авторитетного международного форума по созданию новых правил игры в изменившемся геополитическом континууме. Ажиотаж был крайне высок как со стороны публицистов, так и со стороны политиков… Вот только сколь-нибудь серьезных исторических или политологических работ, посвященных анализу того, что же все-таки всех восхищает или, наоборот, угнетает в прежнем «Ялтинском мире», так и не было. С начала двухтысячных годов, по крайней мере, в русскоязычном пространстве так и не было опубликовано ни одной солидной монографии или толкового научно-популярного издания, посвященного Крымской (Ялтинской) конференции 1945 года. В большинстве (абсолютном большинстве!) вышедших в канун юбилея научных статей эксплуатировались образы, созданные в эпоху Советского Союза. Основные ссылки делались на документы, опубликованные опять-таки в Советском Союзе, ссылались на теоретические работы, либо опубликованные в Советском же Союзе, либо на те тексты, которые всего лишь пересказывали разработки, опубликованные в том же Советском Союзе. И это при том, что полноценного анализа созданного советскими экспертами образа Ялтинской конференции так никто и не проводил… кроме самих же советских экспертов и опубликованных же в Советском Союзе, да и то в очень и очень скромном объеме. Материалы советского периода осмысления ЯК использовались, факты учитывались, теории брались на вооружение всеми от блогеров до министров, от студентов до академиков, а понимания того, что берется, для чего и как оно было создано – не было и нет. По крайней мере, мне не известно в этом плане ни одного специализированного труда больше кратких тезисов, оригинальней заунывно-парадной статьи к очередному юбилею или набора штампов в разделе многотомного издания.

Учитывая роль советской даже не историографии, а комплекса исторических, философских и политологических (с серьезными элементами политтехнологии и дипломатического шантажа) разработок в области Ялтинской конференции, понимая и осознавая то влияние, которые они оказывают не просто на кабинетных ученых, но и на действующих политиков, считаю актуальным и необходимым – подвергнуть системному анализу историю советского освоения исторического события Ялта‑45.

В приведенных ниже главах речь пойдет не столько о самой Ялтинской конференции как историческом событии, сколько о системе использования СССР остатков этого события (фотографий, документов, воспоминаний и прочего) в серьезной конкурентной борьбе за геополитическое доминирование в годы Холодной войны. Система включала в себя формирование устойчивых структур (в терминологии автора субуниверсалий власти), сотворения единого и многогранного образа Ялтинских событий (тело универсалии власти «Ялта‑45»). Данный процесс шел в рамках усилий власти по формированию определенных стратегий понимания исторического события, а следовательно, речь идет именно об универсалиях и субуниверсалиях власти. По большому счету создавался своеобразный симулякр, призванный заменить реальность, которая исчезла из предметного мира, став прошлым и трансформировавшись в память о прошлом. Надо отметить и даже настойчиво подчеркнуть, что этот процесс шел параллельно с такими же усилиями англо-американских интеллектуалов по использованию Ялты‑45 в своих не менее корыстных властных играх. Иногда эти процессы пересекались, и тогда начиналось их взаимное осуждение и дискредитация, причем, насколько можно судить, советские эксперты знали работы своих визави по другую сторону Железного занавеса куда как лучше, чем англо-американские профессора труды советских специалистов. Но это тема отдельного блока монографии, который позже, если позволят обстоятельства, будет развернут в самостоятельное сочинение.

Настоящая книга состоит из семи глав. Первая глава – сугубо методологическая. Ее цель ввести читателя в авторский замысел, ознакомить с его, автора, гипотезами, постулатами и аксиомами; дать возможность освоиться читателю с авторской лексикой и ракурсом зрения на заявленные проблемы. Во второй главе будут пунктирно очерчены ключевые для советского дискурса «Ялта‑45» подходы к самоосмыслению собственных текстов. Это, конечно же, не чистая историография, ибо идеи, концепции и приемы, которые создавались в этих целях, всегда появлялись в рамках конкретного проекта, связанного с международной деятельностью или с корректировкой собственной идеологии, и несли на себе печать не столько исторической науки, сколько политологии, философии и публицистики. «Чистой историографии», как раздела исторической науки в рамках советских, российских или украинских штудий, Ялтинская конференция не знала и не знает поныне. В третьей главе будет прослежено влияние геополитического фактора на становление историософии Ялтинской конференции. В четвертой главе будет детально проработана источниковедческая база советских экспертов по Ялте‑45, уточнены этапы ее формирования и специфика публикации. В пятой главе подробно и тщательно будет вскрыта технология создания нужного власти Ялтинского образа. Шестая глава посвящена большой роли крымской публицистики в изучении «Ялтинского мира». В 1945 году крымская публицистика играла серьезную роль в дипломатических играх, в 70-е она зачастую публиковала знаковые «Ялтинские тексты» до их появления в Больших Книгах. Многочисленные участники Ялтинской конференции в 80-е годы с охотой давали свои воспоминания. А учитывая, что в то же время в Крым прибывало до 10–11 миллионов туристов (в том числе и иностранных) в год, то влияние крымской прессы на создание имиджа Ялты‑45 переоценить трудно. В седьмой главе будет схематично прослежено влияние историософских концепций советских ученых на конкретные работы российских и украинских специалистов в 1991–2013 годах.

Я в полной мере осознаю слабые стороны своего текста, но тем не менее считаю возможным опубликовать его в данном несовершенном виде. Нельзя объять необъятное, как невозможно избежать некоторых естественных болезней роста. Данная книга представляет собой первую попытку монографического исследования феномена «советского текста о Крымской конференции 1945 года». При этом речь идет не о локальном историографическом или библиографическом исследовании (которых, кстати говоря, до сих пор не существует ни в виде брошюр, ни в форме монографий), а об исследовании в формате историософском. Очевидно, что не все источники будут в должной мере отражены в тексте (ведь они впервые комплексно собираются в рамках одного издания), как и не все гипотезы получат фундаментальное теоретическое обоснование (ведь первая монография, открывающая научную дискуссию, не может быть одновременно окончательным и последним словом этой самой дискуссии). Во многих случаях возможно, будет говорить лишь языком постулатов и авторского видения проблемы. В силу этого я использую следующий метод изложения материала. В начале главы я излагаю свои постулаты и гипотезы, формируя поле возможного. В рамках второго этапа на конкретных фактах отрабатывается сформированное информационное поле и предлагается теоретическая схема. Отдельные элементы этой схемы могут так и остаться постулатами или получить косвенное подтверждение, переходя в формат гипотезы, а некоторые элементы будут образовывать железобетонные блоки истины, скрепленные как обилием фактического материала, так и выводами иных исследователей этих элементов системы.

Данное издание книги, не меняя концептуальных выводов, представленых на суд читателя в электронной публикации и небольшом тираже регионального издательства 2018 года, значительно усовершенствованно с точки зрения технических моментов (заново сверенны и существенно улучшены ссылки, введены положения, которые раскрывают более широко отдельные тезисы, ранее опубликованные в значительно сжатой форме). Также в настоящем издании добавлен ряд новых источников, приведены важные для понимания заложенных в тексте смыслов иллюстрации.

Я выражаю признательность старшему научному сотруднику Центра истории войн и геополитики Института всеобщей истории Российской академии наук Дмитрию Викторовичу Суржику за активное участие в судьбе монографии, заведующей сектором краеведческих изданий и библиографии отдела краеведения Крымской республиканской универсальной научной библиотеки Надежде Яковлевне Максимушкиной за помощь в работе с краеведческими изданиями, а также советнику таможенной службы I ранга Боровикову Глебу Валентиновичу за помощь в поиске редких изданий, посвященных Ялтинской конференции. Благодарю многолетнего заведующего отделом «Крымская конференция 1945 года» Ливадийского дворца-музея Шамрина Олега Александровича за предоставленный им ряд печатных материалов, носящих характер библиографических редкостей, и выражаю признательность доктору политических наук, профессору, в настоящий момент проректору по международной деятельности и информационной политике Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского Сергею Васильевичу Юрченко за представленные им библиографические списки.

Ялта, 2009–2010;

Ялта, Симферополь, Евпатория, 2010–2019.

Глава 1

Анатомический театр власти (пролегомены к историософии Ялтинской конференции)

Шум дерева создают не плоды, а листва.

Пожалуй, нет ни одного человека, который хотя бы раз в своей жизни не произнес слово «власть»3. Как нет, наверное, ни одного ученого из сферы социально-гуманитарного знания, который бы ни разу не употребил это слово в своей лекции, монографии или статье. Гораздо меньше тех, кто задумывался над понятием «власть», и практически нет тех, кто, используя стройную концепцию «власти», плодотворно занимался бы ее историей. Удивительный факт! Во всем многообразии книг, статей, тезисов, интервью, посвященных власти, отсутствует качественный блок истории власти. История политики – есть, история государства – есть, история права – есть… существует даже история биополитики…[5] а вот истории власти – нет. Можно, конечно, сослаться на того же М. Фуко, как творца пусть и не истории власти, но уж биовласти – точно. Однако французский мыслитель создавал не столько историю власти или биовласти, сколько историю того, «каким образом социум… стал принимать в расчет данный фундаментальный биологический факт: человеческий род есть человеческий вид животного царства»[6]. А власть в более широком смысле – это некий симбионт государства, экономики, сексуальных отношений. Это «совокупность механизмов и процедур»[7]. А значит, история власти может рассматриваться исключительно контекстуально, например, в рамках истории экономических преобразований, при этом власть может выступать как следствием, так и причиной изучаемых процессов[8]. Учитывая приведенные точки мысли М. Фуко, стоит отметить, что ни сам М. Фуко, ни его последователи отнюдь не склонны были создавать какие бы то ни было конструкции истории власти как самодостаточной бытийствующей реальности.

Еще раз обозначу и подчеркну ключевой момент изложенной мысли – нет истории власти и только власти, базирующейся на развернутой и строгой теории власти, построенной по четким правилам научной или философской методологии4.

В рамках интернет-дискуссии, которая развернулась на одном из интернет-ресурсов по поводу моей статьи, некто под псевдонимом «Скарамуш» так прокомментировал отсутствие истории власти: «А смысл? Власть – это абстракция. Объективно власть не существует. Объективно существуют властные отношения, властные институты, носители власти, учения о власти и т. д. Плюс виртуальная дефиниция и субъективное ощущение, связывающее все эти разноплановые явления. Выделить все это в тему для исторических изысканий, конечно, можно, но это не интересно и не актуально. Получится что-то вроде „Истории изменения человеческих представлений о власти и ее природе“. А это не интересно без прилагающейся исторической фактуры. А если мы берем фактуру, то придется помахать ручкой кросстемпоральным методам из-за возрастания объемов работы в геометрической прогрессии»[9].

Коллега точно и ярко обрисовал суть проблемы. Более того, представляется, что на основе изданных в России исторических работ, посвященных власти[10], историки оценивают власть именно как абстракцию, не существующую в объективной форме5. Для них это либо удобное и броское слово, либо конкретные властные отношения, носители власти и т. д. При этом возникает вопрос. Если существуют носители власти, то с необходимостью должно же объективно существовать и то, что носят, чем владеют, что используют? Если есть властные отношения, то обязательно существует и то, что обеспечивает эти отношения. Иначе, следуя логике коллеги – существуют производственные отношения, а само производство – это абстракция, не существующая в реальности. Последнее утверждение более чем абсурдно. Впрочем, тут я вторгаюсь в старый спор относительно того, имеет ли власть субстанциональный характер или нет[11]. Является ли власть только способностью, отношением или чем-то более материальным и наукометричным? История этих столкновений прекрасно описана в соответствующей литературе[12]. Но для меня и для тебя, читателя, важно другое. При помощи чего мы можем изучать власть? То, что имеются некие властные воздействия, – очевидно. Также очевидно, что мы их ощущаем, воспринимаем и даже используем. Но что позволяет нам анализировать власть, экспериментально проверять наши теории, соотносить наши концепции с реальностью? При этом не путать управление, политику и волю с собственно властью? В текущей жизни это невозможно, о чем и говорит известная «размытость» смыслосферы бытового, так сказать, стихийного употребления слова «власть».